Сон в красном тереме. Т. Гл. I – XL

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава сорок вторая
Подобный материал:
1   ...   41   42   43   44   45   46   47   48   ...   59

Глава сорок вторая

Царевна Душистых трав благоуханными словами рассеивает подозрения;
Фея реки Сяосян утонченными шутками досказывает недосказанное

 
   Итак, матушка Цзя вернулась к себе, ушла и госпожа Ван, а сестры сели ужинать.
   Старуха Лю с внуком подошла к Фэнцзе и сказала:
   – Завтра утром я должна возвратиться домой. За эти три дня я столько всего повидала и услыхала, столько кушаний разных отведала, сколько за всю мою жизнь мне не пришлось. Теперь я знаю, что и сама госпожа, и все барышни, и их служанки жалеют бедных, заботятся о старых! Подарите мне немного благовоний, и каждый день я буду их возжигать и молиться Будде, чтобы послал вам долгую жизнь! Хоть этим я вас отблагодарю за все ваши милости!
   – Не очень-то радуйся, – с улыбкой прервала ее Фэнцзе. – Ведь это из-за тебя старую госпожу продуло и она болеет. И Дацзе моя простудилась, жар у нее.
   – Лет госпоже немало, и она быстро устает! – вздохнула старуха Лю.
   – Зато как она веселилась вчера, – заметила Фэнцзе. – А то, бывало, придет в сад, погуляет немного и уходит. Ведь это ради тебя она устроила большое гулянье – чуть не весь сад обошла. Потом ты вдруг куда-то исчезла, и, пока я ходила тебя искать, госпожа Ван дала Дацзе пирожного, та съела его прямо на ветру и простудилась.
   – Видно, доченька ваша не часто гуляет в саду, – проговорила старуха. – Не то что деревенские ребятишки. Стоит им вырваться из дому, глядишь, все кладбища за деревней обегут. Может, девочку и продуло, а может, это злой дух. Увидел, какая она чистенькая да красивая, и хворь на нее наслал. Заклинание над ней надо произнести, все и пройдет.
   Фэнцзе тотчас же приказала Пинъэр принести «Записки из яшмовой шкатулки»[7] и велела Цаймин читать.
   Цаймин нашла нужную страницу и прочла:
   «Кто заболеет в двадцать пятый день восьмого месяца, к тому болезнь приходит с юго-востока, ее вызывает либо дух удавленницы, либо дух цветов. Надо сжечь жертвенные деньги, сорок бумажек, в сорока шагах к юго-востоку от того места, где находишься, и обретешь великое счастье».
   – Так и есть! – вскричала Фэнцзе. – Ведь и у нас в саду есть дух цветов! Возможно, что и старая госпожа с ним повстречалась!
   Фэнцзе распорядилась принести две пачки бумажных денег, сжечь их и произнести заклинания, спасающие от наваждения.
   И в самом деле, прошло совсем немного времени, Дацзе перестала метаться и спокойно уснула.
   – У тебя и вправду большой жизненный опыт! – восхищенно заметила Фэнцзе, обращаясь к старухе. – Наша Дацзе постоянно болеет, и мы не могли понять, в чем причина.
   – Это бывает, – сказала старуха. – В богатых и знатных семьях дети изнеженные и чуть что – болеют. Девочка ваша хоть и мала, но надо поменьше ее баловать. Так будет лучше.
   – Это ты верно говоришь, – согласилась Фэнцзе. – Кстати, у девочки до сих пор нет настоящего имени! Придумай ей имя на счастье, пусть проживет столько лет, сколько ты! Деревенские хоть и терпят лишения, а живут долго. И если моей дочке даст имя бедный человек, это отвадит от нее злых духов!
   Старуха задумалась, потом спросила с улыбкой:
   – Позвольте узнать, в какой день ваша девочка родилась?
