Geum.ru

Судеб русской интеллигенции начала века, так сказать, судеб современников Чехова после Чехова

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
 
РАЗВЕСИСТАЯ КЛЮКВА
В ВИШНЕВОМ САДУ

Марина Влади. Мой вишневый сад.

М.: Время, 2005. 366 с.


Появление этой книги было широко проаннонсировано во время прошлогодней осенней книжной ярмарки в Москве. И имя автора, и заявленная уже в названии книги тема, автоматически «отсылающая» к Чехову, не могли не привлечь внимания к ней российского читателя, для которого автор, известная французская актриса, - еще и жена Владимира Высоцкого, а для старшего поколения – исполнительница роли Лики Мизиновой в фильме Сергея Юткевича «Сюжет для небольшого рассказа».

Тем не менее, сказать, о чем или о ком книга, нелегко.

Если это фантазия о дальнейших судьбах героев известной чеховской пьесы, то от героев Чехова там остались по большому счету лишь имена. Если «семейная сага», повествующая о четырех поколениях Поляковых – Байдаровых, в том числе – о родителях самой Марины, переживших две войны, две революции и спасшихся от огня гражданской войны на чужой земле, то с этой точки зрения предложенный текст можно назвать «фантазией на тему судеб русской интеллигенции начала века», так сказать, судеб современников Чехова после Чехова.

Сама актриса, много игравшая в чеховском «Вишневом саде», пишет в предисловии, что однажды ей «пришла в голову удивительная идея – продлить жизнь персонажей пьесы, узнать, что случилось с ними после 1894 года» (вот только почему после 1894 г.?). Идея не новая, но – почему бы и нет? Но актриса пошла дальше, решив написать и « историю собственной семьи». «Сцепляет» для нее эти две задачи то обстоятельство, что у ее «бабушки был под Курском большой вишневый сад». Ну, психология творчества всегда причудлива. Допустим, что этого достаточно.

Для того чтобы совместить эти две сюжетных линии, автор в ткань повествования о реальных людях пытается вплести судьбы чеховских героев, или - продлить жизнь чеховских персонажей, наделяя их реальными судьбами своих предков. Такой подход к принципам отбора и изображения событий внес смысловую дезорганизацию в текст, и органичного вплетения и перетекания «чеховского» и «семейного», естественно, не получилось. Да и похоже, что желание рассказать историю своей семьи оказалось для самой М.Влади важнее, чем «сочинить», как складывались судьбы героев чеховского «Вишневого сада» в 20 веке.

Тем не менее автором не забыт ни один чеховский герой: каждого М.Влади наделяет определенной судьбой, выведенной ею скорее из собственного видения ситуации и собственной фантазии на темы чеховской пьесы, чем из реального потенциала чеховского образа.

Начинается роман с того места, на котором закончилась чеховская пьеса - Любовь Андреевна возвращается в Париж к своему любовнику. Но если русский читатель, со школьной скамьи знающий, что такое роман как жанр, ожидает найти в книге М.Влади развернутое повествование о прежней хозяйке вишневого сада, ее парижской жизни и взаимоотношениях с окружающими, то его ждет разочарование – судьба Любови Андреевны Раневской не «разворачивается» автором, а как-то вскользь «проговаривается». Такой прием пересказа скороговоркой жизненных событий автор использует для создания образов и остальных героев. Так, повествование о значительном отрезке жизни Раневской, наверное, полном переживаний, сомнений и душевных страданий, автор вмещает в одно предложение: «В полной изоляции от всех, удерживаемая взаперти тиранией любовника, который не позволяет ей даже ненадолго выйти за пределы невзрачного квартала, где они живут, находясь в рабской зависимости от настроения этого ипохондрика, окруженная людьми, к которым не испытывает ни малейшего уважения, столкнувшись со всякого рода материальными трудностями, она перестает бояться одиночества и однажды утром, получив длинное письмо от дочери, а главное – банковское уведомление, что на ее имя открыт счет, она уезжает, чтобы найти место, где можно спрятаться и заново учиться жить».

