Иеромонах Дамаскин (Христенсен) не от мира сего жизнь и учение иеромонаха Серфима (Роуза) Платинского По благословению Высокопреосвященнейшего Августина, Архиепископа Львовского и Галицкого с разрешения и благословения игумена Германа (Подмошенского)
| Вид материала | Документы |
СодержаниеК стыду вашему говорю… брат с братом судится, притом перед неверными. |
- Ревлин Красные "басни", 2102kb.
- По благословению митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна, 2699.65kb.
- Игорь Пономарев, 110.69kb.
- Балаклавский, 590.96kb.
- Донбасское православное общество «Трезвение», 360.35kb.
- По благословению Архиепископа Полоцкого и Глубокского Феодосия, 149.11kb.
- Составление и общая редакция А. Н. Стрижев Издательство «Паломникъ» благодарит игумена, 8735.23kb.
- Встречи – «Возрождение традиций трезвости Русской Православной Церкви» чрезвычайно, 78.25kb.
- Изменение состояния сознания, 188.4kb.
- Об одном древнем страхе, 211.4kb.
Православный Апостоле для века теплохладности и неверия, облеченный в благодатную силу древних святых, Богопросвещенный тайнозрителю, Питателю сирых, Надеждо отчаянных, на земли же возжегши огнь любви ко Христу в канун печали всеобщего Суда, моли Бога возгрети же сей священный огнь и в сердцах наших.
Тропарь блаж. Иоанну (Максимовичу). Гл. 6
ГЛЕБ, как мы уже убедились, имел гораздо больше возможностей познакомиться с целой плеядой великих служителей Церкви. Эти «живые звенья» связывали его с православной традицией. Однако и Евгений в ноябре 1962 года повстречался с величайшим из них – архиеп. Иоанном (Максимовичем). Случилось это в Сан-Франциско. Владыку любили – многие русские приехали сюда из Шанхая, где он, будучи епископом местной епархии, собирал на улицах сотни больных и голодных детей, устраивал их в сиротский дом. А затем, когда в Китае произошел коммунистический переворот, вывез всю свою паству сначала на Филиппины, а потом в Америку. В Сан-Франциско он основал для сирот приют свят. Тихона Задонского. Вскоре его назначили епископом в Париж, но всё равно душой он оставался со своими духовными чадами и старался по возможности навещать их.
В 1962 году обстоятельства позволили Владыке Иоанну вернуться к своей пастве. Архиеп. Антоний Лос-Анджелесский, сменивший ушедшего на покой архиеп. Тихона, довел всю Сан-Францисскую епархию до смуты. Он намеренно приостановил строительство нового собора, начатое архиеп. Тихоном. И пока вокруг строительства бушевали споры, стальной каркас недовершенного здания ржавел, а наемные рабочие получали зарплату по контракту и ничего при этом не делали.
Городские прихожане, большей частью духовные дети архиеп. Иоанна из Шанхая, обратились в Синод с просьбой прислать им пастыря, дабы поправить положение. После некоторых колебаний Синод согласился, и Владыка (поначалу временно) был назначен в Сан-Франциско. Православная община сразу ожила, потоком потекли пожертвования на строительство нового собора, создавались комитеты, братства, благотворительные общества и, несмотря на некоторые трудности со стороны старой гвардии архиеп. Антония (речь о которых чуть позже), приходская жизнь закипела.
Евгений ходил к архиеп. Иоанну на службы в старый собор. С появлением Владыки дух храма сразу изменился. Евгений видел, какое усердие новый епископ вкладывал в богослужение, поминая во многих службах сравнительно малоизвестных святых, особенно из западных земель: Галлии (Франции), Италии, Англии и Голландии. В этом маленьком, согбенном старичке таилось что-то неотмирное. По мирским же меркам, у Владыки было всё «не как у людей»: волосы он не расчесывал, нижняя губа некрасиво оттопыривалась – у него был дефект речи и говорил он нечленораздельно: вместо сверкающей, украшенной камнями, как у других епископов, митры, носил «складную шапку» с иконами святых, вышитыми его чадами-сиротами. Держался он обычно сурово, но часто в глазах мелькал игривый огонек, особенно когда его окружали дети. Они, несмотря на косноязычие Владыки, прекрасно понимали и безгранично любили его. А он, к возмущению некоторых, играл и шутил с ними даже в храме.
Поведением архиепископ походил на тех, кого в Православии исстари называют «Христа ради юродивыми», т.е. отрекшимися от «мудрости мира сего» для постижения мудрости Божией. Конечно, за внешностью юродивого скрывалось нечто большее. От его паствы Евгений и Глеб слышали рассказы, приоткрывающие потаенную жизнь Владыки в Боге. И подчас напоминала деяния апостолов, только сейчас, в наше время.
Владыка вел строгую подвижническую жизнь. Всегда бодрствую пред Богом, он постоянно пребывал в молитвенном состоянии. Ел раз в сутки около полуночи, спал очень мало, причем никогда не позволял себе лечь в кровать, а вконец изнурив себя в молитве, так и засыпал в земном поклоне прямо перед иконами. Очнувшись же, ополаскивал лицо холодной водой и начинал литургию, которую служил ежедневно.
То, что он творил чудеса, знали очень многие. Где бы он ни находился: в Китае, на Филиппинах, в Европе, Африке или Америке – везде по его молитвам исцелялось бесчисленное количество людей. Получая откровения от Бога, он многих спасал от беды, а иногда просто являлся во время сосредоточенной молитвы, объятый Божественным светом, он стоял на воздухе в алтаре.
Но, как позже напишет Евгений, чудеса не составляли самого главного: «Всё это могут вершить и лжечудодеи… Уверовавшие с помощью архиеп. Иоанна пришли к Православию не из-за его чудес, а по неизъяснимой сердечной тяге».
Евгений слышал рассказы о сострадании Владыки: о том, как он ходил по самым опасным районам Шанхая, подбирал беспризорных детей в притонах и на помойках; о том, как замкнувшиеся, запуганные жестокой войной и революцией детские души расцветали от одного лишь его слова; как он всегда навещал людей в больницах, где и верующие, и неверующие исцелялись благодатью, источаемой им; как он обходил тюрьмы, и закоренелые преступники начинали нежданно-негаданно рыдать, хотя раньше никогда и не видели его; как, бродя ночами по городу, он останавливался у дверей домов, благословлял и молился за людей, а те не подозревали ни о чём и мирно спали…
ВЛАДЫКА ИОАНН в мгновенье ока разглядел страждущую душу Евгения. Тот обычно стоял в дальнем конце храма и истово молился. Архиепископ приглашал его несколько раз подойти поближе к клиросу и алтарю, но молодой американец всякий раз отказывался. Причина известна: его пугала «обмирщенность», свойственная многим клирикам.
