Сон в красном тереме. Т. Гл. I – XL

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава тридцать седьмая
Воспеваю белую бегонию
Стихотворения на тему «Воспеваю белую бегонию»   1
Подобный материал:
1   ...   34   35   36   37   38   39   40   41   ...   59

Глава тридцать седьмая

В кабинете Осенней свежести собирается поэтическое общество «Бегония»;
во дворе Душистых трав придумывают темы для стихов о хризантеме

 
   Мы не будем рассказывать о том, как Баоюй после отъезда Сянъюнь по-прежнему веселился, гулял в саду и увлекался стихами, а вернемся к Цзя Чжэну. С того дня как Юаньчунь навестила родных, он еще усерднее выполнял свой служебный долг, стремясь отблагодарить государя за оказанную милость.
   Государю были по душе прямой характер Цзя Чжэна и его безупречная репутация. И хотя должность он получил не в результате государственных экзаменов, а по наследству, человеком он был высокообразованным, и государь назначил его своим полномочным посланцем по экзаменационной части, тем самым показав, что заботится о выдвижении честных и способных людей.
   Цзя Чжэн благоговейно принял повеление государя, с помощью гадания выбрал счастливый для отъезда двадцатый день восьмого месяца, совершил жертвоприношения предкам, распрощался с матушкой Цзя и отправился в путь.
   О том, как провожал его Баоюй и что делал в пути сам Цзя Чжэн, рассказывать нет надобности.
   С отъездом отца Баоюй почувствовал себя совершенно свободным, целыми днями играл и резвился в саду Роскошных зрелищ, ничем серьезным не занимался, в общем, как говорится, дни и ночи заполнял пустотой.
   Однажды его одолела скука и, чтобы хоть немного развлечься, он навестил матушку Цзя, от нее побежал к госпоже Ван, но тоска не проходила. Он возвратился в сад, но только было стал переодеваться, как появилась Цуймо и подала ему листок цветной бумаги. Это было письмо.
   – Как же это я забыл навестить сестру Таньчунь! – воскликнул Баоюй. – Очень хорошо, что ты пришла! Как себя чувствует твоя барышня? Ей лучше?
   – Барышня совершенно здорова, сегодня даже лекарство не принимала, – ответила Цуймо. – Оказывается, у нее была легкая простуда.
   Баоюй развернул письмо. Вот что там было написано:
   «Младшая сестра Таньчунь почтительно сообщает своему второму старшему брату, что накануне вечером небо прояснилось и луна была на редкость яркая, словно умытая дождем. Уже трижды перевернули водяные часы, а я все не ложилась, бродила у забора под сенью тунговых деревьев, пока не продрогла от ветра и росы.
   Недавно вы лично потрудились меня навестить, а затем прислали мне со служанкой в подарок плоды личжи и письмо, достойное кисти Чжэньцина[260]. Разве заслуживаю я таких знаков внимания?!
   Вернувшись в комнату, я склонилась над столом и вдруг подумала о том, почему древние, живя в мире, где все стремились к славе и богатству, селились у подножий высоких и пенящихся водопадов.
   Приглашая друзей из близких и дальних мест, они выдергивали чеку и хватались за оглобли[261]. Вместе с единомышленниками собирали поэтические общества и читали стихи. И хотя подчас это бывало мимолетным увлечением, слава их оставалась в веках.
   Ваша младшая сестра талантами не блещет, зато ей выпало счастье жить среди ручейков и горок и восхищаться изысканными стихами Линь Дайюй и Сюэ Баочай. Увы! У нас на открытых ветру дворах и на лунных террасах не собираются знаменитые поэты. А ведь там, где «виднеется флаг среди абрикосов», или у ручья Персиков можно пить вино и сочинять стихи!
   Кто сказал, что в прославленном поэтическом обществе «Лотос» могли быть только мужчины и что в общество «Восточные горы» не принимали женщин?
   Если вы, несмотря на глубокий снег, удостоите меня своим посещением, я велю прибрать в комнатах и буду вас ожидать.
   О чем с уважением сообщаю».
   Окончив читать, Баоюй радостно захлопал в ладоши и засмеялся:
   – Какая же умница третья сестренка! Сейчас побегу к ней, и мы обо всем потолкуем!
   Баоюй выскочил из комнаты, Цуймо последовала за ним. Но едва они достигли беседки Струящихся ароматов, как Баоюй увидел привратницу, которая спешила навстречу тоже с письмом в руках.
   – Вам послание от брата Цзя Юня, – приблизившись к Баоюю, сказала женщина. – Он велел справиться о вашем здоровье и дожидается у ворот.
   Вот что было в письме:
   «Никчемный и ничтожный сын Цзя Юнь почтительно справляется о драгоценнейшем здоровье и желанном покое своего отца!
   С тех пор как вы оказали мне божескую милость, признав своим сыном, я дни и ночи думаю, как бы выразить вам свое уважение и покорность. К сожалению, такого случая до сих пор не представилось.
   Недавно мне велено было закупить цветы и травы, и, к великому моему счастью, я познакомился со многими известными садоводами и побывал во многих знаменитых садах. Случайно узнал, что существует весьма редкий вид белой бегонии, раздобыть которую трудно. Но все же мне удалось достать два горшка. Оставьте их для себя, если по-прежнему считаете меня своим сыном!
   Я не осмелился лично явиться, чтобы не смутить гуляющих в саду барышень, ведь погода стоит очень жаркая! Поэтому я и решил почтительно справиться о вашем здоровье в письме.
   Преклонив колена, ваш сын Цзя Юнь выражает вам свое глубокое сыновнее уважение».
   – Он что-нибудь принес? – с улыбкой спросил Баоюй у женщины.
   – Два горшка с цветами, – ответила та.
