Geum.ru

Изменение государственных границ как фактор формирования языковой ситуации на Правобережной Украине на рубеже XVIII xix вв

Вид материалаДокументы

Содержание


5. Роль языков в культурном дискурсе
Подобный материал:
1   2   3   4
Посполитой, сохраняется и позже: даже после известного Валуевского циркуляра 1863 г.100 украинская грамматика, составленная П. Кулешом, на левом берегу Днепра распространяется совершенно свободно, в то время как на правом находится под запретом101.


4. Религия и церковь

Структура многоязычной системы коммуникации на Правобережье и динамика ее развития во многом определяется «открытым» характером украинской культуры в целом, который складывался в течение XVII-XVIII вв. в результате наложения социокультурных, политических и собственно языковых границ. Более того, как справедливо замечает Л.А. Сафронова, именно «нарушение этих границ было необходимым условием для полноценного развития культуры»102. Это относится, в частности, и к такой специфической сфере культуры, какой является религия. Особый характер религиозной жизни на Правобережье в первую очередь связан именно с пограничным положением региона на стыке двух цивилизационных и культурно-языковых ареалов — Slavia Latina и Slavia Orthodoхa. Граница между православием и католицизмом никогда не была здесь ни внешней, ни линейной, а рождалась в постоянном столкновении и взаимопроникновении двух культурных систем. Соперничество в духовной сфере между католической и православной церковью, будучи источником активной полемики, в то же время способствовало взаимному обогащению культурных традиций. Необходимость противостоять влиянию католицизма стимулировала как развитие гомилетической литературы, так и духовной православной культуры в целом. Несомненно, именно имея перед глазами пример Польши, в западной части Украины православные священники, использующие в богослужении церковнославянский язык, в своих проповедях начали обращаться к прихожанам на народном зыке, «простой мове»103.

Однако к XVIII в. непосредственная угроза католической экспансии делается все более реальной. Католицизм, являющийся официальной религией Речи Посполитой, становится основным средством «обращения» в мир «своей» культуры православной (украинской) части населения с дальнейшей ее полонизацией. Быстрее всего под влияние католицизма попадала украинская элита, руководствуемая соображениями конъюнктурного характера, тем более что для православных долгое время существовал ряд ограничений, в том числе, на место жительства. Крестьянство же в силу традиции сохраняло верность православию. Для крестьянина на Правобережье именно по линии «католик» — «православный» шло разделение на «своих» и «чужих», приобретавшее явную социальную подоплеку. Переход украинской элиты в католицизм сопровождался усвоением ею инонациональных культурных ценностей, что приводило и к фактической несовместимости языкового опыта различных социальных слоев. Существенные различия наблюдались как в наборе языков культуры и культа (в первом случае латынь и польский, во втором — церковнославянский и реже «проста мова»), так и в корпусе текстов, используемых в культурной и религиозной практике, а кроме того, в степени приверженности традиционной культуре, тесно связанной с православием104.

Своеобразной попыткой совмещения двух культурных традиций и вместе с тем причиной религиозных и политических споров, продолжавшихся весь XVII в., стало распространение на западно-украинских землях униатства105. На Правобережье массовое распространение униатства происходит с некоторым опозданием, лишь в конце XVII — начале XVIII вв. (в 1703 г. унию одобрила подольская часть Львовской епархии), тогда же была образована Киевская митрополия униатского обряда, включившая, в частности, и Львовско-Галицкую епархию вместе с Подольем и Волынью. Решение о присоединении православных епархий к унии носило очевидно политический характер. Православными иерархами Речи Посполитой руководило главным образом нежелание подчиниться Киевскому митрополиту, оказавшемуся в зависимости от Московского патриарха. Тем не менее этот шаг церковных властей был воспринят основной частью населения довольно спокойно106.

Очевидно, что распространение униатства на Правобережье, не могло не вызвать изменений в системе коммуникации. Преобразование православных приходов в униатские нередко сопровождалось полонизацией клира и изменением структуры богослужения: если литургия по-прежнему оставалась «руской» (церковнославянской), то проповеди чаще всего читались на польском языке, а это означало постепенную полонизацию также и прихожан. Помимо этого, проведенная в начале XVIII в. религиозная реформа на западе Украины привела, в частности, к ослаблению культурных связей с левобережной ее частью, с существовавшей там книжной традицией107.

