Geum.ru

Андрей Скобелев «много неясного в странной стране »

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   16

Следует отметить, что тема безумия, в высшей степени значимая для всей европейской литературы 143 со времен античности, оказалась одной из самых невостребованных в официальной литературе СССР. Иногда мнимое сумасшествие (в самой мягкой форме) изображалось в кино, становясь эпизодическим материалом, сопутствующим комическим недоразумениям: «Весна» (1947), «Кавказская пленница» (1967), «Иван Васильевич меняет профессию (1973). Во второй половине 1960-х годов даже появляется серия веселых «детских» анекдотов «про сумасшедших». Думается, что одна из причин тому – совершенно особые отношения государственной политики к проблеме психических отклонений от «нормы» в СССР, на рассмотрении чего имеет смысл задержать внимание читателя.


Дело в том, что идеологические установки советской власти, касающиеся сумасшествия, изначально выстраивались в следующую цепь тезисов: материя первична, сознание – вторично и формируется окружающими общественными отношениями, а поскольку в СССР жить с каждым годом становится всё «лучше и веселей», то и социальные условия для всякого рода аномалий в сознании граждан отсутствуют. А раз эти условия отсутствуют, то и количество психических больных при социализме должно снижаться относительно 1913 года43, и вообще – многие психические болезни – не совсем психические, а лишь следствие неких физиологических причин (в советской психиатрии появляется даже термин «патофизиология высшей нервной деятельности»).

Отсюда – не только упадок советской психиатрии, в которой чисто биологическим факторам придавалось главенствующее значение, что, в свою очередь, определяло и методы лечения психических 144 расстройств, зачастую низводившие больных до животного состояния. Сама проблема психических отклонений неизбежно политизировалась и оценивалась как «тема какая-то склизкая».

Вместе с тем, эволюция взглядов советского общества на проблему психопатологии включает в себя два периода. Тезис Сталина об обострении классовой борьбы при социализме в сочетании с аксиомой снижения психических заболеваний в СССР приводил к тому, что действительно психически больные люди в ситуации малейших признаков политизированного конфликта с обществом оказывались «врагами народа», а не больными. А когда наступил отказ от идеи «обострения классовой борьбы», то возникла обратная тенденция, суть которой замечательно сформулировал Н.С. Хрущев – «Не любить социализм могут только сумасшедшие».

Поэтому, например, в уголовном кодексе РСФСР в 1960 г. за «общественно опасное деяние» была предусмотрена возможность принудительного психиатрического лечения. И если раньше психически больные за свои речи могли запросто оказаться в лагере, а не в клинике, то теперь сознательно-несогласные с политикой партии и правительства зачастую оказывались в специализированной психиатрической больнице, являвшейся по сути своей натуральной тюрьмой с пыточными камерами и палачами в белых халатах.

Мотивы сумасшествия в советской литературе активно появляются в начале 1960-х годов в неподцензурной авторской песне в произведениях М. Анчарова, А. Галича, В.Высоцкого, причем в творчестве последнего тема безумия и наказания за него будет реализована наиболее глубоко и последовательно.

Однако в данной повести Высоцкий в описании психбольницы в целом ближе Булгакову, нежели, например, Гоголю или себе же, автору «Песни о сумасшедшем 145 доме» (1966), – здесь почти всё героя устраивает, кроме отдельных неприятностей и неудобств, едва ли не главная из которых – угроза импотенции, которая «развивается, нет, развивается» под воздействием применяемых лекарств. Но в целом – как будто ничего страшного, – ведь есть еще и хвойные ванны, «кои призваны поднимать… достоинства», и даже лечение инсулиновым шоком проходит почти незаметно, и отношения с медперсоналом, и с «хлюпиками и чавчиками» у него неконфликтные... И если Гоголь главным образом показывает страдания носителя безумного сознания, то Высоцкий прежде всего демонстрирует безумство и страдания внешнего мира, наполненного жестокостью, абсурдом и ложью. Соответственно, «безумная» линия «Дельфинов и психов» переполнена самыми разными фактами из древней и новейшей истории человечества, политики, искусства, литературы, и этот многообразный «безумный мир» гротесково отражается в сознании остроумного и эрудированного рассказчика, преломляется через него.