   – В том-то и дело, что родилась она в несчастливый день, – ответила Фэнцзе, – седьмой день седьмого месяца[8].
   – Вот и хорошо – зовите ее Цяоцзе, «Удачей», – ответила старуха. – Знаете пословицу: «Клин клином вышибают»? Назовите ее так, госпожа, и, ручаюсь, у девочки будет долгая жизнь. Став взрослым, человек обзаводится семьей и должен уметь всякое несчастье превращать в счастье, а все это зависит от «цяо» – удачи.
   Обрадованная Фэнцзе принялась благодарить старуху:
   – Дай бог, чтобы предсказание твое сбылось!
   Она позвала Пинъэр и приказала:
   – Завтра у нас много дел, поэтому собери сейчас для бабушки Лю вещи, которые мы хотели ей подарить. А то можем не успеть.
   – Не надо ничего, госпожа, – всполошилась старуха, – я и так доставила вам немало хлопот, мне даже неловко!
   – Не волнуйся, я подарю тебе самые простые вещи, – сказала Фэнцзе. – Непременно возьми их с собой. Соседи посмотрят, и им покажется, будто они сами в городе побывали.
   В это время подошла Пинъэр и позвала старуху:
   – Идите сюда, бабушка Лю, я покажу вам подарки.
   Старуха поспешила за Пинъэр в соседнюю комнату и увидела на кане целую кучу всевозможных вещей.
   Пинъэр брала их одну за другой, показывала старухе и поясняла:
   – Вот кусок синего шелка, вы просили такой, а еще госпожа дарит на подкладку кусок белого шелка. Эти два куска на что угодно сгодятся – и на кофту, и на юбку. В этом свертке два куска шелкового полотна, из него получатся хорошие платья к Новому году. А вот пирожки с фруктовой начинкой. Вы их пробовали у нас, только не все. Как придете домой, позовите гостей, пусть отведают пирожков. Домашние все же лучше покупных. Мешки, в которых вы приносили нам овощи, мы наполнили рисом с императорских полей. Не в каждом доме есть такой рис. А вот здесь фрукты из нашего сада, свежие и сушеные. В этих двух свертках серебро, по пятьдесят лянов в каждом. Это от госпожи Ван. Она хочет, чтобы на эти деньги вы открыли торговлю или же приобрели несколько му[9] земли и занялись собственным делом, а не просили о милости родных и друзей. И наконец, в этом пакете восемь лянов серебра от госпожи Фэнцзе.
   Помолчав, Пинъэр с улыбкой добавила:
   – А эти два халата и две юбки, четыре платка и моток шерстяных ниток от меня. Халаты и юбки я несколько раз надевала, если не хочется – не берите, уговаривать не посмею.
   Старуха не переставала благодарить Будду, а когда дело дошло до скромных подарков Пинъэр, воскликнула:
   – Что вы, барышня! Да разве побрезгую я такими вещами? Будь даже у меня деньги, ничего подобного я не смогла бы купить! Вот только не знаю, что делать. Взять – как-то нехорошо, не взять – вы обидитесь!
   – Ладно, – засмеялась Пинъэр, – мы свои люди! Берите, не стесняйтесь, а нам в конце года принесете сушеных овощей, чечевицы, а еще тыквы и баклажаны, в общем, все, что найдется. Овощи у нас любят и хозяева и слуги.
   Старуха слушала, поддакивала и благодарила за милость.
   – А сейчас советую вам побыстрее лечь спать и ни о чем не беспокоиться, – сказала Пинъэр, – я все соберу и оставлю здесь. Утром слуги наймут повозку и без хлопот довезут вас до дому.
   Старуха расчувствовалась и пошла благодарить Фэнцзе, а на ночлег отправилась отдыхать в дом матушки Цзя. Утром встала пораньше, чтобы распрощаться и уйти, но матушке Цзя нездоровилось, и та велела послать за доктором.
   – Доктор приехал, – вскоре доложила служанка.