Глеб, конечно, понимал, что у Евгения веские причины не выказывать жажды духовной жизни – он боялся прозы храмовой обыденности. Но всё же Глеб чувствовал, его новому другу нужно преодолеть страхи. Избегая «прозы жизни» церковных служителей, можно отдалиться и от самого Источника Благодати, которую дает Церковь. Он попросил Евгения смириться ради Христа: закрыть глаза на всё постороннее и постараться постичь глубину церковных служб. Архиеп. Иоанн, увидев эту покорность ради любви к Богу, подозвал его к себе и посоветовал не обращать внимания ни на кого и ни на что, не относящееся к богослужению. Сам Владыка никогда не позволял себе сказать лишнего слова в алтаре. А вне службы (за исключением, конечно, тех случаев, когда с ним были дети) говорил коротко или просто кивал и показывал жестами.
Вскоре, ободренный архиепископом и близким к нему священником, о. Леонидом Упшинским, Евгений уже читал и пел по-церковнославянски службы на клиросе в Приюте свят. Тихона, являвшимся одновременно и жилищем Владыки Иоанна. Заставляя себя преодолеть природную застенчивость, молодой человек обретал мир в душе, и, несмотря на американский акцент, он быстро освоился на клиросе – клирики стали привечать его.
ЕВГЕНИЮ ДОСТАЛО нескольких наставлений и объяснений Владыки, и в сердце глубоко запечатлелся духовный образ блаж. Иоанна – юноше он виделся подобием самого Христа, образ этот служил ему всю жизнь путеводной звездой. Позднее, набравшись опыта в Православии, он глубже понял суть великого пастыря: «Спросите кого-нибудь из знавших Владыку Иоанна, что привлекало и привлекает к нему людей, даже не знакомых с ним? – Ответ всегда один: он источал любовь, он жертвовал собою ради ближних по бескорыстной любви к Богу и к ним. Поэтому ему и открылось многое, недоступное другим, - в обычной жизни такого не постичь. Сам же он учил людей, что несмотря на всю «мистику» Православной Церкви, которая ощущается и в житиях святых, и в святоотеческой литературе, настоящий православный христианин должен не «парить в облаках», а смело встречать всё на своем земном пути. Для этого требуется любящее сердце, только тогда человек и встречается с Богом».
Обширные богословские познания архиеп. Иоанна значили для Евгения много меньше того, что Владыка истинно знал Бога и имел с Ним непосредственное общение. Говорил он невнятно, однако смог передать Евгению «Святая Святых» Православия, раскрыл ту область, где слова уже теряют власть. Все богатства Церкви: Богослужения, тексты Священного Писания, иконы, музыка – всё это ступеньки, ведущие к духовным высотам Владыки.
Некоторое время спустя после кончины архиеп. Иоанна Евгений написал статью, ясно раскрывающую значение Владыки в своей жизни. Пишет он из скромности от третьего лица, назвавшись «молодым западным новообращенным». И начинает словами из проповеди, слышанной им в женской обители Владимирской иконы Божией Матери в Сан-Франциско. Настоятельницей там была матушка Ариадна, знавшая блаж. Иоанна еще по Шанхаю.
«Сравнительно недавно, - писал Евгений, - игуменья одного монастыря Русской Зарубежной Церкви, монахиня праведной жизни, произнесла поучительное слово. Происходило это в монастырском храме в праздник Успения Пресвятой Богородицы. Со слезами на глазах игуменья убеждала своих монахинь и пришедших на праздник паломников принимать всецело и всесердечно всё, что несет нам Церковь, так твердо хранящая Священное Предание в течение всех веков своего бытия. «Не надо выбирать, что «важно», а что «вторично», - говорила она, - ибо если человек ставит себя выше и умнее Предания, в конечном счете он может совсем отойти от него. Таким образом, когда Церковь рассказывает нам в песнопениях и иконах о тот, что апостолы были чудесным образом собраны со всех концов земли для погребения Божией Матери, мы, православные христиане, не вольны подвергать это сомнению или перетолковывать, но должны верить в простоте сердца так, как Церковь несет это нам».
На этой проповеди присутствовал и молодой западный новообращенный, изучавший русский язык. Он рассматривал православную икону святых апостолов, принесенных на облаке в Иерусалим проститься с Пречистой Богородицей. Он долго размышлял и задавался тем же вопросом: должны ли мы действительно понимать всё это буквально, как событие-чудо, или это лишь «поэтическое отображение» встречи апостолов по Успении Пречистой Девы… или даже, более того, воображаемая «идеальная» трактовка никогда не происходившего (чем любят заниматься некоторые так называемые «современные православные богословы»)? Слова праведной игуменьи глубоко запали в душу, ему открылось нечто более глубокое в восприятии и понимании Православия, чего не понять умом или чувствами. Сейчас Предание передавалось не из книг, а прямо из «живого сосуда», накопившего этот нектар. И испить его нужно не только мысленно и чувственно, но прежде всего всем сердцем – только так начинают открываться истинные высоты Православия.
Позже этому молодому человеку довелось встретиться и лично, и по книгам со многими нынешними «православными богословами». Те заканчивали современные духовные школы и, став «знатоками», охотно рассуждали: что православно, а что нет; что важно, а на что не стоит обращать внимания. При этом многие считали себя истинными «консерваторами» и «традиционалистами» в вере. Но ни один из них не показался ему столь авторитетным, как та простая игуменья: она, хоть и не была обучена всей этой «премудрости», но слова её доходили до сердца…
И тогда его душа, делавшая в Православии первые шажки, возжелала узнать: как надо верить, что, в свою очередь, означало и кому верить. Он не мог сразу отказаться от рассудочности и довериться всему, что говорят, - во многом он еще оставался человеком своего времени, хотя и познал уже кое-что. Но, очевидно, и само Православие вовсе не требует этого: писания святых отцов суть живой памятник активной работы человеческого разума, просвещенного Благодатию Божиею. Однако «современным богословам» не хватало «изюминки»: при всей логике и знании отеческих текстов они не могли передать чувство и «вкус» Православия так же просто, как та «необразованная» игуменья.
