Geum.ru

Эффективность общественного производства и планирование 67 Взаимосвязь отраслевого и территориального планирования 77

Вид материалаДокументы

Содержание


Нет дыма без огня.
Версия первая
Диктатура единого партийно-государственного аппарата не только неразрывно сочеталась с управлением государственной собственность
Еще раз о позициях руководства ИКП
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   13

Нет дыма без огня.


Я про сапоги, а он про пироги.

Русские поговорки

«Никакая правда не может конкурировать с вымыслом, который всех устраивает».

Л.Млечин


Этот вопрос до сих пор остается предметом острых дискуссий. Имеется немало версий природы того общественного устройства, который существовал в Советском Союзе. Назову только основных четыре.

Некоторые убеждены в том, что никакого социализма вообще не существовало, а был государственный капитализм. Выдвигается и такая версия, что в СССР не было ни капитализма, ни социализма, а существовало некое промежуточное между капитализмом и социализмом противоречивое общество. Официальная трактовка, которая бытовала в политической экономии СССР, сводилась к тому, что это было общество реального, развитого социализма. Я же в своей монографии “Мир на перекрестке четырех дорог. Прогноз судьбы человечества” доказываю, что в СССР существовал государственный социализм.

Рассмотрим эти версии по порядку.

Версия первая – о государственном капитализме.

Она предполагает, что в Советском Союзе были эксплуататоры и эксплуатируемые. Эксплуататорами де были функционеры партийно-государственного аппарата, а эксплуатируемыми, само собой разумеется, являлись рабочие, колхозники, ремесленники, интеллигенция.

Вопрос, по-моему, стоит так: была ли в СССР государственная собственность действительно общенародной? Другими словами, кто был субъектом собственности – государство в лице чиновников и партийных функционеров или народ (общество)?

Если мы обратимся к истории, то увидим, что во всех формациях (кроме первобытнообщинного строя) большая часть общественного богатства была распределена между частными собственниками. В истории, до Октябрьской революции, не было случая, чтобы государство распоряжалось подавляющей частью общественного богатства. Противоположная картина наблюдалась в СССР, где не менее 90% всех основных фондов находилось в распоряжении государства.

Рассматривая данную проблему, следует исходить из того, что само государство, являясь организацией общества, инструментом политической власти и управления, не может быть субъектом собственности. Им могут быть только люди, ибо собственность в ее политэкономическом значении – это отношения между индивидуумами по присвоению средств производства и продуктов труда, складывающиеся в процессе воспроизводства условий их жизни. Поэтому вопрос о сущности т.н. государственной собственности в СССР правильнее сформулировать иначе: являлся ли субъектом общенациональной собственности народ, общество в целом, или же им был партийно-государственный аппарат в лице функционеров и чиновников, осуществлявших реальное распоряжение и управление объектом собственности?

Государственный аппарат в СССР держал в своих руках все рычаги регулирования воспроизводственных процессов, а также воздействия на деятельность предприятий, учреждений и организаций. Дирекции предприятий, учреждений и организаций были составной частью государственного аппарата, являясь его низовым звеном. Если же учитывать еще и то обстоятельство, что партийный аппарат снизу и доверху занимался главным образом решением перспективных и текущих хозяйственных вопросов, то можно с уверенностью утверждать, что экономикой СССР безраздельно распоряжался партийно-государственный аппарат, осуществлявший, кроме того, и функцию политического управления страной.

Диктатура единого партийно-государственного аппарата не только неразрывно сочеталась с управлением государственной собственностью, но и обеспечивала экономически саму возможность такой диктатуры. Другими словами, диктатура партийно-государственного аппарата распространяла свою абсолютную власть не только на политическую сферу жизни общества, но и на экономику, паразитируя на государственной собственности.

Однако при этом следует учитывать то обстоятельство, что в СССР народ в целом и каждый член общества в отдельности (даже отдельно взятые функционеры и чиновники партийно-государственного аппарата) не имели возможности выполнять одну из главных функций субъекта собственности – управления объектом собственности. Эту функцию узурпировал партийно-государственный аппарат, а в нем самом только самый верхний эшелон власти имел право принимать решения по проблемам развития экономики страны как целостному объекту.

Отвечая на поставленный вопрос, необходимо также иметь в виду главное, что субъект собственности всегда осуществляет присвоение объекта собственности. Распоряжение и управление объектом собственности еще не означает его присвоения, т.е. получения дохода от собственности, которым собственник может располагать по своему усмотрению.

Функционеры и чиновники партийно-государственного аппарата (какие бы посты в СССР они не занимали) получали установленную им заработную плату, имели определенные привилегии и льготы, однако не получали никакого постоянного дохода с государственной собственности и, разумеется, не имели юридически установленных прав на государственную собственность.

В действительности все накопленное богатство в СССР, природные ресурсы и национальный доход принадлежали народу, а не функционерам и чиновникам партийно-государственного аппарата.

И совершенно прав был Жак Аройо, который писал, что «собственником средств производства при социализме (коммунизме) является общество, ассоциированный индивид. Общественная собственность не может рассматриваться как сумма собственности индивидов. По своему характеру она неделима и едина<…>Любые попытки рассматривать собственность как сумму собственностей индивидов или как собственность коллективов, организованных в обособленные производственные хозяйственные звенья, противоречит природе общественной собственности, отбрасывает наиболее важное и существенное в ней – ее органическую целостность» (Аройо Ж. Экономические противоречия при социализме. Политиздат. М:. 1984. с.121-122).

Если до 1990 годов этот в общем-то бесспорный факт можно было еще по разному интерпретировать, то в процессе реставрации капитализма в СССР стало совершенно очевидно, что функционеры и чиновники партийно-государственного аппарата не были никакими собственниками. Они, как и все простые граждане, должны были включаться в процесс приватизации на общих основаниях; правда, благодаря своей прежней позиции и связям, многие представители некогда всемогущего партийно-государственного аппарата в ходе жесточайшей конкуренции (порой кровавой) с криминальным миром преуспели в накоплении первоначального капитала значительно больше, чем их простые соотечественники, став капиталистами.

История знает бесчисленное множество примеров, когда собственник де-факто не распоряжался своей собственностью, а за него это делал управляющий. Да и современный капитализм, в котором преобладает акционерная форма капитала, предпочитают образно называть капитализмом менеджеров, ибо именно они управляют процессом воспроизводства (кстати, некоторые из них, постепенно увеличивая свою долю в пакете акций, становятся капиталистами в настоящем смысле этого слова). Однако в истории еще не было такой ситуации, какая сложилась в СССР, когда подавляющая часть богатств была национализирована, имела форму государственной собственности и управлялась не народом – действительным субъектом собственности, а партийно-государственным аппаратом. И не по прямому поручению народа, а в силу того, что этот аппарат присвоил себе право управлять общенародной собственностью, опираясь на свою диктатуру. Но, будучи реальным распорядителем общенародной собственности, функционеры и чиновники аппарата не стали классом, которому эта собственность принадлежала. При государственном социализме они не могли стать, и не были субъектом собственности.