Автор далек и от цели создания внутреннего мира своих героев. Вот как рассказывается, например, о становлении сознания Ани и о принятии ею жизненно важного решения: «Учеба на медицинском факультете, где девушек не жаловали, многое прояснила. Теперь все просто: Аня хочет отстоять свое право любить, жить, как считает нужным, и главное – чтобы ее собственный опыт помог всем остальным женщинам. Она полностью разделяет все более радикальные идеи Пети Трофимова. И когда он предлагает ей переехать жить к нему в Москву, она, не раздумывая, покидает Харьков и устраивается у него в комнате на чердаке в самом центре города». А вот как рассказано о жизни Пети Трофимова: «Вечный студент повзрослел, его перевод работы Ницше «Веселая наука» снискал ему неплохую репутацию в тайных политических кругах. К нему стали обращаться за составлением пропагандистских воззваний, копии которых распространялись среди крестьян в целях подготовки восстания. Петя, всю жизнь мечтавший изменить мир, чувствовал себя как нельзя лучше в атмосфере восторженности и ликования, присущей тогдашним политическим движениям и кружкам».

Читая книгу и настраиваясь на чеховскую волну, ждешь, что вот-вот романная ткань оживет, наполнится объемом, а то и каким-то созвучием запустившему фантазию автора чеховскому тексту… Ведь изначально как-никак герои романа Влади – это чеховские герои, именно Чехов дал им жизнь и в пространстве пьесы, и в культурно-историческом пространстве русской литературы и русского, да и мирового сознания. И для нас повествование французской актрисы – это «след Чехова», своеобразный культурный факт отношения к нему современного культурного языка.

Но автор не идет вслед за Чеховым в осмыслении их внутреннего мира и поступков, в моделировании их возможной судьбы в ином историческом пространстве, а всего лишь прочерчивает по поверхности образа и времени, в которое попадает герой, сюжетную линию, только отчасти заданную самим Чеховым. Что же в итоге?

В книге М.Влади Любовь Андреевна неплохо устроилась в Париже, стала модисткой, но умерла все же в кругу родных, в России, и похоронена на семейном кладбище. Аня, побыв немного революционеркой, вовремя одумалась, вышла замуж по страстной любви за хорошего человека и стала многодетной матерью. Гаев доживал свой век в кругу Аниной семьи; Лопахин стал миллионером и смог устроить свой бизнес при любой власти. Петя так и остался пламенным революционером и погиб в Петербурге в Кровавое воскресенье в 1905 году. Ну, что же, реальные судьбы людей чеховской эпохи могли складывать и так. Но вот только почему-то следить за судьбами чеховских героев, продленными романом «Мой вишневый сад», удивительно неинтересно: слишком они схематичны, безжизненны и безлики… А кроме того, слишком нарочиты ситуации, в которые автор помещает героев.

Так, Раневская, порвав с любовником, желая обрести место, где можно «спрятаться и заново учиться жить», обращается к «единственной знакомой» в Париже – мадмуазель Доре – ее прежней модистке. Как ведет себя русская аристократка? «Любовь Андреевна начинает рыдать, бросается Доре в объятья и клянется, что будет делать все, что ей скажут, что готова работать день и ночь, только бы выбраться из этой преисподней». При этом непонятно, что Раневская (точнее, Влади) имеет в виду, говоря о «преисподней», - ведь на её имя, благодаря заботам Лопахина, открыт банковский счет на очень хорошую сумму. Дора - просто ангел-хранитель Раневской и сродни доброй фее в «Золушке» - она за одну минуту решает все проблемы Любови Андреевны: «Так оставайтесь у меня. Сегодня вечером мы с вами поболтаем. Уверена, что скоро мы сделаем из вас счастливую женщину. Потому что свободная женщина – это счастливая женщина!» И действительно, как по мановению волшебной палочки, Раневская превращается в модельера, имеет заказы и живет счастливо и безбедно.

Аня едет в Париж, но вовсе не для того, чтобы повидаться с матерью. «В маленьком кафе на улице Мари-Роз говорят только по-русски. Аня сидит за столиком и, как прилежная ученица, рассказывает заученное наизусть. Рядом тесным кругом сидит группа большевиков, среди них – Ульянов-Ленин и Бронштейн-Троцкий, оба проездом в Париже после съезда 1903 года в Лондоне, где они отделились от меньшевиков Плеханова. Вместе с ними около десятка мужчин и женщин слушают рассказ о важных событиях в России, развернувшихся в последние месяцы». Вот так – не больше и не меньше – Аню слушает Ленин, и послал ее к нему Петя Трофимов (с.77-78).

