Книга 1 Серия: Атлант расправил плечи 1 «Атлант расправил плечи. Книга 1»

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 18 19 20 21 22 23 24 25 ... 29

Когда девушка вышла из магазина, Таггарту бросилось в глаза необыкновенное сочетание: ее лицо выражало застенчивость, но она шла с гордо поднятой головой. На ней был некрасивый плащ, казавшийся еще более безобразным из-за дешевых украшений на отворотах, и маленькая шляпка с плисовыми цветочками, вызывающе красовавшаяся среди ее кудряшек. Как ни странно, из-за гордо поднятой головы это убогое одеяние выглядело довольно привлекательным, было видно, что она умеет носить одежду, даже некрасивую.

– Хочешь, поедем ко мне и чего-нибудь выпьем? – предложил Таггарт.

Девушка молча кивнула в знак согласия, словно боялась, что не найдет нужных слов, чтобы выразить это. Затем, не глядя на него, она сказала, словно обращаясь к себе самой:

– Сегодня вечером вы никого не захотели видеть, но вы хотите побыть со мной…

Никогда в жизни он не слышал в голосе человека таких торжественных ноток гордости.

Она молча сидела рядом с ним в такси и смотрела на небоскребы, мимо которых они проезжали.

– Я слышала, что в Нью-Йорке случаются подобные вещи, но никогда бы не подумала, что это может произойти со мной, – сказала она некоторое время спустя.

– Откуда ты родом? – Из Буффало.

– У тебя есть семья? – Вроде бы. Там же, в

– Что значит – вроде бы?

– Я ушла от них.

– Почему?

– Я подумала, что, если хочу чего-нибудь добиться в этой жизни, должна уйти.

– Но почему? Что случилось?

– Ничего. Ничего и не могло случиться. Именно это я и не могла больше выносить.

– То есть?

– Они… мистер Таггарт, мне кажется, я должна сказать вам правду. Мой отец всегда был неудачником и никчемным человеком, а матери было наплевать на это, и мне в конце концов надоело, что всегда получалось так, что из нас семерых только я имела постоянную работу, а им все время не везло. Я подумала, что, если не уеду, это меня добьет, и я, как и они, сгнию в этой дыре. Однажды я купила билет на поезд и уехала. Я даже не попрощалась с ними. –

Девушка тихонько хихикнула. – Мистер Таггарт, это был поезд вашей компании.

– Когда ты приехала в Нью-Йорк?

– Полгода назад.

– И ты здесь совсем одна?

– Да, – радостно ответила девушка.

– И что же ты хотела делать?

– Ну… добиться чего-нибудь своими силами.

– Чего?

– Не знаю… люди же добиваются своего в этом мире. Я смотрела на фотографии Нью-Йорка и думала. – Она указала на громадные здания за размытыми окнами такси. – Я думала: ведь кто-то же построил эти здания, кто-то не просто сидел и ныл, что на кухне грязно, крыша течет, водопровод забился и этот проклятый мир так опостыл что… – Она, вздрогнув, подняла голову и посмотрела ему глаза: – Мистер Таггарт, мы нищали на глазах, и нам было наплевать на это. Я не могла с этим смириться. Им действительно было все равно. Они не хотели и пальцем шевельнуть, даже чтобы вынести мусорное ведро. А соседка твердила, что я обязана им помогать, мол, неважно, что случится со мной, с ней – с любым из нас, потому что мы бессильны что-либо изменить. – Живой, веселый взгляд словно обнажил душу девушки, и Таггарт увидел, что ей очень тяжело и больно. – Я не хочу говорить о них, – сказала девушка, – тем более с таким человеком, как вы! То, что я встретила вас… С ними этого и быть не могло. И я вовсе не собираюсь делиться этим с ними. Это мое, а не их.

– Сколько тебе лет? – спросил Таггарт.

– Девятнадцать.