   – Передай ему, – сказал Баоюй, – что я весьма признателен за внимание, возьми цветы и отнеси в мою комнату.
   Когда Баоюй пришел в кабинет Осенней свежести, там уже были Баочай, Дайюй, Инчунь и Сичунь. Увидев Баоюя, они, громко смеясь, воскликнули:
   – Еще один пожаловал!
   – Полагаю, что мысль моя не так уж банальна, – произнесла с улыбкой Таньчунь. – От нечего делать я написала несколько приглашений и просто не ожидала, что все явятся по первому зову.
   – Жаль, что подобная мысль тебе раньше не пришла в голову, – вскричал Баоюй. – Нам давно пора создать поэтическое общество!
   – Сейчас еще не поздно, – возразила Дайюй. – Так что можешь не сокрушаться. Только создавайте общество без меня, я не осмелюсь в него вступить.
   – Если не ты, то кто же осмелится? – спросила Инчунь.
   – Дело это важное и серьезное, поэтому все должны принять в нем участие, – заметил Баоюй, – и незачем скромничать и упрямиться. Пусть каждый выскажет свое мнение, а мы все обсудим. Начнем с сестрицы Баочай, потом сестрица Дайюй скажет.
   – Не торопись, – прервала его Баочай, – Еще не все собрались.
   Не успела она это сказать, как вошла Ли Вань.
   – Как замечательно вы это придумали – создать поэтическое общество! – воскликнула она. – Признаться, подобная мысль появилась у меня еще весной, но я ничего никому не сказала, потому что сама стихов писать не умею. А потом забыла об этом. Если третья сестра согласна, я готова ей помочь чем смогу.
   – Раз уж мы решили создать поэтическое общество, – значит, мы все поэты, – заметила Дайюй, – и поэтому прежде всего нам следует отказаться от таких обращений друг к другу, как «сестра», «сестрица», «дядя», «тетя».
   – Совершенно верно, – поддержала ее Ли Вань. – Куда интересней выбрать себе псевдоним! Я, например, хочу называться Крестьянка из деревушки Благоухающего риса.
   – А я – Обитательница кабинета Осенней свежести, – подхватила Таньчунь.
   – Обитательница, хозяйка – это как-то неблагозвучно, – возразил Баоюй, – и, пожалуй, избито. Здесь ведь растет столько утунов и бананов, хорошо бы их включить в псевдоним.
   – Придумала, придумала! – рассмеялась Таньчунь. – Я больше всего люблю бананы, так что называйте меня Гостья из-под банана.
   – Замечательно! Прекрасно! – закричали все дружно.
   – Что ж, давайте скорее ее поздравим и примемся за вино! – воскликнула Дайюй.
   Никто не понял, что она имеет в виду. Тогда Дайюй пояснила:
   – У Чжуан-цзы говорится: «Листья бананов скрывают оленя». Уж не сравнивает ли себя Таньчунь с оленем, раз хочет называться Гостьей из-под банана? Хватайте ее, сделаем из нее вяленую оленину!
   Все рассмеялись, а Таньчунь с улыбкой произнесла:
   – Опять ты меня поддеваешь! Ну погоди, я и для тебя придумала подходящий псевдоним. Когда-то Эхуан и Нюйин окропили слезами бамбук и он стал пятнистым. Такой бамбук называют и поныне сянфэй[262]. Сестрица Дайюй живет в павильоне Реки Сяосян и часто льет слезы, так что бамбук, который растет у нее во дворе, скоро, пожалуй, тоже станет пятнистым. Вот и давайте называть Дайюй Феей реки Сяосян.
   Все громко захлопали в ладоши. Дайюй ничего не сказала. Только голову опустила.
   – А я придумала псевдоним для сестры Баочай, – произнесла Ли Вань, – всего из трех слов.
   – Какой же? – с интересом спросили все хором.
   – Царевна Душистых трав, – с улыбкой ответила Ли Вань. – Нравится вам?
   – Великолепно! – отозвалась Таньчунь.
   – А у меня какой будет псевдоним? – нетерпеливо спросил Баоюй. – Придумайте поскорее!
   – Давно придумали – Занятый бездельник, – со смехом промолвила Баочай.
   – Можно оставить твое старое прозвище, – Повелитель Цветов Красного грота, – предложила Ли Вань.
   – Не стоит, пожалуй, – возразил Баоюй. – Ведь это было давно, еще в детстве.
   – Я придумала для тебя прозвище! – заявила Баочай. – Быть может, оно грубовато, но тебе вполне подойдет. Мало кому удается в Поднебесной быть богатым и знатным и в то же время бездельничать. Я думала, это вообще невозможно. Но, как ни странно, тебе удалось. Поэтому мы будем называть тебя Богатый и знатный бездельник. Согласен?
   – Слишком хорошо для меня! – с улыбкой произнес Баоюй. – Впрочем, называйте как вам угодно!
   – Прозвище надо давать со смыслом, – вмешалась Дайюй. – Баоюй живет во дворе Наслаждения пурпуром, вот и назовем его Княжич, Наслаждающийся пурпуром.
   – Неплохо, – согласились остальные.
   – А как мы назовем вторую барышню Инчунь и четвертую барышню Сичунь? – поинтересовалась Ли Вань.
   – Нам псевдоним не нужен, – поспешила сказать Инчунь. – Мы ведь не умеем сочинять стихи.
   – Неважно, – возразила Таньчунь, – псевдоним все равно нужен.
   – Инчунь живет на острове Водяных каштанов, так что будем называть ее Властительницей острова Водяных каштанов, – предложила Баочай. – А Сичунь, которая живет в павильоне Благоухающего лотоса, – Обитательницей павильона Благоухающего лотоса.
   – Вот и хорошо, – произнесла Ли Вань. – Я старше вас всех, и вы должны меня слушаться. Нас в обществе семь человек, но я, вторая барышня и четвертая барышня не умеем сочинять стихов, так что придется вам сделать нас распорядительницами.
   – У всех теперь есть псевдонимы, а ты по-прежнему называешь их барышнями, – с улыбкой заметила Таньчунь. – Давайте уговоримся за это штрафовать. А то, выходит, мы напрасно старались?
