Geum.ru

Лев Николаевич Толстой

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   46   47   48   49   50   51   52   53   ...   89

XIX.




На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он

еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на

последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у

Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную

девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.

Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье,

в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и все

семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и

радушно. Все семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь

показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей.

Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в

Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. "Да,

это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на

волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые

составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта

особенно-поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!"

Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для

него, особенного мира, преисполненного каких-то неизвестных ему радостей,

того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в

лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не

был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя

наслаждение.

После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и

стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В

середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его

горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он

посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что-то новое и

счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно

не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О

маленькой княгине? О своих разочарованиях?... О своих надеждах на

будущее?... Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг

живо-сознанная им страшная противуположность между чем-то бесконечно-великим

и неопределимым, бывшим в нем, и чем-то узким и телесным, чем он был сам и

даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее

пения.

Только что Наташа кончила петь, она подошла к нему и спросила его, как

ему нравится ее голос? Она спросила это и смутилась уже после того, как она

это сказала, поняв, что этого не надо было спрашивать. Он улыбнулся, глядя

на нее, и сказал, что ему нравится ее пение так же, как и все, что она

делает.

Князь Андрей поздно вечером уехал от Ростовых. Он лег спать по привычке

ложиться, но увидал скоро, что он не может спать. Он то, зажжа свечку, сидел

в постели, то вставал, то опять ложился, нисколько не тяготясь бессонницей:

так радостно и ново ему было на душе, как будто он из душной комнаты вышел

на вольный свет Божий. Ему и в голову не приходило, чтобы он был влюблен в

Ростову; он не думал о ней; он только воображал ее себе, и вследствие этого

вся жизнь его представлялась ему в новом свете. "Из чего я бьюсь, из чего я

хлопочу в этой узкой, замкнутой рамке, когда жизнь, вся жизнь со всеми ее

радостями открыта мне?" говорил он себе. И он в первый раз после долгого

времени стал делать счастливые планы на будущее. Он решил сам собою, что ему

надо заняться воспитанием своего сына, найдя ему воспитателя и поручив ему;

потом надо выйти в отставку и ехать за границу, видеть Англию, Швейцарию,

Италию. "Мне надо пользоваться своей свободой, пока так много в себе

чувствую силы и молодости, говорил он сам себе. Пьер был прав, говоря, что

надо верить в возможность счастия, чтобы быть счастливым, и я теперь верю в

него. Оставим мертвым хоронить мертвых, а пока жив, надо жить и быть

счастливым", думал он.

XX.




В одно утро полковник Адольф Берг, которого Пьер знал, как знал всех в

Москве и Петербурге, в чистеньком с иголочки мундире, с припомаженными

наперед височками, как носил государь Александр Павлович, приехал к нему.

-- Я сейчас был у графини, вашей супруги, и был так несчастлив, что моя

просьба не могла быть исполнена; надеюсь, что у вас, граф, я буду

счастливее, -- сказал он, улыбаясь.

-- Что вам угодно, полковник? Я к вашим услугам.

-- Я теперь, граф, уж совершенно устроился на новой квартире, --

сообщил Берг, очевидно зная, что это слышать не могло не быть приятно; -- и

потому желал сделать так, маленький вечерок для моих и моей супруги

знакомых. (Он еще приятнее улыбнулся.) Я хотел просить графиню и вас сделать

мне честь пожаловать к нам на чашку чая и... на ужин.

-- Только графиня Елена Васильевна, сочтя для себя унизительным

общество каких-то Бергов, могла иметь жестокость отказаться от такого

приглашения. -- Берг так ясно объяснил, почему он желает собрать у себя

небольшое и хорошее общество, и почему это ему будет приятно, и почему он

для карт и для чего-нибудь дурного жалеет деньги, но для хорошего общества

готов и понести расходы, что Пьер не мог отказаться и обещался быть.

-- Только не поздно, граф, ежели смею просить, так без 10-ти минут в

восемь, смею просить. Партию составим, генерал наш будет. Он очень добр ко

мне. Поужинаем, граф. Так сделайте одолжение.

Противно своей привычке опаздывать, Пьер в этот день вместо восьми без

10-ти минут, приехал к Бергам в восемь часов без четверти.

Берги, припася, что нужно было для вечера, уже готовы были к приему

гостей.

