Geum.ru

План I. Введение. II. Коммуникация. 1 Конститутивная модель коммуникации. 2 Коммуникация как конструктивный социальный процесс. 3 Коммуникация и теория информации

Вид материалаДокументы

Содержание


I. введение
Ii. коммуникация
Iii. диалог.модели диалогического взаимодействия.
Iv. современная теория диалога.
V. теоретические модели коммуникации по м.л. макарову.
Интеракционная модель коммуникации
Vi. заключение.
Список литературы
Подобный материал:
  1   2



ПЛАН


I. Введение.

II. Коммуникация.

1) Конститутивная модель коммуникации.

2) Коммуникация как конструктивный социальный процесс.

3) Коммуникация и теория информации.

4) Трансмиссионная модель коммуникации.

III. Диалог. Модели диалогического взаимодействия.

1) Интенциональные и информационные модели диалога.

IV. Современная теория диалога.

1) Современная лингвистика и теория речевых актов.

2) Диалог как художественная коммуникация.

V. Теоретические модели коммуникации по М.Л. Макарову.

1) Информационно-кодовая модель.

2) Инференционная модель.

3) Интеракционная модель.

4) От информации к комунникации.

VI. Заключение.

VII. Список литературы.


В диалоге существует лишь одно-единственное прелом­ление лучей мысли — это преломление создает собесед­ник, как зеркало, в котором мы хотим снова увидеть наши мысли в возможно лучшей форме.

Ф.НИЦШЕ


I. ВВЕДЕНИЕ


Диалог как естественная форма общения находится в точке пересечения исследовательских интересов представителей многих общественных наук, изучающих различные аспекты человеческой деятельности, так или иначе связанных с реальной коммуникацией. Проблематика исследования диалога составляет ядро отдельных научных направлений – анализа диалога, или конверсационного анализа, теории речевых актов, диалогизма как философии языка, интеракциональной социолингвистики - и входит в более общее направление коммуникативных исследований (communication studies). Это направление представляет собой междисциплинарную область исследований, сложившуюся во второй половине ХХ века из самостоятельных направлений в таких социальных дисциплинах, как лингвистика, риторика, социология, политология, педагогика, социальная психология, антропология. Ее бурное развитие в конце ХХ века, связанное с появлением новых информационных технологий, выдвинуло на повестку дня ряд новых проблем, затрагивающих различные аспекты социального, межкультурного и интерперсонального взаимодействия людей в системе "человек – человек" и "человек – машина".

В появившейся в последнее время обширной литературе по теории коммуникации можно найти работы, раскрывающие многие аспекты коммуникативного процесса и коммуникативных технологий в различных сферах, а также затрагивающие вопросы социологии, психологии и риторики коммуникации, коммуникативных моделей. В то же время практически полностью отсутствуют обобщающие исследования теоретических основ коммуникации, в которых бы раскрывались фундаментальные особенности речевого взаимодействия с учетом современных представлений о человеке, коммуникативной среде, каналах, разновидностях и принципах коммуникации. Хотя сейчас можно считать достаточно изученной и описанной структуру коммуникативного акта в различных сферах коммуникации (межкультурной, межличностной, массовой, организационной и т.п.) и очевидна связь теории коммуникации с семиотикой и лингвистикой, теорией информации и герменевтикой, философией, психологией, базовые вопросы речевого взаимодействия остаются открытыми.


II. КОММУНИКАЦИЯ

Американский исследователь проблем коммуникации Р.Крейг приводит мнение американского специалиста по коммуникативным технологиям

Дж. Питерса о том, что слово коммуникация стало модным в определении широкого круга социальных проблем и практик, а в современном коммуникационном дискурсе преобладают две темы: технологический дискурс (в связи с теорией информации и кибернетикой) и терапевтический дискурс, связанный с исследованиями знаменитого психолога Карла Роджерса, создавшего целое направление по развитию потенциальных возможностей человека (human potential movement) на основе диалога [Craig, 2001]. Такой широкий охват сфер применения свидетельствует о том, что само понятие коммуникация претерпевает переосмысление. Понимание коммуникации как важнейшего связующего звена общества и как канала передачи информации и распространения знаний (т.е. в трансмиссионной модели) уступает место более широкому пониманию этого явления как «процесса, в котором символически оформляется и переоформляется наша идентичность, наши социальные связи и отношения, наш общий мир значимых объектов и событий, наши чувства и мысли, наши способы выражения этих социально выстраиваемых реальностей» [Craig, 2001, 125]. В этой конститутивной модели коммуникации составляющие ее элементы (участники, их сообщения, мысли, чувства, а также каналы и коды) представлены не закрепленными раз и навсегда в определенной конфигурации, а рефлексивно конституируются в самом процессе коммуникации. Другими словами, коммуникация из чисто технической проблемы (как без помех передать сообщение) превратилась в сложную социальную проблему, в которой на первый план выдвигаются нравственный и политический аспекты. Коммуникационное поле в обществе и мире постоянно расширяется за счет включения всех аспектов творчества и смыслопорождения. При этом конститутивная модель коммуникации включает и языковой компонент. Она исходит из того, что социальная практика общения в принципе неотделима от самих представлений о коммуникации, укорененных в языке. Социально создаваемая реальность общения как отдельный вид деятельности оформляется и поддерживается обычными разговорами о самом общении. И эти представления и разговоры исторически складываются как традиции или теоретические подходы в виде «теории коммуникации». Таким образом, теория коммуникации неизбежно связана с культурной эволюцией общения как социальной практики [Craig, 2001].