   – Когда окончательно обо всем договоримся, тогда и составим уложение о штрафах, – согласилась Ли Вань и сказала: – Собираться будем у меня, у меня просторно. И если вы, поэты, не гнушаетесь простыми, невежественными людьми, которые не умеют сочинять стихов, позвольте мне распоряжаться устройством угощений. Может быть, общаясь с вами, обладающими тонким поэтическим вкусом, я тоже научусь сочинять стихи. Мне хотелось бы стать во главе общества, но одна я не справлюсь, нужны две помощницы. Желательно, чтобы это были Властительница острова Водяных каштанов и Обитательница павильона Благоухающего лотоса. Первая будет назначать темы для стихов и задавать рифмы, вторая – вести необходимые записи и следить за порядком. Это не значит, что нам возбраняется сочинять стихи. Если тема несложная и легкие рифмы, мы, пожалуй, тоже сочиним несколько строк. Остальным же сочинять стихи обязательно. Таково мое предложение, если вы со мной не согласны, я не смею настаивать.
   Инчунь и Сичунь были равнодушны к стихам, к тому же они робели при таких талантах, как Сюэ Баочай и Линь Дайюй, и поэтому с радостью согласились с Ли Вань, сказав:
   – Ты права!
   Таньчунь и остальные девушки догадались, в чем дело, и возражать не стали.
   – Ладно, – сказала напоследок Таньчунь. – Только забавно, что создать общество придумала я, а вы будете мною распоряжаться!
   – Давайте сходим в деревушку Благоухающего риса, – предложил Баоюй.
   – Вечно ты торопишься! – с укором сказала Ли Вань. – Надо раньше договориться, а уж потом я вас приглашу.
   – А как часто мы будем собираться? – спросила Баочай.
   – Раза два-три в месяц вполне достаточно, – заметила Таньчунь. – Чаще неинтересно.
   – Верно, – поддержала ее Баочай. – Только являться все должны обязательно, в любую погоду. Если же на кого-нибудь вдруг найдет вдохновение, можно об этом сказать и пригласить всех к себе, не дожидаясь намеченного дня. Это будет даже интересно!
   – Очень интересно, – согласились все.
   – Поскольку мне первой пришла в голову мысль создать общество, то и право первой устроить угощение принадлежит мне, – заявила Таньчунь.
   – В таком случае открытие общества назначаем на завтра, – предложила Ли Вань и обратилась к Таньчунь:
   – Согласна?
   – Давайте это сделаем прямо сейчас, – сказала Таньчунь. – Ты задашь тему для стихов, Властительница острова Водяных каштанов задаст рифмы, а Обитательница павильона Благоухающего лотоса будет следить за порядком.
   – А по-моему, несправедливо, чтобы задавал тему и рифмы кто-нибудь один, – заметила Инчунь. – Лучше всего тянуть жребий.
   – По дороге сюда я видела, как в сад принесли два горшка с очень красивой белой бегонией, – сказала Ли Вань. – Почему бы нам не сочинить о ней стихи?
   – Так ведь ее никто не видел! – запротестовала Инчунь.
   – Все знают, какая она, белая бегония, – возразила Баочай. – Зачем же на нее смотреть? Древние слагали стихи в минуты вдохновения и не всегда писали о том, что видели в данный момент. Иначе у нас не было бы так много замечательных стихов.
   – В таком случае я задам рифмы, – уступила Инчунь.
   Она взяла с полки томик стихов, раскрыла наугад, показала всем четверостишие с семисловной строкой и заявила, что все должны писать такие стихи. Затем она обратилась к одной из служанок:
   – Назови первое пришедшее тебе в голову слово.
   Девушка стояла, прислонившись к дверям, и не задумываясь выпалила: «У дверей».
   – Итак, первое понятие – «дверь», – сказала Инчунь. – Оно по своему звучанию попадает в тринадцатый раздел. В наших стихах дверь должна быть упомянута в первой строке.
   Она потребовала шкатулку с карточками рифм, извлекла из нее тринадцатый ящичек…
   – Попались слова, которые очень трудно сочетаются, – заметил Баоюй.
   Тем временем Шишу приготовила четыре кисти и четыре листа бумаги и подала каждому. Все стали сочинять стихи, одна лишь Дайюй как ни в чем не бывало играла листьями утуна, любовалась осенним пейзажем и шутила со служанками.
   Одной из служанок Таньчунь приказала возжечь благовонную палочку «аромат сладостного сна». Эта палочка, длиной в три цуня и толщиной с обыкновенный фитиль, сгорала довольно быстро, и за это время нужно было написать стихотворение; кто не успеет, того штрафуют.
   Таньчунь сочинила первая, записала, подправила и передала Инчунь.
   – Царевна Душистых трав, у тебя готово? – спросила она у Баочай.
   – Готово-то готово, но, кажется, плохо получилось, – откликнулась та.
   Баоюй, заложив руки за спину, медленно прохаживался по террасе. Вдруг он обратился к Дайюй:
   – Слышала? У них уже готово!
   – Обо мне не беспокойся, – отозвалась Дайюй.
   Баоюй заметил, что Баочай успела начисто переписать свои стихи, и воскликнул:
   – Вот беда! От благовонной палочки остался всего цунь, а у меня лишь четыре строки!
   И он снова обратился к Дайюй:
   – Палочка вот-вот истлеет! Поторопись!
   Дайюй пропустила его слова мимо ушей.
   – Ладно, не буду тебя ждать, – сказал наконец Баоюй. – Надо записать, посмотрю, что получилось.
   Он подошел к столу, взял кисть и принялся писать.
   – Приступаем к чтению! – объявила Ли Вань. – Кто не успел, кончайте, не то оштрафуем.
   – Крестьянка из деревушки Благоухающего риса не умеет писать стихов, зато она хорошо их читает, – заметил Баоюй, – к тому же она самая справедливая из нас, поэтому давайте договоримся принимать все ее замечания.
   Девушки закивали в знак согласия.
   Первыми Ли Вань прочла стихи Таньчунь.
Воспеваю белую бегонию


