Искренность респондентов в массовых опросах

1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   ...   26

шение к несуществующему автору, политическому деятелю, общественному движению и т. д. При этом в конструкционном плане возможно несколько разных вариантов предъявления такого рода вопросов.

1. Ловушка встроена в содержание и формулировку вопроса.

2. Фиктивный, нереальный ответ включается в перечень монотонно перечисляе­мых подсказок к вопросу.
   
3. Несуществующий объект выступает одним из элементов вопросного блока. Он предлагается опрашиваемым для оценки по определенной шкале наряду с многими другими похожими, но реальными объектами.
   

В одном из наших методических исследований (март 2001 г., N=387) мы попыта­лись оценить диагностический потенциал трех вопросов-ловушек, предназначенных для идентификации индивидов, симулирующих информированность. Первый из них ка­сался знакомства респондентов с некоторыми англоязычными терминами, имеющими «инговые» окончания («шоппинг», «шейпинг», «маркетинг», «мониторинг», «дансинг»). В вопросный блок в качестве ловушки было включено и несуществующее слово «лоббинг». В результате оказалось, что 36,0% опрошенных уже приходилось слышать этот термин.

В этом же опросе мы интересовались также, какие наркотические вещества извест­ны респондентам. В общий список наряду с реальными наркогиками (героин, кокаин, гашиш и др.) был включен и несуществующий «куадрин»¹. Несмотря на фиктивный характер данного препарата, 13,8%> всех опрошенных, по их собственным словам, слышали о его существовании.

И, наконец, третий вопрос интервью звучал следующим образом: «Сейчас все говорят о предстоящем визите В.В. Путина в США. А Вы слышали об этом?» («да» -«нет»). Ловушка здесь содержалась в самом смысле вопроса, поскольку на момент проведения этого исследования официальный визит российского президента в США еще не планировался, а информация о нем появилась в СМИ значительно позднее. Тем не менее 23,0% всех опрошенных дали утвердительные ответы, свидетельствующие об их стремлении представить себя в качестве сведущих, информированных и интересую­щихся политикой людей.

В другом нашем исследовании, носившем претестовый характер (октябрь 1998 г., N=28) и посвященном апробации методики Э. Богардуса, в число национальностей, которые предстояло оценить респондентам, мы включили вымышленное название «тай-мены». Судя по данным исследования, лишь 28,6% испытуемых не смогли выразить своего отношения к этой несуществующей народности, в то время как 71,4%) - дали вполне определенные ответы. При этом от 35 до 75% опрошенных сочли для себя приемлемыми те или иные отношения (от брачных до согражданственных) с представи­телями выдуманной нами этнической группы.

Приведенные выше данные свидетельствуют о том, что вопросы-ловушки позво­ляют достаточно эффективно идентифицировать респондентов, проявляющих склон­ность к социальной желательности и/или демонстрирующих «соглашательную» (кон­формистскую) тенденцию в ответах. Главное достоинство трюковых вопросов, на наш взгляд, состоит в их релевантности диагностической цели и содержанию фиксируемой переменной.

Вместе с тем техника ловушек имеет одно очень серьезное ограничение. Как спра­ведливо отмечают авторы «Рабочей книги социолога», «прямой перенос результатов контроля на основании одной альтернативы на весь вопрос или на основании одного вопроса на всю тему или анкету тоже относителен» [149, с. 354]. Для постановки на­дежного диагноза в рамках одного и того же исследования, считают А. Давыдов и Е. Давыдова, нужно использовать до 10 аналогичных вопросов. При меньшем их количестве данный метод следует обязательно комбинировать с другими [62, с. 14].


Дублирование вопросов

Существуют два варианта этой методики: синонимические перефразы и прямые повторы [137, с. 84]. Социологическая практика и специальные методические иссле­дования показывают, что эффективность дублирования выше в тех случаях, когда в диагностических целях используются фактуально-событийные или поведенческие воп­росы. В частности, есть основания считать, что применение дублей стимулирует иск­ренность ответов респондентов о социально неодобряемых видах поведения и сокра­щает число «недосообщений» [162, с. 92]. Кроме того, использование в качестве дубли­рующих (и дублируемых) поведенческих вопросов дает социологу больше оснований

для однозначной интерпретации источников смещений в ответах и квалификации пос­ледних как искренних или неискренних.