Нашему молодому человеку посчастливилось узреть цель своих духовных поисков – истинное и живое Православное Предание. Всё это он обрел благодаря архиеп. Иоанну (Максимовичу). Тот учился богословию старой школы и в то же время прекрасно разбирался во всех «веяниях» нашего века, он использовал свой острый ум и доходил до истины в спорных вопросах и ко всему прочему, в отличие от всех нынешних «богословов», обладал простотой и авторитетностью. Качества эти открылись молодому богоискателю с помощью благочестивой матушки Ариадны. Его сердце было покорено, но не потому, что архиеп. Иоанн стал для него «непогрешимым судией» - Церковь Христова не знает подобных понятий. Просто он увидел в этом святом архипастыре образец истинного православного богослова, чье учение исходило от святой жизни и полной укорененности в Церковном Предании. Когда Владыка говорил, его слову можно было верить, хотя сам он разделял очень тщательно «учение Церкви» и собственное мнение, никогда не принуждая принимать последнее, т.к. оно могло быть ошибочным. Молодому человеку стало ясно, что, обладая блестящим умом и разборчивостью, Владыка гораздо чаще соглашался с той простой игуменьей, чем со всеми «учеными богословами» нашего времени».
Живые звенья святости
Поминайте наставников ваших, которые проповедывали вам слово Божие; и, взирая на кончину жизни, подражайте вере их.
Евр. 13:7
КРОМЕ архиеп. Иоанна и матушки Ариадны в Сан-Франциско жили и другие носители древних православных традиций. Евгений познакомился с ними. Мы уже говорили об о. Нектарии и Иване Михайловиче Концевичах – родных братьях, оба – ученики старца Нектария Оптинского.
Отец Нектарий – высокий, красивый, с веселыми голубыми глазами, длинной светлой бородой и вьющимися волосами до плеч. В молодости отлично плавал и был крепок телом, хотя в старости немного пополнел. Широк и неукротим в жестах, в поступках – самый смиренный, мягкий и благочестивый человек на свете. Он отгородился от всего мирского, не связанного с Церковью, и жизнь его казалась весьма замкнутой. Поэтому он и не выучил английский язык. Владея прекрасным чувством юмора, он рассказывал о своей жизни в России с такой теплотой, что слушатели рады были приобщиться его «маленького мира», где даже самые грустные события преображались в свете христианской любви.
Его душа жила и дышала теплым и боголюбивым духом Оптиной. По приезде в Сан-Франциско он поначалу был в келейниках у другого оптинского «выпускника» - архиеп. Тихона. Наученный архиепископом, о. Нектарий придерживался огромного архипастырского молитвенного правила. Выполнял он его вдобавок к дневному циклу богослужений неизменно до последних дней жизни, бодрствуя обычно до двух-трех часов ночи… Глеб познакомился с о. Нектарием несколькими годами раньше в Джорданвилле и сразу полюбил его. Некогда старец Нектарий вверил юного Нектария попечению о. Адриана. А сейчас о. Адриан вручал своего духовного сына (Глеб переезжал на западное побережье) руководству о. Нектария. «Я передаю тебя из полы в полу», - сказал он Глебу, показав, как переносят младенца.
В 1963 году о. Нектарий, по рекомендации Владыки Тихона, был хиротонисан во епископы и назначен викарием к архиеп. Иоанну. Обоих владык еп. Нектарий полагал живыми святыми, хотя и удивлялся, сколь по-разному выражалась их святость. Архиеп. Тихон почто всё время проводил в келейной молитве, боясь нарушить внутренний покой, Владыка Иоанн не ведал страха, не чурался всего нового, говорил то, что подсказывала совесть, шел на любой риск, даже оставаясь без поддержки.
Старший брат еп. Нектария, Иван Михайлович Концевич, был профессором технических наук и церковным историком. В Православие он пришел также через Оптину пустынь и посвятил себя передаче ее духовного наследия посредством писательства. Добросовестность ученого сочеталась в нем с непосредственным знанием святых. Он первым определил сущность христианского понятия старчества как продолжения пророческого служения древней Церкви. Его классический труд «Стяжание Святаго Духа в путях Древней Руси» – трактат о «внутреннем духовном делании» и историческом его проявлении в России – так увлек Глеба, что он какое-то время вообще не расставался с книгой и даже ночью клал под подушку.
Подарком судьбы оказалась и Елена Юрьевна, жена проф. Концевича, племянница известного русского церковного писателя Сергея Нилуса, автора книг об Оптиной, открывшего и впервые опубликовавшего знаменитую «Беседу преподобного Серафима Саровского с Н.А. Мотовиловым». Как и муж, она лично знала многих святых и мучеников России. Среди них – старец Анатолий Оптинский. Во Франции же она стала духовной дочерью одного из самых видных русских подвижников и богословов XX столетия, архиеп. Феофана Полтавского. И мало кому известно, сколько трудов положила она, готовя материалы для книг И.М. Концевича – ему в то время приходилось работать инженером, дабы прокормить семью. Женщиной она была волевой, открытой и прямой, именно она открыла Глебу с Евгением сокровищницу Православия – кто бы еще смог это сделать? Когда Глеб познакомился с Концевичами, они жили в крошечной, сырой, полуподвальной квартире, внизу под квартирой епископа Нектария. Оттуда они переехали в маленький домик в Беркли, поближе к университетской библиотеке, там-то и повстречал их Евгений, приметив в этих высокообразованных людях утонченность и благородство.
«У них не было детей, - вспоминает Глеб, - и поэтому все силы и время посвящались самому дорогому – Оптиной и передаче людям святоотеческого мировоззрения – сущности христианства, которую так быстро утрачивает современный мир. И когда люди забудут о нем совсем, наступит конец света. У Концевичей было замечательное собрание святоотеческих книг. Я приходил к ним и проводил часы в увлекательнейших беседах: мы обсуждали множество самых важных вопросов, и покидал я дорогой сердцу домик на улице Телеграфной всегда в восторженном состоянии, с целой кипой святоотеческих книг, некоторые – из библиотек Оптиной или Валаама. Я вез их домой в поездах и автобусах, прекрасно осознавая: книги эти держали в руках, а возможно, омывали умильными слезами величайшие оптинские монахи и святые старцы! Непередаваемое чувство! Отец Адриан внушил мне мысль: нужно насадить Святость Руси на плодородной американской земле, и книги, над которыми я трепетал, были драгоценными семенами».