Словом, народ в СССР был подвластен диктатуре партийно-государственного аппарата, будучи в то же время субъектом собственности, именовавшейся государственной, а на самом деле - общенародной. Парадокс? Да, парадокс и очень глубокое противоречие. Но оно фактически имело место и сложилось исторически. С одной стороны, трудящиеся массы, победившие в революции и в Гражданской войне, создавшие самую демократичную форму власти – Советы, не смогли сохранить свою власть, которая была узурпирована «слугами народа» – функционерами и чиновниками партийно-государственного аппарата. А с другой стороны, партийно-государственный аппарат долгое время не мог пойти на прямую контрреволюцию, т.е. на приватизацию общенародной собственности, так как кто-то из чиновников все еще верил в идеологию коммунизма, обслуживая нужды воспроизводства общенародного богатства и, конечно же, что самое главное - боялся своего народа, точнее, страшился социального взрыва в случае, если бы он откровенно объявил себя собственником общенационального богатства и стал бы его присваивать, эксплуатируя остальных граждан страны. Лишь с приходом в 1980-х годах к высшей партийной власти нового поколения партийных и государственных бюрократов во главе с М.Горбачевым, произошла реставрация капитализма – приватизация общенародной собственности, значительная часть которой досталась представителям переродившегося партийно-государственного аппарата и воротилам уголовного мира. Но до тех пор, пока существовала общенародная собственность, в СССР был социализм, правда, изуродованный диктатурой партийно-государственного аппарата.

При этом следует отметить одно интересное явление, сопровождавшее такую противоречивую ситуацию присвоения, распоряжения и управления общенародной собственностью. Поскольку партийно-государственный аппарат не был субъектом общенародной собственности, а сам народ не управлял своей собственностью, то никто не чувствовал себя полноправным хозяином, и все относились к ней в общем-то безразлично, как к «ничейной» собственности. Но поскольку общенародная собственность все-таки реально существовала, то многие в этом обществе, как рядовые граждане, так и чиновники партийно-государственного аппарата, стремясь приумножить свои доходы за счет этой «ничейной» собственности, становились «несунами». Естественно, что функционеры партийно-государственного аппарата при этом отхватывали более лакомые и жирные куски, пользуясь своим привилегированным положением в обществе.

Итак, действительным субъектом общенародной собственности в СССР было общество в целом. Неправомерно ставить знак равенства, с одной стороны, между государством и обществом, а с другой стороны, между государством и аппаратом, который им управлял.

В СССР все члены общества были равны по отношению к объекту собственности, являясь его сособственниками. Это означает, что ни один из ее членов не являлся собственником какой-либо ее части, т.е. общенародная собственность была неделимой, и она должна была служить всему народу. Ни у кого не было своего «пая», своей доли в общенародной собственности.

Общенародная собственность имела юридически установленный Конституцией СССР статус государственной, который, однако, не соответствовал ее сущности, но был в то же время в полном согласии с ее формой. Таким образом, налицо была коллизия между содержанием общенародной собственности и ее юридическим статусом. И не только. Существовало острейшее противоречие между субъектом общенародной собственности (обществом) и государством – орудием диктатуры партийно-государственного аппарата. Несмотря на официальные утверждения об участии трудящихся в управлении объектами государственной собственности, в действительности этого не было ни на одном из уровней общественной структуры. Общенародной собственностью, повторяю, безраздельно распоряжался партийно-государственный аппарат. Именно это обстоятельство и обуславливало политическое отчуждение масс – субъекта общенародной собственности – от объекта собственности. Государство – политическая организация общества, – облаченное в псевдодемократический наряд, по существу было антидемократическим, диктаторским. C другой стороны, государство как инструмент управления экономикой обслуживало систему социалистических экономических отношений, составляющих сущность общенародной собственности. В этом отражалась еще одна грань фундаментального противоречия между политической формой организации общества и его экономическим базисом. Эта раздвоенность функций государственного механизма отрицательно сказывалась на эффективности управленческих решений, особенно в области планирования.

Вернемся к вопросу о терминологии. Как писал Л.Троцкий, «…марксисты, начиная с самого Маркса, употребляли по отношению к рабочему государству термины государственная, национальная, или социалистическая собственность, как простые синонимы. В больших исторических масштабах такое словоупотребление не заключало в себе особых неудобств. Но оно становится источником грубых ошибок и прямого обмана, когда дело идет о первых, еще необеспеченных этапах в развитии нового общества, к тому же изолированного и экономически отстающего от капиталистических стран». И далее Л.Троцкий замечает в полном согласии с азами марксизма: «Чтоб стать общественной, частная собственность неминуемо должна пройти через государственную стадию, как гусеница, чтоб стать бабочкой, должна пройти через стадию куколки. Но куколка не бабочка. Мириады куколок гибнут, не успев стать бабочками. Государственная собственность лишь в той мере становится «всенародной», в какой исчезают социальные привилегии и различия, следовательно, и надобность в государстве. Иначе сказать: государственная собственность превращается в социалистическую по мере того, как перестает быть государственной. И наоборот, чем выше советское государство поднимается над народом, чем свирепее противопоставляет себя, как хранителя собственности, народу, как расточителю, тем ярче само оно свидетельствует против социалистического характера государственной собственности» ( Троцкий Л. Преданная революция. Что такое СССР и куда он идет?1936. http:/ ссылка скрыта. msk.ru)

Итак, Л.Троцкий отождествляет в теории вслед за К.Марксом термины «государственная» и «общенародная социалистическая собственность», полагая, что государственная собственность является неизбежной стадией превращения частной собственности в общественную. По мере того, как в обществе исчезают различия в уровне жизни населения, т.е. по мере развития производительных сил, исчезает и надобность в государстве, следовательно, государственная собственность напрямую становится общенародной. Однако в СССР в силу исторических причин процесс пошел в ином направлении. По мере развития производительных сил, сокращения отставания в уровне экономического развития от капиталистических стран Запада, роль государства как в политике, так и в экономике не ослабевала, а усиливалась. Вместо развития народовластия зрела и укреплялась диктатура партийно-государственного аппарата, постепенно подготавливая тем самым контрреволюцию 1991 года. Означало ли это, что государственная собственность становилась антиподом общенародной собственности, что появился новый класс собственников – вместо капиталистов возник класс чиновников, все больше и больше отрывавшихся, как писал Л.Троцкий, от трудящихся масс? Нет, не означало. Государственная собственность до контрреволюции 1991 года оставалась по своему существу общенародной, ибо функционеры и чиновники партийно-государственного аппарата не были субъектами государственной собственности, хотя ею безраздельно распоряжались и располагали целым букетом привилегий. Таков парадокс истории, которая «придумала» нечто отличное от теоретических схем. Возникло противоречие между формой (государственной) и содержанием (общенародным)) собственности, которое теоретически могло разрешиться двояко: а) в случае победы советской демократии государство постепенно отмирало бы и собственность становилась бы все более общественной по своему существу или б) в случае полного идеологического и социального перерождения чиновников партийно-государственного аппарата общенародная собственность исчезла бы в пожаре денационализации, приватизации, что и произошло на самом деле. Л.Троцкий верно заметил, что «…право завещания неотделимо от права собственности. Недостаточно быть директором треста, нужно быть пайщиком. Победа бюрократии в этой решающей области означала бы превращение ее в новый имущий класс. Наоборот, победа пролетариата над бюрократией обеспечивала бы возрождение социалистической революции» (цит. изд).