В то же время именно униатская церковь сыграла огромную роль в сохранении на Правобережье как традиционной устной народной культуры, так и культуры книжной. Есть основания полагать, что в среде низшего духовенства, в отличие от его верхушки, полонизация не имела большого распространения (хотя бы в силу недостаточного уровня образованности этого слоя), а проповеди на «простой мове» как наиболее доступном для прихожан языке по-прежнему читались сельскими священниками и составляли неотъемлемую часть культурного опыта. Выше уже говорилось и о роли униатских типографий в поддержании традиции книгопечатания на церковнославянском языке, и о предпринимавшихся ими попытках издания книг на «простой мове».

Особого внимания заслуживает просветительская деятельность униатской церкви. Организация школ — как среднего так и низшего уровня — являлась одним из важнейших направлений деятельности монашеского ордена василиан, имевшего огромное влияние на западе Украины. Всего на Украине в середине XVIII в. существовало 122 василианских монастыря, 103 из них располагались на Правобережье. Как правило, при крупных монастырях (Винница, Бершадь, Почаев, Каменец-Подольский) действовали учебные классы для послушников с преподаванием «простой» мовы и церковнославянского языка, курсами чтения старых «руских» рукописей. При содействии меценатов базилиане организовывали школы для детей шляхты; известно о существовании таких школ во Владимире Волынском, Шаргороде (отрыта в 1749 г. на средства Ст. Любомирского), Умани (открыта в 1768 г. при поддержке Фр. Потоцкого), Баре108. Позже, по решению Эдукационной комиссии, к ордену перешли и бывшие иезуитские школы в Житомире, Кременце, Каменце-Подольском и других городах Правобережья, и василиане активно включились в реализацию разработанной Комиссией образовательной программы109. Хотя осуществляемая василианами концепция образования, как об этом говорилось выше, была в основе своей полоноцентричной (особенно это касается средних учебных заведений), в униатских школах происходило также знакомство учащихся с традиционным корпусом православной литературы на церковнославянском языке, что само по себе имело важное значение для формирования языкового сознания.

После присоединения Правобережья к Российской империи картина религиозной жизни претерпевает существенные изменения. Официальная политика, предусматривавшая восстановление позиций православия на вновь присоединенных территориях, была направлена на максимальное уменьшение влияния в данном регионе как католицизма, так и унии. Если в 1794 г. на территории Брацлавского уезда существовало 1442 униатских прихода против 902 православных, то в 1795 согласно официальной статистике в православие перешло 1700 церквей с 1032 священниками110. Всего же за 1796-1797 гг. на Киевщине, Волыни и Подолье уничтожено 4700 униатских приходов, в православие было возвращено 2300 храмов, тогда же были созданы Брацлавско-Подольская, Волынско-Житомирская и Киевская православные епархии. Из 103 монастырей василиан в российской части Правобережья до 1839 г. — времени окончательного слияния православных и униатских приходов — просуществовало лишь 16, имущество ликвидированных монастырей также перешло к православной церкви. Правда, на короткое время в период царствования императора Павла I часть монастырей была восстановлена, существовала униатская церковь (в сильно полонизированном виде) и при Александре I, явно благоволившем католикам111. Однако общее направление государственной политики по отношению к униатам оставалось неизменным: воссоединение их с православием трактовалось как возврат «совращенных лестью и насилием» в лоно истинной веры и являлось одним из путей включения новых территорий в имперскую систему.

Переход из униатства в православие действительно носил массовый характер, но определить, в какой мере он осуществлялся в соответствии с волеизъявлением прихожан, а в какой явился результатом насильственного присоединения, не представляется возможным112. Известно однако, что в среде мелкой шляхты и духовенства российские власти столкнулись с противодействием проводимой политике: часть среднего социального слоя из альтернативы: православие в его московском варианте или католицизм — предпочла последний113. Есть сведения и о крестьянских выступлениях против перевода в православие на ряде присоединных к России территорий114. Восстановление православия сопровождалось рядом мер чисто репрессивного характера. Униатским, как и католическим, священникам было запрещено вести проповедническую деятельность, «дабы униатские священники не находились в тех местах, где народ присоединен к благочестию»115, не разрешалось привлекать православных к слушанию проповедей в униатских храмах (при том, что в целом ряде приходов проповеди читались на «простой мове»).