1) Современная социальная и речевая практика строится на принципах, выработанных на основе идей ХХ века: о глобальной взаимозависимости всех людей, о культурном и языковом разнообразии, демократии и правах человека, о влиянии языка власти на распространение социальных стереотипов, о принципиальной вписанности языка в социокультурный контекст, о дискурсивном формировании идентичности, о диалогической природе языка, познания и личности и т.д. Конститутивная, или конструктивная модель общения, строится как рефлексия об этой практике. Хотя трансмиссионная модель общения уже не удовлетворяет ни теорию, ни практику общения, а идея о конститутивной модели активно обсуждается, практической реализации и всеобщего признания она еще не получила. Причина этого заключается в том, что такая модель должна быть интегративной, т.е. построенной с учетом данных исследования всех аспектов коммуникации: и языкового, и социального, и психологического, и технологического, и семиотического, и культурологического и др. Такие исследования сейчас интенсивно ведутся как в отечественной науке, так и за рубежом. Задача построения интегративной теории коммуникации сформулирована Дж. Гамперцем, который подчеркнул, что, для того чтобы разобраться в сложном взаимодействии и взаимообусловленности языка, мышления, культуры и общества, необходима «общая теория вербальной коммуникации, которая интегрирует наши знания о грамматике, культуре и интерактивных конвенциях в единый всеобъемлющий комплекс понятий и аналитических процедур» [Gumperz, 1982, 4].


2) Общая теория вербальной коммуникации, таким образом, находится на пути становления как единая почва гуманитарной мысли, на которой появляются только первые ростки новой теории, уходящие корнями в лингвистику, антропологию, социологию, физику и электронную инженерию, психологию, философию, культурологию. Кроме этого, питательной средой для этой теории являются современная риторика, семиотика, феноменология, герменевтика.

Древнейшим истоком теории общения является, несомненно, риторика. Классическая риторика понимает общение, коммуникацию как искусство речи. Современная риторика есть так или иначе трактуемая общая теория высказываний как коммуникативного взаимодействия людей. В ХХ веке она ставит в качестве одной из своих задач “изучение недопонимания между людьми и поиск средств <…> к предупреждению и устранению потерь в процессе коммуникации”[Richards, 1936, 9]. Текст рассматривается теперь как знаковое тело дискурса, трактуемого в свою очередь как “коммуникативное событие”, разыгрывающееся между субъектом, референтом и адресатом высказывания. Задача риторического анализа текста состоит в том, чтобы “определить, какой речевой акт при этом осуществляется” [Дейк, 1989, 95]. В этом качестве неориторика небезосновательно претендует на роль базовой дисциплины методологического характера для всего комплекса гуманитарных наук, так или иначе имеющих дело с текстами различного рода высказываний.

По признанию Х. Перельмана, предтечей бурного развития “новой риторики” в западных странах оказался М.М. Бахтин, работавший над “Проблемой речевых жанров” с начала 50-х годов ХХ века [Тюпа, 2002]. Его “металингвистика” – это одно из имен неориторики. Для последней все литературные жанры находятся в общем ряду “относительно устойчивых типов” высказываний, вырабатываемых “каждой сферой использования языка” и определяемых “спецификой данной сферы общения” [Бахтин, 1997, 159].

Традиция соотносить искусство риторики с публичными выступлениями стимулирует современную риторику в разработке и проблематизации политического, социологического и эпистемологического аспектов речевой практики, что способствует развитию общей теории коммуникации. Несомненным вкладом современной риторики в общую теорию вербальной коммуникации является риторическая версия конститутивной модели коммуникации, изложенная Р.Крейгом [Craig, 2001]. Риторика внесла существенный вклад и в понимание особенностей художественной коммуникации [Booth, 1983].

Современные социальные науки в целом развиваются под влиянием идей символического интеракционизма Дж. Мида, который в своем сочинении «Разум, Я и Общество» объясняет социальные процессы как взаимодействие индивидов в группе и обществе, а социальная реальность складывается из многообразия возможных «перспектив» и систем социальных взаимодействий. В процессе общения люди создают те смыслы, которыми руководствуются в своей деятельности, а язык и жесты выступают в качестве особых символических средств, с помощью которых осуществляется общение [Mead, 1934].