Вместе с тем Л.Троцкий, повторяю, делает основной упор на привилегиях бюрократов и чиновников, считая, что система распределения благ меняет существо собственности. По этому поводу следует заметить следующее. Во-первых, Л.Троцкий ошибался, считая, что совладельцы государственной собственности должны были получать дивиденды. Во-вторых, он сгущал краски в отношении процесса дифференциации доходов в СССР. Комментируя этот аспект проблемы, он писал: «В зависимости от того, в какую сторону эволюционируют различия в условиях личного существования, разрешится в конце концов и вопрос об окончательной судьбе огосударствленных средств производства. Если пароход объявлен коллективной собственностью, но пассажиры по-прежнему растасованы между первым, вторым и третьим классами, то ясно, что различие в условиях существования будет иметь для пассажиров третьего класса неизмеримо большее значение, чем юридическая смена собственности. Наоборот, пассажиры первого класса будут, между кофе и сигарой, проповедовать ту мысль, что коллективная собственность – все, а удобная каюта – ничто. Вырастающие отсюда антагонизмы могут взорвать неустойчивый коллектив» (цит. изд.). Любимая тема Л.Троцкого – угроза мелкобуржуазного перерождения не только чиновников партийного и государственного аппарата, который расположился в первом классе парохода, но и самих трудящихся масс. Он писал о «взрывчатой силе» мелкобуржуазных аппетитов, «которые проникают собою все хозяйство страны и выражаются, суммарно говоря, в стремлении всех и каждого как можно меньше дать обществу и как можно больше получить от него» (цит. изд.).

Однако дело не только и не столько в эгоизме и социальных различиях внутри общества, сколько в сути политической системы, которая господствовала в обществе. Если политическая система, как это сложилось в СССР, представляет собой диктатуру аппарата управления, то наблюдается самое серьезное и самое острое противоречие между формой и содержанием общенародной собственности, которое чревато реставрацией капитализма, что и было доказано историей в 1991 году. Чиновники аппарата, заболев мелкобуржуазной болезнью, могут переродиться, но само их перерождение еще не делает их автоматически субъектами государственной собственности. Должен появиться класс частных собственников – капиталистов, которые станут ими только в процессе контрреволюционного переворота, превращения диктатуры аппарата, обслуживающего социалистическую собственность, в диктатуру, обеспечивающую реставрацию капиталистических экономических отношений, т.е. приватизацию общенародной собственности. И вот только тогда часть функционеров и чиновников партийно-государственного аппарата сможет реализовать свою вожделенную мечту – стать капиталистами.

Версия вторая – о том, что в СССР не было ни капитализма, ни социализма, а существовало некое противоречивое общество - промежуточное между капитализмом и социализмом.

Автором этой версии является Л.Троцкий. В 1936 году он писал, что «СССР представляет промежуточное между капитализмом и социализмом противоречивое общество, в котором: а) производительные силы еще далеко недостаточны, чтоб придать государственной собственности социалистический характер; б) порождаемая нуждою тяга к первоначальному накоплению прорывается через бесчисленные поры планового хозяйства; в) нормы распределения, сохраняющие буржуазный характер, лежат в основе новой дифференциации общества; г) экономический рост, медленно улучшая положение трудящихся, содействует быстрому формированию привилегированного слоя; д) эксплоатируя социальные антагонизмы, бюрократия превратилась в бесконтрольную и чуждую социализму касту; е) преданный правящей партией социальный переворот живет еще в отношениях собственности и в сознании трудящихся; ж) дальнейшее развитие накопившихся противоречий может как привести к социализму, так и отбросить назад, к капитализму; з) на пути к капитализму контр-революция должна была бы сломить сопротивление рабочих; и) на пути к социализму рабочие должны были бы низвергнуть бюрократию. В последнем счете вопрос решится борьбой живых социальных сил как на национальной, так и на мировой арене» (цит. изд.).

Заняв такую позицию в отношении определения сущности общественного устройства в СССР, Л.Троцкий пояснял, что он избегал доктринерства, требующего категорической формулы и логической законченности определений. Он рассматривал происходящее в СССР как динамический процесс, который сам по себе внутренне противоречив и содержит элементы, которые могут нарушить ту или иную схему, а затем и вообще ее опрокинуть. Поясняя свою методологию, он писал: «В своем анализе мы больше всего остерегаемся производить насилия над динамической общественной формацией, которая не имела прецедента и не знает аналогии. Научная, как и политическая задача не в том, чтоб дать законченное определение незаконченному процессу, а в том, чтоб следить за всеми его этапами, выделять его прогрессивные и реакционные тенденции, вскрывать их взаимодействие, предвидеть возможные варианты развития и находить в этом предвидении опору для действия» (цит. изд.).

Не следует забывать, что Л.Троцкий писал цитируемую мною книгу в 1936 году, т.е. на втором этапе существования СССР, когда сталинщина была в своем зените. Это обстоятельство, безусловно, ни могло не наложить свой отпечаток на критические оценки Л.Троцкого, который и за границей вел бескомпромиссную борьбу с И.Сталиным и его режимом, закончившуюся убийством Л.Троцкого. Однако, несмотря на полемический характер произведения, надо отдать должное научной добросовестности Л.Троцкого.

В чем он оказался прав?

Во-первых, в том, что разрешение внутренних противоречий, имевших место в СССР не только на втором, но и на третьем этапе его существования, могло произойти как путем дальнейшего развития социалистических начал, так и путем контрреволюции, которая неизбежно привела бы к реставрации капитализма. Другими словами, существовало два возможных варианта разрешения противоречий, два пути развития, что и было подтверждено в 1991 году.

Во-вторых, в определении им основных противоречий советского общества, к которым следует отнести: 1) противоречие между «самодержавием», «деспотизмом» новой «командующей касты», т.е. диктатурой государственно-партийной бюрократии и развитием производительных сил; 2) между уровнем развития производительных сил и государственной собственностью; 3) между содержанием социалистических экономических отношений в сфере производства материальных благ и услуг в целях достижения наивысшей эффективности общественного воспроизводства и формой, а также методами управления экономическими процессами; 4) между буржуазной формой и социалистической природой процесса распределения национального дохода.