   Одна из мамок попросила матушку Цзя лечь на кровать и закрыться пологом.
   – Стара я уже, чтобы прятаться, – возразила матушка Цзя. – И нечего опускать полог, пусть так осматривает.
   Вошел доктор в сопровождении Цзя Чжэня, Цзя Ляня и Цзя Жуна. По главной лестнице доктор не посмел идти, обошел стороной и, следуя за Цзя Чжэнем, поднялся на террасу. Служанки подняли дверную занавеску, и доктор увидел вышедшего ему навстречу Баоюя.
   Матушка Цзя сидела на низенькой тахте, одетая в теплый халат, подбитый мехом барашка. Рядом стояли девочки-служанки, совсем еще маленькие, не отпускавшие волосы, держа в руках мухогонки и полоскательницы. Пожилые мамки расположились по обе стороны с опахалами в руках. Остальные служанки в разноцветных платьях и головных уборах стояли за пологом. Доктор, не смея поднять глаза, приблизился к матушке Цзя и осведомился о ее здоровье.
   Матушка Цзя с головы до ног оглядела его и поняла, что перед ней придворный лекарь – на нем была форма чиновника шестого ранга.
   Матушка Цзя в свою очередь приветствовала доктора, а затем обратилась к Цзя Чжэню:
   – Как зовут господина придворного?
   – Его фамилия Ван, – поспешил ответить Цзя Чжэнь.
   – Когда-то служил при дворе доктор Ван Цзюньсяо, он очень точно определял болезни по пульсу, – заметила матушка Цзя.
   – Это мой дядя, – со сдержанной улыбкой ответил доктор, слегка поклонившись.
   – Вот как! – радостно воскликнула матушка Цзя. – Оказывается, мы с вами старые знакомые!
   Она протянула доктору руку, опустив ее на подушечку, которую подложили служанки. Одна из женщин принесла табуретку и поставила возле столика. Доктор Ван сел, закинул ногу на ногу, склонил набок голову, долго щупал пульс, после чего вдруг поднялся и вышел.
   – Доктор, наверное, утомился, – промолвила матушка Цзя. – Брат Цзя Чжэнь, напои его чаем!
   Цзя Чжэнь и Цзя Лянь бросились следом за доктором и повели его в кабинет.
   – У почтенной госпожи ничего серьезного, – сказал доктор. – Обычная простуда. Ей надо пить побольше жидкости. И быть в тепле. Можно обойтись без лекарства. Но я выпишу, понравится госпоже – пусть принимает.
   Доктор выписал рецепт, попил чаю и уже собрался уходить, но тут появилась нянька с Дацзе на руках.
   – Господин Ван, – обратилась она к доктору, – осмотрите нашу барышню.
   Доктор одну руку положил на ручку Дацзе, другой пощупал ее лоб, потом велел высунуть язык и улыбнулся:
   – Девочке не понравится то, что я скажу. Ей надо немного поголодать, затем я пришлю пилюли, пусть примет на ночь с имбирным отваром, и все будет в порядке. Других лекарств не нужно.
   Доктор поклонился и вышел. Цзя Чжэнь возвратился к матушке Цзя, передал ей, что сказал доктор, оставил рецепт и вышел.
   Сразу после ухода доктора госпожа Ван, Ли Вань, Фэнцзе и Баочай вышли из-за полога. Госпожа Ван посидела немного возле матушки Цзя, а затем удалилась к себе. Только теперь старуха Лю могла попрощаться с матушкой Цзя.
   – Приходи, когда будет время, – сказала ей матушка Цзя и обратилась к Юаньян:
   – Проводи как полагается бабушку Лю! Сама я не могу, плохо себя чувствую.