Социальная психология, изучающая коммуникацию в аспекте социального взаимодействия индивидуумов, подчеркивает влияние психологических факторов на социальное поведение людей. В общении человек всегда проявляет свои личные качества: черты характера, отношение, верования, убеждения, эмоции. Одновременно происходит и влияние участников взаимодействия друг на друга с возможным изменением не только непосредственных участников, но и последующим изменением всего коллектива. В таком случае коммуникация становится конструктивным социальным процессом, и проблема заключается в том, чтобы найти наиболее эффективные методы организации социального взаимодействия. Теория коммуникации берет на вооружение ставшие классическими концепции Л.Выготского (об интериоризации социального опыта), А.Н.Леонтьева (о деятельностной основе личности), К.Левина (теория групповой динамики),

К. Ховланда (теория убеждения), Л.Фестингера (теория когнитивного диссонанса) и ряд других теорий, которые обосновывают социально-дискурсивную природу личности и идентичности [Выготский, 1982; Леонтьев А.Н., 1975; Gergen, 1994; Antaki, Widdicombe, 1998 и др.].

Активно развивающаяся социокультурная теория коммуникации представляет общение как символический процесс, который производит и воспроизводит разделенные смыслы, ритуалы и социальные структуры. Теория социального конструктивизма восходит к идеям, высказанным еще в начале ХХ века. Так, идея Джона Дьюи о том, что общество существует не только общением, но и в общении, получила развитие лишь к концу столетия, когда был создан общий теоретический контекст для перехода к интеракциональной интерпретации процессов коммуникации [Burr, 1995; Wertsch, 1985]. В интеракциональной парадигме смыслы, ценности, знания не рассматриваются как нечто, находящееся вне человеческого восприятия и оценок, т.е. как объективная сторона социальной действительности, или, с другой стороны, как исключительно результат субъективных ментальных процессов. Интеракциональный подход предполагает, что смыслы, ценности и знания вообще возникают из взаимосвязи и взаимодействия, с одной стороны, исторически и культурно обусловленных деятелей, субъектов и, с другой – объективной действительности, которая, будучи сама исторической и опосредованной (т.е. существующей через построенные человеком смыслы), тем не менее не исчерпывается этими смыслами [Wertsch, 1985; Gergen, 1985; Lakoff, 1999; Glasersfeld, 1979; Billig, 1996; Potter 1986 и др.]

Общество существует, используя общение не только как инструмент передачи и обмена информацией. Каждый член общества участвует в коллективной и координируемой деятельности, которая конституирует само общество. Проблемы координации социальной деятельности исследуются на макро- и микроуровнях социальной структуры и проявляются в трудностях и нарушениях координации. Предполагается, что теория коммуникации должна учитывать сложность условий, в которых протекает общение сегодня, а именно: в обществе происходят быстрые перемены, усиливается взаимозависимость, возрастает разнообразие и множественность способов взаимодействия. В этих условиях коммуникация может быть и причиной порождения проблем, и единственным способом их решения [Craig, 2001].


3) Важным источником понимания процессов коммуникации является и теория информации. Основоположники кибернетики К.Шеннон и Н.Винер в середине ХХ века смоделировали информационные процессы: передачу, хранение информации, обратную связь, сетевые структуры, -- и их организацию в любой достаточно сложной системе, продемонстрировав принципиальное сходство человеческой коммуникации и других информационных систем (включая молекулы, компьютеры, телекоммуникационные системы, человеческий мозг, организации, социальные группы и т.д.). Проблемы, возникающие в этих системах, коренятся в конфликтах между подсистемами, или разного рода «сбоях» в процессах обработки информации. Именно такое понимание коммуникации легло в основу ее трансмиссионой модели. Современная кибернетика («кибернетика второго порядка») в лице Х.фон Фёрстера, К.Клиппендорфа и П.Вацлавика делает попытку перестроиться в рамках конститутивной модели коммуникации, путем включения в анализируемую систему наблюдателя, подчеркивая его роль в определении, колебаниях и часто изменении системы уже самим фактом ее наблюдения [Craig, 2001; Watzlawick, 1984; Foerster, 1984; Littlejohn, 1996].