Вечный студент Петя Трофимов становится важной фигурой в подпольной революционной борьбе, его все знают, «его уважают», «он один знает решение», он руководит террористами, назначает встречи, дает поручения. Описание его смерти так приторно, что вначале надеешься - оно содержит авторскую иронию, однако автор абсолютно серьезен. Вот отрывок из рассказа князя Аркадина (!) о последних минутах жизни своего наставника в революции: «Моя бедная жизнь не дала России столько, сколько жизнь Александра Сергеевича (революционер Петя вспоминает о Пушкине, потому что смертельно ранен, как и поэт, – в живот. – Л.М.), но все же я действовал, чтобы воплотить наши идеи», - пересказывает Аркадин последние слова Трофимова. И продолжает: «И до последней минуты, еще находясь в сознании, Петя продолжал вселять веру в товарищей по борьбе. Он говорил: «Так давно мы ведем борьбу! Каждый из нас лишь звено в бесконечной цепи. Вот и я умираю за то, что больше всего любил Свободу. Как сказал Поэт, «темницы рухнут, и Свобода вас встретит радостно у входа, и братья…». Продолжайте, друзья мои. Прощайте». И, как Пушкин, он угас без единого слова ненависти».

«Лицо молодого человека было все в слезах»,- пишет Влади о своем герое. Так сильно переживал революционер князь Аркадин трагический уход Трофимова. Причем, уходя из дома Ани, этот молодой человек патетично и совершенно серьезно восклицает: «Да здравствует революция!».

Похоже, что собственные слова - «все были помешаны на революции» - сам же автор воспринимает буквально. Это подтверждают и многочисленные, рассыпанные по всему тексту пафосные и высокопарные рассуждения героев, переходящие в авторский текст, о революционных целях, задачах, предназначении и настроении. Так, об Ане и Пете Трофимове на странице 34 читаем: «Для молодой пары женитьба ровным счетом ничего не меняет. Оба твердо убеждены, что смысл жизни заключается в политической борьбе, а все традиционные ценности - семейные узы, почет, богатство, успех - нужно принести в жертву революции». Страницы, рассказывающие о Пете Трофимове, также не обходятся без подобных рассуждений: «Стечение обстоятельств приведет наконец к свержению существующего режима. Петя совершенно уверен в этом – после стольких жертв осуществятся в конце концов его самые смелые мечты: Россия будет освобождена, народ возьмет собственную судьбу в свои руки, революция охватит постепенно и другие страны, и на Земле установится всеобщая справедливость».

А вот еще одна, не менее характерная цитата: «Нам удастся изменить ход истории. Мягко, с помощью разума. В вашем доме меня научили думать и бороться. Мы установим справедливость, о которой столько говорит Леонид Андреевич. Век только начинается. Кто мог подумать, что мы объединим людей доброй воли? И что мы пойдем в направлении демократии? Как часто я слышал это слово у вас в доме, но не знал тогда, что оно означает» (с.215). Просто так вы никогда не догадаетесь, кто из «чеховских» героев может произнести подобную фразу! Оказывается, все это говорит Ане Лопахин!

Автору кажется, что люди, встречаясь, только и говорят о революции, потому-то в большинство диалогов и вплетаются рассуждения о «борьбе». Вот, например, о чем говорит Аня, только что родившая дочь, Варе, которую не видела много лет: «Ты знаешь, что я боролась и буду бороться за справедливость. /…/ Мы с Петей решили приложить все силы к созданию нового справедливого общества. Быть может, и ты захочешь присоединиться к нам? Нам нужны искренние и смелые люди!» А вот с какими словами впервые появляется Дашенька Пищик (дочь чеховского Симеонова-Пищика) перед Аней, с которой они толком и не знакомы: «Но я здесь не для того, чтобы рассказывать вам харьковские новости, я приехала работать с вами. Долгие годы я ждала, пока мне представится возможность что-то делать в этой жизни. Ну вот… Покажите мне какой-нибудь угол, где я смогла бы оставить пожитки, и я готова начинать! Я много думала над тем, как обучать женщин в селе. Я думала, как и вы, что это и есть главное. Вы будете заниматься телом, а я духом!» Раневская, не видевшая свою дочь пять лет, в первые же минуты общения с ней говорит: «Ну, расскажи мне теперь о твоих политических занятиях». Разговор о политике происходит и между модисткой Дорой и Дашей Пищик, которая полностью отдала себя революционной борьбе (с. 160).

