Geum.ru

К. Г. Дзугаев Южная Осетия в контексте российско-грузинских отношений

Вид материалаДокументы

Содержание


Окончание статьи в следующем номере Бюллетеня
Подобный материал:
  1   2

К.Г.Дзугаев



Южная Осетия

в контексте российско-грузинских отношений

Часть 1



Обострение российско-грузинских отношений, инспирированное режимом М.Саакашвили, с неизбежностью актуализировало проблему самопровозглашённых и всё ещё непризнанных государств на территории бывшей Грузинской Советской Социалистической Республики – Республики Южная Осетия и Республики Абхазия.

Логика политического процесса выдвинула на передний план и в полной мере проявила ранее не акцентирующуюся, но как бы подразумевающуюся позицию: грузино-осетинский конфликт с самого его начала по сей день (и вплоть до его завершения в тех или иных политических формах) является органичной составной частью российско-грузинских отношений. Отношения эти, разумеется, не ограничиваются постсоветскими временными рамками; напротив, они уходят корнями ко временам Георгиевского трактата, когда Россия, утверждающаяся на Кавказе, вняла мольбам последнего грузинского царя Ираклия II спасти погибающую единоверную страну.1

Отметим, что сокращение населения Картло-Кахетии на то время достигло катастрофической черты в 35000 человек2, примерно столько же избирателей было зарегистрировано в Республике Южная Осетия на парламентских выборах 2003 г.

Враг в действительности был безжалостен. «В 1795 году персидский шах Ага-Мухаммед-хан, - напоминает североосетинский исследователь проблемы М. М. Блиев, - недовольный тем, что Ираклий II не явился на его коронацию и тем выразил свою независимость, подвёл войска к Тифлису. Сюда, к Тифлису, шахские войска пригоняли мирное население, которое специальные отряды подвергали геноциду. Так, за несколько дней было уничтожено более 80 тысяч грузин. В Тифлисе к мосту через Куру был выставлен образ Святой Марии. Сюда согнали более трёх тысяч мужчин. Обнажив их, шах приказал каждому подходить к образу Святой Марии и имитировать половой акт. Отказывавшихся выполнить волю шаха с отрубленной головой бросали в реку. Массы грузинского населения покидали Грузию. Беженцев вылавливали и тут же с ними расправлялись. Во всём этом вместе с персидскими отрядами участвовали также многие грузинские тавады, демонстрировавшие свою покорность шаху».3 Преемник Ага-Мухаммед-хана Фетх-Али-шах продолжил геноцид грузин с намерением стереть этот народ с лица земли.

В настоящее время, выполняя антироссийский политический заказ, грузинские историки показывают Россию как завоевательницу Грузии, но в XIX и начале XX вв. грузины, в том числе выдающиеся представители народа, адекватно оценивали совершившееся историческое событие. «С этого памятного дня, - писал Илья Чавчавадзе, - Грузия обрела покой. Покровительство единоверного великого народа рассеяло вечный страх перед неумолимыми врагами. Успокоилась давно уже не видевшая покоя усталая страна, отдохнула от разорения и опустошения, от вечных войн и борьбы».4

Царская администрация, застав в Закавказье застарелый конфликт между грузинской помещичье-тавадской верхушкой и осетинами-горцами, прилагала усилия к тому, чтобы нормализовать отношения грузинских властей и осетинских обществ Южной Осетии.5 Южные осетины получили и использовали возможность отстаивать свои права не только силой оружия, но и в судебных инстанциях Российской империи, что само по себе было редким для Кавказа проявлением высокого уровня политико-правовой борьбы. Для пресечения посягательств со стороны Мачабели6 и Эристави южные осетины указом Николая 1 от 8 июня 1852 г. были переведены в разряд казённых, т. е. государственных крестьян; 12 сентября 1852 г. Правительствующий Сенат подтвердил отказ грузинским князьям в домогательстве о признании крепостного права над осетинами.7 Были произведены важные административно-территориальные мероприятия: в 1842 г. из горских народов были образованы Тушино-Пшаво-Хевсурский, Горский и Осетинский округа, из них южные районы Осетии вошли в Горский и Осетинский, а в 1859 г. главнокомандующий и наместник А. И. Барятинский вывел из состава Осетинского округа Нарский участок, а также вывел из Горского округа юго-восточную часть Осетии и в качестве Осетинского участка передал в Осетинский округ Горийского уезда. Таким образом, за исключением небольшой территории на юго-западе, входившей в Рачинский уезд, Южная Осетия административно консолидировалась. Надо отдать должное царской власти – она понимала ненадёжность грузинской политической элиты и рассматривала Осетинский округ как средство влияния на Грузию: «…Царизм не желал, чтобы южные осетины полностью растворились в грузинском народе, на всякий случай Южную Осетию хотели сохранить как своеобразный плацдарм, с которого также можно было бы давить на строптивых грузинских правителей».8

Вместе с тем русские наместники, уступая настойчивым требованиям грузинских феодалов-тавадов, не раз направляли русские воинские контингенты в составе грузинских отрядов для наказания осетин, отказывающихся платить подати и не признающих грузинское господство. В первой половине XIX в. крестьяне Южной Осетии бунтовали против произвола грузинских князей-тавадов почти ежегодно, и столь же часто карательные экспедиции направлялись в осетинские сёла.

В 1802 г. для усмирения южных осетин была направлена экспедиция подполковника Симоновича, который привёл к присяге основные горские общества. Но в 1804 году началось восстание осетин и горцев-грузин по ущелью Арагви и Верхнего Терека. Упорные бои серьёзно встревожили власти, особенно после того, как горцы нанесли тяжёлые поражения нескольким военным отрядам властей. Они были вынуждены направить для подавления восстания главнокомандующего царскими войсками в Грузии князя Цицианова с большими силами, которому удалось погасить восстание.