Тяжелая, захлопнутая дверь.
Холодная трава, вечерний луч погас.
 
 
У лестницы дворца зеленым мхом
Бока покрыты в ряд стоящих ваз.
 
 
Что есть нефрит? Чистейшая душа.
Нет ничего прозрачнее нефрита.
 
 
А снег – что это?[263] Это феи лик,
У ней, растаяв, вся душа открыта.
 
 
А сердца аромат? Пылинка в пустоте.
А гордость, красота? Им сила не дана…
 
 
…Уж в третьей страже ночь. Причудливая тень.
Бегония цветет, и светит ей луна…
 
 
Не надо говорить, что может вознестись
Святая в скромном белом одеянье, —
 
 
О том она поет, как луч вечерний гас
И как потухло дня последнее сиянье.
 

   Стихи Таньчунь всем очень понравились, и Ли Вань стала читать написанное Баочай.


Как будто за закрытыми дверями
Сокровища хранишь и аромат.
 
 
Возьму кувшин, чтобы наполнить вазу
Живительною влагой до краев.
 
 
Тень осени я со ступеней смою, —
Тебя румяна, пудра не прельстят.
 
 
Твоя душа как из росинок слита,
Ты – холодность, ты – белизна снегов…
 
 
Ты – бледность. Но таинственная бледность,
Что не бывает у других цветов.
 
 
Да, ты грустна, но грусть твоя такая,
Которая не затемнит нефрит.
 
 
Пусть Чистоту наш Белый император[264]
Приемлет в дар как лучший из даров!
 
 
…Прелестна и печальна ты, как солнце,
Что на закате грустный свет струит.
 

   – Ведь и вправду Царевна Душистых трав! – воскликнула Ли Вань и взяла стихотворение Баоюя.


Окрасила ласково двери
Осенняя бледность и свежесть,
 
 
Встряхнулась седьмая из веток[265],
И вазу наполнила снежность.
 
 
Тай-чжэнь из бассейна выходит…
А ты – ее тень ледяная.
 
 
Душа твоя, словно у Си-цзы,
Трепещет, нефритом сияя.
 
 
Нет, ветер под утро не сдунул
Печали столикой и тяжкой,
 
 
Следы твоих слез безутешных
Дождь, видно, умножил вчерашний,
 
 
И я, опершись на перила,
Предчувствием смутным объятый,
 
 
И звуки валька различаю
И флейту в минуты заката…
 

   – Лучше всех сочинила Таньчунь! – заявил Баоюй, когда Ли Вань кончила читать. Однако Ли Вань отдала предпочтение Баочай.
   – Стихи сестры Баочай самые выразительные, – сказала она и стала торопить Дайюй.
   – Разве все уже окончили? – спросила Дайюй.
   – Все.
   Дайюй взяла кисть, единым духом написала стихотворение и бросила на стол. Ли Вань принялась читать:


Сянцзянский полог[266] не задернут,
Проход в двери полуоткрыт,
Разбитый лед – земле убранство,
А вазу красит лишь нефрит.
 

   Едва Ли Вань закончила, как Баоюй не выдержал и стал громко выражать свое восхищение:
   – И как только она сумела так придумать!
   Ли Вань продолжала:


Возьму тайком бутончик груши, —
Бегонии в ней белой – треть,
Зато в душе у дикой сливы
Возможно всю ее узреть![267]
 

   – Сколько глубокого чувства в этих строках! – закричали все. – Замечательно!


Святыми лунных дебрей, видно,
Рукав твой белый был расшит,
Ты – дева грустная в покоях,
Что, вся в слезах, одна скорбит…
 
 
Нежна, застенчива… Кому же
Хотя бы слово скажешь вслух?
Ты к западным ветрам склонилась[268].
Уж скоро ночь. Закат потух.
 