Но, думается, определение общественного устройства в СССР, предложенное Л.Троцким, далеко не безупречно.

Во-первых, он утверждал, что «производительные силы еще далеко недостаточны, чтоб придать государственной собственности социалистический характер». Как понимать этот аргумент? Несколько раньше Л.Троцкий писал: «Огосударствление земли, средств промышленного производства, транспорта и обмена, при монополии внешней торговли составляет основу советского общественного строя. Этими отношениями, заложенными пролетарской революцией, определяется для нас, в основном, природа СССР, как пролетарского государства» (цит. изд.).

Как мы видим из сопоставления этих двух утверждений, они взаимоисключающи. С одной стороны, Л.Троцкий пытается доказать, что производительные силы, национализированные в ходе Октябрьской революции, не могли придать ей социалистический характер. С другой стороны, он утверждает обратное, что национализированные средства производства определяли пролетарскую, т.е. социалистическую природу советского государства. Где же на самом деле находится истина?

Национализация средств производства в ходе революционных акций привела к тому, что сменился субъект собственности. Основными средствами производства, кроме принадлежащих крестьянским хозяйствам, ремесленникам и мелкой буржуазии, стали владеть не крупная буржуазия и класс помещиков, а народ посредством государства. Это государство в начале своего существования было советским, т.е. власть в нем принадлежала Советам, которые выражали волю рабочего класса и крестьянства. В дальнейшем произошло перерождение власти, суть которой состояла в постепенной замене Советской власти властью партийно-государственного аппарата, его диктатурой. Но чиновники партийно-государственного аппарата, обретя всю полноту власти, не стали субъектами государственной собственности. Национализированные средства производства, обретя форму государственной собственности, были общенародными, т.е. социалистическими по своей сущности. И сам Л.Троцкий склонялся к такому же пониманию природы государственной собственности. Опровергая версию о том, что в СССР сложился государственный капитализм, он писал: «Первое в истории сосредоточение средств производства в руках государства осуществлено пролетариатом по методу социальной революции, а не капиталистами, по методу государственного трестирования. Уже этот <…> анализ показывает, насколько абсурдны попытки отождествить капиталистический этатизм с советской системой. Первый – реакционен, вторая – прогрессивна» (цит. изд.).

Во-вторых, Л. Троцкий считал, что «порождаемая нуждою тяга к первоначальному накоплению прорывается через бесчисленные поры планового хозяйства» (цит. изд.). Речь, видимо, идет о том, что несмотря на плановые методы регулирования экономики, стремление к приумножению своих доходов, приобретению богатства и частной собственности не покидало многих граждан нового общества, что, естественно, не могло не подрывать основы социалистического способа производства. Для очень многих, если не для большинства граждан нового общества, личный материальный интерес превалировал над коллективным или общественным интересом. Это утверждение в принципе правильно, что в полной мере подтвердилось в годы горбачевской перестройки и реставрации капитализма в России в 90-х годах прошлого века. Однако этой объективной тенденции государство все время противопоставляло немало всяческих заслонов, в частности, в форме увеличивающихся общественных фондов потребления, да и процессы, протекавшие в сфере идеологии и морали, противодействовали эгоистическим стремлениям. Но в рамках плановой и особенно теневой экономики в СССР действовали законы и правила буржуазного права. Следовательно, мы можем говорить об одновременном существовании в СССР двух секторов (кстати, взаимопереплетающихся и взаимозависимых), двух противоположных тенденций (социалистической и капиталистической). Однако, учитывая масштабы и структуру инвестиций в основные фонды (как производственные, так и непроизводственные), до 1991 года в экономике, бесспорно, преобладал социалистический сектор.

В-третьих, аргумент в) гласит: «нормы распределения, сохраняющие буржуазный характер, лежат в основе новой дифференциации общества». С ним смыкается и аргумент г): «экономический рост, медленно улучшая положение трудящихся, содействует быстрому формированию привилегированного слоя».

Дифференциация доходов и накопленного богатства в СССР действительно существовала. Правда, амплитуда колебания, размах различий в уровне доходов с 1930 годов существенно не изменялся, если даже не сокращался. Правящая бюрократия имела ряд привилегий, однако их величина и масштабы не шли ни в какое сравнение с тем, что имело и имеет место сегодня в любом, даже слаборазвитом капиталистическом государстве. Привожу откровенное и правдивое признание одного из ответственных работников ЦК КПСС: «Дачи у меня нет и поныне, фамильных драгоценностей тоже, машину я не вожу. Имею одну зимнюю куртку, одну демисезонную, и два поношенных костюма. Туфель – две пары, ботинок зимних – одна пара. Вот и все мои накопления за двенадцать лет работы с утра до ночи, без праздников и выходных. Не отличались роскошью и дорогой мебелью и квартиры моих бывших сослуживцев по партийному аппарату. Что можно было купить за ту зарплату, которую мы получали? Инструктор ЦК получал 375 рублей, заведующий сектором – 440, зам. зав. отделом – 500. Вместе с компенсацией моя зарплата в августе 1991 года составляла 840 рублей». (Зенькович Н. ЦК закрыт, все ушли… М.: Ольма-Пресс, 1999, с.202).

Этот фактор дифференциации совершенно неизбежен при социализме при наличии товарно-денежного хозяйства, и он нисколько не противоречит базовым принципам социалистического общественного устройства. Кстати, и при полном коммунизме никогда не будет достигнуто равенства в потреблении благ, ибо люди с их различающимися потребностями никогда не были и не будут одинаковыми.

Далее, в-четвертых, следует абсолютно верный тезис, который, однако, относится к сфере политического устройства общества: «эксплуатируя социальные антагонизмы, бюрократия превратилась в бесконтрольную и чуждую социализму касту» (цит. изд.). По этому поводу следует заметить, что, как это ни парадоксально, эта «правящая каста», т.е. партийно-государственный аппарат, в силу своего объективного положения в системе экономических отношений был вынужден служить социалистическому государству (здесь мы пока не затрагиваем вопроса о том, как он эту функцию выполнял).

В-пятых, все последующие аргументы – «е) преданный правящей партией социальный переворот живет еще в отношениях собственности и в сознании трудящихся; ж) дальнейшее развитие накопившихся противоречий может как привести к социализму, так и отбросить назад, к капитализму; з) на пути к капитализму контрреволюция должна была бы сломить сопротивление рабочих; и) на пути к социализму рабочие должны были бы низвергнуть бюрократию» – носят чисто политический характер и, кроме подпункта е), не связаны с характеристикой экономического базиса. Однако в подпункте е) Л.Троцкий вновь вынужден согласиться с тем, что в СССР итоги Октябрьской революции живут «еще в отношениях собственности».