Уже у себя дома, глядя на нее в залитой светом гостиной, Таггарт подумал, что, если бы девушка ела несколько раз в день, у нее была бы очень хорошая фигура; для своего роста и телосложения девушка казалась слишком уж хрупкой. На ней было поношенное узкое черное платье, которое она пыталась скрасить довольно безвкусными пластмассовыми браслетами, побрякивавшими на запястье. Она рассматривала комнату, словно музей, где ничего нельзя трогать руками и нужно все запомнить, до мельчайших подробностей.

– Как тебя зовут? – спросил Таггарт.

– Шеррил Брукс.

– Садись, Шеррил, что ты стоишь.

Таггарт молча смешал коктейли, пока Шеррил послушно ждала, присев на краешек кресла. Когда он протянул ей стакан, она покорно сделала несколько глотков, но Таггарт знал, что она даже не распробовала, что пьет, сейчас ей было не до этого.

Он отпил из своего стакана и раздраженно поставил его на стол; ему тоже не хотелось пить. Таггарт молча ходил взад-вперед по комнате, зная, что ее глаза неотрывно следят за ним, и получая удовольствие от осознания этого, наслаждаясь чувством огромной значимости, которую приобретали в глазах этой девушки его движения, запонки, шнурки его туфель, лампы и пепельницы на его столе.

– Мистер Таггарт, из-за чего вы так несчастны?

– А почему тебя так беспокоит, счастлив я или нет?

– Потому что… если у вас нет права быть счастливым, то у кого же тогда оно есть?

– Именно это я и хочу знать – у кого оно есть? – Он резко повернулся к ней и разразился словами, словно его прорвало: – Разве это он изобрел железную руду и плавильные печи?

– Кто?

– Реардэн. Не он изобрел домны, химию и сжатый воздух. Он ни за что не получил бы свой сплав, если бы не тысячи и тысячи других людей. Его сплав! Почему его? Почему он считает, что именно он изобрел его? Каждый из нас пользуется трудом других. Никто никогда ничего не изобретает.

– Но руда существовала всегда. Почему же именно мистер Реардэн, а не кто-то другой изобрел этот сплав? – озадаченно спросила Шеррил.

– Он сделал это не ради благородной цели, а ради личной выгоды. Он в жизни ничего не делал из других соображений.

– Но, мистер Таггарт, что же в этом плохого? – Она тихо рассмеялась, словно вдруг нашла ответ на загадку. – Мистер Таггарт, это же чепуха. Вы говорите не всерьез. Вы знаете, что мистер Реардэн так же, как и вы, нажил свое состояние честным трудом. Вы говорите это из скромности, ведь все прекрасно знают, какое огромное дело сделали вы, мистер Реардэн, и ваша сестра, которая, должно быть, прекрасный человек!

– Да? Это ты так думаешь. Она жестокая, безжалостная, бесчувственная тварь, которая посвятила жизнь строительству железных дорог и мостов, но она делает это не во имя идеала, а потому, что ей это нравится. А раз ей это нравится, чем же тогда восхищаться? Я далеко не уверен, что строительство этой линии действительно выдающееся событие. Ее построили для процветающих промышленников Колорадо, а ведь в бедствующих отсталых районах живет так много бедняков, которые отчаянно нуждаются в транспортных средствах.

– Но, мистер Таггарт, вы же сами боролись за строительство линии Джона Галта.

– Да, боролся, потому что это мой долг – перед компанией, перед акционерами, перед рабочими. Но не думай, что я от этого в восторге. Сомневаюсь, что изобретение этого сплава такое уж великое дело, когда во многих странах недостает самого обыкновенного железа. Ты знаешь, что в Китайской Народной Республике не хватает даже гвоздей, чтобы построить хоть какое-нибудь жилье?

– Но… я не думаю, что вы в этом виноваты.