Вторая («животная») линия повествования продолжает не только классическую традицию сопоставления человека с мыслящим животным (Апулей, Сервантес, Свифт, Гофман). После выхода в свет сенсационной книги Дж. Лили «Человек и дельфин» (1961, русский перевод – 1965) тема дельфинов как предполагаемых носителей высокоразвитого коллективного разума очень быстро стала расхожей, а ко времени создания «Жизни без сна» множество научно-популярных и научно-фантастических изданий эту тему уже проэксплуатировали. И подается она В.С. Высоцким в целом в ироническом (если не пародийном) ключе. Однако рядом с полупародией на «научно-фантастическую» галиматью «про дельфинов» здесь же содержатся и вполне серьезные моменты, связанные с общим замыслом произведения. 146

Безумные люди и разумные животные не просто оказываются рядом, а в «Эпилоге» повести не просто изображается идеальное (хотя и гротесково «перевернутое» сосуществование людей и дельфинов: «…существа позволяют дельфинам залезать им на спину и щекотать себя под мышками, и даже улыбаются. Как будто им приятно. А может быть, им и в самом деле хорошо! Кто знает!». В.С. Высоцкий сводит безумное человечество, мечтающее о «жизни без сна» с дельфинами, разумными же существами, которые никогда не спят. Такова в действительности реальная биологическая жизнь дельфинов, которые могут утонуть, захлебнуться водой, если заснут, и так налажена работа мозга дельфина, что даже «во сне» одно полушарие его обязательно бодрствует.

Подобное же сведение, взаимное уподобление безумия и сна присутствует в этических взглядах Л. Н. Толстого, где центральное место занимает проблема «нравственного усилия». Так, например, в работе «О безумии» (1910 г.) высказаны мысли, весьма и весьма созвучные идеологии «Дельфинов и психов». Л.Н. Толстой пишет: «…Люди всегда обладают одним главным признаком различения истинной жизни от подобной ей. Признаком этим всегда было и всегда будет высшее свойство человеческой души – самосознание, то свойство, из которого вытекает нравственное чувство и нравственное усилие. И потому и сон, и безумие, как бы ни были последовательны сновидения, и как бы всеобще не было безумие, всегда могут быть отличены людьми от действительной жизни тем, что и в снах, и в безумии отсутствует нравственное усилие. (…) И как во сне бывает, что мы видим себя совершающими величайшие гадости и знаем, что делаем гадости, но не можем остановиться и спасаемся от этого положения только вызовами самосознания и потому пробуждения, так и в нашей теперешней 147 безумной жизни, если мы чувствуем, что делаем ужасные гадости и не можем перестать, то спасение от этого только самосознание и пробуждение от безумной к разумной жизни».

Мы не знаем, был ли этот текст известен В.С. Высоцкому. Однако в «Моих похоронах, или страшном сне очень смелого человека» (1971) тоже присутствует перекличка с этой же идеей Л.Н. Толстого, хотя и вне прямой связи с темой сумасшествия, о чем говорилось выше («Кто не напрягается, // тот никогда не просыпается»). Да это и не самое главное – в любом случае В.С. Высоцкий, как немногие из нас, обитателей той «сонной державы», понял, что «жизнь без нравственного усилия – это сон». Или безумие.

О чем и рассказал нам в своей замечательной повести.


«ЗАПИСКИ СУМАСШЕДШЕГО» – повесть Н.В. Гоголя (1834). Один из мотивов ее – мыслящие и говорящие животные, основополагающий для произведения В.С. Высоцкого: «Говорят, в Англии выплыла рыба, которая сказала два слова на таком странном языке, что ученые уже три года стараются определить и еще до сих пор ничего не открыли. Я читал тоже в газетах о двух коровах, которые пришли в лавку и спросили себе фунт чаю. /…/ Я давно подозревал, что собака гораздо умнее человека; я даже был уверен, что она может говорить, но что в ней есть только какое-то упрямство».

ДАЛИЛА, САМСОН – Далила, в библейской мифологии коварная возлюбленная древнееврейского героя Самсона, наделенного невиданной физической силой. Выведав, что неодолимая сила Самсона скрыта в его волосах, Далила усыпила Самсона, велела отрезать ему волосы и предала Самсона врагам. (Суд. 13-16). 148