Таким образом, вся аргументация Л.Троцкого не опровергает вывода о том, что в СССР уже в середине 1930 годов существовал социализм со всеми своими экономическими, социальными и политическими противоречиями, что функционировало качественно новое общество, которое не имело «прецедента и не знает аналогии» в истории человечества. Существовавшее в СССР общественное устройство не являлось переходным мостиком от капитализма к социализму, а было настоящим социализмом. Однако этот тип социализма, как переходного этапа от капитализма к коммунизму, согласно определению К.Маркса, далеко не соответствовал идеальной теоретической модели.

Версия третья – о развитом социализме.

В третьем томе энциклопедии “Политическая экономия” (М:. 1979. с.592,593) написано: “Историч.опыт, накопленный Сов. Союзом и др.странами социалистич. содружества, показал, что социализм ( в дальнейшем – С.) в процессе своего становления и развития проходит след. этапы: переходный период от капитализма к С., завершающийся созданием основ нового строя; этап укрепления и развития основ С., строительства развитого социалистич. общества; этап развитого (зрелого) социалистич. общества”. Авторы статьи о социализме пришли к выводу, что создание основ социалистического общества было завершено к середине 1930- годов, а самого развитого социалистического общества – к 1960 годам.

Что же из себя, по мнению официальных политэкономов, представляло собой развитое социалистическое общество = реальный социализм? Энциклопедия дает следующий развернутый ответ: “На этапе развитого С. усиливается социальная однородность общества, обеспечивается полное равенство наций и народностей, укрепляется союз рабочего классса, крестьянства и интеллигенции При ведущей роли рабочего класса, его маркситско-ленинской партии гос-во диктатуры пролетариата перерастает в общенар. гос-во. Это обеспечивает все более широкое и активное участие трудящихся масс в управлении жизнью страны”.

Трактовка официальной политэкономией первого этапа становления социализма в принципе совпадает с пониманием существа общественного устройства в СССР Л.Троцким. Небольшое отличие состоит только в том, что в энциклопедии завершение первого этапа относится к середине 1930-х годов, а Л.Троцкий в 1936 году не был согласен с такой трактовкой событий. Однако это различие совершенно несущественно. Л.Троцкий в свое время дал вполне научную и реалистическую характеристику того общества, которое существовало в 1936 году. И не было бы причин выделять трактовку социализма как промежуточного этапа между социализмом капитализмом в качестве самостоятельной версии, если бы она не распространялась современными левыми политэкономами на весь период существования СССР, т.е. до контрреволюции 1991 года. Ставить знак равенства между СССР 1936 года и СССР середины 1980-х годов, по-моему, не научно, ибо за полстолетия произошли существенные изменения не только в уровне развития производительных сил (несмотря на потери в Великой Отечественной войне), но и в механизме функционирования экономических отношений. К тому же невозможно оспаривать сам факт ликвидации в СССР частной собственности на львиную долю средств производства. А именно общенародная и кооперативная собственность на средства производства в СССР и означали существование социалистических производственных отношений. Тот, кто отрицает именно такую трактовку сущности собственности, должен противопоставить марксизму свою теоретическую концепцию экономических отношений. В случае распространения понимания сущности общественного устройства, предложенного Л.Троцким в 1936 году, на все семь десятилетий советской истории, возникает ряд вопросов, например, таких как: имела ли место в 1917 году социалистическая революция, осуществившая экспроприацию частной собственности во многих важнейших секторах экономики; каковы причины гражданской войны и интервенции иностранных государств, пытавшихся задушить Советскую власть?

Здесь уместно остановиться на иделизированной, пропагандистской трактовке понятия “социалистическая собственность”, которую преподносили читателям советские академики. Она отличалась тем, что совершенно не обнажался факт реального отчуждения сохозяев общенародной собственности от распоряжения и управления этой собственностью, а также вопреки всем фактам приукрашивались эти производственные отношения. Так в своей статье “Политическая экономия социализма: истоки и проблемы” (“Коммунист”. № 13. 1978) ,академик Г.Козлов писал: “Эти отношения характеризуются кровной заинтересованностью работников в совместном труде, сознательной трудовой дисциплиной, массовым социалистическим соревнованием, заботой о наиболее эффективном и экономном использовании общественного богатства. Иначе говоря, общественная собственность непосредственно выражается в таких конкретных формах сотрудничества людей, которые обеспечивают наиболее хозяйское (не только в психологическом смысле, а и в смысле реальной экономической политики) отношение к средствам, предметам и результатам их совместного труда”. С проблемой сущности и формы общенародной собственности в СССР смыкается и проблема противоречий. В упомянутой статье Г.Козлов таким образом характеризует существовавшие в обществе противоречия, отрицать наличие которых было невозможно хотя бы из верности диалектике: “Планомерный характер развития социалистического народного хозяйства по-новому ставит проблему противоречий и их анализа в политической экономии (более подробно о противоречиях см. параграф 15). Большое методологическое значение здесь имеет правильное различение двух типов противоречий – антагонистических и неантогонистических – для понимания процесса перерастания социалистической экономики в коммунистическую (и эти строки писались за десятилетие до развала СССР! – мое).

В социалистической экономике еще имеются рудиментарные остатки прошлого, например, воровство, хищения и т.п., которые носят антагонистический характер. Эти явления глубоко чужды социализму, враждебны ему. В процессе развития социализма эти явления подавляются, в том числе и административными средствами. Но имеются противоречия неантагонистические. Они порождаются самим прогрессом производительных сил и производственных отношений, их диалектическим взаимодействием. Этого рода противоречия разрешаются не путем отсечения одной какой-то стороны, а путем планомерного поддержания их взаимного соответствия и всестороннего развития обеих взаимодействующих сторон. Социалистические экономические отношения перерастают в коммунистические путем постепенного разрешения и преодоления внутренне присущих им противоречий на основе строительства материально-технической базы коммунизма”. Какая гармония! Какое мерзкое искажение действительности! И трудно понять – то ли в силу невежества, то ли в силу лицедейства. Страна в это время, когда академиком писались эти строки, раздиралась острейшими противоречиями между экономическим базисом и надстройкой, между основной экономической закономерностью и структурой производительных сил. И академик о них ни единого слова не пишет!

За 9 лет до краха СССР в Праге состоялась научная конференция по теоретико-методологическим проблемам развитого социализма. Исходная позиция бала обозначена следующим тезисом Генерального секретаря КПЧ Г. Гусака: “Главным положительным фактором современного мирового развития является укрепление позиций социализма и рост его притягательной силы”. Это заявление .Г.Гусака было сделано далеко не случайно, ибо в это время разгорелась острая дискуссия между еврокоммунистами и КПСС, а также его идеологическиими союзниками, к числу которых принадлежала и компартия Чехословакии. Особенно критической являлась позиция Итальянской компартии, которая утверждала, что имеет место “кризис советского строя”. Кроме того, в 1980 году в Польше на судоверфи имени Ленина в Гданьске возникает независимый самоуправляемый профсоюз «Солидарность» во главе с Л. Валенсой, который был поддержан Итальянской компартией. Открывшаяся в Праге конференция была призвана дать отпор критике концепции реального социализма как со стороны еврокоммунистов, так и «Солидарности».