Введение фактора интерактивности было стимулировано новыми подходами, разработанными в рамках общей теории систем: «По сравнению с аналитическими процедурами классической науки, ведущими к разложению на составные элементы, с ее односторонней или линейной каузальностью в качестве базовой категории, исследование организованных целостностей со многими переменными требует новых категорий: интеракции, трансакции, организации, телеологии» [Bertalanffy, 1975, 29]. Общая теория систем сформулировала принципы, пригодные для любых систем, независимо от природы составных элементов и отношений между ними. Эта теория является, по существу, теорией целостности, о которой известно со времен древнегреческой философии. Но Л.фон Берталанфи превратил ее в подлинную науку, претендующую на статус философии науки [ФЭС, 2001, 56-57]. Хотя она таковой не стала, Берталанфи внес значительный вклад в преодоление механистического взгляда на мир и на коммуникацию, очертив новую область рассмотрения сложности – саму жизнь. Он относится к тем мыслителям ХХ века (П.Тейяр де Шарден, А.Бергсон, В.И.Вернадский, У.Матурана и др.), которые привнесли динамичный, целостный, “организмовый” (organismic) подход к анализу сложных систем, который лег в основу конститутивной модели общения. Основной тезис великих “биологов”, как называют эту плеяду ученых, заключается в том, что понять человеческие организации, общества, группы невозможно без понимания жизни; наша цивилизация имеет всеобщую, глобальную природу - такую же, как и Феномен Человека и Творческая Эволюция. Так, У.Матурана выдвинул идею консенсуального взаимодействия самоорганизующихся, «автопоэтических» (т.е. самотворящих) систем. Он сравнивает языковую деятельность (languaging) c танцем, которому свойственны не «иерархия», «управление» или «конкуренция», а взаимная подгонка действий, сотрудничество. В реальном процессе языкового взаимодействия не происходит «передачи информации». Это - «неудачная метафора» совместной деятельности. Речевое взаимодействие вызывает сходный отклик: более или менее близкое взаимное понимание чего-то иного [Матурана, 1995]. Близкое к такому пониманию коммуникации мнение высказывал и М.Мамардашвили, считавший, что бесполезно пытаться понять другого, лучше вместе постараться понять что-то третье, общее [Мамардашвили, 1996]. Выдвинутая Берталанфи идея об открытой системе широко используется в исследованиях гуманитарной проблематики. Для любой открытой системы (как, например, человек, текст, культура) характерно взаимодействие всех компонентов, т.е. динамичность и активность, в отличие от закрытых систем типа кибернетических, которые отличаются реактивностью и статичностью. Введение новых категорий при описании открытых систем, которые при классическом подходе относились к метафизической области (организация, взаимодействие, порядок, регуляция, согласование, саморегуляция и др.), потребовало и новых категорий мышления, новых концептуальных моделей, принципов, которые применимы в разных областях знания и, следовательно, ведут к интердисциплинарности.


4) Еще одним аспектом коммуникации является ее знаковое представление. Семиотика концептуализирует общение как процесс, который опирается на знаки и знаковые системы, служащие связующим звеном (медиатором) между субъективными точками зрения. Все проблемы общения, согласно семиотической теории, возникают из-за расхождений между означающими (словами) и означаемыми, или значениями, т.е. вследствие неправильного использования знаков. Современные коммуникативные исследования опираются на две теории знаков – американских философов Ч.Пирса и Ч.Морриса и отца современной лингвистики Ф.де Соссюра. Теории различаются по характеру языкового знака: у Соссюра – это феномен психики, у Пирса и Морриса – чувственно-воспринимаемый объект, материальный феномен. В обоих случаях, как справедливо замечает Р.Крейг, объяснить процесс коммуникации невозможно. Однако они позволяют уточнить некоторые аспекты коммуникации. Первая теория позволяет анализировать общение, исходя из типологии знаков (иконические, индексальные и символические знаки), выделенных на основе их когнитивных функций, а также учитывая три измерения семиозиса (синтактику, семантику и прагматику). Семиотика Соссюра, ставшая основой структурализма и постструктурализма, позволяет анализировать язык, как и любую знаковую систему, в виде оппозитивной структуры с фиксированным соответствием означающих и означаемых. Постструктурализм внес серьезные коррективы в теорию Соссюра. Теория деконструкции Ж.Деррида концептуализирует коммуникацию как процесс, в котором значения не фиксированы языковой системой, а свободно “плавают” в потоке речи, общение предстает как свободная игра означающих. И вся наша жизнь обретает смысл только в этой игре, в знаках, когда мы сами выступаем в качестве знаков. Это крайнее проявление структурализма имело следствием один важный вывод: общение между людьми не имеет ничего общего с трансмиссионной моделью коммуникации, которая “работает” только в системе взаимодействия человека с машиной [Craig, 2001]. Однако идея о нефиксированности значения, ведущая к тотальной неопределенности, к размыванию границ сообщения, смысла, авторства, интерпретации, – вызвала настоящий кризис в науках, связанных с анализом письменных текстов (филологии, литературоведении, культурологии), так как поставила под сомнение весь набор аналитических процедур, позволяющих интерпретировать текст. Действительно, как можно понять и проинтерпретировать текст, если смысл постоянно ускользает, тонет в бесконечной неопределенности множества других смыслов в таком же множестве пластов текста? С одной стороны, деконструкция позволила выявить многослойность текста и его семантики, открытость текста множественным интерпретациям, важность раскрытия неявно выраженных смыслов, с другой – опрокинула вверх дном все традиционные методы анализа текста, не предложив взамен никаких методов или методик снятия неопределенности.