Сначала подобные «революционные» пассажи, рассыпанные по всей книге, веселят, потом приводят в недоумение. Написаны они почему-то абсолютно в духе коммунистической пропаганды социалистической революции времен развитого социализма. Откуда такой феномен дискурса?

Невозможно не отметить, что многие события, происходящие с чеховскими героями в романе Влади, не просто лишены психологической наполненности и достоверности - они лишены пространственного и эмоционального объема. Вот Аня встречает свою настоящую любовь: она видела этого мужчину в поезде, когда ехала в Париж, и теперь – «случайная встреча» в квартире общих знакомых. «Из всех взглядов, обращенных на нее, она почувствовала только один – жгучий взгляд прекрасного незнакомца, с которым встретилась в поезде, благодаря чему смогла испытать столько чувств… Теперь он стоит у камина, ворот военной формы небрежно расстегнут, в руках сигара. Он только что затянулся и едва успел выдохнуть большой клуб дыма. Ни он, ни Аня не замечают больше никого вокруг. В безудержном порыве они оказываются лицом к лицу. Бросив сигару в камин, мужчина протягивает ей обе руки, Аня кладет на них свои. Он покрывает поцелуями ее пальцы. Наклонившись, она касается щекой его золотистой шевелюры». Эту прелестную сцену Влади завершает так: «Аня встречается глазами с Евгением, у него внушающий доверие взгляд. Она знает, что любит его. Она уже знает, что спустя некоторое, пусть даже долгое время их жизнь соединится навечно». Пассаж напоминает страницы бульварных романов, которые читала героиня пьесы Горького «На дне» Настя.

Но в этом романе не только о любви, но и о смерти написано тоже как-то мимоходом.

Так, Любовь Андреевна, цветущая красивая женщина 56 лет, приезжает в Россию в семью Ани, впервые видит своих внуков. Радости нет конца, она начинает доставать всем из своего дорожного сундука подарки, но как только со дна взят последний пакет, Любовь Андреевна «вдруг вскрикивает и, хватаясь за сердце, опускается на пол, как тряпичная кукла». Как говорится, ничто не предвещало, но, по авторскому замыслу, с этой секунды часы Раневской сочтены – она умирает на рассвете. Впрочем, идея М.Влади понятна – Раневская должна умереть в России и быть похороненной рядом «со своими», рядом с Вишневым садом. Абсолютно бестрепетно изображена и смерть Ани: во время гражданской войны она умирает от тифа по дороге в Крым, куда везет семью, пытаясь спастись от гибели, ее дочь. Для этого автору хватило всего лишь одного предложения, но какого: «Натянутая нить, которая удерживала Аню в этой жизни, порвалась, и она умерла, держась за руку обожаемого мужа» (с.251). Также мимоходом говорится и о смерти другой дочери Ани, маленькой Варвары: «/…/на русскую колонию сваливается новая беда: дети младше пяти лет начинают умирать от оспы. Их маленькая Варвара – такая веселая и терпеливая, которая, не капризничая, участвовала в их побеге к свободе, тоже умирает. Не помогают ни лечение, ни молитвы».

Особой темой для разговора о романе могут послужить различные нелепицы из области бытовых и исторических реалий, которыми он перенасыщен. Автор пишет: «Так и проходят шесть дней путешествия из Москвы в Париж/…/», – пишет Влади о путешествии Раневской по железной дороге в конце 19 века. В то время за такой срок можно было оказаться на полпути из Москвы в Харбин и Владивосток. Из Петербурга в Париж, из столицы в столицу, ходил в то время Норд - Экпресс. Свои детские ощущения от путешествия на этом поезде в начале века описывает В.Набоков в романе «Другие берега» в 7 главе, это путешествие занимало всего 2,5 дня.

