Михаил Эпштейн. Постмодерн в России: Литература и теория. Москва; изд. Р. Элинина, 2000, сс
| Вид материала | Литература |
- Тема Теория государства и права как наука и учебная дисциплина Вдореволюционной России, 262.32kb.
- В России, 2351.12kb.
- Литература Приложение, 820.05kb.
- Михаил Эпштейн, 921.61kb.
- Михаил Яковлевич Гефтер (1918-1995) // Историки России: Послевоенное поколение. М.:, 381.67kb.
- С. А. Конституция России: природа, эволюция, современность: 2-е изд. М.: Рюид, "Сашко",, 4503.14kb.
- Книга: Михаил Шолохов, 52.89kb.
- Книга: Михаил Шолохов, 436.98kb.
- Исидор эпштейн. Иудаизм, 3777.36kb.
- Литература о Возрождении, 60.07kb.
Таким образом, советское общество, оказываясь под двойным прессом цензурно-образовательной политики, неуклонно приводилось в состояние культурной однородности. Создавалась новая культура посредственности, одинаково удаленная и от верхов и от низов, которые оставались все еще достаточно поляризованными в культуре Запада. Ни Стравинского и Шёнберга, ни уличных шарманщиков и стриптизно-певческих досугов кабаре советская культура не желала у себя допускать. Это искусственное выравнивание, сглаживание культурных контрастов уже подготавливало почву для постмодернистского эффекта "выровненных" ценностных иерархий и упрощения, "стереотипизации" художественного языка (в отличие от чрезвычайно усложненного языка модернистской живописи, музыки, литературы).
9. Постисторизм и утопия
Постмодернизм, как явствует из самого этого термина, пытается остановить поток исторического времени и выстроить некое пост-историческое пространство , мир послевременья, где все дискурсивные практики, стили и стратегии прошлого найдут свой отклик, свой подражательный жест и включатся в бесконечную игру знаковых перекодировок. Этот выход в послевременной континуум также был составной частью коммунистического проекта, во многом уже осуществленного в советской гиперреальности. Советская культура мыслила себя последним словом мировой культуры и потому, в отличие от авангарда, не боялась вторичности, охотно признавала свою традиционность и даже претендовала на синтез и обобщение самых лучших, "передовых" традиций прошлого. В знаменитом ленинском изречении: "Коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество" - слово "коммунист" легко заменяется на "постмодернист". Советская культура, как и постмодернистская, вовсе не представляла себя исторически преходящим феноменом, но собранием всех сокровищ цивилизации, местом встречи ее гигантов. В этой точке схождения всех исторических путей Шекспир и Сервантес, Маркс и Толстой, Гегель и Гете, Пушкин и Байрон, Горький и Маяковский восседают на пиршестве человеческого духа и поднимают здравицы за то единственное, счастливое место на земле, которое навечно их объединило. "Пушкин с нами, Шекспир с нами, Толстой с нами" - таков был любимый рефрен всех бесконечных литературных празднеств и юбилеев. Само пристрастие советской культуры, особенно поздней, брежневской поры, к празднованию юбилеев говорит о цикличности нового переживания времени, о повторе как его фундаментальной структуре. Время чем дальше, тем больше утрачивало однонаправленность и замыкалось в круг юбилейных повторов: столетняя годовщина рождения... пятидесятилетняя годовщина смерти... Практически каждый день приходился на чей-то юбилей, и шум праздника не смолкал, торжественный вечер переходил в праздничный утренник. Оставалось совсем немного до официальной перемены исторической стратегии во взглядах на время, что уже отчасти предвосхищалось введением понятий "зрелого социализма", "реального социализма", которые вытесняли понятие коммунизма с его нацеленностью в будущее. "Зрелый", "реальный" социализм - это уже полнота наступивших времен, исполненность вековых предначертаний, готовность самим стать "потомками" и жить в том настоящем, которое наши предки представляли отдаленным будущим. Все будущее, как завещал великий Чернышевский, уже перенесено в настоящее, поэтому стремление к лучшему будущему теперь заменяется любовью к вечному настоящему. Клич "сейчас и всегда", уже рождавшийся на устах гибнущего коммунизма, успел раньше произнести постмодернизм, которому и достался настоящий праздник послевременья.