В ходе нашего экспериментального исследования (март 2001 г., /У=387) эффектив­ность процедуры дублирования тестировалась на примере деликатной проблематики, касающейся супружеской неверности. Респондентам в режиме персонального интервью задавались два одинаковых по содержанию, но различающихся по форме вопроса: 1). «Приходилось ли Вам, уже будучи в браке, вступать в сексуальные отношения с кем-нибудь, помимо супруга (супруги)?» («да» - «нет»). 2). «Были случаи, что я изменял(а) жене (мужу)» («согласен» - «не согласен»). На первый из них было получе­но 19,9% утвердительных ответов, в то время как на второй - 28,1%>. При проведении опросов интервьюерам поручалось контролировать понимание респондентами смысла обоих вопросов. В результате оказалось, что подавляющее большинство испытуемых (92,3%) воспринимали их как семантически тождественные. Следовательно, увеличе­ние числа признаний в совершении супружеской измены в нашем примере практически не связано с изменением формулировки. В обоих случаях она весьма точно и опреде­ленно указывает на измеряемую переменную, а смысл вопросов понятен респондентам без дополнительных пояснений и воспринимается однозначно.

Важно заметить также, что процедура дублирования (мультипликации) работает хуже, когда в качестве повторяющихся используются вопросы о субъективных состоя­ниях респондентов (мнениях, намерениях, оценках и т.д.). «Установочные меры, - пишут Н. Райдер и К. Вестоф, - значительно более неконсистентны..., чем бихевиориальные, по самоочевидным причинам» (см.: [347, р. 284]). В этом случае возникают вполне резонные сомнения в правомерности констатации лжи при обнаружении расхождений в вербальных реакциях испытуемых. Неконсистентность ответов может быть обуслов­лена такими факторами, как невнимательность респондентов, изменение их настроений в ходе опроса, кристаллизация мнений в процессе более глубокого осмысления вопрос­ного содержания, влияние контекста и др. [62, с. 15] и свидетельствовать скорее о неустойчивости установок. Повторы, по мнению М. Макклендона, дают респондентам больше времени на обдумывание вопроса, способствуют лучшему пониманию его смысла и в конечном счете приводят к изменению ответов. С другой стороны, считает автор, вопросы-дубли могут сигнализировать опрашиваемым об особой значимости обсуждаемой темы или повышенном интересе к ней со стороны социолога (интервьюера) [319, р. 381]. В этом случае ответные смещения можно рассматривать как проявление социальной желательности, возникающей в результате стремления ис­пытуемых соответствовать ожиданиям интервьюеров. Поэтому наблюдаемые расхож­дения в ответах могут быть как результатом (и индикатором) неискренности респон­дентов, так и функцией когнитивных процессов (восприятие, понимание и т.д.). При этом однозначная интерпретация различий становится проблематичной.

Исследования свидетельствуют также, что в качестве дублей при диагностике неискренности нельзя использовать вопросы о социально одобряемом поведении, пос­кольку дублирование (мультипликация) искусственно провоцирует усиление социаль­ной желательности и конформизма в ответах респондентов. Так, многократное предъяв­ление вопроса об электоральных планах избирателей в одном из наших предвыборных исследований (сентябрь 1995 г., N=100) способствовало увеличению удельного веса ут­вердительных ответов опрашиваемых примерно на 10%. При этом наблюдаемая дина­мика носила выраженный монотонный характер: число респондентов, заявивших о своем намерении участвовать в выборах в Гос. думу, неуклонно возрастало с каждым вновь задаваемым вопросом [121, с. 40].

Помимо ограничений, связанных с типом вопроса и амбивалентностью интерпре­тации источников смещений, обсуждаемый метод имеет и другие недостатки. Во-пер­вых, он может применяться лишь в больших по объему вопросниках, поскольку дубли­рование обычно не остается незамеченным респондентами. Необходимость отвечать на одни и те же вопросы вызывает у них раздражение, а в случае с сенситивной проблема­тикой усиливает тревогу и опасения. Во-вторых, в условиях анкетирования замеченный дубль (и особенно трипл) способствует искусственному возникновению «эффекта памя­ти» и простому воспроизведению респондентами их прежних реакций. В интервью эта проблема ослабевает, хотя и не элиминируется полностью. В-третьих, расхождения в ответах по одному дублируемому вопросу могут еще не свидетельствовать о неискрен­ности опрашиваемых. Для повышения надежности квалификаций необходимо одновре­менное использование в анкете несколько дублей, что крайне нежелательно как с орга­низационно-технической точки зрения, так и в психологическом отношении. Поэтому процедуру дублирования, как справедливо отмечают А. и Е. Давыдовы [ 62, с. 15], следует применять в комбинации с другими методами.