   – Это стихотворение самое лучшее! – в один голос заявили все.
   – Если говорить об утонченности и оригинальности, не возражаю, – сказала Ли Вань, – что же касается глубины мысли, оно несомненно уступает стихотворению Царевны Душистых трав.
   – Суждение вполне справедливое, – согласилась Таньчунь. – Фее реки Сяосян присуждается второе место.
   – Самое неудачное – это стихотворение Княжича, Наслаждающегося пурпуром, – заявила Ли Вань. – Вы согласны?
   – Ты совершенно права, – подтвердил Баоюй. – Стихи мои никуда не годятся. А вот стихи Царевны Душистых трав и Феи реки Сяосян следовало бы еще раз обсудить.
   – Не вмешивайся, будет так, как я решила, – оборвала его Ли Вань, – а если еще кто-нибудь об этом заведет разговор, оштрафуем.
   Баоюю ничего не оставалось, как замолчать.
   – Собираться будем второго и шестнадцатого числа каждого месяца, – продолжала Ли Вань. – Задавать темы и рифмы позвольте мне. Можно устраивать и дополнительные собрания, хоть каждый день, если на кого-нибудь вдруг снизойдет вдохновение, я возражать не стану. Но второго и шестнадцатого все должны непременно являться.
   – А название какое будет у общества? – спохватившись, спросил Баоюй.
   – Слишком простое – неоригинально, – заметила Таньчунь, – слишком вычурное тоже нехорошо. Лучше всего назвать его «Бегония». Ведь именно о ней наши первые стихи! Быть может, название несколько примитивно, зато соответствует действительности.
   Никто не стал возражать. Поболтав еще немного, они выпили вина, полакомились фруктами и разошлись кто домой, кто к матушке Цзя и госпоже Ван. Но об этом мы рассказывать не будем.
   А сейчас вернемся к Сижэнь. Она никак не могла догадаться, что за письмо получил Баоюй и куда ушел вместе с Цуймо. Вдобавок появились женщины с двумя горшками бегонии. Сижэнь еще больше изумилась, стала расспрашивать, откуда цветы, и ей рассказали.
   Сижэнь велела оставить цветы, попросила подождать в передней, а сама пошла во внутренние покои. Там она отвесила шесть цяней серебра, взяла три сотни медных монет и, когда вернулась, вручила все женщинам, наказав:
   – Серебро отдайте слугам, которые принесли цветы, а медные монеты возьмите себе на вино.
   Те встали и, улыбаясь, поблагодарили Сижэнь, но деньги взяли лишь после настоятельных уговоров.
   – Дежурят ли у ворот вместе с вами мальчишки? – спросила Сижэнь.
   – Дежурят, их четверо, – ответила одна из женщин. – Это на случай, если кто-нибудь из них понадобится господам. Может быть, у вас будут какие-нибудь приказания, барышня? Скажите, мы передадим слугам.
   – У меня? Приказания? – улыбнулась Сижэнь. – Тут второй господин Баоюй хотел послать подарки барышне Ши Сянъюнь. Так что вы пришли кстати. Передайте слугам, чтобы наняли коляску, и возвращайтесь за деньгами. Только сюда слуг не присылайте – незачем.
   – Слушаемся! – почтительно ответили женщины и удалились.
   Сижэнь вернулась в комнату и хотела сложить на блюдо подарки для Сянъюнь, но каково же было ее удивление, когда она увидела, что блюдо исчезло.
   – Вы не знаете, куда подевалось агатовое блюдо? – спросила Сижэнь у служанок, занятых вышиваньем.
   Служанки изумленно переглянулись.
   – Кажется, на нем отнесли плоды личжи третьей барышне Таньчунь, – промолвила наконец после длительного молчания Цинвэнь, – не знаю только, где оно сейчас.
   – Разве мало в доме всевозможных блюд, – недовольным тоном заметила Сижэнь, – зачем было брать именно это?!
   – Я тоже так говорила, – сказала Цинвэнь, – но уж очень красиво выглядели на этом блюде сложенные горкой личжи. Третьей барышне, видимо, так понравилось, что она вместе с фруктами оставила у себя и блюдо. Поэтому нечего беспокоиться! Кстати, две вазы, которые взяли недавно, тоже еще не принесли! Они стояли вон там, наверху.
   – Ах, – воскликнула Цювэнь. – С этими вазами связана весьма забавная история. Наш господин, уж если вздумает выказать родителям уважение, непременно перестарается. Однажды, когда распустились цветы корицы, он сломал две ветки и хотел поставить в вазу, но тут вдруг подумал, что недостоин первым наслаждаться цветами, которые распускаются в саду, налил воды в обе вазы, в каждую поставил по ветке, одну вазу велел взять мне, вторую взял сам, сказав при этом, что цветы надо отнести матушке Цзя и госпоже. Я даже не представляла, что благодаря чувству сыновней почтительности, которое вдруг появилось у нашего господина, мне так повезет! Старая госпожа обрадовалась цветам и говорит своим служанкам: «Вот как Баоюй почитает меня, вспомнил, что я люблю цветы! А меня упрекают в том, что я его балую!» Вы же знаете, старая госпожа не очень-то меня жалует, но в тот раз растрогалась, велела дать мне денег, сказала, что жалеет меня, потому что я такая хилая и несчастная! В общем, привалило мне счастье! Деньги – что, главное, я удостоилась такой чести!.. Когда мы пришли к госпоже, вторая госпожа Фэнцзе и наложница Чжао рылись у нее в сундуке с платьями. Госпожа решила раздать служанкам все, что носила в молодости. Едва мы вошли, все залюбовались цветами. А вторая госпожа Фэнцзе принялась восхвалять почтительность Баоюя, его ум и находчивость – наговорила и что есть, и чего нет. Просто ей хотелось польстить госпоже и посрамить ее завистниц. Госпожа осталась очень довольна и подарила мне два почти новых платья. Но не в этом дело, платья мы получаем каждый год, гораздо важнее, что я удостоилась милости госпожи.
   – Тьфу! – плюнула с досады Цинвэнь. – Глупая! Ничего ты не смыслишь! Все лучшее отдали другим, а тебе сунули обноски! Есть чем гордиться!
   – Пусть обноски! – вспыхнула Цювэнь. – Но мне подарила их госпожа!
   – На твоем месте я ни за что не взяла бы это старье! – решительно заявила Цинвэнь. – Пусть бы нас всех собрали, чтобы раздать платья, тогда дело другое – что достанется, то достанется, по крайней мере справедливо. А брать остатки, после того как все лучшее раздарили, я не стала бы, пусть даже пришлось бы нагрубить госпоже!
   – А разве еще кому-нибудь из наших дали платья? – поинтересовалась Цювэнь. – Я болела и на несколько дней ездила домой, поэтому ничего не слышала. Расскажи мне, сестра!
   – Ну, расскажу я тебе, так ты что, платье вернешь госпоже?! – спросила Цинвэнь.
   – Глупости! – воскликнула Цювэнь. – Мне просто интересно. А подаренные платья – это милость госпожи, пусть даже их сшили бы из тряпья, годного лишь на подстилку собакам!
   – Здорово сказано! – засмеялись служанки. – Ведь платье-то как раз и дали нашей собачонке.
   – Ах вы болтушки! – смущенно рассмеялась Сижэнь, – Вам бы только надо мной потешаться! Дождетесь, пересчитаю вам зубы! Попомните мое слово! Плохо кончите!
   – Значит, это ты, сестра, получила подарок? – смеясь, воскликнула Цинвэнь. – А я и не знала! Ты уж извини!
   – Нечего ухмыляться! – погрозила ей пальцем Сижэнь. – Давайте решим, кто пойдет за блюдом!
   – И вазы надо бы заодно прихватить, – вставила Шэюэ. – Не беда, если они у старой госпожи. А если у госпожи, лучше забрать. Ее служанки нас терпеть не могут и назло нам могут вазы разбить! Госпожа на их проделки смотрит сквозь пальцы!
   – Давайте я схожу, – предложила Цинвэнь, откладывая вышиванье.
   – Ты отправляйся за блюдом, а за вазами я пойду, – возразила Цювэнь.
   – Дайте мне хоть разок сходить! – насмешливо воскликнула Цинвэнь. – Такой случай представляется редко! Тем более что вы уже получили подарки!
   – Цювэнь платье досталось случайно, – возразила Шэюэ, не уловившая в словах Цинвэнь иронии. – Неужели ты думаешь, они до сих пор разбирают одежду?
   – Понятия не имею, но может статься, госпожа заметит мою старательность и выделит мне тоже два ляна серебра в месяц! Нечего со мной хитрить, я все знаю, – рассмеялась она.
   С этими словами Цинвэнь выбежала из комнаты. Цювэнь вышла следом и отправилась к Таньчунь за блюдом.
   Сижэнь тем временем собрала подарки для Сянъюнь, позвала няню Сун и сказала:
   – Пойди хорошенько умойся и причешись, да надень выходное платье. Потом вернешься сюда, возьмешь подарки и поедешь к барышне Ши Сянъюнь.
   – Лучше сразу давайте подарки и скажите, что нужно передать на словах, – промолвила старуха. – Зачем без толку ходить взад-вперед?
   Сижэнь принесла две небольшие, обтянутые шелком коробки, в одну положила водяные каштаны и плоды эвриолы, в другую поставила блюдо с каштанами, засахаренными с корицей, и сказала:
   – Это фрукты нового урожая из нашего сада. Второй господин посылает их барышне Ши Сянъюнь. Барышня говорила, что ей очень нравится это агатовое блюдо – она может оставить его себе. В свертке работа, которую барышня просила для нее сделать, пусть не взыщет, если вышло грубо. Скажи барышне, что второй господин Баоюй велел справиться о ее здоровье, а от нас передай привет.
   – Вы, барышня, спросили бы у второго господина, не желает ли он еще что-нибудь передать барышне Сянъюнь, – попросила няня Сун, – а то ведь он потом скажет, что я забыла.
   Сижэнь кивнула и обратилась к Цювэнь:
   – Он все еще там, у третьей барышни?!
   – Да, у нее, – ответила Цювэнь. – Они что-то там обсуждают, хотят создать какое-то поэтическое общество и сочинять стихи. Думаю, никаких поручений у второго господина не будет, так что можно ехать.
   Няня Сун собрала вещи и отправилась переодеваться.
   – Выйдешь через задние ворота сада, – напутствовала ее Сижэнь, – там тебя будет ждать мальчик-слуга с коляской.
   О том, как няня Сун ездила к Ши Сянъюнь, рассказывать нет надобности.
 