   Старуха Лю поблагодарила матушку Цая, попрощалась и вместе с Юаньян вышла. Когда они спустились в прихожую, Юаньян произнесла, указывая пальцем на сверток:
   – Здесь платья, их дарит тебе старая госпожа. Хочешь – носи сама, не хочешь – отдай кому-нибудь. Они совсем новые, ненадеванные. В чашке фрукты, запеченные в тесте, которые ты не успела попробовать. В пакете – лекарства – тычинки сливы, мазь от нарывов, пилюли, «сохраняющие жизнь», и рецепты. А в этих двух свертках безделушки.
   Затем Юаньян вынула из кошелька два слитка серебра, один прямой, как кисть для письма, другой кривой, как жезл «исполнения желаний» – жуи, показала старухе и улыбнулась:
   – Кошелек возьми себе, а серебро оставь мне!
   Радость старухи не знала границ. Она то и дело поминала Будду и не раздумывая воскликнула:
   – Ну конечно, барышня, оставьте себе!
   Юаньян рассмешило, что старуха ее слова приняла всерьез. Она положила серебро в кошелек и промолвила:
   – Я пошутила. У меня серебра хватает. Возьми эти слитки, в конце года подаришь детям.
   Пока они разговаривали, девочка-служанка принесла для старухи Лю чашку из фарфора Чэнхуа.
   – Это вам от второго господина Баоюя, – сказала служанка.
   – Что же это?! – вскричала старуха. – В каком перевоплощении я заслужила подобное счастье?!
   Она приняла чашку, а Юаньян продолжала:
   – Когда ты искупалась, я дала тебе надеть свое платье. Если не побрезгуешь, подарю еще несколько.
   Старуха рассыпалась в благодарностях. Она хотела было пойти еще раз поблагодарить Баоюя и барышень, а также госпожу Ван, но Юаньян ее удержала:
   – Не нужно! Они в это время не принимают. Я передам от тебя поклон. Когда будешь свободна, приходи снова!
   Юаньян позвала служанку и приказала:
   – Пойди ко вторым воротам, приведи двух мальчиков-слуг, пусть помогут бабушке перенести вещи.
   Женщина кивнула и вышла вместе со старухой. Они отправились к Фэнцзе, собрали вещи и приказали слугам перенести их в повозку. Проводив старуху, служанка вернулась обратно.
   Между тем Баочай и сестры сразу после завтрака отправились к матушке Цзя справиться о здоровье. На обратном пути Баочай сказала Дайюй:
   – Пойдем ко мне, я хочу кое о чем у тебя спросить.
   Дайюй ничего не ответила, лишь улыбнулась и следом за Баочай отправилась во двор Душистых трав. Войдя в дом, Баочай села на стул и с улыбкой произнесла:
   – Ты должна стать передо мной на колени! Ведь я собираюсь тебя судить!
   – Вы только посмотрите! Баочай сошла с ума! – недоумевая, воскликнула Дайюй. – За что меня судить?
   – Ты такая воспитанная, такая скромница, никогда не выходишь за ворота! – холодно усмехнулась Баочай. – А какие речи ведешь? Признавайся!
   Дайюй не могла понять, в чем дело, и продолжала улыбаться. Но тут в душу ей закралось подозрение.
   – Что же я такого сказала? – спросила она. – Не иначе как ты клевещешь?
   – Нечего притворяться! – воскликнула Баочай. – Ну-ка вспомни, что ты сказала вчера, когда мы играли в застольный приказ? И где только ты этого набралась?
   Дайюй на минуту задумалась и лишь сейчас вспомнила, что накануне допустила оплошность[10], приведя во время игры две фразы – одну из «Пионовой беседки», другую – из «Западного флигеля». Она покраснела, бросилась на грудь Баочай и стала просить:
   – Милая сестрица! Сама не знаю, как это у меня сорвалось с языка. Спасибо, что ты мне сказала, буду впредь осторожнее!
   – Я, признаться, удивилась, когда услышала, – с улыбкой промолвила Баочай, – но фразы показались мне до того красивыми, что я решила спросить, откуда ты их взяла.
