В. К. Ланчиков месть переводчика много лет назад мне пришлось письменно переводить на английский доклад
| Вид материала | Доклад |
- Андрей Анатольевич Зализняк: Насколько я понимаю, мне предстоит в общих чертах рассказ, 559.26kb.
- Уоллес Уотлз "Наука стать богатым", 765.29kb.
- Выступление Лукина Владимира Петровича, Уполномоченного по правам человека, 50.04kb.
- Д. С. Молчание в аналитической ситуации Доклад, 92.65kb.
- Автор: Шикула Андрей, 5а класс, 221.51kb.
- Федора Федоровича Ушакова знакомо мне с самых ранних лет. Онем много рассказ, 288.41kb.
- Презентация для родителей «где живут витамины?», 103.96kb.
- Сценарий праздника «Спасибо, Азбука!», 88.31kb.
- В. К. Ланчиков василий иваныч, именуемый «заказчик» Двадцать пять лет назад в Великобритании, 120.25kb.
- Координатор Вершинин Михаил Летопись города Сказки Мало кто помнит, что произошло, 24.41kb.
В.К. Ланчиков
МЕСТЬ ПЕРЕВОДЧИКА
Много лет назад мне пришлось письменно переводить на английский доклад высокопоставленного чиновника, ведавшего вопросами образования. Доклад предназначался для международной конференции.
Отвертеться я не мог, а переводить ох как не хотелось. И не только потому, что предстояла работа с текстом, который в первую очередь не мешало бы перевести на русский. Имелась и другая причина: обида за профессию. Я помнил, что примерно неделю назад этот самый чиновник в телевизионном выступлении рассуждал: «Да зачем вообще учить студентов переводу? Вот я: освоил английский – и прекрасно обхожусь без переводчиков. Языку надо учить, языку!»
И вот, корпя над пишущей машинкой, пытаясь извлечь из казённо-наукообразной зауми хоть что-то похожее на смысл, я то и дело бросал работу и разражался желчными тирадами: «На кой тебе чёрт переводчик понадобился, Полиглот Цицеронович? Знаешь английский – ну и докладывай по-английски».
Но при тогдашних обстоятельствах толку от этих причитаний было не больше, чем от сетований на несовершенство мироздания. Я вернулся было к переводу, и тут мне вспомнилась одна история переводческого свойства, случившаяся в начале ХХ века.
Чтобы оценить её прелесть, надо сперва познакомиться с её главным действующим лицом.
В 1881-1918 гг. в Москве издавалась газета под названием «Московский листок», пользовавшаяся необычайным успехом, прежде всего, у тех, кто обычно газет не читал: приказчиков, лавочников, извозчиков, мастеровых. Её основателем и до 1911 г. издателем был Николай Иванович Пастухов, человек-легенда – уже потому, что отделить в его биографии правду от вымысла невозможно. Гжатский мещанин, ставший на газетном поприще чуть ли не миллионером. Ловкач, который в юности изображал в балагане «дикого человека из Австралии», евшего живых голубей, а в зрелом возрасте был гостем на балу у президента Франции Сади Карно. Автор сенсационного романа «Разбойник Чуркин», которым зачитывались дворники, подмастерья и горничные. (Роман печатался в «Московском листке» с продолжением, по определённым дням, и в эти дни, как вспоминает современник, «тираж газеты поднимался на такую высоту, которой ни одна из московских газет никогда не достигала. Номера газеты с “Разбойником Чуркиным” у разносчиков брались нарасхват»). И притом – отчаянный разоблачитель, протаскивавший в своей газете недобросовестных торговцев, хапуг-околоточных и купцов, тиранящих домашних и прислугу. (В одном юмористическом журнале была помещена карикатура: под забором лежит пьяный Пастухов. Подошла свинья, толкает его рылом. Пастухов огрызается: «Не трогай, а то обличу!»)
Выразительный портрет Пастухова оставил в книге «Москва газетная» В.А. Гиляровский (который, кстати, и сам печатался в «Московском листке» и по заданию издателя собирал материалы для «Разбойника Чуркина»). Есть в этой книге эпизод, имеющий прямое отношение к переводу.