– Кто-то должен решать эти проблемы, кто-то, кто видит дальше своего бумажника. Сейчас, когда вокруг столько страданий, ни один человек, способный к состраданию, не станет сорить деньгами и тратить десять лет жизни на какой-то хитроумный сплав. Ты считаешь это великим? Нет, это не какие-то сверхъестественные способности, это всего лишь толстая шкура, которую не пробить, даже если на него вылить тонну его сплава. В мире много куда более одаренных и талантливых людей, чем он, но о них не пишут в газетах, на них не глазеют, стоя у переезда, потому что они не могут думать о нерушимых мостах, когда у них болит душа за человечество.

Она молча, почтительно смотрела на него; ее радостный пыл угас, а взгляд помрачнел. Таггарт почувствовал себя лучше.

Он взял со стола стакан, сделал глоток и, вдруг вспомнив о чем-то, отрывисто хохотнул.

– Хотя, должен признать, это было весьма забавно, – доверительно, как закадычному другу, сказал он ей повеселевшим голосом. – Видела бы ты, что стало с Ореном Бой-лом, когда он услышал по радио первое сообщение со станции Вайет. Да, на него стоило посмотреть. Он буквально позеленел. Лицо у него стало цвета дохлой рыбы, которая долго валялась на солнце. Знаешь, что он отколол вчера вечером, по-своему переживая это событие? Снял люкс в отеле «Вальхалла», а ты знаешь, чем славится этот отельчик, и, насколько мне известно, гудел там и сегодня, напившись до чертиков с несколькими избранными друзьями и доброй половиной женского населения верхней Амстердам-авеню.

– А кто такой Орен Бойл? – с изумлением спросила Шеррил.

– Жирный червь, который слишком много на себя берет. Шустрый малый, который временами становится слишком шустрым. Видела бы ты его вчера вечером! Я вот, к примеру, получил от этого огромное удовольствие. А доктор Флойд Феррис, элегантный доктор Феррис из Государственного института естественных наук, красноречивый слуга народа! Этому красавчику сообщение по радио тоже не понравилось, еще как не понравилось. Но должен признать, он не подал виду, даже глазом не моргнул, только его буквально корежит, – я имею в виду интервью, которое он дал сегодня утром. Он сказал: «Страна дала Реардэну этот металл, и хочется надеяться, теперь он, в свою очередь, что-то даст стране». Ловко, ничего не скажешь, если принять во внимание, кто загребает государственные денежки… И все равно он повел себя умнее, чем Бертрам Скаддер, который не придумал ничего лучше, чем «никаких комментариев», когда коллеги-журналисты попросили его высказать свое мнение. «Никаких комментариев» – и это сказал Бертрам Скаддер, который с рождения не закрывал рта, разглагольствуя о чем просят и не просят, начиная с абиссинской поэзии и кончая состоянием женских туалетов на текстильных фабриках. А доктор Притчет! Этот старый дурак талдычит всем подряд, что точно знает, будто Реардэн вовсе не изобретал этот сплав; ему, мол, стало известно из надежных источников, на которые он не имеет права ссылаться, что Реардэн украл формулу сплава у бедного изобретателя, которого убил.

Таггарт то и дело удовлетворенно хихикал. Шеррил ничего не понимала, словно ей читали лекцию по высшей математике, не понимала даже его манеры выражаться, отчего тайна казалась еще более загадочной: она была уверена, что раз эти слова произносит он, то они не могут означать того, что означали бы в устах любого другого человека.

Он вновь наполнил свой стакан и осушил его, но веселье улетучилось столь же внезапно, как и появилось. Он бухнулся в кресло напротив Шеррил, исподлобья глядя на нее помутневшим, затуманенным взглядом.

– Она возвращается завтра, – невесело усмехнулся он.

– Кто?

– Моя сестра. Моя разлюбезная сестрица. О, она возомнит себя великим человеком!

– Мистер Таггарт, вы не любите свою сестру?

Он снова горько усмехнулся. Смысл этой усмешки был столь красноречив, что она заменяла ответ.