В новом, чистом, светлом, убранном бюстиками и картинками и новой

мебелью, кабинете сидел Берг с женою. Берг, в новеньком, застегнутом мундире

сидел возле жены, объясняя ей, что всегда можно и должно иметь знакомства

людей, которые выше себя, потому что тогда только есть приятность от

знакомств. -- "Переймешь что-нибудь, можешь попросить о чем-нибудь. Вот

посмотри, как я жил с первых чинов (Берг жизнь свою считал не годами, а

высочайшими наградами). Мои товарищи теперь еще ничто, а я на ваканции

полкового командира, я имею счастье быть вашим мужем (он встал и поцеловал

руку Веры, но по пути к ней отогнул угол заворотившегося ковра). И чем я

приобрел все это? Главное умением выбирать свои знакомства. Само собой

разумеется, что надо быть добродетельным и аккуратным".

Берг улыбнулся с сознанием своего превосходства над слабой женщиной и

замолчал, подумав, что все-таки эта милая жена его есть слабая женщина,

которая не может постигнуть всего того, что составляет достоинство мужчины,

-- ein Mann zu sein. [34] Вера в то же время также улыбнулась с

сознанием своего превосходства над добродетельным, хорошим мужем, но который

все-таки ошибочно, как и все мужчины, по понятию Веры, понимал жизнь. Берг,

судя по своей жене, считал всех женщин слабыми и глупыми. Вера, судя по

одному своему мужу и распространяя это замечание, полагала, что все мужчины

приписывают только себе разум, а вместе с тем ничего не понимают, горды и

эгоисты.

Берг встал и, обняв свою жену осторожно, чтобы не измять кружевную

пелеринку, за которую он дорого заплатил, поцеловал ее в середину губ.

-- Одно только, чтобы у нас не было так скоро детей, -- сказал он по

бессознательной для себя филиации идей.

-- Да, -- отвечала Вера, -- я совсем этого не желаю. Надо жить для

общества.

-- Точно такая была на княгине Юсуповой, -- сказал Берг, с счастливой и

доброй улыбкой, указывая на пелеринку.

В это время доложили о приезде графа Безухого. Оба супруга

переглянулись самодовольной улыбкой, каждый себе приписывая честь этого

посещения.

"Вот что значит уметь делать знакомства, подумал Берг, вот что значит

уметь держать себя!"

-- Только пожалуйста, когда я занимаю гостей, -- сказала Вера, -- ты не

перебивай меня, потому что я знаю чем занять каждого, и в каком обществе что

надо говорить.

Берг тоже улыбнулся.

-- Нельзя же: иногда с мужчинами мужской разговор должен быть, --

сказал он.

Пьер был принят в новенькой гостиной, в которой нигде сесть нельзя

было, не нарушив симметрии, чистоты и порядка, и потому весьма понятно было

и не странно, что Берг великодушно предлагал разрушить симметрию кресла, или

дивана для дорогого гостя, и видимо находясь сам в этом отношении в

болезненной нерешительности, предложил решение этого вопроса выбору гостя.

Пьер расстроил симметрию, подвинув себе стул, и тотчас же Берг и Вера начали

вечер, перебивая один другого и занимая гостя.

Вера, решив в своем уме, что Пьера надо занимать разговором о

французском посольстве, тотчас же начала этот разговор. Берг, решив, что

надобен и мужской разговор, перебил речь жены, затрогивая вопрос о войне с

Австриею и невольно с общего разговора соскочил на личные соображения о тех

предложениях, которые ему были деланы для участия в австрийском походе, и о

тех причинах, почему он не принял их. Несмотря на то, что разговор был очень

нескладный, и что Вера сердилась за вмешательство мужского элемента, оба

супруга с удовольствием чувствовали, что, несмотря на то, что был только

один гость, вечер был начат очень хорошо, и что вечер был, как две капли

воды похож на всякий другой вечер с разговорами, чаем и зажженными свечами.

Вскоре приехал Борис, старый товарищ Берга. Он с некоторым оттенком

превосходства и покровительства обращался с Бергом и Верой. За Борисом

приехала дама с полковником, потом сам генерал, потом Ростовы, и вечер уже

совершенно, несомненно стал похож на все вечера. Берг с Верой не могли

удерживать радостной улыбки при виде этого движения по гостиной, при звуке

этого бессвязного говора, шуршанья платьев и поклонов. Все было, как и у

всех, особенно похож был генерал, похваливший квартиру, потрепавший по плечу

Берга, и с отеческим самоуправством распорядившийся постановкой бостонного

стола. Генерал подсел к графу Илье Андреичу, как к самому знатному из гостей

после себя. Старички с старичками, молодые с молодыми, хозяйка у чайного

стола, на котором были точно такие же печенья в серебряной корзинке, какие

были у Паниных на вечере, все было совершенно так же, как у других.