Случилось это во время первой поездки Пастухова (уже прославившегося как издатель «Московского листка») во Францию. Сопровождал его сотрудник, Н.С. Иогансон, слывший знатоком иностранных языков. На самом деле ни один ни другой французским не владели. Но, уезжая из Москвы, на шутки провожавших отвечали: «Ладно! Смейтесь тут! А мы станем Францию удивлять».
Далее приведу события в изложении Гиляровского.
«Первое “удивление” было вызвано тем широким барским масштабом, в какой Н.И. Пастухов поставил свой ежедневный обиход.
Номера он и в Париже, и в Лионе занимал самые дорогие и самые лучшие, на “водку” прислуге раздавал деньги щедрой рукой, обязательно сопровождая каждое приношение приветом:
– Вуаля! Алле!
Экипажи он заказывал себе самые дорогие и, легко и приветливо знакомясь со всеми, угощал при этом всех такими лукулловскими обедами, что среди всей прислуги ресторанов и отелей известен был под лестным именем “боярина”.
Наступил день банкета, который город пожелал дать прессе, и представителям седьмой державы разосланы были почётные пригласительные билеты.
Получили такие билеты и Н.И. Пастухов и Н.С. Иогансон, которым было отведено видное место.
Во всех концах стола шла оживлённая беседа, только “бояре” ели молча, потому что никакого разговора поддержать не могли.
Когда предложены были тосты за всех почётных посетителей, один из представителей муниципалитета попросил слова, поднял бокал за присутствовавшего на банкете представителя широко распространённой газеты, издающейся в Москве, этой исторической колыбели России, близкой, понятной и дорогой всему просвещённому миру.
Поднимая бокал, он обратился к Н.И. Пастухову и низко, почтительно поклонился ему.
Оба “боярина” наши сконфузились и растерялись.
– Николай Степанович, чего они? – конфузливо проговорил Н.И. Пастухов, обращаясь к Н.С. Иогансону.
– Ваше здоровье пьют, Николай Иванович, речь вам сказали. Ответить надо, – шепнул в ответ Н.С. Иогансон.
– Ну, вот ещё выдумал! Нешто я могу... Ты за меня скажи.
– Да я тоже не могу, Николай Иванович... – сознался шёпотом “лингвист”.
Со стороны моряков, которых по целым дням неутомимо угощал “боярин”, тоже последовала приветственная речь по его адресу.
– Надо сказать что-нибудь, Николай Иванович! Непременно надо! – убедительно прошептал Н.С. Иогансон.
Пастухов и сам, вероятно, понял необходимость ответить на адресованные к нему приветствия, и, поднявшись с места, он низко раскланялся на все стороны и коротко и прочувственно сказал:
– Спасибо, голубчики...
– Что он сказал? – раздалось со всех сторон, когда сдержанный оратор опустился на своё место.
Французы, присутствовавшие на банкете, по-русски не понимали, и все обратились за разъяснением и переводом к сидевшему в центре стола секретарю нашего посольства в Париже Нелидову.»
Позволю себе поправить неточность. Александр Иванович Нелидов был не секретарём посольства, а не больше не меньше как русским послом во Франции. Гиляровский недооценил пикантность положения: заслуженный дипломат, товарищ министра иностранных дел, бывший посланник России в Константинополе, с мнением которого считалось правительство Великой Порты, вынужден выступить в роли переводчика. И при ком! При издателе «Кабацкого листка» (как называл «Московский листок» недруги), загулявшем купчине, который позорит русское общество перед французами. Изволь переводить этих «голубчиков». Точно не к именитым французам обращается, а к охотнорядским сидельцам.
Словом, легко вообразить, что творилось на душе у Нелидова в эту минуту. Ему явно хотелось выставить стоеросового невежу на посмешище. Сделать это было проще простого: Нелидов, великолепно говоривший по-французски, без труда мог перевести «голубчиков» столь же разухабисто-фамильярным обращением.
Но – престиж державы...
В Нелидове чувство (уязвлённое самолюбие, досада на дремучего «боярина») боролось с долгом. Долгом дипломата и переводчика. Если взглянуть на дело глазами переводоведа, можно сказать, что чувство толкало воспользоваться для перевода стилистически эквивалентными средствами, долг же требовал прибегнуть к прагматической адаптации.
И Нелидов (что значит дипломат!) нашёл соломоново решение.
Гиляровский описывает дальнейшее так.
