Библиотека Альдебаран

Вид материала

Документы

Содержание Книга пятая Первая глава

Подобный материал:

• Библиотека Альдебаран, 2189.93kb.
• Библиотека Альдебаран, 535.18kb.
• Студенческая Библиотека Онлайн, 169.06kb.
• Библиотека Альдебаран, 1616.97kb.
• Библиотека Альдебаран, 5850.32kb.
• Библиотека Альдебаран, 3931.12kb.
• Библиотека Альдебаран, 7121.35kb.
• Библиотека Альдебаран, 2381.99kb.
• Библиотека Альдебаран, 1789.76kb.
• Библиотека Альдебаран, 1490.77kb.

КНИГА ПЯТАЯ

1 я гл.:

Симплиций, проведав, что друг дал обет,

Решает по дружбе идти ему вслед.

2 я гл.

Симплиций завел с сатаной канитель,

Страхом объятый, лезет в купель.

3 я гл.

Симплиций с Херцбрудером живут, как братья,

Проводят время в полезных занятьях.

4 я гл.

Симплиций снова Фортуну пытает,

Но на войне не преуспевает.

5 я гл.

Симплиций в Кельне в роли Меркурия,

Юпитера речи – смесь ума и дури.

6 я гл.

Симплиций, давно позабыв все обеты,

На Кислых водах вытворяет курбеты.

7 я гл.

Симплиций друга отнес на кладбище,

Себе утешенье с крестьянкою ищет.

8 я гл.

Симплициус снова не прочь ожениться,

Узнав, кто он родом, не стал сим гордиться.

9 я гл.

Симплицию двух сыновей и то много,

А третий подброшен лежит у порога.

10 я гл.

Симплицию врут мужики ротозеи,

Что ведомо им о делах Муммельзее.

11 я гл.

Симплициус слышит: честят эскулапов,

Не хочет попасть он в их хитрые лапы.

12 я гл.

Симплициус дышит в воде невозбранно,

Он с сильфом уходит на дно Океана.

13 я гл.

Симплиций, плывя с князьком Муммельзее,

На много чудес дивится, глазея.

14 я гл.

Симплиций дорогою дискурс ведет

О том, как у сильфов жизнь их идет.

15 я гл.

Симплиций в беседе на дне Океана

Не может ответить царю без обмана.

16 я гл.

Симплиций отправился в Маре дель Сур,

Где жемчуг с кулак и в бездне пурпур.

17 я гл.

Симплиций из озера вышел тишком,

Сам невредим и в платье сухом.

18 я гл.

Симплиций во сне ненароком подмок,

Источник под ним не на месте потек.

19 я гл.

Симплиций встречает перекрещенцев,

По нраву ему жизнь сих отщепенцев.

20 я гл.

Симплиций со шведским воякой спознался,

С ним до Москвы он легонько добрался.

21 я гл.

Симплиций готовит мушкетное зелье,

В чужом он пиру получает похмелье.

22 я гл.

Симплиций на Волге нежданным манером

К татарам попал, а затем на галеры.

23 я гл.

Симплиций зрит жизни суетный плен,

Все для него здесь тщета, прах и тлен.

24 я гл.

Симплиций от мира сего отрекается,

Строгим отшельником жить собирается.

Первая глава

Симплиций, проведав, что друг дал обет,

Решает по дружбе идти ему вслед.