– Но почему?

– Потому что она считает себя такой хорошей. Какое она имеет право так думать? Кто из нас имеет право считать себя хорошим? Мы все – ничтожные посредственности.

– Мистер Таггарт, вы говорите это не всерьез. Я просто хочу сказать, что мы всего лишь люди – а что такое человек? Слабое, гадкое, порочное существо, рожденное во грехе, нравственно испорченное и прогнившее до мозга костей. Смирение и покорность – единственные добродетели, которым должен следовать человек. Он должен жить на коленях, вымаливая прощение за свою грязную жизнь. Но когда человек возомнил себя хорошим – вот тогда он омерзителен по-настоящему, вне зависимости от поступков.

– Но если человек знает, что то, что он сделал, хорошо?

– В таком случае он должен извиниться.

– Перед кем?

– Перед теми, кто этого не сделал.

– Я… я вас не понимаю.

– Конечно, не понимаешь, и неудивительно. Для этого нужны годы и годы серьезнейших интеллектуальных изысканий. Ты слышала о книге «Метафизические противоречия вселенной», написанной доктором Притчетом? – Шеррил испуганно покачала головой, – Откуда ты знаешь, что хорошо? Откуда человек знает, что хорошо? Как он может быть в этом уверен? В мире нет абсолютов, как неопровержимо доказал доктор Притчет. Все лишь вопрос мнения. Откуда ты знаешь, что мост не рухнул? Ты всего лишь так думаешь. Откуда ты знаешь, что этот мост вообще существует? Ты думаешь, что философская система доктора Притчета – это что-то сугубо теоретическое, далекое от жизни, непрактичное? Это не так, далеко не так.

– Но, мистер Таггарт, железная дорога, которую вы построили…

– Да что в ней особенного, в этой дороге? Это всего-навсего материальное достижение. Что в ней такого значительного? Вообще, какое величие может быть в чем-то материальном? Лишь низменное животное может пялиться на этот мост, когда в жизни так много несравненно более достойного. Но разве что-нибудь достойное может завоевать признание? Нет! Только посмотри на людей. Из-за чего вся эта газетная шумиха? Из-за какого-то хитроумного сплетения кусков материи. Разве их волнуют более благородные проблемы? Разве они предоставляют первые полосы газет состоянию человеческой души? Разве замечают и ценят человека тонкого и чувствительного? И ты еще удивляешься, что великие люди обречены на несчастье в этом порочном мире. Я тебе вот что скажу… несчастье – это признак добродетели. Если человек несчастен, по-настоящему несчастен, это значит, что он – необыкновенная личность, на голову выше других.

На лице девушки появились озадаченность и беспокойство.

– Но, мистер Таггарт, вы же добились всего, чего хотели. Вам принадлежит лучшая железная дорога в стране, газеты называют вас выдающимся бизнесменом столетия, говорят, что акции вашей компании в мгновение ока принесли вам огромное состояние. Неужели вы не рады?

– Нет, – сказал Таггарт.

Шеррил испугалась, уловив в его коротком ответе внезапное проявление страха.

Она сама не знала, почему перешла на шепот, когда спросила:

– Неужели вы считаете, что было бы лучше, если бы этот мост рухнул?

– Я этого не говорил, – резко ответил Таггарт. Он пожал плечами и презрительно взмахнул рукой: – Ты не понимаешь.

– Извините, мистер Таггарт… Я знаю, мне еще так многому нужно научиться.

– Я говорю о жажде чего-то большего, чем этот мост. О жажде, которую не сможет утолить ничто материальное.

– Что это, мистер Таггарт? Чего вы хотите?

– Опять ты за свое! Как только ты спрашиваешь «что это», ты вновь возвращаешься в грубый материальный мир, где все может быть измерено и на все должен быть наклеен ярлык. Я говорю о вещах, которые невозможно описать материалистическими понятиями… о высочайших сферах духа, которых человеку не суждено достичь. Что значит любое достижение человека? Земля – всего лишь крохотный атом, затерявшийся в безграничных просторах вселенной. Что значит этот мост по сравнению с солнечной системой?