Глеб называл епископа Нектария, Ивана и Елену «мои три Концевича». Одни из последних носителей мировоззрения Отцов Церкви и оптинских традиций, они оказали огромное влияние на него с Евгением, со временем передав им свое духовное наследие.
В 1963 ГОДУ в Сан-Франциско появился еще один замечательный человек, духовный сын архиеп. Иоанна, отец Спиридон (Ефимов). Евгению и Глебу он показался самым близким по духу к их дорогому Владыке. Эти два пастыря, конечно, разнились по размаху деятельности, но своей отрешенности от мира и своеобразной «Христа ради юродовости» они, несомненно, сходились. Как и архиепископ Иоанн, о. Спиридон находил необыкновенный отклик у детей, и хотя голова уже поседела, лицо было как у семилетнего ребенка.
С Владыкой Иоанном они подружились еще в Битольской семинарии в Югославии, а в 1963 году архиепископ попросил переехать своего давнего знакомого в Сан-Франциско, поставил его одним из ведущих клириков и инспектором кафедральной приходской школы. Глеб и Евгений впервые увидели о. Спиридона на его первой проповеди в Сан-Франциско. Глеб писал: «Первое наше впечатление о нем сложилось превосходное. Мы сразу поняли: это человек по-детски чистый, лишенный какого-либо лукавства и неспособный к церковным интригам. Речь его полнилась глубоким богословским смыслом, лицо же излучало неотмирный свет».
После службы Глеб спросил мнение Евгения об о. Спиридоне. Тот ответил, что он очень ему понравился, но «уважающие» себя слуги церкви, несомненно, осмеют его. Действительно, с точки зрения «общепринятого церковного этикета» вид о. Спиридона был престранный. По воспоминаниям Глеба: «Его архимандричья митра или монашеский клобук сидели набекрень, пряди нечесаных волос спадали на глаза, торчали в разные стороны. Мизинцы на руках были скрючены, ряса слишком коротка и из-под нее виднелись худые ноги в длинных черных носках и огромных башмаках с загнутыми носами. Шагал он резво, при этом заметно хромая, лицо обычно светилось. Сколь дорог и очарователен был этот чудак в прозаической суете нашего обмирщенного общества!»
Другим близким другом архиеп. Иоанна по Сан-Франциско был о. Митрофан – веселый добросердечный священник с румяным лицом. В России он знавал настоящую юродивую – Феоктисту Михайловну и видел, что тот же дух почивает и на Владыке Иоанне. Отец Митрофан женился на благочестивой девушке, ученице старца Нектария Оптинского, дочери священника – одного из Российских Новомучеников. Когда жена умерла, он впал в полное отчаяние. Спас его архиеп. Иоанн. С тех пор тот не расставался с ним, всюду следовал за любимым блаженным архипастырем. Отец Митрофан был искренне предан Владыке, а своей готовностью в любой момент отдать за Владыку жизнь воодушевлял и других.
Святой под судом
Неправо умствующие говорили сами в себе: будем притеснять… праведника. …он перед нами – обличение помыслов наших. Тяжело нам и смотреть на него; ибо жизнь его не похожа на жизнь других, и отличны пути его; он считает нас мерзостью и удаляется от путей наших, как от нечистот; ублажает кончину праведных.
Прем. 2:1, 10, 14-16.
К стыду вашему говорю… брат с братом судится, притом перед неверными.
1 Кор. 6:5-6.
Меч души нашей не становится пронзительно острым лезвием, если злоба других не оттачивает его.
Св. Василий Великий.
ПОЧТИ все представители традиционной школы Православия, живые хранители святоотеческого учения, знакомые Евгению по Сан-Франциско, принадлежали к Русской Православной Церкви за рубежом, а митроп. Анастасий, с коим он встретился в ту незабываемую летнюю ночь в Кармеле, являлся ее первоиерархом. Евгений стал горячим последователем этой ветви Русского Православия, ее ревнителем, т.к. в Америке Церковь сия хранила наибольшую из всех остальных приверженность к православным традициям. Ей были чужды экуменические новшества, реформы церковного календаря, компромиссы с коммунистическими режимами, более того, туда входили яркие представители Святой Руси: чудотворцы, пророки, старцы, истинные богословы и философы. Но, как и всякой организации, у нее также были свои заботы. Первой обратила на них внимание Евгения и Глеба Елена Юрьевна Концевич. Евгений вспоминал: «Став православным христианином, я сразу понял, в Русской Зарубежной Церкви есть два типа (или две школы) епископов: с одной стороны – Владыки Иоанн, Аверкий, Леонтий, Нектарий, Савва, с другой – те, кто сейчас занимает господствующие позиции».
С представителем второго лагеря ему удалось познакомиться еще до возвращения Глеба на западное побережье. В то время Евгений уже принял Православие и искал применения своим талантам, вместе с другом Джимом наудачу решил посетить одного человека. То был архиеп. Виталий Канадский. Он приехал в Сан-Франциско и назначил встречи людям, желающим пойти к нему в Монреальский монастырь. Его обитель занималась изданием православной литературы, что, казалось, идеально подходит Евгению.
Двери им открыл стройный красивый мужчина в безукоризненно отглаженной рясе, от него пахло одеколоном. Держался он чрезвычайно обходительно, говорил гладко. Убедившись, что Евгений умен и хорошо образован, он пригласил его в Монреаль. Молодой американец задал несколько вопросов относительно тамошней жизни, но на душе скребли кошки – его поразил взгляд собеседника, холодный и тяжелый, а сам он казался расчетливым, даже зловещим. Евгений решил – всё это не для него.
Позже Глеб спросил:
- Какое впечатление произвел на тебя этот архиепископ?
- Страшный тип, - ответил Евгений, - мне не понравились его глаза.
Когда он познакомился с Владыкой Иоанном, он понял, что архиеп. Виталий – его полная противоположность.