Так возникла теоретическая потребность в новых подходах к анализу текста, к проблеме авторства, открытости текста, границ интерпретации. На все эти важнейшие вопросы дает ответ теория диалога, предложенная М.Бахтиным как оригинальная философия языка, которая вводит принцип отношения, диалога в анализ текста, языка, познания. Этот принцип полностью вытесняет собой принцип неопределенности из лингвокультурологических исследований к концу ХХ века, восстанавливая аристотелеву гармонию треугольника: автор – текст – читатель (интерпретатор), но уже в новом оформлении. Для Бахтина гармония заключается не во внешних пропорциях, не в соотношении внешних частей, а во внутреннем единстве, образованном взаимодействием этих частей.

Вообще, решающим, на наш взгляд, фактором перехода к интеракциональной модели общения явилась философия языка, сложившаяся в начале ХХ века. Она возникла в русле феноменологии, разработавшей такие понятия, как интенциональность, конституирование, жизненный мир, интерсубъективность, которые интегрированы в лингвистике и в других гуманитарных науках. В феноменологических терминах общение анализируется как переживание Я и Другого в диалоге. Проблемы коммуникации возникают в силу расхождений между субъективными сознаниями: человек не может переживать другое сознание, и это ограничивает возможности интерсубъективного понимания. Однако общее сосуществование с другими в общем, т.е. разделенном, мире составляет основу для общения и одновременно для конституирования этого мира в опыте по-разному. Непризнание различий, неоткрытость Другому создают барьеры в общении и невозможность интерпретативного самопопознания. Таким образом, сущность общения, диалога сводится к его конститутивной роли в познании и самопознании: в диалоге происходит не обмен готовыми, ранее сложившимися внутренними смыслами, а вовлечение в процесс совместного созидания нового общего смысла, который преобразует и участников процесса, и их жизненный мир.

Влиятельным направлением в коммуникативных исследованиях является социально-критическая теория коммуникативного действия Ю.Хабермаса, которая объясняет условия, при которых может состояться подлинная коммуникация [Habermas, 1989]. Коммуникативное действие, или дискурс, направлено на взаимопонимание, однако его невозможно достичь в условиях противоречия между «жизненным миром» человека и социальной системой, которая в силу «научно-технической рациональности» (т.е. основанной на субъект-объектной оппозиции) вносит элементы отчуждения в интерперсональное взаимодействие (интеракцию и коммуникацию). Коммуникация систематически деформируется отношениями власти, угнетения, идеологии, которые можно исправить «коммуникативной рациональностью» (основанной на субъект-субъектном отношении), рефлексией об источниках деформации, критикой, т.е. своеобразной деконструкцией идеологии угнетения, которая снимет идеологические шоры и тем самым освободит участников коммуникации. Концептуализация коммуникации в терминах идеологии, доминирования, рефлексии и критики продолжается сейчас в рамках постмодернисткой культурологии (cultural critique), которая анализирует идеологические дискурсы (расовый, гендерный, классовый), подавляющие различия, препятствующие выражению определенной идентичности, сужающие культурное разнообразие. Постмодернизм убежден, что только критический дискурс может привести к освобождению человека и расширению его потенциала [Можейко, 2001, 809-812].


III. ДИАЛОГ.МОДЕЛИ ДИАЛОГИЧЕСКОГО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ.


Понимание диалога как речевого взаимодействия требует уточнения, так как сам термин взаимодействие интерпретируется по-разному.

В соответствии с принципами и постулатами речевого общения выделяются два основные типа речевого взаимодействия: сотрудничество и конфронтация, которые свидетельстуют о совпадении или несовпадении интересов и целей коммуникантов. Эти два типа отражены в двух моделях диалога: кооперативной и конфликтной. Существует множество моделей диалога, в которых формализуются различные аспекты или компоненты взаимодействия: участники, объект, цели и задачи, механизм взаимодействия, его характер, динамика, координация действий, смена ролей, контекст и ситуация взаимодействия и т.п. Соответственно, можно говорить о разных подходах к диалогу. Теоретическую базу исследования диалога составляют труды ученых, анализирующих вербальное общение с позиций коммуникативной лингвистики, анализа дискурса, прагмалингвистики, психолингвистики, теории общения, логико-семантического анализа языка, компьютерной лингвистики, социолингвистики, конверсационного анализа (Н.Д.Арутюнова, Е.В.Падучева, А.А.Леонтьев, И.П.Сусов, Д.Г.Богушевич, А.Вежбицкая, Т.ван Дейк, П.Грайс, Дж.Серль, Дж.Лич, Дж.Гамперц, Д.Таннен и др.). Большое распространение получило понимание диалога как игры (dialogue games), его описание в когнитивном аспекте (description of agents’ mental states) и с точки зрения реализации определенного плана (plan-based approach), интенций или целей (goal-oriented approach).