Постепенно формулируется положение о том, что «вера есть самое надежнейшее средство к удержанию тамошнего народа в непоколебимом пребывании под российскою державою»116. Начинается русификация клира, и в первую очередь его высшего слоя. Была изменена и процедура распределения священников по приходам: если еще в начале XIX в. их выбирали сами прихожане, то уже при Николае I назначение духовных лиц на место службы относится к ведению центральных консисторий. Еще в 1784 г. Киевский митрополит Самуил Миславский издал приказ, требующий следить, чтобы студенты Киевской духовной академии «наблюдали правила правописания російского в письме», по его же приказу с 1786 г. языком преподавания в академии становится русский и обязательным становится чтение молитв «голосом, свойственным російскому наречію»117. Запреты и ограничения коснулись в той или иной степени всех обычаев и обрядов, которые имели местные отличия: запрещалось чтение проповедей на «малороссийском наречии», предпринимались попытки и по изъятию из литургии книг на «гибридном» церковнославянском языке, отмеченном рядом украинских фонетических и грамматических черт. Кроме того, уже в 1800 г. вводится запрет на строительство церквей в традициях национального зодчества, на написание икон в традиционном местном стиле, на украшение храмов статуями и т.п. как противодействие католическому влиянию118. Окончательное оформление курса на русификацию церковной жизни на Правобережье происходит к середине 30-х гг. Одновременно с этим происходит утверждение в качестве единственного сакрального языка стандартного церковнославянского, латынь наряду с польским продолжает использоваться в богослужении лишь в немногочисленных католических приходах.


5. Роль языков в культурном дискурсе

Конкуренция русской и польской культур на Правобережье на рубеже XVIII-XIX вв. довольно отчетливо чувствуется и в сфере литературы. Данный регион, до середины XIX в. являвшееся фактически частью польского культурного пространства, благодаря своему специфическому региональному колориту оказывается необычайно привлекательным для польских литераторов. В польских поэтических кругах распространяется своеобразная мода на все украинское, увлечение украинским фольклором в произведениях романтиков сопровождается введением большого числа лексических украинизмов, используемых в целях стилизации и поэтизации119. В этот период за счет традиционной украинской думы был расширен жанровый состав польской лирики, а в среде романтиков выделились поэты так называемой «украинской школы»120.

Столь живой интерес к украинской тематике в значительной мере связан с переходом украинских земель к Российской империи по третьему разделу Речи Посполитой. В произведениях поэтов — выходцев с «кресов», да к тому же в большинстве своем воспитанников знаменитого Кременецкого лицея, очевидно стремление к идеализации совместного исторического прошлого в духе «регионального» романтизма121. Ностальгическая поэтизация украинского быта и природы характерна для целого ряда произведений 30-40х гг. XIX в.: это и стихотворение А. Красиньского «Pożegnanie Wołynia» («Прощание с Волынью»), и его же поэма «Wołyń», и стихотворение Ф. Вихерского «Podolanka», и повесть В. Завадского «Sąd świata», где дается весьма подробное описание Подолья122, и поэма М. Гославского «Podole», содержащая, в частности, первое описание традиционного свадебного обряда и украинские свадебные песни в польском переводе123.

Весьма симптоматичным для первой половины XIX в. является также распространение в среде правобережной шляхты моды на украинские стихи. Подобным образом прославился Тимко Падура, исполнитель песен собственного сочинения, стилизованных под народные124. При всей сомнительности художественных достоинств подобных произведений, как и их собственно языковых качеств, сам факт введения украинского языка в сферу художественного творчества и личного общения элиты имел огромное значение для пересмотра характера отношений между польским и украинским языками в рамках общей языковой ситуации. Под влиянием идей «хлопоманства» представители среднего слоя начинают общаться по-украински не только со своими слугами, но и между собой, в кругу равных. Появляется тенденция к повышению коммуникативного статуса украинского языка при подразумеваемом сохранении единого культурного пространства, чему свидетельство — распространение во время польского восстания 1830-31 гг. украиноязычных воззваний к крестьянству — ситуация, немыслимая в 1795 г. К 30-м гг. относится и начало формирования идеологии польского украинофильства, среди представителей которого — И. Терлецкий, М. Чайковский, Ф. Духиньский, Я. Яворский.