ОКАЗАЛОСЬ, архиеп. Виталий – самый хитрый и напористый «деятель» Русской Зарубежной Церкви – прибрал к рукам всю власть, не гнушаясь разными интригами. В 20-30-е годы, оказавшись в изгнании в Восточной Европе, подобные ему «руководители» Церкви создали мощную группировку, не допуская к власти «чужих». Из-за них пострадало много выдающихся иерархов: архиеп. Иоасафа перевели из Канады в Южную Америку, где он умер через год из-за резкой смены климата; архиеп. Аверкия исключили из постоянных членов Синода; архиеп. Леонтия, мужественного миссионера, прошедшего советские тюрьмы, рукоположившего более 300 человек, также отправили в Южную Америку; архиеп. Савву заставили уйти на покой и отстранили от всех церковных дел.
Но самому жуткому гонению подвергся архиеп. Иоанн. И он также побывал некогда в Восточной Европе, но не примкнул ни к одной группировке, совесть его осталась чиста перед Богом. Церковные верхи возмущали многие его поступки: он сослужил с клиром Московской патриархии, «евлогианской» Церкви, Церквей с новым календарем… - на такое отваживались не многие из его коллег. В бытность епископом Шанхайским на литургии он поминал вместе со своим первоиерархом митроп. Анастасием и Патриарха Московского Алексия I. (Когда Патриархия потребовала, чтобы в Русской Зарубежной Церкви на Дальнем Востоке перестали поминать митроп. Анастасия, Владыка Иоанн отказался делать это, хотя остальные епископы уступили требованию. Владыка Иоанн же продолжал поминать обоих: митроп. Анастасия и Патриарха Алексия I. За это его пытались не допустить до богослужений и даже отравить.) Его называли «коммунистом», хотя он не имел ничего общего ни с безбожным советским режимом, ни с реформами церковного календаря, но священников, не сумевших противиться и избежать этого, не переставал считать братьями по вере православной. Он говорил, что нет такого понятия, как церковная «юрисдикция». Всё это, вдобавок к непривычной внешности и поведению, осложняло его деятельность среди иерархов, завидовавших ему: тысячи людей во всем мире почитали его как святого.
И ВОТ в XX веке, в Америке, в Сан-Франциско, Евгений оказался живым свидетелем гонений, которым подвергся современный святой. Горькая то была для Владыки пора. События эти безмерно ускорили его кончину (тремя годами позже). Кульминацией всего стал публичный процесс над ним в Верховном Суде города и округа Сан-Франциско по обвинению его и некоторых других в проведении незаконных церковных выборов и растрате церковной казны.
Нападки на архиепископа исходили со стороны старого приходского совета собора, но, как могли понять Евгений с Глебом, всё действо активно подогревалось «братьями»-епископами из той же Русской Зарубежной Церкви. В приходской совет входили сторонники архиеп. Антония Лос-Анжелесского, члена иерархической группировки, бывшего управляющего Сан-Францисской епархией. Эти церковники старались опорочить Владыку Иоанна и помешать ему как первопреемнику занять пост первоиерарха на смену болящему митроп. Анастасию.
Когда архиеп. Иоанн принимал дела в Сан-Франциско, тогдашний приходской совет, верный архиеп. Антонию Лос-Анжелесскому, не дал ему ознакомиться с финансовыми отчетами, а когда он всё-таки получил их на собрании совета (хотя кто-то и пытался вырвать бумаги прямо из его рук), нашел много нарушений.
В начале следующего года Владыка записал: «Великий Пост в Сан-Франциско прошел при большом количестве молящихся и говеющих, и Пасха была встречена с великим духовным подъемом. Взаимоотношения в пастве заметно сглаживались и о прошлогодних конфликтах говорили уже как о «бывших»». Владыка призвал возобновить строительство нового собора, и вскоре после Светлого Христова Воскресения начался сбор пожертвований.
Дела пошли на лад, но тут в приходском совете появились недовольные. При поддержке архиеп. Антония они попытались остановить строительство и сместить архиеп. Иоанна. Поначалу сочинили жалобу на Владыку, эту бумагу разослали епископам и клиру по всему свободному миру. В первую очередь его обвинили в «коммунистических симпатиях» и «приверженности красным», т.к. служа в Шанхае, он поминал Патриарха Московского и одобрил желание одного из своих прихожан вернуться в Советский Союз.
В жалобе ссылались также на «общую неуравновешенность» Владыки Иоанна, «озабоченного лишь духовными делами», и на то, что он не следит за расходованием средств, собранных для строительства собора.
Этот «документ» опубликовали в русскоязычной газете «Русская жизнь» и даже упомянули о нем в одном из ведущих изданий «Хроника Сан-Франциско».
Архиеп. Иоанна неожиданно вызвали в Нью-Йорк в Синод на особое заседание Собора епископов. Обсуждалось положение дел в Сан-Францисской епархии. Враги Владыки из иерархической группировки на основании жалобы приходского совета добились смещения его с позиций правящего архиерея Сан-Франциско, причем самого Владыку даже не пустили на собрание, решавшее его участь – он прождал за дверью более четырех часов.
Новость мгновенно разлетелась по Сан-Франциско, и по возвращении Владыки в аэропорту его ожидали сотни людей. «Возбуждение, - как вспоминает он сам, - было неописуемое». Шум и возмущение продолжались более двух недель, а когда его сторонники обратились в Синод с просьбой изменить свое решение, против них поднялась озверелая кампания, да так, что, по словам Владыки, «возникла опасность рукопашных столкновений. Я, насколько мог, сдерживал, как и само присутствие несколько сдерживало ревность не по разуму. Но, к глубокому прискорбию, то, что было сделано для водворения мира в пастве в течение четырех месяцев, было разрушено в один день, одним ударом».
Друг архиепископа и первоиерарх, митроп. Анастасий позвонил ему, они проговорили около часа и благодаря влиянию митрополита на следующий день Синод отменил свое постановление. Временные полномочия архиеп. Иоанна в Сан-Франциско продлили еще на шесть месяцев. Но всё происходящее ясно показало врагам Владыки – у них есть надежная опора в лице чрезвычайно влиятельных епископов. И они, естественно, пошли дальше.
Настоящая битва грянула в тот момент, когда архиеп. Иоанн призвал к перевыборам церковного старосты и членов приходского совета, назначив их на 9-е июня. Старый совет постарался помешать этому. Прекрасно осознавая, что сторонников Владыки почто вдвое больше, они обратились даже в Городской Суд, добиваясь отмены выборов. 6-го июня сразу по окончании богослужения к архиеп. Иоанну подошел официальный представитель и вручил копию искового заявления с вызовом его в суд.