Так, интенциональные модели диалога представляют взаимодействие как процесс, ориентированный на реализацию плана, интенций партнеров или достижение цели [Donaldson, Cohen, 1996; Lambert, Carberry, 1991; Traum, Hinkelman, 1992 и др.], а информационные модели дают представление о взаимодействии как процессе обмена информацией между участниками диалога. Эти два типа моделей диалогического взаимодействия реализуются в языковой структуре диалога, при анализе которой в первой модели нужно идентифицировать интенциональное состояние партнеров в терминах их целей, а во второй модели ограничиться только информацией (по принципу ее релевантности). Более частные модели диалога представляют отдельные этапы речевого взаимодействия (начало, сам процесс, окончание, оценка, изменение или влияние, принятие решения) [Schegloff, 1992; Donaldson, Cohen, 1996 и др.]. Но, независимо от того, какая сторона организации диалога формализуется в модели, все они основаны на одном из двух подходов к пониманию взаимодействия:


1) классический, картезианский (основанный на учении Декарта), заключающийся в том, что любые взаимодействующие элементы рассматриваются как отдельные, независимые сущности, и

2) современный, бахтинский (основанный на учении Бахтина), основу которого составляет понимание взаимодействия как процесса, создающего единство, целое взаимозависимых и дополняющих друг друга субъектов.


Эти два подхода можно противопоставить как дуалистический и подлинно диалогический. Первый подход исключает субъективность, сводится к простому обмену репликами (как в игре в пинг-понг) без учета всего богатства эмоций, оценок, отношений, выражаемых участниками взаимодействия. Второй подход строится на понимании взаимодействия субъектов как динамики интерсубъективности, т.е. как процесса развития отношений субъектов, формирования их оценок, эмоций, смыслов под влиянием друг друга в ходе диалогического общения.

Преобладание первого подхода в научном анализе и практике вызывает серьезные сомнения в правомерности, особенно в последние десятилетия в связи с пересмотром основ рациональности. Как известно, основы нашей рациональности сложились в древней Греции и сформулированы в законах диалектики, а диалектика – это «не что иное, как упорядоченный, методически разработанный дух противоречия, присущий любому человеку, и в то же время великий дар, поскольку он дает возможность истинное отличить от ложного» [Эккерман, 1986, 546]. Непременным условием диалектического метода, поэтому, является построение оппозиции, членами которой будут истинное и ложное высказывание, точка зрения, подход или противоположные по качествам явления (А – не А). Рассмотрение их по принципу “тезис – антитезис – синтез” должно привести к однозначному утверждению истины. На этом принципе основана риторика и все виды риторического диалога: диалог-спор, диалог-полемика, диалог-дискуссия, – которые могут проводиться в разных контекстах. В современной неформальной логике выделяются такие «дискуссионные контексты диалога» (аrgumentative contexts of dialogue»), как педагогический диалог, диалог-интервью, диалог-консультация эксперта, диалог-планирование и др. [Walton, 1993]. Практика показывает, что в ходе такого взаимодействия происходит типичный «диалектический сдвиг» (dialectical shift) по схеме: дискуссия – спор – переговоры через посредника – ссора. Достаточно привести пример парламентских дебатов, где наиболее часто прибегают к аргументации ad hominem, т.е. к доказательствам, основанным не на объективных данных, а рассчитанным на чувства убеждаемого, проще говоря, когда “переходят на личности”. В этом проявляется желание любой ценой доказать свою правоту, стремление к абсолютной истине и к последнему слову.

ХХ век поставил под сомнение такую рациональность, названную Ю.Хабермасом “научно-технической”. Истина конкретизируется относительно того времени и пространства, в которых происходит ее постижение конкретным субъектом в отношении другого субъекта или объекта. И поскольку каждый субъект занимает определенное место в пространстве и действует в определенное время, его данные о познаваемой реальности могут отличаться от данных, полученных другим субъектом об этой же реальности в других условиях. Вот почему так важна теория относительности А.Эйнштейна и вывод Н. Бора о дополнительности наших данных в познании мира. Эти два постулата и лежат в основе современной теории диалога.

В этой модели как говорящий, так и слушающий влияют на смысл индивидуального высказывания, которое не имеет смысла, если анализируется изолированно, т.е. вне ситуации общения – в отрыве от контекста, субъекта и объекта речи, пространственно-временных параметров. Современная модель диалога – не просто модель взаимодействия. Она акцентирует активное участие обеих сторон в построении общего смысла, который может быть неожиданным и незапланированным, так как оба участника диалога открыты взаимному влиянию и общаются на равных. Общая стратегия такого диалога, в отличие от риторического – не стремление к победе в оппозиции двух независимых сторон, а достижение общего, разделенного (shared) понимания. В этой связи любопытно привести следующий пример.