   Вскоре возвратился Баоюй. Он полюбовался бегонией, а затем рассказал Сижэнь о поэтическом обществе. Сижэнь в свою очередь ему сообщила, что послала няню Сун с подарками к Ши Сянъюнь.
   – И как это мы о ней забыли! – всплеснул руками Баоюй. – То-то я чувствую, кого-то не хватает. Как хорошо, что ты напомнила, – надо пригласить Сянъюнь. Без нее в нашем обществе будет неинтересно.
   – Ничего не получится! – заметила Сижэнь. – Ведь барышня Сянъюнь не может распоряжаться собой, не то что вы все. Ты пригласишь, а ее не отпустят из дома, она только расстроится.
   – Попробуем, – стоял на своем Баоюй. – Я попрошу бабушку за ней послать.
   В это время возвратилась няня Сун. Она передала Баоюю «благодарность за внимание», Сижэнь – «благодарность за труды» и сказала:
   – Барышня справлялась, что делает второй господин, я ей ответила, что они с барышнями устроили какое-то общество и сочиняют стихи. Барышня Ши Сянъюнь очень огорчилась, что ее не позвали.
   Баоюй тотчас же отправился к матушке Цзя и попросил послать за Сянъюнь.
   – Сейчас уже поздно, – заметила матушка Цзя, – а утром непременно пошлю.
   Баоюй опечаленный возвратился к себе.
   На следующее утро он снова пошел к матушке Цзя, поторопить ее. Сянъюнь приехала лишь после полудня, тогда Баоюй наконец успокоился и подробно рассказал ей обо всем, что произошло после ее отъезда. Он хотел прочесть ей стихи, но Ли Вань запротестовала:
   – Не надо читать, назови только рифмы. Сянъюнь опоздала, и ее следует оштрафовать – пусть напишет стихи. Сочинит хорошие, примем ее в общество, плохие – еще оштрафуем: пусть тогда устраивает для нас угощение.
   – Это я должна оштрафовать вас за то, что забыли меня пригласить! – улыбнулась Сянъюнь. – Ладно, давайте рифмы! Талантами я не отличаюсь, но постараться могу. Я готова подметать для вас пол и воскуривать благовония, только примите меня в свое общество.
   Слова Сянъюнь всем понравились, и они принялись укорять друг друга:
   – И как это мы забыли ее пригласить!
   Тут на Сянъюнь нашло вдохновение, единым духом она сочинила два стихотворения и переписала начисто, взяв первую попавшуюся под руку кисть.
   – Вот вам мои стихи на заданные рифмы, – улыбнулась она. – Хорошо ли, плохо ли, не знаю, но приказание ваше я выполнила.
   – Мы написали четыре стихотворения и думали, что тема исчерпана, – признались девушки, принимая листок со стихами. – А ты придумала сразу два! Неужели у тебя появились новые оригинальные мысли? Скорее всего ты повторила нас.
   И они стали читать стихи.
 