Взгляд Шеррил прояснился, на лице появилось радостное выражение понимания.

– Мистер Таггарт, это просто замечательно с вашей стороны – считать, что ваше достижение недостойно вас. Мне кажется, что, чего бы вы ни добились, вам всегда будет хотеться большего. Вы честолюбивы. Честолюбие – им я восхищаюсь больше всего. Не останавливаться, не опускать руки, не сдаваться, а упорно трудиться и добиваться своего… Я понимаю, мистер Таггарт… даже если мне и недоступны все высокие мысли.

– Научишься.

– О, я буду так стараться!

Она по-прежнему смотрела на него с восхищением. Он ходил по комнате, купаясь в этом взгляде, как в нежном солнечном свете. Таггарт подошел к бару, чтобы вновь наполнить свой стакан. В нише за баром висело зеркало. В нем он увидел свое отражение: длинное тело, искривленное небрежной, неряшливой позой, как будто отрицавшее само понятие грациозности, редеющие волосы и вялый, бесцветный рот. Его внезапно поразила мысль, что она не видит его истинного лица, а видит героя-строителя, с гордо расправленными плечами и развевающимися на ветру волосами. Таггарт усмехнулся, чувствуя, что неплохо подшутил над ней, ощущая смутное удовлетворение, напоминавшее радость победы: превосходство, порожденное тем, что он ее околпачил.

Потягивая коктейль, он посмотрел на дверь своей спальни и подумал об обычном завершении подобных приключений. Ему казалось, что это будет нетрудно: девушка слишком благоговела перед ним, чтобы сопротивляться. Она сидела на свету, слегка склонив голову, и он видел красно-коричневые отблески ее волос и полоску нежной, гладкой кожи у нее на плече. Таггарт отвернулся. «А зачем?» – подумал он.

Слабое желание, которое он испытывал, было не более чем чувством физического дискомфорта. Главным импульсом, подталкивавшим его к действию, была мысль не о девушке, а о мужчинах, которые не упустили бы подобной возможности. Он признавал, что Шеррил куда лучше, чем Бетти Поуп, пожалуй, она была самым лучшим человеком, с которым его сводила судьба. Это признание оставило его абсолютно равнодушным. Он испытывал к Шеррил то же, что и к Бетти Поуп: полное отсутствие чувств. Перспектива получить удовольствие не стоила труда; у него не было никакого желания получать удовольствие.

– Уже поздно, – сказал он. – Где ты живешь? Давай-ка я налью тебе еще и отвезу тебя домой.

Когда он попрощался с ней, стоя у дверей жалкого дома, расположенного в районе трущоб, Шеррил заколебалась, пытаясь подавить в себе желание задать ему вопрос, хотя ей очень этого хотелось.

– Я еще… – начала было она и замолчала.

– Что?

– Нет, нет, ничего.

Таггарт знал, что Шеррил хотела спросить, увидит ли она его еще, и ему доставило удовольствие не отвечать, хотя он знал, что обязательно увидит.

Она снова, словно в последний раз, взглянула на него и серьезно сказала тихим голосом:

– Мистер Таггарт, я очень благодарна вам за то, что вы… любой другой мужчина на вашем месте попытался бы… ему было бы нужно только это, но вы настолько выше всего этого, настолько выше…

Таггарт наклонился к ней. На его лице появилась легкая улыбка заинтересованности.

– А ты бы согласилась? – спросил он.

Она отстранилась от него, внезапно ужаснувшись собственным словам.

– О Господи… я не это хотела сказать. Я не пыталась намекнуть…

Она густо покраснела, резко повернулась и убежала вверх по длинной крутой лестнице.