   – Милая сестра! Прошу тебя, не рассказывай никому об этом, впредь я ничего подобного себе не позволю.
   Искреннее раскаяние тронуло Баочай, она повела Дайюй пить чай и сказала:
   – Думаешь, я святая? В детстве со мной было много хлопот. Семья наша принадлежала к числу образованных, дедушка любил собирать книги. Народу в доме было много, поэтому братья и сестры жили вместе. Каноническими книгами никто не интересовался. Братья увлекались кто уставными стихами, кто стансами, в доме были полные издания «Западного флигеля», «Лютни», «Ста пьес юаньских авторов». Братья читали их украдкой от сестер, а сестры – от братьев. Узнали об этом взрослые, поругали нас, поколотили, часть книг отняли, часть сожгли. После этого перестали обучать девочек грамоте. Ведь даже мужчинам лучше не читать, если они не понимают истинного смысла прочитанного. Что же говорить о девушках? Конечно, писать иероглифы и сочинять стихи – занятие не женское. Зато образованный мужчина может оказаться полезным в управлении государством. Только сейчас подобные люди перевелись. Читают все, а толку никакого. Не книги портят людей, люди оскверняют книги! Так уж лучше пусть пашут, сеют, занимаются торговлей – от этого вреда меньше. Мы с тобой должны прежде всего, вышивать или прясть. А свою грамотность употреблять на чтение канонических книг, раз уж выучили несколько иероглифов. Боже упаси даже брать в руки книги легкомысленные. Они могут сгубить всю жизнь!
   Баочай еще долго говорила, а Дайюй сидела, опустив голову, молча пила чай и поддакивала сестре, искренне с ней соглашаясь.
   Вдруг появилась служанка и сказала:
   – Госпожа Ли Вань зовет барышень к себе, чтобы посоветоваться по какому-то важному делу. Вторая барышня Инчунь, третья барышня Таньчунь, четвертая барышня Сичунь, а также барышня Сянъюнь и второй господин Баоюй дожидаются вас.
   – Что еще за дело? – спросила Баочай.
   – Придем – узнаем, – ответила Дайюй.
   Они отправились в деревушку Благоухающего риса и едва вошли, как Ли Вань заявила:
   – Не успели мы создать поэтическое общество, а уже появились нерадивые, отлынивающие от своих обязанностей! Четвертая барышня Сичунь просит отпуск на целый год!
   – Понятно! – смеясь, воскликнула Дайюй. – Вчера старая госпожа приказала ей нарисовать наш сад, вот она и просит отпуск! Зачем ей лишние хлопоты?
   – Старая госпожа тут ни при чем! – вмешалась Таньчунь. – Все придумала бабушка Лю.
   – Совершенно верно! – согласилась Дайюй. – Никак не пойму, с какой стороны она доводится нам бабушкой? Но лучше всего называть ее «саранча».
   Все расхохотались.
   – Вторая госпожа Фэнцзе тоже часто употребляет простонародные выражения, – сказала тут Баочай. – Но не всегда к месту из-за своей необразованности. А вот наша Чернобровка со своим злым языком, что ни скажет, в самую точку попадет. Выбросит из выражения все лишнее, придаст ему красивую форму, и получается как в «Чуньцю»[11], – не убавишь, не прибавишь! Если вспомнить, что было вчера, то более меткого прозвища, чем «саранча», для бабушки Лю не придумаешь!
   – Да и ты не уступаешь ни Фэнцзе, ни Дайюй, – смеясь, сказали все в один голос.
   – Я пригласила вас посоветоваться, – сказала Ли Вань, – на сколько дней можем мы отпустить Сичунь? Я ей предложила на месяц, а она обиделась, говорит, мало. Что вы на это скажете?