А вот так видится автору быт дворянина конца 19 – начала 20 века, лишившегося своего имения: Гаев «усердно полирует тряпкой небольшой стол, стоящий прямо посередине комнатушки. Он уже помыл и убрал несколько тарелок и столовых приборов. Еще у него в хозяйстве есть чайник, две кастрюли и вместительный чугунок – в нем он варит щи, которыми и питается всю неделю. По воскресеньям он готовит себе более экзотические блюда. /… / пришлось уже в возрасте старше пятидесяти учиться вести хозяйство, стряпать и хуже того – стирать. Постирать и погладить несколько поношенных рубашек – это для него казнь египетская». В книге С.В.Светлова «Петербургская жизнь в конце 19 столетия (в 1892году)» (СПб., 1998) в порядке комментария к этому пассажу можно прочитать следующее: «Обыкновенный контингент прислуги в семье среднего достатка следующий: кухарка, горничная, и, где есть дети, нянька. Кухарка получала разное жалованье, начиная от 3 рублей, кончая 15 рублями. В небольших семьях кухарка исполняла все работы: стряпала, убирала комнаты, стирала и т.д.» (с.63). Там же говорится, что «громадное большинство питерцев ютится в небольших квартирах (от 3 до 5 комнат) стоимостью от 500 до 1000 рублей в год» (с. 60). Вспомним, Гаев живет не в столице, а в Харькове и намеревается получать 6-7 тысяч в год. Так что ему должно и можно иметь хотя бы приходящую прислугу. Следующий отрывок, повествующий о Гаеве, можно было бы оставить совсем без комментариев: «Как он вдруг проголодался! В чугунке есть щи, а сверху плавает кусочек сала. Леонид Андреевич вылавливает его двумя пальцами, отрезает немного черного хлеба, садится на кровать и старательно жует». Но реплику хочется себе все же позволить: нарисованная картина очень уж напоминает уставшего после тяжелой работы пролетария, живущего в советской коммуналке 20-30-х годов.

Влади избавила читателей чеховского «Вишневого сада» от беспокойства за судьбу юной Ани. В романе «Мой вишневый сад» девушка благополучно заканчивает медицинский факультет Харьковского университета. Это происходит в конце 90-х годов 19 века. Но в реальной российской жизни все было иначе. В Харьковском университете медицинский факультет был. Но женщин туда не принимали. В России было раздельное обучение, и женщины не могли учиться вместе с мужчинами. Получить медицинское образование женщине можно было, только став вольнослушательницей при университете, а затем сдав наравне со студентами экзамены. Но принимались лица не моложе 18 лет, окончившие курс в женских гимназиях. По окончании выдавалось свидетельство о прохождении курса медицинских наук, но не диплом. В течение 1905 года в некоторых городах России открылись Высшие женские курсы, в том числе и в Харькове. В 1911 году Высшие женские курсы Москвы, Петербурга, Киева, Одессы и Харькова получили статус высших учебных заведений. Только в 1910 году Харьковское Медицинское общество создает Харьковский Женский Медицинский институт, который в 1914 году заканчивает 240 девушек. Поэтому Аня никак не могла получить то образование, о котором говорит автор романа.

О муже Ани, генерале Энвальде, мы узнаем интересную подробность: «Благодаря армейскому театру, который обожает интеллигенция, Евгений Энвальд – один из самых известных актеров России» (с.75). Как действующий генерал был одновременно одним из самых известных актеров России, остается загадкой, но любопытный читатель не может не задать вопроса, о каких таких армейских, широко известных и любимых российской интеллигенцией театрах идет речь? Таких театров в принципе не существовало. Были частные антрепризные театры, но это не одно и то же!

Милица, дочь Ани, обучаясь в Смольном, по версии М.Влади, раз в неделю покидала стены пансиона и ходила тайно на урок танца, говоря всем, что идет на урок музыки – к преподавателю арфы. Начнем с того, что воспитанницы не имели права покидать территорию Смольного. Во-вторых, все предметы преподавались в стенах пансиона, и арфа в том числе. И самое главное – за один час занятий в неделю хореографией нельзя стать балериной. Только хореографическое училище с каждодневной многочасовой работой могло дать хороший результат, но это труд не двух лет – достаточно вспомнить известную русскую балерину того времени Анну Павлову. Но для Влади это как-то совершенно все равно, и она пишет: «Теперь после двухлетних усилий, Милица освоила классический балет» (с.148). Да и потом волшебным образом героиня в 33 года, родив 3 детей, пережив начало Гражданской войны в России и нелегкую жизнь в эмиграции, когда было не до балета, продолжает успешную балетную карьеру (с. 38). Возможно, Влади просто путает значение слов «балет», «танец» и «хореография».