Стихотворения на тему «Воспеваю белую бегонию»

 
1


Все небожители святые
К столичным снизошли вратам;
Нефритом наполняя вазу,
Полям ланьтяньским[269] честь отдам!
Ты – Шуанъэ[270], а этой фее
Прохладу суждено любить,
И все ж Циннюй[271] тебе не пара,
Твой дух стремится вольным быть!
Откуда, право, снегу взяться,
Когда пора осенней мглы?
…Дождь все сильней, и за окошком
Следы лишь ливни сберегли.
Хотя и так, – поэту рады, —
Стихи читать не устает,
С ним не грустим, рассвет встречая
И видя солнечный заход!
 
2


Духэн душистый, ирис и лиана
Здесь, у дверей, во всей красе цветут,
Они – и у стены, и у ступеней,
Где для цветов стоит большой сосуд.
Вся радость у цветов – их непорочность,
Себе подобных трудно им найти,
А люди так терзаются в печалях,
Что быстро могут душу извести!
Нефритовой свечи засохли слезы,
Людские ж с ветром смешаны давно,
Пробившееся через тонкий полог,
Вдруг засветилось лунное пятно.
Излить в душе упрятанные чувства
Самой Чанъэ[272] ты в этот миг могла,
Но тут в пустой, безлюдной галерее
Луны сиянье мгла заволокла…
 