   – Говоря по правде, года и то не хватит, – заметила Дайюй. – Этот сад целый год разбивали, а чтобы его нарисовать, потребуется не менее двух лет! Сами посудите: надо растирать тушь, макать в нее кисть, резать бумагу, подбирать краски да еще…
   Тут Дайюй не выдержала и прыснула со смеху.
   Затем продолжала:
   – Нет, быстрее чем за два года такую картину не нарисуешь. Недаром говорят: «Тише едешь – дальше будешь».
   Все засмеялись, захлопали в ладоши.
   – Замечательно! – воскликнула Баочай. – Особенно хорошо сказано: «Тише едешь – дальше будешь». Лишь благодаря Сичунь мы узнали такое меткое, такое точное выражение! Ни одна наша вчерашняя шутка с ним не может сравниться! На первый взгляд в словах Чернобровки как будто нет ничего особенного, но в сочетании они оказываются очень интересными! Я чуть не умерла со смеху!
   – Дайюй рада надо мной посмеяться, а сестра Баочай ее поощряет! – обиженно произнесла Сичунь.
   – Скажи, – дернув Сичунь за рукав, обратилась к ней Дайюй, – ты собираешься рисовать только сад или же заодно и всех нас?
   – Я хотела нарисовать только сад, – ответила Сичунь, – но старая госпожа говорит, что надо еще и людей, иначе сад будет пустынным. Отказаться я не могла, а людей рисовать не очень умею. Вот и не знаю, что делать.
   – Людей рисовать не так уж трудно, – возразила Дайюй, – а вот изобразить растения и животных ты вряд ли сможешь.
   – Опять ты за свое, – оборвала ее Ли Вань. – Ну зачем нужны растения и животные? На худой конец можно нарисовать несколько птиц.
   – Все это не так уж важно, – улыбнулась Дайюй. – Главное, чтобы была «саранча». Иначе картина будет лишена всякого смысла.
   Последние слова утонули в хохоте. А сама Дайюй, корчась от смеха, продолжала:
   – Пусть скорее рисует, я уже и подпись под картиной придумала. А назвать ее лучше всего «Великое обжорство в обществе саранчи»!
   Все так и покатились со смеху. Вдруг что-то грохнуло. Это Сянъюнь так хохотала, что опрокинулась вместе со стулом – он оказался не очень устойчивым, но стоял неподалеку от стены, и девушка не свалилась на пол. Баоюй помог ей подняться, после чего бросил на Дайюй выразительный взгляд. Та поспешила во внутреннюю комнату, откинула с зеркала покрывало[12] и увидела, что волосы у нее на висках растрепались. Дайюй вынула из туалетного ящика щеточку для волос, поправила прическу, вернулась и сказала Ли Вань:
   – Я-то думала, ты позвала нас заниматься вышиванием или наставлять на путь истинный! А ты, оказывается, созвала нас, чтобы посмеяться и потешиться.
   – Вы слышите, как она над нами насмехается! – воскликнула Ли Вань. – Сама заварила кашу, а теперь уверяет, будто я виновата! Вот попадется тебе строгая свекровь да злые невестки, узнаешь тогда, как лукавить.
   Дайюй покраснела, дернула Баочай за рукав и сказала:
   – Ну что ж, дадим ей год отпуска!