Друг Владыки, еп. Савва, бывший когда-то судьей в Сербии, приехал из Канады в Сан-Франциско. Желая помочь собрату разобраться в юридической путанице, он написал доклад на 4-х страницах в защиту архиепископа и вместе с Владыкой пошел в суд. Судья заслушал дело и снял запрет на проведение выборов. Противная сторона тем временем печатала объявления и рассылала письма по домам с извещением об отмене выборов. На руках у них находилась телеграмма от Синода, подписанная самим Верховным иерархом, полная угроз Владыке, если он устроит перевыборы. Опять выручил еп. Савва. Связавшись с первоиерархом, он объяснил всё происходящее и на следующий день получил депешу с согласием делать всё запланированное ранее.
Несмотря на все попытки сорвать, выборы и общее собрание всё же состоялись 9-го июня. Для объективности всё проводилось с использованием счетных машин. Приняло участие более 400 человек, поддерживающих архиеп. Иоанна. Избрали новый приходской совет, и тут же прошло общее собрание. На нем решили незамедлительно возобновить строительство собора.
Отставленный приходской совет снова вызвал архиеп. Иоанна в суд. 250 истцов формально обвинили Владыку Иоанна и новый приходской совет в присвоении церковных денег, собранных для строительства собора, и в нелегальных церковных выборах 9-го июня. Крестный отец Евгения, Димитрий, как член вновь избранного совета, был среди обвиняемых вместе с архиеп. Иоанном. Назначили день суда, а покуда суд запретил продолжать строительство.
К этому времени в Сан-Франциско подъехали некоторые епископы вышеупомянутой группировки. Сразу же присоединились к истцам, специально встретились с их адвокатами и предложили помощь в процессе против архиеп. Иоанна и других ответчиков. При этом один из них, тот самый Виталий, повстречавшийся Евгению год назад, заявил, что прибыл сюда как специальный представитель первоиерарха для примирения сторон. «Практически это выразилось, - вспоминал Владыка Иоанн, - в живом общении архиеп. Виталия с адвокатами жалобщиков и в подаче в суд заявления, что он, как представитель Синода, заявляет о незаконности собрания 9-го июня». Другой представитель высшего духовенства, архиеп. Серафим Чикагский, избегая Владыку и игнорируя приведенные им факты, заплатил одной русской газете и опубликовал в ней статью, в которой утверждал, что знает архиеп. Иоанна очень давно и готов засвидетельствовать последнего как параноика. Архиеп. Антоний Лос-Анжелесский тем временем совершил несколько поездок на север, призывая сторонников усилить деятельность против Владыки.
Когда приблизился день суда, русская община в Сан-Франциско забурлила. На приходских собраниях люди выказывали полное неуважение архиеп. Иоанну, непочтение к сану. Раздавались отдельные выкрики на его сторонников, и особенно на о. Леонида Упшинского – того самого священника, который помог Евгению влиться в церковные службы, - обрушилась горькая оскорбительная брань.
Одна женщина, в то время девочка-подросток, вспоминает: «Архиеп. Иоанн действительно подвергся ужасному гонению. Я помню кощунственные речи людей, готовых уничтожить его. Слушать противно, но и мои родители, к сожалению, были против него. Они поддерживали архиеп. Антония Лос-Анжелесского, стремившегося к власти. Моя младшая сестренка помнит случай, поразивший ее до глубины души. Она рассказывала: «Я была с мамой, а она с другими женщинами бежала за Владыкой Иоанном, ругала его и плевала вслед. Я видела, как моя мама плюнула ему прямо в лицо!» И это сразу после церковной службы!
Я не понимаю, почему люди вдруг возненавидели его. Мы, дети, чувствовали, что он невиновен. Мы понимали друг друга, он любил нас и всегда уделял много внимания. Я помню его: скрюченный, старенький, а глаза чудесные. Росточком маленький! Да и гугнивый. Но что-то было в нем необыкновенное. Сестра рассказывала, что, когда в первый раз увидела его и он посмотрел ей в глаза, она ощутила благодать.
Епископ же из Лос-Анжелеса – его полная противоположность. Он останавливался у нас в доме, когда ездил на север (хотел заручиться там поддержкой). Мы, дети, и близко-то подойти боялись. Он держался холодно, чопорно и важно, никогда не разговаривал с нами, детьми, хотя всегда устраивался в нашей спальне, а нам приходилось спать на кухне под столом».
Евгений часто ходил в Сан-Францисский собор. Он внимательно следил, как архиеп. Иоанн откликнется на все интриги и шумиху. В письме к одному из друзей он поведал: «Владыка нравится мне больше других епископов, хотя я почти ничего не понимаю, когда он говорит. Он всегда такого внутреннего покоя и радости, что для души благотворно просто находиться рядом с ним. За последние месяцы я оказался свидетелем нескольких драматических сцен: Владыку окружала возбужденная, ревущая, истерическая толпа (ты знаешь, как могут вести себя русские), но он оставался спокойным, и даже радостным».
Видел Евгений и другое, как паства архиеп. Иоанна из любви к своему пастырю, вырвавшему их из охваченного войной Китая, самоотверженно защищала его. Игуменья Ариадна, полная непосредственного негодования, бесстрашно говорила в соборе о том, что церковная фракция подняла руку на живого Святого. Евгений слышал, как обратилась к общине со словами: тот, кто согласен с ее взглядами, пусть лучше ходит к ней в монастырь на службы. И тогда все вышли из храма и направились прямиком в ее обитель.
В то время Глеб получил незабываемый урок, как серьезно нужно относиться к происходящему. Однажды он ехал из Монтерея в Сан-Франциско со своим коллегой, преподавателем языка Георгием Александровичем Скарятиным, господином средних лет, большим почитателем архиеп. Иоанна. Тот знал Владыку еще с Шанхая и был свидетелем его чудес. Именно Георгий Александрович сумел выхлопотать помещение для сиротского приюта свят. Тихона в Сан-Франциско, а затем основал благотворительный фонд архиепископа и проработал там много лет. По дороге он спросил мнение Глеба обо всём творившемся вокруг, и Глеб довольно наивно ответил, что, конечно, Владыка Иоанн – святой человек, но сам он лично предпочитает не лезть в политику… Георгий Александрович начал волнуясь, разъяснять, что происходит: великого Чудотворца и Апостола современности, настоящего подвижника, шедшего на жертвы ради болящих, бедствующих, молившихся о них денно и нощно, не позволяя себе даже прилечь, как все нормальные люди, мучают сейчас свои же православные, из той же Церкви, и собратья-епископы. Говоря это с огромной болью в сердце, Георгий Александрович всё больше и больше расстраивался, возмущался неслыханным преступлением. Лицо у него побагровело. Глеба тронули его слова, он понял, как беспомощны люди перед безбожием в Церкви. Взволнованная речь его ближнего была не истерикой, а откровением человека с огромным чувством справедливости.
