Geum.ru

Лев Николаевич Толстой

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   52   53   54   55   56   57   58   59   ...   89

XXVI.




В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя

Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость.

Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Все письмо его дышало

любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к

сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь

только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой

приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил

об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы

просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца,

и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он,

тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. "Тогда отец

назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из

назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда-нибудь тверд в своем

решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был

в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты

знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и

буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев,

когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы

наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя,

выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он

смотрит на все это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить

срок на три месяца".

После долгих колебаний, сомнений и молитв, княжна Марья передала письмо

отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно:

-- Напиши брату, чтоб подождал, пока умру... Не долго -- скоро

развяжу...

Княжна хотела возразить что-то, но отец не допустил ее, и стал все

более и более возвышать голос.

-- Женись, женись, голубчик... Родство хорошее!... Умные люди, а?

Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай

женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет -- она, а я на Бурьенке

женюсь!... Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем

доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к

нему переедешь? -- обратился он к княжне Марье: -- с Богом, по морозцу, по

морозцу... по морозцу!...

После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но

сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью.

К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый -- разговор о мачехе и

любезности к m-lle Bourienne.

-- Отчего же мне на ней не жениться? -- говорил он дочери. -- Славная

княгиня будет! -- И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему,

княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и

больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о

том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить

отца с этою мыслью.

Николушка и его воспитание, André и религия были утешениями и радостями

княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные

надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и

надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту

и надежду дали ей божьи люди -- юродивые и странники, посещавшие ее тайно от

князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и

наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на

земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих

зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного

счастия. "Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет

связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что

желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и

страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения

благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, --

Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная

жизнь, испытание, а мы все держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как

никто не понял этого? -- думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных

божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего

крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать

от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все

заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в

посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и

молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые

покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!"

Была одна странница, Федосьюшка, 50-ти-летняя, маленькая, тихенькая,

рябая женщина, ходившая уже более 30-ти лет босиком и в веригах. Ее особенно

любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной

лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, -- княжне Марье вдруг с

такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни,

что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать,

княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это

было -- ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только

одному духовнику-монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под

предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние

странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному

комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило

ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.

Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них

механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была

несколько раз готова бросить все и бежать из дому. В воображении своем она

уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и

котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без

любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов,

туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.

"Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить -- пойду

дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру

где-нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали,

ни воздыхания!..." думала княжна Марья.

Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в

своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила

отца и племянника больше, чем Бога.