Еще одна нелепица связана с фигурой Льва Толстого. Рассказывая о путешествии Ани и ее восьмилетней дочери в Петербург, в Смольный пансион, М.Влади сводит их в купе с Л.Толстым, который в 1906 году в совершенном одиночестве едет куда-то по неотложным делам и ночью незаметно сходит, не доезжая до Петербурга. В реальной жизни летом 1906 года, Толстой находился в Ясной Поляне.

Автор пишет: «В роскошном лимузине Лопахина Аня, Милица, Варя, Галя и Надя стараются отдышаться: автомобиль мчится со скоростью 50 километров в час, и они с наслаждением подставляют лица ветру». Автомобильный бум в начале 20 века, безусловно, докатился и до России. Из книги Д.А.Засозова и В.И.Пызина «Из жизни Петербурга 1890-1910 годов» (СПб., 1990, с. 52) можно узнать, что «начиная с 1907-1908 годов у состоятельных людей появляются автомобили различных типов заграничных фирм. Для этого времени легковой автомобиль был редкостью и исключительной роскошью (выделено мною. - Л.М.)» Название «Лимузин» произошло от названия исторической провинции Лимузен во Франции и обозначает тип кузова, а не марку машины. Лимузин – закрытый кузов легкового автомобиля представительского класса, с перегородкой между передним и остальными сиденьями. На дорогих машинах начала 20 века водитель располагался вне салона, который начинался за его спиной, но под одной крышей с пассажирами. Для связи служила переговорная труба. Из этого следует, что если даже Лопахин и был столь богат, что мог позволить себе иметь личный автомобиль, то уж никак не мог этот шикарный автомобиль мчаться по проселочной дороге (а из контекста это именно так) со скоростью 50 километров в час. Просто картинка из Ильфа и Петрова – что бы осталось от такого автомобиля через 50 метров российского бездорожья?

К разряду столь же забавных исторических представлений Влади стоит отнести представления о революционном подполье начала века в России: она воспринимает слово подполье буквально – революционеры у нее скрываются в подвалах, а по форме организации их группы напоминают партизанский отряд, попавший в окружение. «В подвале, где его ждут товарищи, /…/ Петя, сидя на ящике, ест из миски суп. Сквозь пар, поднимающийся от безвкусной похлебки, он видит, как изменились эти лица. Даже у самых молодых изможденный вид. У всех потухший взгляд, все худые и грязные /…/ Петя видит мокрые от сырости стены, замусоренный пол, осунувшиеся от недосыпания и общей потери сил лица. У многих туберкулез, и, кашляя, они сплевывают в платки и тряпки, кто-то мочится в углу, из которого распространяется зловоние ночных испражнений» (с. 85-86).

Странными действиями наделяет автор своих героев. Евгений Энвальд, муж Ани, владелец богатой усадьбы, полной слуг, отправляет за доктором для Раневской не взрослого человека, например, управляющего, а своего сына – семилетнего Георгия. Тот быстро выполняет поручение – минут через 5 примчался с доктором: «Георгий ловко спрыгивает с жеребца; он ехал без седла. Он помогает доктору спуститься с лошади, подхватывает его чемоданчик и провожает к бабушке» (с.152). Ребенок вообще взрослеет, как сказочный богатырь, и через год, во время праздника, на которое собралось много гостей, он в отсутствие отца, но в присутствии многих взрослых мужчин, принимает на себя за столом бразды правления - разливает гостям шампанское, а затем залпом выпивает свой фужер. «Он тоже вырос. Почти мужчина», - думает, глядя на брата в этот момент, Милица. Здесь сказано, что ему уже 11, хотя год назад было 7. И разница у них с Милицей, конечно, не 4 года – автор просто забыл начало своего романа.

И уж совсем мелочами кажутся на фоне всего этого реплика о Пищике, который как «в старое доброе время, пустился плясать кадриль», хотя кадриль – это парный и даже коллективный танец (с.62), или упоминание о руках Лопахина, богатейшего человека, позволяющего себе эксклюзивные машины, как о руках крестьянина: «Натруженные руки со сломанными ногтями свидетельствуют о ежедневной работе» (с.97). Варю Влади все время называет «нищей монашенкой», не зная, очевидно, что «монашенки» и «богомолки-странницы» – принципиально разные понятия.