   – Я вот что хочу сказать, – заявила тут Баочай. – Вы же знаете, что Сичунь умеет делать лишь небольшие рисунки, да и то самые примитивные. А ей надо нарисовать такой большой сад! Как же не отказаться от прочих увлечений? Наш сад сам по себе напоминает картину, поэтому при изображении искусственных горок, скал, деревьев, башен, павильонов и остальных строений надо соблюсти все пропорции. Иначе ничего не получится. Очень важна также перспектива. Что-то надо нарисовать на первом плане, что-то на втором. Одно добавить, другое убрать. Это затенить, то – выделить. В общем, прежде чем приняться за картину, необходимо сделать эскиз. Башни, террасы, дома и дворы – все должно быть на своем месте. А то ведь перила могут покоситься, колонны – обвалиться, двери и окна расползтись, ступени – поехать в разные стороны. Столы полезут на стены, вазы повиснут на занавесках. Смех, да и только! И людей надо расположить равномерно, чтобы не получилось в одном месте густо, в другом – пусто. Очень важна точность изображения. Одно неосторожное движение кистью, и рука получится опухшей, нога – кривой. Я уже не говорю о том, что и лицо может оказаться совсем непохожим. И волосы. В точности изображения, по-моему, и заключается трудность. И все же год отпуска много, месяц – мало. Дадим Сичунь полгода, а в помощники пусть возьмет Баоюя. Это не значит, что он будет учить ее рисовать – пожалуй, он может только испортить. Но если Сичунь окажется в затруднении, пусть Баоюй обратится либо к художникам, либо к тем, кто хорошо рисует.
   – Совершенно верно! – воскликнул обрадованный Баоюй. – Чжан Цзылян, например, великолепно рисует башни и террасы, Чэн Жисин – портреты красавиц, я могу хоть сейчас к ним пойти и обо всем расспросить.
   – Вечно ты суетишься, – прервала его Баочай, – стоит слово сказать, и ты готов бежать куда угодно. И все без толку. Погоди, сначала обсудим, тогда и пойдешь. Прежде надо решить, на чем рисовать!
   – У меня есть бумага, – не вытерпел Баоюй, – белоснежная, на ней не расплывается тушь.
   – Ты неисправим! – воскликнула Баочай. – На белоснежной бумаге можно писать иероглифы, делать наброски или рисовать пейзажи в подражание художникам эпохи Южная Сун. Бумага эта не впитывает тушь, что мешает делать штриховку и закраску. Тушь на такую бумагу плохо ложится и долго сохнет. Зачем же напрасно ее изводить, если для картины она не годится. Сад этот был устроен по очень точному и подробному плану. Поэтому советую тебе, Баоюй, попросить у старой госпожи этот план, затем взять у Фэнцзе кусок плотного шелка и все это отдать художникам. Пусть в соответствии с планом сделают на шелку разметку, расставят людей, а также подберут краски – темно-зеленую, золотую и серебристую, чтобы не нарушалась гармония. Еще необходима жаровня для приготовления клея, посудина для мытья кистей, большой стол, застланный войлоком, побольше блюдец и кистей.
   – Откуда я все это возьму? – замахала руками Сичунь. – Я рисовала самой обыкновенной кистью. Да и из красок у меня есть только умбра, гуммигут, охра и кармин. Еще две кисти для раскраски. Вот и все.
   – Что же ты раньше не сказала? У меня есть все необходимое, просто я думала, что у тебя это будет валяться без дела, потому и не давала. Если понадобится, могу прислать… Правда, краски у меня остались лишь на разрисовку вееров, и жаль все их израсходовать на картину. Мы вот как сделаем. Я составлю список того, что тебе нужно, и попросим у старой госпожи. Сама ты можешь что-нибудь забыть, поэтому я продиктую, а брат Баоюй запишет.
   Кисть и тушечница у Баоюя были наготове – он боялся что-нибудь упустить и, услышав, что Баочай собирается диктовать, обрадовался, схватил кисть и стал внимательно слушать.