На следующий день он узнал, что Георгий Александрович умер от сердечного приступа. Память о волнующей беседе была свежа, и Глеб почувствовал, что на его глазах человек отдал жизнь, защищая архиеп. Иоанна.
Несколькими годами позже Владыка (уже после кончины) отблагодарил своего верного духовного сына – излечил его вдову от серьезного недуга.
9-го ИЮЛЯ 1963 ГОДА на улицах Монтерея Глеб обратил внимание на один из заголовков. Сообщалось о заседании Сан-Францисского городского суда над русским епископом. В статье помещена была и фотография архиеп. Иоанна в зале суда. Теперь стало совершенно понятно: дело, как и говорил Георгий Александрович, не из разряда мелких внутрицерковных ссор.
Процесс длился 4 дня, и каждый день зал суда наполнялся до отказа. Глеб работал в Монтере и не мог присутствовать, но Евгений ходил на все слушания. Он видел, как епископы и священники, пришедшие защитить архиеп. Иоанна, сели с ним рядом на одну скамью. Кроме епископов Саввы и Нектария, из Южной Америки приехал еще один его друг – архиеп. Леонтий Чилийский. Там же были архим. Спиридон, о. Митрофан и игуменья Ариадна.
С самого начала судья Эдвард О´Дэй, старый добрый ирландский католик, понял, что перед ним не обычный обвиняемый, а истинно Божий угодник, и впервые в истории суда Сан-Франциско судья разрешил обвиняемому произносить молитву перед началом каждого заседания. (Эти сведения получены от адвоката, защищавшего Владыку Иоанна, Джеймса О´Гара.
Архиеп. Иоанн, следуя монашескому принципу «не искать самооправдания» на протяжении всего процесса не произнес ни единого слова.
К началу первого слушания неожиданно приехал протоиерей Георгий Грабе – синодальный секретарь, один из самых властных людей группировки епископов. «Бросалось в глаза его постоянное совещание с адвокатами жалобщиков», - писал Владыка Иоанн. На третий день Грабе дал показания в пользу истцов, а на следующий день один из их адвокатов произнес речь, главным образом против архиеп. Иоанна. «Обвинений было столько, - вспоминает последний, - что судья сказал, если рассматривать каждое, дело никогда закончено не будет… Заседание суда было прервано до дальнейшего объявления».
Через несколько дней трое адвокатов истцов улетели в штаб-квартиру Синода в Нью-Йорк, где у них состоялась встреча с архиеп. Виталием и секретарем Синода.
Самым неприятным в этом деле были телеграммы, приходившие якобы от первоиерарха, митрополита Анастасия, из штаб-квартиры Синода. Когда архиеп. Иоанн и еп. Савва говорили с ним по телефону, они всегда находили полную поддержку: он подтвердил полномочия Владыки Иоанна в Сан-Франциско и, как уже упоминалось, в доказательство посылал подписанные депеши. Однако другие послания с подписью митрополита содержали мнения противоположные, подрывающие авторитет архиеп. Иоанна, идущие наперекор всем прежним решениям первоиерарха и позволявшие истцам заявлять в суде, что они «действуют строго по распоряжению Синода». Телеграммы эти посылались прямо истцам и их адвокатам, а один раз – самому судье О´Дэю. Владыка Иоанн же узнавал о них последним. Митрополит был тогда уже стар и немощен, и, по предположению архиеп. Иоанна, высказанному в докладе архиерейскому собору, похоже, что телеграммы шли совсем не от него. «Недавно еще славное и уважаемое имя митроп. Анастасия, - писал Владыка, - покрыто позором, ибо противоречивые распоряжения, обращения в суд и другие действия уронили его престиж не только в нашей пастве, но и среди иноверных, т.к. делались от его имени. Мы, ближайшие его сотрудники, знаем, насколько то несовместимо с его личностью, и не можем полностью возлагать на него за них ответственность».
Еп. Нектарий, преданный викарий Владыки Иоанна, также попал в неприятную историю. Он получил депешу якобы от митроп. Анастасия, и, как позже рассказывал Евгению и Глебу, послание показалось ему очень странным. Согласно ему, он должен был тайно, никому не говоря, посадить архиеп. Иоанна на поезд и отправить в Нью-Йорк. Объяснений никаких не следовало, но давалось странное распоряжение: митроп. Анастасию не звонить, исполнять всё беспрекословно, как послушание. Поскольку на телеграмме стояла подпись митрополита и она пришла из штаб-квартиры Синода, еп. Нектарий не усомнился в ее подлинности, но почему-то почувствовал недоброе. Он дал обет повиновения Синоду, но сейчас это повиновение противоречило его совести. В Сиэтле, куда приехал проведать свой приход, он не мог уснуть, до самого утра бродил по улицам города, усердно молился и в конце концов решил не подчиняться приказу. Позвонил в штаб-квартиру Синода, попросил личного разговора с митрополитом. Ему ответили, что это невозможно, но взвинченный епископ настойчиво требовал, и их всё-таки соединили.
- Ваше Высокопреосвященство, я прошу выслушать меня. Я не могу сделать того, о чём вы просите, - сказал еп. Нектарий и начал объяснять.
- Минутку, - прервал его митрополит, - вы говорите, это я приказал? Я ничего подобного не говорил.
Неожиданно секретарь Синода, прослушивающий разговор, подключился к ним. Митрополит спросил его:
- Как это возможно? Кто посылал телеграмму?
Секретарь ответил, что они поговорят позже, и повесил трубку.
- Ничего не делайте, - обратился митроп. Анастасий к еп. Нектарию. – Я не писал этой телеграммы, - мрачно добавил он.
Еп. Нектарий рассказывал всё это Евгению и Глебу, уже заметно успокоившись, но всё еще сильно сокрушался, что Синод «попал в руки злых сил».