Сохранить принадлежность Правобережья к кругу польской культуры помогала также активная деятельность ученых и исследователей. В первой половине XIX в., по инициативе поляков, здесь организуется целый ряд филологических и археолого-культурологических экспедиций, проводятся многочисленные этнографические исследования. Варшавское общество друзей науки, образованное в 1801 г., разрабатывает специальную программу по изучению народного быта и культуры, особое внимание уделяя «кресам», подобная программа осуществляется и по инициативе Виленского университета125. В результате в начале XIX в. появляется целый ряд топографических и статистических описаний отдельных частей западной Украины, содержащих главным образом характеристику хозяйства, сведения о населенных пунктах, жителях, их занятиях126. Выходит «Атлас Подольской губернии» под редакцией военного губернатора Каменца и подольского гражданского губернатора К.Я. Флиге127. Весьма активно ведутся и собственно этнографические исследования Правобережья128.

Внимание ученых привлекает также украинский фольклор. Появляется целый ряд журнальных публикаций на эту тему, так, в 20-е гг. во Львове в литературно-научном издании «Pielgrzym lwowski» печатаются польские и украинские песни в оригинале и немецком переводе129. Популярностью пользуются фольклорные сборники, которых публикуется множество, часть народных песен с Правобережной Украины вошли в такие известные польские издания, как «Pieśni polskie i ruskie ludu galicyjskiego» Вацлава Залеского130, «Pieśni ludu ruskiego w Galicji» Паули Жеготы131. Подобные фольклорные издания активно издаются и в России, достаточно вспомнить сборники кн. Н. Цертелева (1819), М. Максимовича (1827, 1834, 1849), И. Срезневского «Запорожская старина» (1833-1838), П. Лукашевича «Малороссийские и червонорусские думы и песни» (1836)132.

В то же время на рубеже XVIII-XIX вв. на территории Правобережья не появляется ни одного заметного художественного произведения на национальном языке, хотя активно развивается народное творчество, в том числе поэзия странствующих дьяков — сочинителей бурлескных «виршей». Широкое распространение получают рукописные “песенники”, очевидно составляемые со слуха студентами, семинаристами, дьяками, купцами, канцеляристами133. Основное место в таких сборниках отводилось любовным стихам, другой не менее важной составляющей песенников была духовная лирика, в частности, канты и псалмы, посвященные местным иконам (барской, бердичевской, каменецкой, луцкой, почаевской, тернопольской и др.). Об авторах самих произведений неизвестно почти ничего, редкое исключение — Александр Падальский (имя расшифровано из акростиха), написавший популярную «Піснь о світе» с явными юго-западными диалектными чертами. Самое значительное собрание анонимных песен представляет собой уже упоминавшийся «Богогласник», изданный в Почаеве в 1790 г. и объединивший 248 песен, разделенных на 4 тематических раздела134. Список из 75 украинских песен, включенных в рукописный польский сборник, датированный 1780 г., приводит И. Франко, указывая на очевидно литературный, а не фольклорный характер включенных в него произведений135. Что касается языка подобных сборников, то он довольно довольно неоднороден, однако и здесь очевидна тенденция к переходу от многоязычия к фиксации живой народно-разговорной речи с некоторыми чертами литературной обработки.

В целом украинский литературный процесс в данный период носит фрагментарный характер, связи между литературной практикой Правобережья и Левобережья отсутствуют, общее количество художественных произведений невелико, да и читательский спрос на них фактически отсутствует. Приходится согласится с тезисом о “неполноте” украинской литературы в этот период136. Особенно остро ощущается ограниченность ее жанрово-стилистических регистров. В то время как в России развитие национальной литературы сопровождалось созданием разных языковых стилей, в том числе особого «высокого» поэтического языка137, на Украине в литературных произведениях происходит фиксация низшего регистра языка (просторечия, диалекта). Тематика произведений ограничивается преимущественно кругом сельской жизни и крестьянского быта, а развитие получает лишь весьма ограниченный набор «низких» жанров (пародия, травестия, басня, комедия, герои-комическая поэма, сатирая).