Когда Херцбрудер совсем поправился и исцелился от ран, поведал он мне, что, обретаясь в жестокой беде, дал он обет свершить паломничество в Эйнзидлен ⁵³². А как теперь он и без того находится неподалеку от швейцарской границы, то и вознамерился сие исполнить, питаясь в дороге милостынью; мне же было весьма приятно о том услышать; того ради предложил я ему деньги и свою компанию и хотел тотчас же купить двух клеперков, дабы отправиться с ним в путешествие, правда, не по той причине, что меня побуждало и наставляло к сему благочестие, а потому что желал поглядеть Швейцарскую республику, которая была единственной страной, где процветал вожделенный мир. Меня также немало обрадовало, что мне выдался случай во время такого путешествия услужить Херцбрудеру, ибо я возлюбил его, как самого себя; он же отверг и то и другое: и мою помощь, и мое общество под тем предлогом, что паломничество надо было свершить пешком, и притом насовав в сапоги гороху. А ежели я хочу составить ему компанию, то не только тем нарушу его благоговение, но и доставлю себе самому превеликое неудобство ради его медленного и тяжкого передвижения. А помощи от меня он не примет, ибо совесть не дозволяет ему во время такого святого путешествия содержать себя на деньги, добытые смертоубийством и разбоем; а сверх того не желает он вводить меня в великие протори и объявляет мне непритворно, что я уже сделал для него более, нежели я был ему должен, а он того ожидал. Тут зачали мы приятельскую перебранку, и сие было так мило, что ничего похожего я еще не слыхивал; ибо мы не употребляли иных доводов, кроме того, что каждый уверял, что еще не доставил своему другу ничего, что надлежало бы ему сделать, и благодеяния, которые оказал один другому, еще не оплачены. Херцбрудер более всего сетовал на то, что я, как он говорил, осыпаю его щедротами и изъявляю ему свою услужливость и неложную дружбу такою мерою, что он никогда не сможет воздать мне тою же; я же упрекал его в том, что ныне, когда мне представился случай услужить ему и доказать на деле свою благодарность за все его благодеяния, что я его неложный друг и усердный слуга, то отвергает он меня как недостойного его службы, напомнив ему последнюю волю блаженной памяти его родителя, и как мы оба под Магдебургом скрепили клятвами нашу дружбу, каковой ныне он меня лишает, и тем нас обоих сразу хочет соделать клятвопреступниками. Но все сие нимало не склонило его принять меня товарищем своего путешествия, покуда я не приметил, что ему претит не токмо золото Оливье, но и моя безбожная жизнь. Того ради прибег я ко лжи и уговорил его, что меня побуждает к паломничеству в Эйнзидлен мое намерение исправиться: а ежели он удержит меня от этого доброго начинания и я умру нераскаянным, то он будет в тяжком за то ответе. Таким манером удалось мне его уломать, так что он напоследок согласился посетить святые места вместе со мною, особливо же как я показывал (хотя все то было ложью) великое раскаяние о своей беспутной жизни, а также уверял его, что я сам вознамерился наложить на себя епитимью и вместе с ним свершить паломничество в Эйнзидлен, шествуя в сапогах, набитых горохом.

Едва окончилось сие препирательство, как началось другое, ибо Херцбрудер был чересчур добросовестен. Он не соглашался, чтобы я выправил у коменданта для нас обоих пашпорта на мой полк. «Что? – воскликнул он. – Разве не возымели мы намерение исправиться и пойти на покаяние в Эйнзидлен? И посуди, бога ради, ты хочешь положить сему начало обманом и запечатать очи людей ложью! Кто отречется от меня в сем мире, от того отрекусь и я перед отцом моим небесным, сказал Христос! Разве мы трусливые зеваки? Когда бы все мученики и исповедники Христовы так поступали, то мало было бы святых на небе. Ежели мы отправимся с именем божиим и под его покровом, куда направят нас его святая воля и назначение, и предадим себя его благому промыслу, то уж наверное бог проведет нас туда, где наши души обретут успокоение!» Но как я ему представил, что нам не следует испытывать бога, а применяться ко времени и употреблять средства, от коих мы не можем отказаться, особливо же потому, что паломничество среди солдат не за обычай, и когда мы откроем свое намерение, то почтут нас дезертирами, а вовсе не пилигримами, что может доставить нам немалое беспокойство и несчастье, а также подвергнуть опасности наше здравие и самую жизнь, наипаче же как святой апостол Павел, с коим мы никак не можем себя поравнять, удивительным образом применялся ко времени и обычаям мира сего, то под конец Херцбрудер уступил мне, так что я получил пашпорт, чтобы отправиться в свой полк. Имея оный пашпорт, вышли мы с надежным провожатым из города в то время, как закрывались ворота, как если бы собирались в Роттвейль ⁵³³, но вскорости свернули на окольную дорогу и в ту же ночь перешли швейцарскую границу, а на следующее утро завернули в деревню, где экипировались, купив себе долгополое черное платье, паломнические посохи и четки, а нашего провожатого отпустили домой с хорошим вознаграждением.