Справедливости ради необходимо отметить, что наряду с ортодоксальной позиций, изложенной на конференции в содокладе академика Р.Косолапова, звучали и более реалистические ноты в выступлениях чехословацких идеологов, переживших в свое время события Пражской весны.

Как известно, став 5 января 1968 года первым секретарём ЦК КП Чехословакии, А.Дубчек при поддержке сменившего А.Новотного героя Второй мировой войны президента Л.Свободы инициировал ряд преобразований, направленных на существенную либерализацию и демократизацию существующего режима. В апреле 1968 года соратники А.Дубчека (К. Рихта, О. Шик, П. Ауэсперг) предложили свою «Программу действий», утверждённую руководителями КПЧ, — программу реформирования для обеспечения «идейного плюрализма». Политика первого секретаря А.Дубчека завоевала поддержку широких слоёв населения страны. 70 ведущих деятелей науки и культуры подписались под статьёй «Две тысячи слов», направленной на одобрение курса реформ. Одновременно началось преследование ортодоксальных кругов партии во главе с А.Новотным. Они были под предлогом попытки государственного переворота смещены с руководящих постов. Проходили митинги и демонстрации. Западные журналисты, приезжавшие в 1968 году в страну, восхищались непривычной ни для восточного, ни даже для западного блоков, атмосферой «свободы и солидарности», царившей в стране, называя Чехословакию «самой свободной страной Европы».

Такая ситуация вызывала опасения со стороны Советского Союза. Ю. Андропов, свидетель событий 1956 года в Венгрии, говорил об опасности потери контроля над Чехословакией: «Они собираются сделать из страны что-то вроде Югославии, а затем — Австрии». Руководители пяти стран Организации Варшавского договора 15 июля 1968 года адресовали КПЧ письмо о необходимости решительного наступления на «правое крыло» в партии и «антисоциалистические силы» в стране. Тем не менее, письмо не только не остановило реформаторов из чехословацкого правительства в их стремлении к реформам, но даже вызвало резкую реакцию общественности. В ответе «письму пятерых» чехословацкая Компартия высказала своё несогласие с «дискредитированными бюрократическо-полицейскими методами», но подтвердила лояльность к Москве.

Уже 29 июля 1968 года на встрече с Л..Брежневым и другими руководителями СССР в приграничном городке Чьерна-над-Тисоу А.Дубчек потребовал вывода советских войск, оставшихся в Чехословакии после совместных манёвров, справедливо опасаясь использования советских сил для подавления Пражской весны. Советские представители настояли на «стабилизации» настроений в ЧССР. Заключительное Братиславское соглашение закрепило выведение всех войск других участников ОВД с территории страны. СССР обязывался прекратить препятствовать проведению ограниченных реформ и остановить нападки в прессе, Чехословакия, со своей стороны, согласилась ограничить антисоветские настроения и впредь проводить согласованную с Кремлём политику. Несмотря на заключение соглашения, руководство стран Варшавского договора продолжало разрабатывать план военного вмешательства. 18 августа 1968 года совещание пяти членов ОВД осудило чехословацкое руководство, деятельность которого якобы «угрожала завоеваниям социализма». Под предлогом предотвращения контрреволюционного переворота, силы 5 стран — членов Варшавского договора (СССР, Польши, ГДР, Венгрии и Болгарии), заручившись поддержкой целого ряда видных общественных деятелей Чехословакии, подписавшихся под просьбой о введении войск для защиты социализма, 20 августа 1968 года пересекли границу страны с целью сместить реформаторов в её руководстве. В считанные часы мощный 124-тысячный контингент «дружественных государств» занял все ключевые пункты Чехии и Словакии.

Президиум КПЧ осудил действия союзных государств, считая их попирающими нормы международного права, а сам А.Дубчек в своём радиовоззвании к жителям страны призвал граждан сохранять спокойствие и не допустить кровопролития и фактического повторения венгерских событий 1956 года. Вскоре А.Дубчек фактически был задержан и вместе с остальными руководителями Чехословакии доставлен в Москву для переговоров.

Придерживаясь провозглашённого А.Дубчеком принципа мирного противодействия вмешательству в дела независимого государства, Высочанский (XIV) съезд КПЧ обратился ко всем коммунистическим и рабочим партиям мира с просьбой осудить советское вторжение (против действий ОВД, в частности, выступили Компартии Югославии, Румынии, КНР, Албании, Кубы и большинства стран Западной Европы). Для нормализации отношений 23 августа 1968 генерал Л.Свобода вылетел в Москву, где подписал «Программу выхода из кризисной ситуации», состоящую из 15 пунктов, устраивавших Москву. Под давлением Советского Союза реформы были свёрнуты. После возращения в Прагу до апреля 1969 А.Дубчек формально пребывал на посту первого секретаря ЦК КПЧ и возглавлял Федеральное собрание Чехословакии, так как смещение реформаторского крыла КПЧ проводилось постепенно. И только на апрельском пленуме ЦК КПЧ (1969) А.Дубчек был отстранен от власти и заменён другим словаком — Г.Гусаком, полностью лояльным к СССР (в освещении событий Пражской весны мной использованы материалы Википедии).

Однако вернемся к Пражской конференции 1982 года. В основном докладе, сделанном заведующим отделом Института марксизма-ленинизма ЦК КПЧ И.Шедивой, была озвучена мысль о бесперспективности продолжения прежней политики в области общественного развития, которую проводили компартии социалистических стран и недвусмысленно было заявлено о необходимости смены курса как в политике, так и в экономике. Наконец-то было признано (правда, в очень осторожных выражениях), что на деле не реализуется главная закономерность социализма – всемерное и полное удовлетворение потребностей людей. При этом докладчик ссылался на следующее высказывание Г.Гусака: «Мы не планируем для плана и не организовываем производство ради производства, однако все, что мы делаем, все наши усилия, связанные с развитием социализма, с расцветом нашей Родины, направлены на пользу трудящихся. Благо человека есть и останется впредь высочайшим смыслом наших устремлений». Эти слова были не просто повторением избитого пропагандистского лозунга, но и косвенным признанием того, что декларируемая цель наконец-то должна быть положена во главу угла экономической политики. Как же ее добиваться? Отвечая на этот вопрос, И. Шедива высказал много верных мыслей о необходимости интенсификации экономического роста и на этой основе – социального развития, о том, что плановая деятельность не поспевает за изменениями, вызываемыми ростом народного хозяйства в сложных международных и внутренних условиях, о мобилизации творческих сил рабочего класса, кооперированного крестьянства и интеллигенции и т.д. и т.п. Наконец, пытаясь ответить на поставленный вопрос, он уже вплотную приблизился к верному выводу, однако не осмелился его сформулировать, ходя вокруг него, как кот вокруг блюдца с горячим молоком. Сначала он, пользуясь цитатой из доклада Г.Гусака на последнем партсъезде, обрушился на тех товарищей, которые поддерживают линию партии на словах, а на деле вполсилы, вяло осуществляют ее. Он вслед за Г.Гусаком назвал их оппортунистами. Далее он заявил, что «хотим мы этого или нет, но субъективные факторы следует признать решающими». Обрушился он и на своих коллег по цеху: «Дело заключается не только в том, чтобы в научных работах по обществоведению лишь разъяснять решения съезда, что, разумеется, делать необходимо, а прежде всего в том, чтобы теоретически разрабатывать генеральную линию построения развитого социалистического общества в целом и его отдельных сторон, <…> чтобы давать научно обоснованные, реалистические и конструктивные рекомендации…» (см. «Коммунист». № 5. 1982).