IV. СОВРЕМЕННАЯ ТЕОРИЯ ДИАЛОГА.


В США есть Школа диалога (Dialogue Group), созданная ученым-физиком Дэвидом Бомом. В результате дружеского общения с индийским мыслителем-мистиком Кришнамурти Д.Бом пришел к выводу, что наша жизнь протекает в пространстве-океане культурных и трансперсональных смыслов. Из этого океана возникает наше общение и оно же оказывает на него влияние (либо умножает смыслы, либо обедняет их). Этот процесс он назвал диалогом [Bohm 1997]. После смерти ученого его ученики подробно описали методику, правила и образцы такого диалога.

В соответствии с идеями Д.Бома, не всякое общение можно назвать диалогом. Обычные разговоры без ощущения общего потока, который вызывается метафорой океана, относятся к разряду обсуждений (discussion). Диалог подразумевает такое объединение мысли и чувства, которое единым потоком выносит участников на новый, более глубокий уровень понимания, когда на основе развития общего смысла возникает новый тип разума – участники больше не могут противопоставлять себя друг другу и даже не взаимодействовать, а скорее просто участвовать в этом творческом процессе, где общий смысл постоянно развивается и меняется [Krishnamurti, Bohm, 1985]. Такое понимание диалога созвучно идеям Бахтина, у которого участники диалога образуют новое единство в рамках общего смыслового пространства.

Общий смысловой поток или пространство, объединяя участников диалога, меняет не только их сознание, но и приобщает их к более крупному единству – мировой целостности: границы между ними и миром растворяются и открываются источники понимания и силы. Это происходит в случаях идеального диалога, когда в состоянии измененного сознания мировое целое как бы разговаривает и слушает себя через нас, индивидуально и коллективно; слова становятся ненужными, знание приходит мгновенно, смысл течет как огромная река через нас и между нами. Д.Бом сравнивает это похожее на магию превращение человека со светом, который в обычном состоянии рассеян в пространстве; когда же он направлен в пучок в виде лазера, он может творить чудеса [Bohm 1980].

На пути к идеальному диалогу человеку предстоит преодолеть изоляцию Я, выработать коммуникативные навыки, ведущие к подлинному общению, т.е. когда один человек подлинно слушает Другого, подлинно говорящего. Для этого необходимо:

- понимание равенства сторон;

- отказ от позиции доминирования или попыток добиться победы над партнером. В диалоге не может быть ни победы, ни поражения;

- признание приоритета внимания друг к другу над необходимостью принятия решения;

- активное, заинтересованное слушание;

- открытость в выражении чувств, мыслей, подходов к предмету обсуждения и в отношениях друг к другу; в постановке вопросов.

Эти своеобразные “директивы” для диалогического поведения подчеркивают тот факт, что диалог способствует нашему “подключению” к всеобщему, коллективному разуму, который порождается нашей синергией, т.е. совместной энергией, при условии преодоления изоляции Я. Таким образом, путь к совместному разуму, обновлению сознания – через подлинное диалогическое общение.


1) Современная лингвистика развивается в направлении сочетания интенционального и рецептивного моментов общения. Так, популярная теория речевых актов, подчеркивающая деятельностный аспект языка, возникла как интенционализм, поскольку она построена на исходной интенции (намерении, субъективном значении) говорящего. Позже эта теория была дополнена рецептивным элементом (максимами сотрудничества и релевантности), которые подразумевают интерпретацию слушающего, воздействие на него, его реакцию. «Поворотная» статья Грайса называлась «Meaning» [1971], где слово meaning по-английски в первую очередь означает скорее ‘подразумевание’, чем ‘значение’. Под «meaning» Грайс подразумевал именно субъективное значение говорящего, его интенцию, намерение получить с помощью высказывания определенный результат, благодаря осознанию слушающим этого намерения. Например, высказывание «Я поговорю с твоими родителями» может быть интерпретировано и как утверждение (ассертив), и как обещание или план действий (комиссив), и даже как скрытая угроза (косвенный директив). Интерпретация зависит от условий «сотрудничества» в данном речевом акте.

Однако в целом теория речевых актов остается интенциональной, несмотря на введение разговорных максим. В одной из недавних статей