Революция 1917 года – своеобразный рубеж не только в судьбах героев, но и в самом повествовании. Из корпуса действующих лиц чеховские герои теперь «вымываются» и сознание читателя уже не связано «чеховской заданностью» персонажа… На этом этапе в повествование вплетаются судьбы родственников М.Влади. Здесь, казалось бы, должны ожить герои – ведь предполагается рассказ о реальных людях. Но и эти персонажи неинтересны, они все так же напоминают героев комиксов, а историческое время воссоздается как некий фон, зачастую условный: почти все важные, ключевые исторические события, в которых так или иначе участвуют герои, напоминают театральные декорации, плоские и тусклые, в которых так же плоско и тускло приходится играть актерам.

Автор не дал себе труда разобраться не только в процессах, происходящих в стране, но и в ключевых фактах истории, а также в географии событий. Так в романе говорится о гибели Балтийского флота в 1904 г. во время русско-японской войны, на самом деле японский флот уничтожил тогда 2-ю Тихоокеанскую эскадру. Говоря о забастовках 1905 года, Влади пишет о том, что «вся крупная промышленность контролируется Советами» (с.114). Такая фраза, подразумевающая беспредельную власть большевиков в 1905 году, более уместна, если говорить о революции 1917 года, да и то с большой натяжкой. Вообще, часто употребляя слово «Советы», Влади вкладывает в него скорее некий эмоционально-смысловой оттенок, укрепившийся на Западе для характеристики именно СССР. Она, очевидно, просто не знает, что Советы в 1905 году – это только органы самоуправления, занимающиеся переговорами с властями, порядком на улицах, закрытием кабаков и т.п. В зависимости от того, какая партия была в состоянии обеспечить своё доминирующее присутствие в Советах 1905 года, тем содержанием и наполнялась их работа в революционные дни.

На странице 189 автор пытается «проговорить» (иначе, как это назвать?) события в период между двумя русскими революциями – Февральской и Октябрьской (от которой, как я уже говорила, не осталось на станицах книги и следа). «В апреле 1917 года вернувшийся из Финляндии Ленин провозглашает мир, конфискацию помещичьей земли в пользу крестьян, введение рабочих комитетов на заводах. «Вся власть Советам!», «Экспроприация экспроприаторов!», «Заводы - рабочим, землю - крестьянам». Какой маленький отрывок и как он богат неточностями и вопиющими ошибками. Вообще в этом отрывке Ленин предстаёт единственным революционером и самым главным человеком в свершающихся событиях. Есть в книге и другие фактические неточности анекдотического характера. Так, на странице 197 можно прочитать, что уже в сентябре 1917 года Ленин плодотворно работает в Смольном – штабе большевиков, а вход в его кабинет охраняют красноармейцы. Правда, 10-ю страницами ранее Влади, говоря о летних событиях 1917 года, отмечает, что Ленина физически не было в Петрограде: «Летом попытки Ленина и его товарищей взять власть проваливаются (как, интересно, автор представляет эти «попытки» – Л.М.). Владимир Ильич вынужден снова уехать в Финляндию». Причем «вынужден уехать» звучит как «взял билет и сел в поезд». На самом деле, Ленин уходит в подполье: сначала был поселок Сестрорецк недалеко от Петрограда, потом шалаш в Разливе и только затем под видом кочегара он был переправлен в Финляндию.

Можно было бы не останавливаться так подробно на всей этой развесистой клюкве, под которой в романе М.Влади живут придуманной ею жизнью чеховские персонажи и реальные современники Чехова, если бы она не обратилась к самому драматичному периоду российской истории, который им принес столько бед и страданий. Повествование о таких событиях, которые перевернули историю целой страны, требует все-таки иного уровня знания, понимания сути исторических процессов и вчувствования в этот материал.

Историческое невежество вряд ли можно оправдать тем, что автор с рождения живет вне России, что книга изначально была предназначена для французского читателя, который, однако, тоже заслуживает исторически грамотной книги и о России, и о русских. Перевод на русский язык самой этой писательски непрофессиональной вещи, полной штампов, банальностей и нелепостей, не прибавил в глазах читающей российской публики «плюсов» ни самой М.Влади, ни ее опусу. Все-таки, действительно «беда, коль сапоги начнет тачать пирожник…».

Л.Мартынова