Ариеп. Иоанн в докладе архиерейскому собору от 23-го июня 1963 года также сообщал о серьезном положении в Русской Зарубежной Церкви:
«Вначале то не особенно ощущалось, т.к. присутствие архиепископа Анастасия и Саввы контролировало исходящее из Синода официально. После же их отъезда и наступления новой сессии дело пошло с неудержимой быстротой. Без проверки, без заслушивания мнения управляющего епархией выносились решения, лишь бы удовлетворить жалобщиков и проявить тем якобы «беспристрастность»… Выполнение незаконного постановления Синода грозило большими осложнениями церковной жизни и не только не привело бы успокоению, а наоборот вызвало бы новые осложнения и потрясения.
Создается впечатление, что Синод, вернее лица, которые говорят от его имени, связаны с теми, кто был избран в приходской совет в прошлом году, и во что бы то ни стало хотят удержать их у власти или, по крайней мере, их ближайших сотрудников и единомышленников, будь законным или незаконным способом.
Недовольные существующим положением бывают во всяком приходе, были такие и в Сан-Франциско прежде теперешней смуты. Но создание из них сплоченной группы, действующей то в защиту местной церковной власти, то против нее, то согласно канонам, то в противоречии с ними, но всегда единодушно и упорно, не есть явление только местное, а кем-то руководится, близким к Синоду.
Тогда становится понятным всё происшедшее в Сан-Франциско, от начала возникновения смуты и по сей день. Становятся понятными и некоторые события, происшедшие в других епархиях.
Какие же последствия? Авторитет Синода почти уничтожен…
То, что делается в Сан-Франциско, быстро распространяется по всему побережью и грозит существованию всей Зарубежной Церкви с отпадением часто чад ее вообще от веры…
С болью приходится наблюдать и видеть развал Зарубежной Церкви, выгодный лишь врагам ее. Мы, ее архиереи, не можем допустить сего, как и того, что одна сорганизовавшаяся группа господствовала над остальным епископатом и любыми средствами проводила то, что желательно ей».
В то время, как архиеп. Иоанн работал над этим докладом, митроп. Анастасий приехал на западное побережье, чтобы найти разумный выход и поддержать Владыку, без вмешательства штаб-квартиры Синода. Именно тогда Евгений с Глебом и встретились с ним на фестивале Баха в Кармеле. Интересна аналогия: судья обдумывал свое решение в суде Сан-Франциско, митрополит размышлял, что делать в этом конфликте, оратория Генделя, звучавшая в тот вечер, называлась «Суд Соломона» и посвящалась именно справедливости правосудия. Тремя неделями позже она восторжествует, и архиеп. Иоанна назначат постоянным иерархом Сан-Францисским и Западной Америки.
А пока, дабы доказать суду беспочвенность обвинений в растрате денег, архиеп. Иоанну и новому приходскому совету пришлось провести дорогостоящую ревизию, наняв известную независимую бухгалтерскую фирму «Прайс, Уотерхаус и Кº». В конце концов судья О´Дэй, не найдя никаких улик финансовой нечестности, снял с Владыки и с других ответчиков все обвинения. Что же касается церковных выборов, судья заключил, что это не государственное дело решать, было или нет одобрение Синода…
Побежденные истцы продолжали выдумывать новые обвинения и подавали заявления в суд на протяжении двух с половиной лет, почто до самой смерти архиеп. Иоанна. Все они каждый раз отклонялись как необоснованные, и наконец адвокат ответчика, Джеймс О´Гара мл., заявил суду, что пора знать меру:
«На сегодняшний день ответчика, архиеп. Иоанна, пытавшегося защитить интересы прихода, фракция истцов заставила без надобности понести расходы на общую сумму в несколько тысяч долларов. Задержка в строительстве собора, вызванная этой тяжбой, невероятно увеличила расходы на постройку.
Ни разу за весь процесс фракция истцов не представила суду и частицы достаточных доказательств, подтверждающих их обвинения…
Суду известно о никому не нужных распрях и разногласиях между прихожанами, вызванных необоснованными заявлениями истцов, прямым результатом коих стали сильные волнения на религиозной почве в приходе.
Нормальное течение дел в общине, направленное на укрепление идеалов веры у прихожан, было сильно нарушено шумихой и разладом, возникшим в результате этой тяжбы.
Финансовые убытки, понесенные приходом, должны послужить достаточным основанием суду для отвержения всех обвинений со стороны истцов. Ни назначенный судьей ревизор, ни «Прайс, Уотерхаус и Кº» не выявили никаких признаков финансовых злоупотреблений. Урон, нанесенный приходу, как с нравственной, так и с финансовой точек зрения, является почти невосполнимым…
Дальнейшее продолжение безосновательной тяжбы наносит оскорбление самому юридическому процессу».
Осенью 1963 года Евгений писал Глебу: «Как ты, вероятно, слышал, Владыка Иоанн утвержден архиепископом Сан-Францисским, и хотя до мира в епархии еще далеко, по крайней мере наведен какой-то порядок, и я верю, что постройка нового собора теперь уже не прервется».
Евгений пока так и не понял, сколь страшно случившееся: вроде бы архиеп. Иоанн всё еще оставался правящим архиереем, еп. Нектарий – его викарием, новый приходской совет пребывал у власти и его усилиями наконец закончили новый собор. Таким образом, хотя Евгений и явился свидетелем почти маккиавелевских преступлений, на которые оказался способен даже «святейший» Синод, он всё еще пребывал в наивном заблуждении. Прозреет он лишь по смерти Владыки.
Глеб же так вспоминал события в Сан-Франциско:
«Такая несправедливость к святому человеку, приехавшему из Европы лишь помочь построить храм, надолго оставила рану в душе каждого очевидца».
Сердце архиеп. Иоанна разрывалось при виде всего творимого братьями-епископами. «Я совсем один… - сказал он одному из близких прихожан. – Если услышишь, что я умер, знай – они убили меня».
Присутствуя на суде, Евгений видел Святого. Тот следовал своему Господу на Голгофу. Владыку, подобно Христу, распяли иерархи его же Церкви и их сатрапы. Фарисеи живут и ныне, благоденствуют и занимают ключевые позиции в самой Христовой Церкви. И вслед за Христом архиеп. Иоанн простил им всем. Когда его спрашивали, кто виноват в разладе, он отвечал: «Дьявол».
Живое Евангелие Иисуса Христа, вечное воплощение Истины в жизни людей, было преподано Евгению самым наглядным образом. Видения Святого на Голгофе ему не забыть.