И, наконец, И.Шедива, ссылаясь на КПСС, подчеркнул необходимость перерастания государства диктатуры пролетариата в общенародное социалистическое государство, углубления и всесотороннего развития социалистической демократии. И вот в этом-то пункте и состояла главная проблема. На самом деле ни в Чехословакии, ни в СССР никакой диктатуры пролетариата не существовало, а господствовала диктатура партийно-государственного аппарата. И эта форма диктатуры вошла в противоречие как с производительными силами, проводя волюнтаристскую структурную политику, так и с производственными отношениями, препятствуя совершенстованию хозяйственного механизма и формированию экономики, ориентированной на наиболее полное удовлетворение материальных, духовных, социальных потребностей населения.

Страх ученых перед диктатурой партийно-государственного аппарата мешал им разобраться в проблеме взаимодействия надстройки и базиса при т.н. реальном социализме, найти, как выразился чехословацкий докладчик на конференции, “другие, новые источники и факторы общественного прогресса, а не только повышать эффиктивность использования имеющихся ресурсов”. Надо было найти пути реформирования, причем кардинального переустройства государственного социализма, чтобы на его собственной основе выйти на качественно новый этап, а не сдавать позиции другой стороне социализма, тянущейся исторически из капиталистистической системы.

Однако вместо трезвого научного исследования реальной действительности в советской науке, представленной на конференции Р.Косолаповым, звучали фразы о победе цельного, полного, законченного, реального и т.п. социализма, который де прочно утвердился “на своих собственных принципах”. Академик из СССР оперировал не фактами, а вымыслами о создании “будущего единого агропромышленного комплекса”, ликвидации колхозов, о приближении первой фазы коммунизма, упрощении макроструктуры, воспитании всего народа в классово-пролетарском духе, о динамизме социальной системы, ее политической стабильности и т.п. Все это напоминало игру детишек в песочнице. Как точно заметил Р.Медведев, “реальная действительность как в нашей стране, так и за ее рубежами находила весьма приблизительное, а часто крайне искаженное или сознательно сфальцифицированное отражение в той громадной идеологической конструкции, которая продолжала именоватиься “марксизмом-ленинизмом”, но была созданием целой армии партийных пропагандистов и теоретиков, находивших идеологическое оправдение любому из поворотов партийной политики” (цит. изд. с.127).

На конференции очень активно обсуждалась и тема борьбы в контрреволюционной опасностью. Причем отмечалось, например в выступлении Я.Каше (главного редактора журнала ЦК КПЧ “Нова мысл”), озаглавленном “Актуальные вопросы борьбы против современного антикоммунизма и ревизионизма”, что противники социализма активно используют в своей пропаганде недостатки в СССР и других социалистических странах. Так, он отметил, что “контрреволюционная опасность не может быть вызвана одними лишь трудностями социалистического созидания. Эти трудности бывают двоякого рода. Одни объективно связаны со степенью развитости социализма, другие порождаются преимущественно действием субъективного фактора – ослаблением или деформированием руководящей роли партии в строительстве социализма. Трудности первого рода не дают контрреволюции никаких шансов, вторые же такие шансы ей дают. Угроза социализму, то есть реальная опасность контрреволюции, возникает тогда, когда деятельность антикоммунизма, включая активизацию внутреннего врага, “органически увязывается с серьезными и длительными ошибками<…> Если назревшие проблемы, особенно в экономической области не решаются своевременно и последовательно, то это ведет к размыванию авторитета социалистической политики, к ослаблению социальной базы нашей политической системы, чем тут же пользуются антисоциалистические демагоги и контрреволюционные элементы”.

Предупреждение совершенно верное, но не учтенное лидерами компартий СССР и социалистических стран Восточной Европы.

Так называемые советологи, которые тщательно исследовали экономику и политику стран социалистического лагеря, вскрывали сущность существовавших там деформаций и их знания активно использовались соответствующими государственными структурами капиталистических стран в борьбе против социализма. Так, например, они пришли к выводу, что в СССР существует неконтролируемая тоталитарная диктатура, что политика государства тормозит развитие экономики, что в странах социализма растет явление бонапартизма, что коммунистические партии оказались оторванными от масс, а их руководители – от первичных организаций.

КПСС не сделала никаких выводов из критики советологов и событий в Польше, сдав ее капиталистам в 1989 году, Это еще одно из многочисленых преступлений М.Горбачева.

Повторяю, в начале 1980-х годов разгорелась дискуссия между КПСС и Итальянской коммунистической партией о том, что из себя представляет реальный социализм в СССР.

В статье ” Еще раз о позициях руководства ИКП” (“Коммунист”, № 4. 1982) была дана следующая развернутая трактовка понятия “социализм”: “ Марксисты-ленинцы выводят социализм не из произвольных абстрактных “моделей” или же благих намерений, а из открытого К.Марксом реального закона обобществления труда и производства, который мощно действует уже в условиях капитализма и служит главной материальной основой подготовки условий для перехода к социализму. С этим логически согласуется экономическая сущность социализма: переход основных средств производства в общественную, всенародную и коллективную собственность. в достояние социалистического государства и замена капиталистического производства производством по общему плану в интересах трудящихся.

Без осознания этой коренной черты общества, идущего на смену буржуазному, можно говорить о каких угодно либеральных помыслах, но только не о социализме.

Неверно, однако, думать, что рассматривая роль обобществления труда и производства таким образом, советские коммунисты, другие марксисты-ленинцы сводят социализм “лишь к измененимю производственных отношений и характера собственности”. (“Унита”.21 февраля 1982 г.). Для нас столь же дороги идеалы демократии и социального развития. Свободы личности, ее гармоничного, всестороннего развития и творческого самоутверждения…”.

Далее в статье повествуется о том, что дал народу социализм в СССР.

1). Уничтожение эксплуатации человека человеком.