Постмодернизм обычно воспринимается как анти-утопическое или пост-утопическое мировоззрение, что противопоставляет его коммунистическому утопизму. Но, во-первых, и коммунизм боролся с утопией, сделав себе на этом немалую карьеру в сознании миллионов людей, завороженных его "научностью", "практичностью". Постмодернизм в этом смысле мог бы лишь перефразировать название энгельсовской работы "Развитие социализма от утопии к науке", поставив на месте "науки" слово "игра". Познавательный критерий в постмодернизме заменяется категорией знаковой деятельности, языковой игры, чья цель заключается в ней самой. Во-вторых, отвержение всех утопий в постмодернизме ничуть не мешает ему самому быть последней великой Утопией. Постмодернизм отвергает утопию, чтобы самому занять ее место. В этом смысле постмодернизм более утопичен, чем все предыдущие утопии вместе взятые, поскольку он утверждает себя в пост-времени: не там, не потом, а здесь и сейчас. Прежние утопии, согласно их собственным предначертаниям, должны были уступить место подлинной реальности будущего, тогда как постмодернизм не может исчерпать свою утопичность, потому что за его пределом нет никакой более подлинной реальности, чем та, которая в нем уже осуществлена. Эта реальность сама утопична и не оставляет никаких смысловых заделов для будущего, для дальнейшего хода времени. На место самоупраздняющихся утопий будущего пришла утопия вечного настоящего, играющего самоповтора.
Эта последняя утопия, застывшая в конце всего, в "бесконечном тупике", и есть постмодернизм.Уже ничто не может ее превзойти, отбросить назад - потому что она все вбирает и все заключает собою, заведомо располагает себя после всего, в конце времен, сколь долго ни длился бы сам этот конец. Там, где прежние утопии, включая коммунистическую, устремлялись в будущее, прокладывая свой кровавый путь в битвах с прошлым и настоящим, - там, в этом самом заветном будущем, постмодернизм располагается со всеми удобствами, как уже достигнутая, осуществленная утопия, которая никому больше не грозит и ничего ни от кого не требует. Коммунизм и соцреализм еще провозглашали свою абсолютную новизну и, хотя бы по этой причине, должны были признавать свою историчность, свою принадлежность ко времени. Постмодернизм преодолевает эту последнюю слабость предыдущих утопий, слишком озабоченных своей новизной и поэтому неизбежно встраивающих себя в исторический ряд. Постмодернизм признает себя неустранимо вторичным, производным, симулативным образованием, а следовательно - получает законное право наследовать всему, замкнуть исторический круг. Новое неминуемо должно устареть, но старое всегда остается нестареющим. Постмодернизм рождается вторичным, мертвенным, но именно поэтому он уже никогда не сможет умереть. Проигрывая в новизне, постмодернизм оказывается в выигрыше как последняя, несменяемая фаза культуры. В этом и состоит особенность его стратегии по сравнению с авангардом и соцреализмом, которые торопились заявить о себе как о первом слове - и заведомо лишили себя возможности стать последним словом. Если коммунизм мыслил себя лишь как завершение всей предыстории человечества, то постмодернизм провозглашает уже конец самой истории.
* * *
Хотя из девяти вышеизложенных тезисов вытекает поразительное сходство постмодернизма с коммунизмом, было бы преждевременно ставить между ними знак тождества. Коммунистической эстетике еще недостает игровой беспечности и иронического самосознания зрелого постмодернизма. Коммунизм - это постмодернизм с модернистским лицом, которое все еще несет выражение зловещей серьезности.
Обозревая теперь прошедшую коммунистическую эпоху с высот постмодернизма, можно заключить, что коммунизм был незрелым и варварским вариантом постмодернизма, как бы восточным подступом к нему. Коммунизм еще был отчасти "модерным", сохранял преемственность с проектом Нового времени, с устремленностью в будущее, с верой в разум, прогресс, объективные законы реальности и возможность их познания. Коммунизм - это столь ранний постмодерн, что он был вынужден утверждать себя еще модерными средствами, то есть разрывом с традицией, рывком в будущее, физическим насилием над реальностью и идейным насилием над сознанием населения, - как всегда вынужден действовать авангард, забежавший вперед основной части человечества.
Тот факт, что естественное становление модернизма, продолжавшееся на Западе до 1960-х годов, в России было насильственно оборвано раньше, в 1920-е годы, очистив место для становления незрелой постмодерной, коммунистической формации, нельзя считать случайностью. Насильственный характер перехода от модерна к постмодерну в России был, очевидно, отражением насильственного перехода от средневековья к Новому времени в эпоху Петра. Новое время пришло в Россию с кровью, с кровью и ушло; эти кровавые столкновения прошлого и будущего не оставляли места для спокойной жизни в настоящем, в "современности", "модерности".
Вообще далеко не всякое насилие над естественным ходом событий есть случайность, она может быть проявлением какой-то более широкой закономерности. На Востоке, в том числе на его западе, в России, постмодернизм потому и начал созревать раньше, чем на Западе, что эпоха Нового времени, с ее культом индивидуальности, новизны, историзма, с ее ренессансно-романтическим цветением личности, с ее духом реформации, протестантизма, критицизма, с ее сильными субъектно-объектными разделениями, - оказалась чужда духу Востока. Модернизм в России уступил место "постмодерну" именно потому, что тот обернулся реставрацией "премодерна" - "новым средневековьем" (по выражению Бердяева):
восстанавливал над личностью власть сверхличных механизмов государства, идеологии, языка, коллективного "сверх-я";
подчинял авторское начало цитатному, "начетническому";
яростно обличал модернистские "тупики" - "крайний индивидуализм", "анархизм", "бесплодное оригинальничанье и самоцельное экспериментаторство"...