   Каждая строка прерывалась восхищенными возгласами, а когда чтение было окончено, все хором заявили:
   – Эти стихи так же хороши, как воспетая в них бегония. Так что лучшего названия, чем «Бегония», не придумать.
   – Вы говорили, что хотите меня оштрафовать. В таком случае позвольте мне завтра же собрать общество, – сказала Сянъюнь.
   Все согласились, воскликнув:
   – Прекрасно!
   Затем перечли написанные накануне стихи и сделали замечания.
   Вечером Баочай пригласила Сянъюнь к себе во двор Душистых трав. При свете лампы девушки обсуждали темы для будущих стихов, а также предстоящее угощение. Сянъюнь без умолку болтала, но все не по делу, и Баочай в конце концов ее прервала:
   – Угощение – это не самое главное, оно скорее для забавы, но надо считаться с возможностями и в то же время стараться никого не обидеть. Нескольких связок монет, которые ты дома получаешь на месяц, тебе, разумеется, не хватает. И если ты все истратишь сейчас, твоя тетя рассердится. Да и все равно этих денег не хватит. Значит, придется тебе ехать домой или занимать у кого-нибудь здесь.
   Выслушав все это, Сянъюнь заколебалась.
   – У меня есть свой план, – продолжала между тем Баочай. – Приказчики из нашей лавки где-то достают замечательных крабов, недавно прислали мне несколько штук. У нас в доме все, начиная от старой госпожи и кончая слугами, любят крабов. Тут как-то тетушка говорила, что собирается пригласить старую госпожу в сад полюбоваться коричными цветами и отведать крабов, но, видно, что-то ей помешало. Ты пока ничего не говори о нашем обществе, просто пригласи всех на угощение. А когда старшие разойдутся, мы сможем сочинять стихи, сколько нам угодно. Я попрошу брата достать пару корзинок самых жирных и мясистых крабов, взять в лавке несколько кувшинов лучшего вина и два-три блюда фруктов. Видишь, как все просто!
   Сянъюнь была растрогана добротой Баочай.
   – Как хорошо ты придумала! – воскликнула она.
   – Я говорю это от всей души, можешь не сомневаться, – с улыбкой сказала Баочай. – Только не думай, что я делаю это из снисхождения или отношусь к тебе свысока. Недаром же мы подружились! Если мой план тебе нравится, я распоряжусь, чтобы все было устроено.
   – Милая сестра! – улыбнулась Сянъюнь. – Я понимаю твои добрые чувства, несмотря на то что глупа. Иначе не была бы достойна считаться человеком! Не относись я к тебе, как к родной сестре, неужели стала бы рассказывать о своей нелегкой жизни?
   Баочай позвала служанку и приказала:
   – Пойди к старшему господину Сюэ Паню, скажи, пусть достанет несколько корзин крупных крабов, каких нам недавно присылали, мы собираемся завтра после обеда пригласить бабушку и тетушку в сад полюбоваться коричными цветами. И предупреди, чтобы не подвел.
   Служанка ушла. И больше мы о ней рассказывать не будем.
   Затем Баочай обратилась к Сянъюнь:
   – Темы для стихов не обязательно должны быть замысловатые. Вспомни: ни вычурности, ни трудных рифм у древних поэтов не встретишь. Если тема замысловатая, а рифмы трудные, вряд ли получатся хорошие стихи, скорее – жалкие и беспомощные. Конечно, надо избегать обыденных слов и примитивных выражений, однако гнаться за новыми и оригинальными тоже не стоит. Новой и оригинальной и вместе с тем ясной должна быть мысль, тогда ни слова, ни выражения не покажутся банальными. Впрочем, все это для нас не имеет никакого значения – наше дело прясть да вышивать, а в свободное время прочесть несколько страниц из книги, которая, как говорится, полезна для тела и души.
   Сянъюнь кивнула и промолвила:
   – Поскольку вчера вы сочиняли стихи о бегонии, быть может, следовало бы теперь написать о хризантеме? Что ты на это скажешь?
   – Да, сейчас самое время воспеть хризантему, – согласилась Баочай, – но о ней так много стихов у древних!
   – Мне тоже это пришло в голову, – призналась Сянъюнь, – как бы не впасть в подражание.
   Баочай подумала и воскликнула:
   – Есть выход! Хризантему поставить на второй план, а на первый человека. Мы придумаем несколько заголовков из двух слов, первое слово будет служить пояснением, второе – обозначать предмет, который мы собираемся воспевать, то есть хризантему, а пояснение можно найти из числа общеупотребительных слов. Если даже мы будем писать стихи о хризантеме в той же манере, что и древние, это не будет подражанием. Описывать пейзаж и вместе с тем воспевать какой-то предмет – это уже что-то новое!
   – Очень хорошо, – сказала Сянъюнь. – Но все же какими должны быть заголовки? Придумай хоть один, а я – уже все остальные.
   – Пожалуй, неплохо «Сон о хризантеме», – подумав, произнесла Баочай.
   – Прекрасно! – воскликнула Сянъюнь. – А «Тень хризантемы» годится?
   – Вполне, – ответила Баочай, – хотя, кажется, это было. Впрочем, неважно, чем больше мы придумаем заголовков, тем лучше. Могу предложить еще один.
   – Какой? Говори скорее! – нетерпеливо сказала Сянъюнь.
   – «Вопрошаю хризантему». Подходит?
   Сянъюнь хлопнула рукой по столику в знак одобрения и в свою очередь проговорила:
   – «Ищу хризантему»! Нравится?
   – Неплохо! – согласилась Баочай. – Давай придумаем с десяток, а потом запишем.
   Она растерла тушь, обмакнула кисть и приготовилась писать. Сянъюнь выхватила у нее кисть и велела продиктовать заголовки. Вскоре десять названий были готовы. Сянъюнь прочла и улыбнулась:
   – Десять заголовков мало, надо двенадцать. Тогда будет как в живописном альбоме.
   Баочай подумала, сочинила еще два и предложила:
   – А теперь расположим их по порядку.
   – Верно, – согласилась Сянъюнь, – хризантемы следует описать подробно и в строгой последовательности.
   – Итак, первое стихотворение назовем «Вспоминаю хризантему», – начала Баочай. – А раз я о ней мечтаю, значит, должна ее разыскать, таким образом, второму стихотворению дадим название – «Ищу хризантему». Третье – «Сажаю хризантему», ведь, разыскав, надо ее посадить. А посадив – радоваться и любоваться ею. Итак, четвертое стихотворение пусть называется «Любуюсь хризантемой». Налюбовавшись, мы ее срываем и ставим в вазу. Итак, пятое назовем «Застолье с хризантемами». Но если не воспеть хризантему в стихах, она потеряет свою прелесть, поэтому шестое стихотворение будет называться «Воспеваю хризантему». И тут, естественно, нельзя не взяться за кисть и за тушь, так что седьмое стихотворение озаглавим «Рисую хризантему». Но нарисовать мало – никто не поймет, в чем ее прелесть, поэтому восьмое стихотворение следует назвать «Вопрошаю хризантему». Умей хризантема говорить, она рассказала бы все о себе, и тогда у нас появилось бы желание украсить себя ею, поэтому девятое стихотворение надо назвать «Прикалываю к волосам хризантему». Вот, пожалуй, все чувства, которые вызывает у нас хризантема. Потому десятое и одиннадцатое стихотворения можно назвать «Тень хризантемы» и «Сон о хризантеме». Последнее стихотворение как бы подытожит все, что было в предыдущих, и будет называться «Увядшая хризантема». Таким образом, наши стихи запечатлеют все самое интересное, что можно сказать о хризантеме за три месяца ее цветения.
   Сянъюнь записала все, что говорила Баочай, и спросила:
   – Рифмы будем задавать?
   – Терпеть не могу заданные рифмы. Лишний труд! Главное, чтобы стихи были хорошие! Ведь сочиняем мы для развлечения, зачем же мучиться? Назначим только темы!
   – Ты совершенно права! – согласилась Сянъюнь. – Тогда стихи будут лучше! Но ведь нас пятеро, а тем двенадцать. Может быть, не каждый сможет сочинить двенадцать стихотворений?
   – Это, пожалуй, трудно, – промолвила Баочай. – Давай запишем темы и объявим, что писать надо семистопные восьмистишия. Завтра вывесим темы на стене, и пусть каждый сочиняет что может. У кого хватит таланта, пусть сочинит хоть все двенадцать стихотворений! А не хватит – может написать одно. Наиболее искусный и способный станет победителем, а не успевший ничего сочинить к тому моменту, когда все двенадцать стихотворений будут готовы, заплатит штраф.
   – Договорились, – сказала напоследок Сянъюнь.
   Они погасили лампу и легли спать. О том, что произошло на другое утро, вы узнаете из следующей главы.