В принципе это утверждение не противоречит сущности социализма, существовавшего в СССР, ибо в стране не было класса капиталистических частных собственников, о чем уже писалось выше. Однако при этом следует учитывать, что в СССР при чрезвычайно высокой норме производственного накопления и колоссальных затратах на военную сферу на долю потребления населением оставалось, возможно, меньше (относительно и абсолютно), чем в среднем в высокоразвитых капиталистических странах. Причиной тому была не только довольно сложная внешняя обстановка, но и деформированная структура экономики и несоблюдение оптимальных пропорций распределения национального дохода в соответствии с основной экономической закономерностью социализма.

2). Были созданы все условия для уверенности трудящихся масс в завтрашнем дне.

3). Была обеспечена бесплатность медицинского обслуживания населения.

4). Все рабочие, служащие и колхозники и члены их семей имели право на пенсии по возрасту и инвалидности.

5). Было обеспечено право на жилище, при низкой квартплате.

6). Были созданы благоприятные условия для приобщения к достижениям отечественной и мировой культуры.

7). Была обеспечена полностью бесплатная система образования.

Все вышеназванные достижения социализма в СССР были бесспорными. Что же касается других аспектов советской общественной системы, которые и привели ее к краху в 1991 году, то здесь итальянские коммунисты были правы, в том числе и по вопросу о демократии. Ниже мы рассмотрим все эти вопросы.

Версия четвертая – о государственном социализме.

В чем состояли главные причины отличия реального социалистического общества, существовавшего в СССР, который я называю государственным социализмом, от того социализма, который условно можно назвать теоретически идеальным? Условно потому, что не существует теоретически идеальной универсальной модели социализма. Ее и не может быть, учитывая разнообразие условий, в которых рождается новый общественный строй в той или иной стране.

Что касается СССР, то отсутствие подлинного народовластия, выражавшегося в противоречии между диктатурой государственно-партийной бюрократии, с одной стороны, производительными силами и экономическими отношениями, с другой, определило своеобразный характер соотношения экономического базиса и политической надстройки, когда общенародная собственность функционировала в жестких рамках диктатуры партийно-государственного аппарата.

Тем не менее, это был социализм, ибо в основе расширенного воспроизводства общества лежала общенародная собственность, социализм государственный, ибо суть политической надстройки состояла в диктатуре партийных функционеров и государственных чиновников. Такая форма социализма в СССР была исторически обусловлена теми объективными условиями, в которых совершалась Октябрьская революция. В природе и в общественной жизни чудес не бывает.

Вместе с тем революционный рывок, совершенный за семь десятилетий существования СССР, являлся подлинным цивилизационным прорывом. Свершения советского народа достойны и удивления, и восхищения, учитывая достижения в науке, производстве и в сфере культуры. И я солидарен с С.Кара-Мурзой, который писал: «Тяжело быть свидетелем клеветы даже в том случае, если клевещут на неприятного тебе человека. Сегодня наши «антисоветские патриоты» клевещут на несколько поколений моего народа, которые взялись за тяжелый труд ради будущего, приняв на себя материальные лишения сверх теоретически возможных. Их помыслы были благородны, и двигала ими любовь – к нам, нынешним. Многое им не удалось, они недооценили слабости человека. Но и то, что удалось, огромно. И своими идейными принципами, и своими порядками они надолго обуздали злобу, хищничество и невежество людей. Кто же сегодня их мстительно оплевывает или платит за оплевывание? Именно те, чья жадность и злоба наконец-то вырвались на свободу. Жаль, что к ним иногда примыкают и те, кто был вскормлен именно советским хлебом, кто не получил бы своих «уроков французского» ни в какой другой школе, кроме советской» (Кара-Мурза С. Советская цивилизация. Книга II. Часть 3. “Антисоветский проект”. Глава 1. “Созревание антисоветского сознания”. Интернетный вариант публикации).

Октябрьская революция не только преобразила жизнь людей на территории бывшего СССР, но она осуществила качественный и огромный по масштабам прорыв во всем мире, как на Западе, заставив буржуазию считаться с интересами наемных работников, так и в бывших колониях, добившихся своей государственной независимости и вступивших на путь индустриализации и социальных преобразований, которые, к сожалению, весьма далеки от завершения. Одним словом, Октябрьская революция положила вслед за Парижской Коммуной начало глобального человеческого освобождения. Возможно, потребуется еще не одна, а целая череда революций, чтобы наконец-то человечество вырвалось из цепких объятий наживы и эксплуатации человека человеком. Но начало было положено!

Здесь нет смысла повторять того, что написано в 4-ой главе моей монографии, однако я хотел бы остановиться на анализе государственного социализма, который дан в вышеупомянутой книге Р.Медведева. Характеризуя политическую систему СССР, он пишет: «Положение народных масс в России и через 70 лет после Октябрьской революции было очень тяжелым, и хотя КПСС называла себя «авангардом рабочего класса», руководство партии сознательно культивировало в народе политическую пассивность, давя молотом репрессий все почти проявления политической активности и самостоятельности рабочих, крестьян и интеллигенции. Наш народ не был слепым, но именно поэтому от него многое скрывали, и он мало, что мог понять. Это как раз и устраивало его поводырей, которые, как оказалось, мало что понимали в реальной обстановке и сами. Производственные коллективы не могли стать в Советском Союзе субъектами политики, а профсоюзные и партийные организации на предприятиях превратились во многих отношениях в органы надзора и даже подавления» (цит. изд. с.11). Очень верный вывод Р.Медведева о том, что руководители партии и государства сами мало что понимали в том, что происходит в стране. У этого феномена, на мой взгляд, было несколько причин. Во-первых, правители не являлись теоретиками; их познания в области политэкономии и социологии были крайне ограниченными. Во-вторых, те научные учреждения, которые были призваны обслуживать власть, были укомплектованы такими кадрами, которые, если даже и понимали больше, чем начальство, боялись говорить им правду. И, наконец, в третьих, люди, стоящие у кормила государственного управления, были преисполнены в силу своей невежественности огромного самомнения. Им казалось, что они все понимают и все знают.

Конечно, среди политиков и ученых были и такие, которые видели недостатки, а также острые проблемы, препятствовавшие нормальному функционированию экономики. Р.Медведев пишет, что «кризис экономической и политической системы СССР начал обозначаться еще в середине 60-х годов, что вызвало к жизни не только движение диссидентов, но и попытки разработки и проведения некоторых реформ, получивших название «косыгинских». Однако догматическая часть партийно-государственного руководства взяла верх над группами более здравомыслящих экономистов и политиков. В результате были подавлены не только все течения политического и идейного инакомыслия, но и разумные экономические инициативы «в рамках системы» (цит. изд. с.14).

И Р.Медведев был абсолютно прав, когда писал, что тоталитарно-государственый социализм «мог простоять долго, но не мог длиться вечно».

Copyright © 2023. All rights Reserved.