Нелидов «к числу друзей Н.И. Пастухова не принадлежал, находил, что он “компрометирует русское общество”, но, вынужденный настоятельностью обращённых к нему вопросов, пресерьёзно ответил, подстрочно переводя коротенький привет Н.И. Пастухова: “Спасибо, голуби!”
Характерный эпизод этого оригинального привета и его не менее оригинального перевода быстро облетел весь стол и в тот же день сделался достоянием всего съехавшегося общества».
Переводческое решение, что и говорить, необычное и, понятно, не для всех случаев подходящее. В обычных условиях отношение переводчика к своему подопечному – дело сугубо личное и на переводе сказываться не должно.
А с другой стороны, эта история – хороший урок тем «подопечным», которые требуют переводить их, «ничего не изменяя и не добавляя». (Всякий переводчик знает: хуже нет, чем работать с клиентом, имеющем некоторое представление об иностранном языке и не имеющем никакого представления о переводческом ремесле. Замучает нелепыми поправками и придирками).
Вернусь к тому дню, когда я сидел за пишущей машинкой и бился над чиновничьими словесными вензелями. Вспомнил я историю о Пастухове, снова вспомнил телевизионное выступление своего клиента и, вдохновлённый примером Нелидова, решил: «Узнаешь ты у меня, нужно учить переводу или не нужно!»
Мой план мести строился на том, что я переводил доклад – то есть текст, рассчитанный на устное воспроизведение. Писавшие доклад референты моего заказчика (не сам же он, сердешный, утруждал себя писанием: уровень не тот) либо не учли этого обстоятельства, либо руководствовались тем, что их патрон будет выступать, лишь отчасти придерживаясь заготовленного текста. Так или иначе, синтаксис выступления – тяжёлый, путанный, вязкий – на слух воспринимался бы невразумительно.
Профессиональная добросовестность требовала, чтобы при переводе я распутал синтаксические узлы, упростил строй фразы (заказчик-то будет выступать устно, причём на чужом языке), сделал мысль доходчивее – словом, прибег к прагматической адаптации.
Но навык таких преобразований вырабатывается при обучении; если же клиент считает, что переводу учить не надо, пускай получает перевод, выполненный без такого навыка.
Ни оригинала ни перевода доклада у меня не сохранилось. Однако постараюсь показать свою тогдашнюю переводческую стратегию на таком примере. Представьте, что вы переводите переговоры американского и российского дипломатов. Среди прочего американец произносит: “I know you believe you understand what you think I said, but I am not sure you realize that what you heard is not what I meant.” (Смех смехом, но это подлинное изречение председателя совета правления Федеральной резервной системы США Алана Гринспена). Если освободить эту фразу от завитушек, смысл прост: «Вам, конечно, кажется, что вы меня поняли, но, по-моему, вы поняли меня неправильно». В указанных условиях именно так и можно перевести. Тут важен не орнамент, а то, что под орнаментом скрывается.
Иное дело, если бы это высказывание встретилось в художественном тексте – там оно служило бы хорошим средством речевой характеристики и переводчик просто обязан был бы сохранить его словесную лепнину. Хотя бы так: «Я знаю, вам кажется, будто вы поняли, что я сказал, но, по-моему, от вас ускользнуло, что мои слова заключают в себе не тот смысл, который вы в них углядели». Перевод не буквальный, но архитектурных излишеств, как и в оригинале, предостаточно.
И я пошёл по второму пути. Переводил, добросовестно воспроизводя бюрократическое барокко и делая вид, будто мне и невдомёк, что текст перевода будет произноситься вслух. Уличить меня в коварстве мог бы только свой брат переводчик. Дилетанту же можно было возразить: «А что вас, собственно, не устраивает? Смысл передан точно. И стиль воспроизведён. Буквализм? Помилуйте, где вы видите буквализм? Ах, читать трудно? Ну, это упрёк не ко мне».
Не знаю, как справился мой клиент с выступлением, но можно не сомневаться: попотеть ему пришлось. Ему, конечно, и в голову не пришло, что переводчик всего-навсего сделал вид, будто он понятия не имеет о необходимости сообразовывать отдельные приёмы и всю стратегию перевода с конкретными условиями, с намерением говорящего, с возможным восприятием слушателей – короче говоря, со всем тем, что составляет понятие «прагматика перевода».