Все в этой стране показалось мне весьма дивным, не как в других немецких землях, словно бы я очутился в Бразилии или в Китае. Я узрел, как там, в мире и тишине, всяк занят своим ремеслом, хлевы полны скотиною, мужицкие дворы кишат курами, утками и гусями; улицы безопасны для путешественников, в трактирах полным полно людей, предающихся веселию. Там живут, не ведая страха перед неприятелем, опасения грабежа и заботы лишиться своего добра, здравия, а то и самой жизни; всяк живет беспечно среди своих смоковниц и виноградников и, ежели сравнить с другими немецкими землями, в полном довольстве и радости, так что я почел сию страну земным раем, хотя по своим обычаям она казалась порядком грубой. Сие произвело, что я всю дорогу только и делал, что глазел по сторонам, в то время как Херцбрудер перебирал четки; того ради я иногда получал от него укоризны, ибо он желал, чтобы я беспрестанно творил молитвы, к чему я никак не мог привыкнуть.

В Цюрихе он проведал все мои хитрости и посему весьма сухо выложил мне всю правду, ибо когда мы прошедшей ночью заночевали в Шаффхаузене ⁵³⁴ (где у меня от гороху жестоко разболелись ноги), то поутру я забоялся идти на горохе и велел его сварить, а затем снова запихал в сапоги, после чего весело дошел пешком до Цюриха: он же с трудом волочил ноги и сказал мне: «Брат, на тебе почиет великая благодать божия, ибо ты, невзирая на горох в сапогах, шагаешь с таким веселием». – «Всеконечно, – ответил я, – достопочтенный и любезный Херцбрудер, я его сварил, а не то б не смог отмахать такой путь». – «Боже милостивый! – воскликнул он. – Что ты натворил? Ты бы лучше вовсе выбросил его из сапогов, ежели только не пожелал бы учинить насмешку. Мне надо позаботиться, чтобы бог не покарал нас обоих, тебя и меня. Не вмени сие во зло, друг, когда я по братской любви скажу тебе с немецкой прямотою все, что у меня залегло на сердце, а именно: я о том горюю, что если только ты не перестанешь гневить бога, то лишишь себя вечного спасения. Признаюсь с охотою и уверяю тебя по правде, что я никого так не люблю в целом свете, как тебя, однако ж не хочу таить от тебя, что ежели ты не исправишься, то принужден буду устыдиться продолжения сея дружбы». Я онемел от страху, так что, казалось, больше не мог вымолвить ни единого слова; наконец открыто повинился ему, что положил горох в сапоги не ради благочестия, а единственно ему в угодность, чтобы он взял меня с собою паломничать. «Ах, брат! – отвечал он. – Вижу я, что ты далеко отошел от стези спасения, когда бы даже не было тут никакого гороху. Да ниспошлет тебе бог исправление, ибо без него не устоит наша дружба».

С того самого времени следовал я за ним в глубокой печали, подобно человеку, коего ведут на виселицу; совесть начала отягощать меня, и когда я раздумывал, то вставали перед моими очами все бесчестные мои проделки, которые я учинил в течение жизни. Тут прежде всего оплакал я свою простоту, с какою вышел из лесу и которую потом всячески расточил в мире; и мое сетование еще умножило то, что Херцбрудер был молчалив и только взирал на меня со вздохами, отчего было мне не иначе, как если бы он ведал о вечном моем осуждении и сожалел о сем.