Дж. Серль обращает внимание на такие речевые акты, которые непосредственно связаны с реакцией, так называемые adjacent pairs: вопрос-ответ, приветствие-приветствие, предложение-согласие/отклонение. По мнению Серля, максимы Грайса не накладывают ограничений на ответы в разговоре, т.е. они не дают представления о тех сдерживающих мотивах, которые детерминируются фактом, что данная последовательность высказываний является разговором. Напротив, любые ограничения возникают только в отношении сменяющихся целей конкретного говорящего в конкретном разговоре. Вступая в спор с такими этнометодологами, как Щеглоф, Сакс и Джеферсон, Серль выражает сомнение в том, что сформулированные ими «рекурсивные правила» (recursive rules) для смены ролей в диалоге, являются в действительности правилами. Для Серля констатация наблюдаемой регулярности, даже если она прогнозируема, не обязательно является констатацией правила [Searle, 1992]. Такие констатации – это описания, поскольку они не играют каузальной роли в поведении во время диалога-разговора. Ни один собеседник не следует этим правилам, и часто реальные диалоги ведутся без всяких правил. Серль делает вывод, что ограничения, накладываемые на речевые акты, не применимы к диалогам-разговорам, так как последние регулируются совершенно внешними, неконститутивными правилами – а именно, конкретными целями данного диалога. Структура реального диалога в действительности не представляет интенциональность и релевантность – понятия, которые потенциально могли бы привести к некоторым правилам диалога, но они зависят от пресуппозиций, фоновых знаний, дополнительной информации – всего того, что остается за пределами эксплицитно выраженного смысла. Для понимания диалога в его теоретическом представлении, считает Серль, его нужно рассматривать как «выражение разделенной интенциональности (shared intentionality)» иного типа, а не суммы индивидуальных интенций участников [Searle, 1992, 4]. Cерль приходит к неутешительному выводу о том, что «форма интенциональности, характерная для индивидуального иллокутивного акта, совершенно отличается по структуре от формы, характерной для коллективной интенциональности целых разговоров, или даже отрезков разговоров» [Searle, 1992, 147], поэтому разговор или диалог как целое непредставим в терминах теории речевых актов.


2) Диалог, а, следовательно, и “прямой” коммуникативный акт имеет место ни только при непосредственном присутствии обоих участников, но и в виде их общения посредством так называемого художественного дискурса.

Н. Гудмен приходит к выводу, что художественная коммуникация «создает» и «воссоздает» реальность [Цит. по: Рикер, 1990, 425–426].

В отличие от других типов дискурса, отдельное «со-бытие» художественного дискурса переходит в разряд общественно осознанных продуктов, порожденных гносеологической ориентацией человеческого сознания на основе имитации реальностно-вымышленного мира по соглашению между автором и читателем [Г.Степанов, 1988, 106; Арутюнова, 1981, 365–366; Dijk, 1976, 37; Iser, 1987, 58]. Анализ художественного дискурса в терминах теории речевых актов показывает, что он является имитационным, фиктивным, превращенным, квази-речевым актом [Pratt, 1977; Levin, 1976] и что присущая поэтической речи неоднозначность (ambiguity) вызывает изменения референциальной функции, отмеченные Р.Якобсоном. Используя термин Фрейда «расщепление субъекта», Якобсон следующим образом характеризует проявление референциальной функции в художественной речи: «…примат поэтической функции над референциальной не уничтожает референцию, но делает ее неоднозначной. Неоднозначное сообщение находит соответствие в расщеплении адресанта, в расщеплении адресата и более того, в расщеплении референции, что убедительно показано в сказочных зачинах у разных народов, например, в зачине, обычном для сказочников Мальорки: aiхo era y no era… «Это было и этого не было» [цит. по: Рикер, 1990, 426].

Расщепленность референции, адресанта и адресата является не только показателем «принципиальной неоднородности» (Лотман 1970), «разномирности» [Бахтин, 1979] художественного текста, но и отражением некоторых аспектов расхождения между «миром вне текста» и «миром внутри текста» или «миром Как Будто» [Iser, 1989, 217; Руднев, 1997]. Это явление интерпретируется также как преломление в рамках художественной коммуникации семиотического понятия “щели” между знаком и предметом [Степанов, 1975, 33], сохраняющего напряжение между ними путем ограждения смысла от совпадения с бытием, или как следствие общегносеологической природы “пропасти смысла” между реальностью и сознанием: ведь в своей теоретической и практической деятельности, в том числе и в процессе создания текстов, человек имеет дело не непосредственно с миром, а с его когнитивными репрезентациями.

В связи с расхождением между внутритекстовым и внетекстовым мирами в художественной коммуникации выделяются три измерения:

реальная коммуникация (автор – текст – читатель);

изображенная (вымышленная или имитативная) коммуникация (повествователь – персонаж);

отображенная (квазиреальная) коммуникация, опосредующая связь реальной и изображенной, которая выступает в роли аналога реальной коммуникации [Воробьева, 1993, 45].


V. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ МОДЕЛИ КОММУНИКАЦИИ ПО М.Л. МАКАРОВУ.


Любое исследование языка и общения опирается на ту или иную модель ком­муникации (каковых обычно выделяют три — см.: [Schiffrin 1994: 386 — 405]),

в соответствии с которой определяются такие категории, как коммуникация и информация, их разный статус в теоретических построениях.

Информационно-кодовая модель коммуникации

Ярким примером теоретического подхода, отдаю­щего приоритет информации, стала кодовая мо­дель коммуникации