   – Итак, кистей номер первый – четыре штуки, – начала Баочай, – кистей второй номер – четыре штуки, кистей третий номер – четыре; больших рисовальных кистей – четыре, кистей среднего размера – четыре, малых кистей – четыре, кистей «клешня южного краба» – десять, кистей «малая клешня краба» – десять, кистей «усы и брови» – десять, больших кистей для смешивания красок – двадцать, малых кистей – двадцать, плоских кистей – двадцать, кистей «ивовая ветвь» – двадцать; киновари в палочках – четыре ляна, умбры южной – четыре ляна, охры – четыре ляна, черной краски – четыре ляна, зелени – четыре ляна, желтой краски – четыре ляна, свинцовой пудры – четырнадцать коробочек, кармина – двенадцать плиток, красной краски – двести плиток, темно-золотой краски – двести плиток; клея – четыре ляна, купороса для грунтовки шелка… Впрочем, купороса не надо, пусть молодые люди, к которым обратится Баоюй, сами прогрунтуют. Краски мы постараемся приготовить – и развлечемся, и дело сделаем. Тебе на целый век хватит! Кроме того, потребуется четыре решета из тонкого шелка, четыре решета из плотного шелка, четыре подставки для кистей, четыре больших и малых ступки, двадцать больших чашек, десять тарелочек по пять цуней в поперечнике, двадцать фаянсовых блюдец по три цуня в поперечнике, две жаровни, два больших и два малых глиняных горшка, два больших фарфоровых стакана, два новых ведра для воды, четыре мешка из белой материи, каждый длиною в чи, двенадцать цзиней ивового угля, деревянный ящик с тремя отделениями, один чжан шелка, два ляна свежего имбиря, полцзиня сои…
   – Один чугунный котел и скребок для чистки накипи, – улыбаясь, добавила Дайюй.
   – А это для чего? – удивилась Баочай.
   – У тебя будет свежий имбирь и соя, у меня – котел, и у нас получится очень вкусная краска, – объяснила Дайюй.
   Все рассмеялись.
   – Чернобровка, ну что ты в этом смыслишь! – улыбнулась Баочай. – Ведь фаянсовые блюда и чашки растрескаются на огне, если не смазать донышко соком имбиря и соей.
   Все поддержали Баочай.
   Дайюй снова просмотрела список, тихонько толкнула Таньчунь в бок и шепнула:
   – Удивительно! Чтобы нарисовать одну картину, понадобилось столько кувшинов и ящиков? В этом списке, по-моему, целое приданое!
   Таньчунь улыбнулась.
   – Сестра Баочай, – сказала она, – почему ты не дашь ей по губам? Спроси, что она только что о тебе говорила.
   – Стоит ли спрашивать, – отозвалась Баочай, – недаром говорят: «Собака – не слон, у нее не вырастут бивни!»
   Она потащила Дайюй к кану и хотела ущипнуть за щеку.
   – Милая сестра! – взмолилась Дайюй. – Не сердись. Лучше наставь меня, как старшая сестра. По молодости лет я мало что смыслю!
   Все рассмеялись. Никто не знал, что в словах Дайюй таится намек, и стали просить:
   – Сжалься над нею! Прости!
   Но Баочай намек поняла – Дайюй имела в виду их разговор о «пристойных» книгах – и ничего больше не сказала.
   – Какая все же Баочай добрая, – с улыбкой заметила Дайюй, – я бы на ее месте ни за что не простила!
   – Не удивительно, что старая госпожа жалеет тебя, что все тебя любят! – воскликнула Баочай, грозя пальцем Дайюй. – Даже я тебя полюбила. Ну-ка подойди, я тебя по головке поглажу!
   Дайюй подошла, и Баочай несколько раз провела рукой по ее волосам.
   Баоюй смотрел на них и невольно думал:
   «Не стоило посылать Дайюй причесываться! С этим прекрасно справилась Баочай».
   Тут как раз послышался ее голос.
   – Завтра пойдешь к старой госпоже, – сказала она Баоюю, – и попросишь все, что значится в списке. Есть это в доме – хорошо, нет – придется попросить денег на покупку. Краски я помогу подобрать.
   Баоюй взял список, они еще немного поговорили и разошлись. После ужина все отправились к матушке Цзя справиться о здоровье.
   Ничего серьезного у нее не было – усталость и легкая простуда. Весь день она провела в тепле, дважды приняла лекарство и к вечеру почувствовала себя совершенно здоровой.
   Если хотите знать, что случилось на следующий день, прочтите следующую главу.