Более того, весь ХIX в. как в русских, так и украинских литературных кругах ведется полемика относительно самой возможности существования высокой литературы на украинском языке138. За украинским языком, из которого постепенно устраняются генетически чуждые ему в большинстве своем элементы «высокого» стиля, закрепляются самые примитивные культурные функции, а литература развивается прежде всего как литература региональная и ориентируется главным образом на отражение локального колорита. Именно региональное своеобразие, своего рода южная экзотика привлекает в «Малороссии» русских романтиков: К. Рылеева, О. Сомова, Н. Маркевича, Н. Гоголя. Вместе с украинцами, пишущими исключительно по-русски (П. Голота, О. Чуровский, В. Кореневский) или использующими в поэтической практике и русский, и украинский языки (Е. Гребенка, Боровиковский, Чужбинский, позже П. Кулиш, Стороженко), они создают целое «украинское» направление в литературе того времени. Украинская тематика становится литературной модой, и в 30-40е гг. появляется целый ряд произведений, посвященных истории или быту Украины: «Дмитрий Самозванец», «Мазепа» Ф. Булгарина, «Савелий Граб» В. Даля, «Петрусь» Н. Погодина139. Будучи своебразной компенсацией «неполноты» собственной национальной литературы, «украинская школа» в русской литературе была, с одной стороны, путем реализации культурного потенциала выходцев из Левобережья, а с другой, служила средством включения Украины в сферу российской культуры.

Таким образом, в сфере словесности национальные традиции сохраняются на Правобережье лишь в форме народно-городского творчества и других видах фольклора, что же касается «высокой» литературы, то она фактически отстутствует. В условиях неразвитости собственного литературного языка и фрагментарности литературного процесса данная территория включается в культурное пространство других этносов. Заметим, что несмотря на изменение государственных границ и формальную принадлежность Правобережья к Российской империи, всю первую половину XIX в. оно остается частью польского культурного и литературного пространства. «Украинскую» школу в польской литературе формируют именно выходцы с Правобережья, в то время как представители Левобережья дают начало аналогичному направлению в русской литературе с его «малорусским колоритом». Несовпадение культурной и политической границ обусловили, в свою очередь, более позднее включение Правобережья в общероссийский культурный дискурс и общую замедленность культурного процесса.


Подведем итоги нашего анализа. Изменение государственных границ в результате разделов Польши и включение Правобережья в Российскую империю самым серьезным образом повлияло на языковую ситуацию в регионе. К середине XIX в. под влиянием ряда социокультурных факторов (уменьшение роли «старых» языков культуры: латыни и «простой мовы», появление в системе коммуникации русского языка, снижение коммуникативного статуса польского языка) и не без административного давления происходит кардинальная перестройка взаимоотношений между языками в коммуникативном пространстве. Обнаруживается очевидная тенденция к перемещению официального языка империи — русского в центр культурно-языковой системы и оттеснению других языков на периферию коммуникативного пространства во всех функциональных сферах и формах общения. Процесс смены культурных ориентиров (Польша-Россия), начавшись в 90-е гг. XIX в. с административной русификации официальной сферы в письменной системе коммуникации, постепенно захватывает область образования, религии, книгоиздания, культуры в целом, а также (правда, в меньшей степени) неофициального общения. Паритет польского и русского языков в ареале высших коммуникативных функций устанавливается ненадолго. Тенденция русификации культурной жизни Правобережья усиливается в связи с польским восстанием 1830-31 гг. Административное давление приводит к вытеснению польского языка из делопроизводства, школы, книгоиздания и закреплению за русским языком наиболее широкой сферы употребления, а значит и наивысшего коммуникативного статуса. Это сопровождается довольно жесткой регламентацией условий функционирования языков в данном коммуникативном пространстве. В результате к середине XIX в. все основные функции общения на Правобережье в ареале высших коммуникативных функций выполняет русский язык; стандартный церковнославянский становится единственным языком духовной культуры; за украинским как недостаточно лингвистически эмансипированным закрепляется сфера повседневого бытового общения; за польским, а также частично за латынью, сохраняется статус языка культуры и церкви, но лишь в ограниченном этнокультурном слое; «проста мова» фактически уходит из системы коммуникации. Таким образом, языковая ситуация на Правобережье хотя и остается в принципе полилингвальной, совершенно меняются ее характеристики. Если в конце XVIII в. мы имеем дело с многополюсной системой коммуникации, а сферы компетенции языков пересекаются и взаимно накладываются друг на друга, то к середине XIX в. формируется языковая система с четко обозначенной коммуникативной доминантой (русский язык); остальные языки, оказавшиеся на периферии языкового пространства (польский, латынь, украинский, церковнославянский), обладают строго ограниченными сферами употребления.