Таггарт стоял на тротуаре, ощущая непривычное тяжелое, смутное удовлетворение, словно он совершил добродетельный поступок и тем самым отомстил каждому, кто приветствовал поезд, стоя вдоль линии Джона Галта.

Когда они прибыли в Филадельфию, Реардэн ушел, не сказав ни слова, словно ночи, проведенные вместе на обратном пути, ничего не значили в мире дневной реальности наводненных людьми платформ и проезжавших мимо поездов, – реальности, которую он всегда так уважал. В Нью-Йорк Дэгни поехала одна. Но поздно вечером в день приезда в ее квартире раздался звонок, и она знала, что ждала этого.

Войдя, Реардэн ничего не сказал, но посмотрел на Дэгни так, что его молчание показалось ей куда более теплым приветствием, чем любые слова. На его лице появилось что-то вроде презрительной улыбки, одновременно признававшей и насмехавшейся над его осознанием тех томительных часов нетерпеливого ожидания, которые пережили они оба. Он стоял посреди гостиной и неторопливо осматривался; это была ее квартира, единственное место в городе, которое было причиной его двухлетних мучений, о котором он не смел даже думать, но куда постоянно устремлялись его мысли, место, недоступное для него. Сейчас он вошел с небрежным видом хозяина. Он сел в кресло, вытянув ноги, а Дэгни стояла перед ним, словно ждала разрешения сесть, и это ожидание доставляло ей удовольствие.

– Должен ли я сказать, что ты блистательно проявила себя, построив эту линию? – спросил он.

Дэгни удивленно взглянула на него – он никогда не говорил ей подобных комплиментов. В его голосе сквозила неподдельная искренность, но лицо сохраняло едва уловимое насмешливое выражение; у нее возникло чувство, будто он говорит все это с какой-то непонятной целью.

– Я целый день только и делал, что отвечал на вопросы о тебе, о линии, о металле и о будущем. И еще принимал заказы на металл Реардэна. Они поступают со скоростью тысяча тонн в час. Когда это было, девять месяцев назад? Я не мог получить ни единого заказа. Сегодня мне пришлось отключить телефон, чтобы отделаться от тех, кто хотел поговорить лично со мной о том, как им необходим металл Реардэна. А что делала сегодня ты?

– Не знаю. Пыталась слушать отчеты Эдди, пыталась скрыться от людей, пыталась найти подвижной состав, чтобы вывести на линию Джона Галта побольше поездов, потому что расписание, которое я составила раньше, явно не годится, так мы не справимся даже с заказами, которые поступили лишь за эти три дня.

– Сегодня многие хотели увидеться с тобой, не так ли?

– Да, а что?

– Они отдали бы все на свете, чтобы поговорить с тобой, да?

– Да… наверное.

– Репортеры расспрашивали меня, какая ты. Молодой парень из местной газетенки все повторял, что ты необыкновенная женщина. Он сказал, что побоялся бы разговаривать с тобой, если бы ему предоставилась такая возможность. И он прав. Будущее, о котором все говорят и которого так боятся, будет таким, каким его сделаешь ты, потому что ты обладаешь силой и мужеством, которых никому из них не понять. Это твоя сила открыла перед ними дорогу к богатству, по которой все они теперь ползут, сила идти против всех и не признавать ничьей воли, кроме собственной.

Дэгни поняла, какую цель он преследовал, говоря все это. Она стояла посреди комнаты, выпрямившись и уперев руки в бока. Ее лицо было суровым и непреклонным. Она выслушивала его похвалы так, словно это были обжигающие оскорбления.

– Тебе ведь тоже все время задавали вопросы? – сказал он, наклонившись вперед и пристально глядя ей в глаза. – На тебя смотрели с восхищением, словно ты стоишь на вершине горы, и тебя отделяет от всех огромное расстояние, и люди могут только обнажить перед тобой головы, да?

Blog

Книга 1 Серия: Атлант расправил плечи 1 «Атлант расправил плечи. Книга 1»