Постановка интенциональных вопросов. Использование самоотчетов о поведении

Для диагностики неискренности некоторые авторы предлагают использовать воп­росы о намерениях с последующим сравнением ответов на них с фактами реального по­ведения индивидов. Искренними в этом случае считаются те респонденты, чьи действия и поступки совпадают с декларированными ранее намерениями и планами [62, с. 15].

В принципе возможны два варианта реализации этой методики. Первый предпола­гает сравнение опросных данных с объективными эталонами (намерения - факт), вто­рой - проверку результатов основного исследования материалами контрольного, прове­денного позднее, по совершении события (намерения - самоотчеты о поведении). Кроме того, для оценки искренности можно воспользоваться поведенческими самоотче­тами респондентов и сравнить их с официальными статистическими данными или «эта­лонными» результатами наблюдений, если таковые имеются в распоряжении исследо­вателя (самоотчеты - факт).

Проанализируем эффективность этих приемов на материалах двух наших лонги-тюдных исследований, посвященных электоральной проблематике.

В декабре 1999 г. за две недели до выборов в Гос. думу России мы спрашивали респондентов (N=996), представлявших избирателей Ивановского округа №78, об их намерениях участвовать в выборах и планах относительно будущего голосования по партийным и одномандатным спискам. Примерно через неделю после завершения изби­рательной кампании в том же округе был проведен поствыборный опрос (N=1496), в ходе которого интервьюеры интересовались, участвовали ли респонденты в выборах и за кого они проголосовали. И, наконец, в январе 2000 г. мы вновь обратились к участни­кам первого (декабрьского) исследования (N=602) с целью выяснения удельного веса участвовавших в выборах и голосовавших за определенные партии и конкретных кан­дидатов.

Исследование продемонстрировало следующие результаты: 81,2% респондентов в ходе предвыборного опроса сообщили о своих намерениях прийти на избирательные участки, 79,5% и 78,3% повторно опрошенных избирателей, соответственно, заявили, что они участвовали в голосовании в день выборов. На самом же деле, по данным

окружной избирательной комиссии, явка на выборы составила 61,4% от числа всех зарегистрированных в округе избирателей [48, с. 3]. Следовательно, расхождение между декларациями о намерениях и фактическим участием в голосовании составило 19,8%), а между поведенческими самоотчетами и реальным электоральным поведением - 17,6%) и 16,4%, соответственно. Несовпадение ожидаемого и фактического исхода выборов было обнаружено также и в результате голосования по партийным спискам. В ходе поствыборных исследований 33,4%) опрошенных ответили, что голосовали за «Единство», в то время как в действительности ему отдали свои голоса лишь 28,99% избирателей, пришедших на избирательные участки [48, с. 3].

Данные, характеризующие декларированное участие, полученные в двух поствы­борных опросах, достаточно консистентны (79,5% и 78,3%), однако они сильно отли­чаются от официальных результатов выборов, дающих основания полагать, что 16-18% опрошенных были неискренними, сообщая интервьюерам об участии в голосовании.

Аналогичные данные были получены нами и в серии электоральных исследова­ний, проводившихся в период избирательной кампании по выборам губернатора Ива­новской области. В опросе, предпринятом за неделю до голосования (ноябрь 2000 г., N=706), 66,4% респондентов заявили о своей готовности участвовать в выборах. В исследовании по итогам I тура голосований (декабрь 2000 г., N=1099) 67,1% опро­шенных ответили, что они участвовали в выборах. Фактически же явка ивановцев на избирательные участки по официальным данным облизбиркома составила лишь 44,2% Эти исследования вновь продемонстрировали высокую согласованность ответов о намерениях и самоотчетов об электоральном поведении респондентов, но в то же время они зафиксировали и сильное расхождение последних с реальным поведением избира­телей. Превышение опросных данных по сравнению с официальной статистикой соста­вило на этот раз 22-23%.

В свете этого чрезмерно оптимистическим кажется утверждение о том, что рес­понденты обычно бывают честны в своих самоотчетах, касающихся явки на выборы [62, с. 15]. Вместе с тем результаты исследований свидетельствуют о несостоятельности ме-тодики, основанной на сопоставлении намерений с поведенческими самоотчетами. Использовать для контроля искренности вопросную пару: «Будете ли Вы участвовать...?» и «Участвовали ли Вы...?» с последующим сравнением ответов бесперспективно и ошибочно, поскольку самоотчеты респондентов о прошлом поведении на выборах (как, впрочем, и о желании участвовать в них), будучи подвержены влиянию социальной желательности, систематически искажаются опрашиваемыми. Заявляя в поствыборных опросах о своем участии в выборах, респонденты фактически воспроизводят их преж­ние декларации о намерениях. Неслучайно, что соответствующие показатели в значи­тельной степени совпадают: в первой серии исследований 81,2% опрошенных выразили готовность прийти на выборы, а 79,5% и 78,3% ответили, что участвовали в них; во второй - 66,4%о и 67,1%о, соответственно.