Западный постмодернизм, в сущности, лишь довел до конца борьбу своего предтечи, коммунизма, с духом Нового времени, - и сделал это несравненно более эффективным и толерантным способом. Постмодернизм окончательно избавился от "родимых модернистских пятен" коммунизма - перестал воинствовать с прошедшим и ратовать за будущее, но мирно обосновался в беспредельных просторах поствременья, вечного настоящего. Вместо войны традициям - приятие всех традиций, с условием их иронического остранения; вместо цитатничества из идеологически выверенных авторов - цитатничество из эстетически выверенных; вместо истребления элитарной культуры во имя культуры масс - постепенное усреднение культуры, стирание граней между элитарным и массовым. В этом смысле постмодернизм оказался успешным выполнением тех предначертаний, который сам коммунизм, в силу его исторической торопливости и незрелости, осуществить не сумел. Известное марксово разделение двух фаз построения коммунизма - социалистической и собственно коммунистической - теперь может быть воспроизвено как учение о двух фазах вхождения в постмодернизм: ранней коммунистической и собственно постмодерной.
---------------------------------------------------
Примечания
Вячеслав Курицын, Постмодернизм: новая первобытная культура, "Новый мир", 1992, #. 2.
Марк Липовецкий. Специфика русского постмодернизма. "Знамя", 1995, #8. с.193.
Jean Baudrillard, Selected Writings. Ed. by Mark Poster. Stanford University Press,1988, pp.144-145.
Ю. Олеша. Дневник. 7 мая 1930 г. . Бостонское время. Пятница, 23 мая 1997 года.
Борис Пастернак, Доктор Живаго, Соб. соч. в 5 тт., М., Художественная литература, 1990, т. 3, с. 182..
Michel Foucault. Truth and Power (interviewed by Alessandro Fontana ans Pasquale Pasquino, answer to the last question), in "From Modernism to Postmodernism. An Anthology," ed. by Lawrence Cahoone: Blackwell Publishers, 1996, p. 380.
Jean-FranНois Lyotard, "The Tensor", in The Lyotard Reader, ed. by Andrew Benjamin. Oxford (UK), Cambridge (USA): Blackwell, 1992, p.3.
Доклад т.Жданова о журналах "Звезда" и "Ленинград". Огиз. Госполитиздат, 1946, с.12.
Его не следует путать с Томасом Вулфом (1900-1938) - классиком американской литературы.
Tom Wolfe, "Stalking the Billion-Footed Beast: A Literary Manifesto for the New Social Novel," Harper's Magazine (November 1989), pp. 49, 50.
Ibid., pp. 50-51, 55.
Более подробно эта тема параллизма соцреалистической и постмодерной эстетики рассматривается в моей статье ЖТом Шолфе анд Социал(ист) Реалисм,Ж Цоммон Кношледге, 1992, Вол.1, Но. 2, 1992, 147-160.
Подробнее о постмодернистских элементах в советском марксизме см. Mikhail Epstein. Relativistic Patterns in Totalitarian Thinking: The Linguistic Games of Soviet Ideology, v ego knige After the Future: The Paradoxes of Postmodernism and Contemporary Russian Culture. Amherst: Massachusetts University Press, 1995, pp.101 - 163; особенно главу "Soviet Marxism in a Postmodernist Perspective," pp. 153-161.
Abram Tertz. On socialist realism. New York: Pantheon Books, 1960, p.92.
А. Жданов. Советская литература - самая идейная, самая передовая литература в мире. Речь на Первом Всесоюзном съезде советских писателей 17 августа 1934 года. Госполитиздат, 1953, с.9.
Литературный энциклопедический словарь, М. "Советская энциклопедия", 1987, с. 416.
Ср. одно из многих определений: "Постмодернизм - название периода обычно относимое к культурным формам после 1960-х гг., которые обнаруживают определенные характерные черты, такие как рефлексивность, ирония и смесь популярных и высоких художественных форм". Linda Hutcheon, Postmodernism, in: Encyclopedia of Contemporary Literary Theory. Approaches, Scholars, Terms. Irena R. Makaryk, General editor and Compiler, Toronto, Buffalo, London: University of Toronto Press, 1993, p. 612.
"...Если история стала пространственной, то столь же пространственны стали и ее репрессия, и все идеологические механизмы, посредством которых мы избегаем мыслить исторически..." - так описывает Фредрик Джеймсон установку новейшего постисторизма. Fredric Jameson, Postmodernism, or, The Cultural Logic of Late Capitalism, Durcham: Duke University Press, 1993, p. 374.
В И.Ленин. Задачи союзов молодежи. В кн. История эстетики. Памятники мировой эстетической мысли в 5 тт., т.5, М., "Искусство", 1970, с. 242.