Сравнение ответов о намерениях с объективным эталоном (официальными статис­тическими данными) более корректно и эффективно. Однако обнаруживаемые в этом случае различия не могут быть однозначно интерпретированы исключительно как пока­затель неискренности. Вполне возможно, что они обусловлены и другими трудно конт­ролируемыми (в том числе и случайными) факторами и свидетельствуют скорее о под­вижности электоральных установок. Но даже если считать доказанным, что расхож­дения между желаемым и фактическим поведением являются результатом неискренних ответов респондентов, то и в этом случае интенциональные вопросы малопригодны с диагностической точки зрения, поскольку неискренность с их помощью выявляется слишком поздно.


Методы анализа ответов

Смысл этой группы методов, обычно применяемой на постопросной стадии иссле­дования, заключается в поиске определенных закономерностей и/или алогизмов в ответах респондентов. При этом «резко выделяющиеся», заведомо тенденциозные и противоречивые ответы интерпретируются как неискренние. Исследовательский опыт свидетельствует, что участие некоторых респондентов в опросе сопровождается жела­нием подшутить, позабавиться, а также стремлением быстрее «отделаться» от анкеты или интервью. В результате испытуемые отвечают наугад, заполняют первую часть вопросника утвердительно, а вторую отрицательно, отдают предпочтение одной из форм ответов независимо от содержания вопроса, демонстрируют шутливый тон обще­ния с интервьюером, используют в анкете много реплик, надписей, рисунков, явно про­тиворечат сами себе, отвечая на схожие или соседние вопросы и т.д. [30, с. 139].

В подобных случаях у исследователя возникают серьезные основания подозревать, что степень искренности этих респондентов невысока, а их анкеты или интервью нуж­даются в пристальном рассмотрении и возможной отбраковке.

Возражения против использования этих поведенческих признаков в качестве ин­дикаторов неискренности часто основываются на утверждении о том, что описанные выше характеристики стиля респондентов не указывают с неизбежностью на измеряе­мую переменную, а просто отражают отношение опрашиваемых к проводимому иссле­дованию (отсутствие интереса к теме, недоброжелательность, несерьезность и т.д.). Однако результаты специальных методических экспериментов, проведенных в послед­ние годы, свидетельствуют о существовании высоких корреляций между различными аспектами восприятия опроса и степенью искренности ответов респондентов [134]. С учетом этих данных применение обсуждаемых методов в диагностических целях можно считать вполне правомерным.

С другой стороны, алогизмы в ответах действительно являются далеко не безуп­речным симптомом стремления опрашиваемых к искажению или сокрытию правды, поскольку утверждения, считающиеся социологом противоречивыми или непоследова­тельными, вполне могут отражать индивидуальную логику респондента, характеризую­щую специфику его обыденного сознания. Кроме того, логические противоречия часто бывают следствием целого ряда других, в том числе и методических, факторов. Поэтому при использовании данной процедуры следует быть очень внимательным и осторожным.

Между тем социологическая практика показывает, что методы, опирающиеся на изучение стиля заполнения анкет, а также на анализ ответов респондентов с точки зрения их логической стройности и непротиворечивости, в ряде случаев оказываются довольно эффективными. Так, в исследовании проблем молодежной наркомании (7V=6680), результаты которого описаны И.П. Рущенко, по причине «несерьезного» заполнения были отбракованы 7% опросных документов [160, с. 82]. В ходе исследова­ния на ту же тему, проведенного Н.Н. Маликовой среди студентов вузов, по сообщению автора, было отсеяно 10,5% заполненных вопросников. При этом в процессе принятия решений об исключении тех или иных анкет из последующего анализа организаторы исследования опирались на следующие эмпирически доступные признаки, интерпрети­рованные ими как проявления неискренности: логическая противоречивость, непосле­довательность ответов, демонстрация респондентами намерения обмануть, «переиг­рать» исследователя и т.п. [104, с. 51].

Вместе с тем указанные приемы не носят универсального характера: они неплохо срабатывают лишь в самых простых и очевидных случаях незатейливых искажений, когда респондент не хочет или не может скрывать свое отношение к опросу и опраши­вающему. Наиболее уместны они на стадии первичной отбраковки явно некачествен­ных анкет. Однако при столкновении исследователя с изощренной ложью методы визуального и логического контроля малопродуктивны. Поэтому их следует применять только в комбинации с другими процедурами.