В 1810 г. новое восстание в Южной Осетии имело некоторый успех, карательная экспедиция генерала Сталя в 1812 г. была отбита от подступов к горам. Это позволило жителям центральной Осетии повести с властями переговоры о льготах при поступлении их в российское подданство. В 1813 г. восставшие были разбиты.

В 1817 г. помощник А. П. Ермолова генерал Кутузов отправил в Южную Осетию карательную экспедицию для подавления очередного выступления горцев, не она оказалась безуспешной. Повторная экспедиция под командование майора Титова в 1820 г. также окончилась неудачей. В 1821 г. Титов ещё раз вторгается в Южную Осетию, но вынужден вновь отступить в Гори под натиском восставших. В 1823 г. посланный Ермоловым отряд столкнулся у с. Тиб с осетинским отрядом и также вынужден был отступить.

Наиболее крупными и хорошо документированными можно считать два восстания горцев. Одно из них – восстание 1830 г. Чесельтского (Кешельтского) ущелья, когда были разгромлены множество помещичьих имений; не в силах самостоятельно с ним справиться, грузинские помещики добились военной помощи русского командования, и восстание было жестоко подавлено экспедицией под командованием генерала Ренненкампфа. В.Чудинов цитировал донесение Ренненкампфа генерал-адьютанту Стрекалову: «1-го июля была окончена экспедиция в кешельтское ущелье, где не только не бывала нога русскаго, но куда отважнейшие воины грузинских царей в продолжение почти столетия не смели показываться».9 Другое - восстание 1839 – 1840 гг., потопленное в крови экспедицией генерала Андроникова (сжигавшего повстанцев вместе с семьями). Именно столь самоотверженная борьба осетин вынудила царские власти принять решение 1852 г. об освобождении крестьян-осетин владений князей Мачабели и перевести их в разряд казённых. Заметим, что реформа 1861 г. в Грузии проводилась с опозданием: в Тифлисской губернии в 1864 г., в Кутаисской губернии – в 1865 г., в некоторых регионах затянулась до 1871 г., а о её итогах не кто иной, как наместник Кавказа И. И. Воронцов-Дашков резюмировал: «Отмена крепостного права в пределах Закавказья, а особенно в Грузии, была произведена на условиях, особенно льготных для помещиков и невыгодных для крестьян, причём правительство в отступление от принятой в коренной России принципа, за прекращение личной зависимости уплатило от 25 до 50 рублей за душу бывших помещичьих крестьян дворянству Тифлисской и Кутаисской губерний, что составило сумму в 7 000 000 рублей, и увеличило земельные повинности крестьян в пользу помещиков выше существовавшей в крепостное время нормы».10

При этом, что характерно, осетины не боялись вооружённой борьбы с грузинским воинством, но всегда старались по возможности избегать вооружённых конфликтов с русскими солдатами. Поражения, которые терпели восстающие горцы, по существу бывали отступлениями с поля боя, с последующим объявлением их зависимости от центральных властей – до очередного восстания. Накопившийся за те годы опыт медленно, но верно приводил осетин к выводу о целесообразности союза с Россией; несмотря на проявлявшуюся благосклонность российской администрации к грузинской правящей среде, в эти десятилетия окрепла и упрочилась политическая и культурная ориентация осетин на Россию, была осознана ими необходимость присутствия «Московского ока» для обуздания тавадско-помещичьего произвола.

Ко времени Российской революции осетины были глубоко интегрированы в грузинское общество. В свою очередь, грузинское общество уделяло постоянное и серьёзное внимание положению дел с осетинами – как проживающими в Южной Осетии, так и по отношению к осетинам в районах Грузии. Показательны в этом плане частые публикации об Осетии и осетинах в грузинских периодических изданиях.

Анализ показывает, что имела место тенденция строить с осетинами добрососедские отношения, положительно о них отзываться; причём эта тенденция была достаточно сильна и при ином обороте истории могла бы стать доминирующей с перспективой нормализации межнациональных отношений на европейски-цивилизованных началах.

Возобладала, однако, иная тенденция – очевидно, значительно более укоренённая в грузинском обществе и иллюстрируемая следующей подборкой.

В 1881 г. «Дроэба» пишет, что в Картли очень участились случаи воровства, нет такой ночи, чтобы осетин не украл у кого-нибудь скотину.11 Через три года сообщение о южных осетинах – ворах повторяется, хотя указывается, что к воровству они вынуждены из-за разорения вследствие применённых к ним правительственных экзекуционных мероприятий12 (речь идёт о введённой в то время широкой практике карательных мер против южных осетин, боровшихся за свою свободу; М.М.Блиев по этому поводу пишет о 19 осетинских обществах, где грузинские феодалы при поддержке русской администрации производили 128 экзекуций, «в которых вполне системно выражался сложившийся в Южной Осетии институт грузинского ига»13). В 1898 г. некто Novus с иронией пишет об осетинах, что «происхождение их покрыто мраком неизвестности. Сами они о своём происхождении достоверно ничего не знают», издевательски отзывается об учёных, исследующих осетинскую историю и этнографию, и, в частности: «Подоспел и г.Максим Ковалевский, который при отсутствии иероглифов и всяких клинообразных надписей стал читать историю Осетии на скалах Кавказа. Читал на них он, конечно, продукты собственной богатой фантазии, но результат вышел плохой: скромные и ни о чём не мечтавшие осетины возмечтали и много о себе возомнили. Сочинения г. Ковалевского для осетина то же самое, что талмуд для еврея».14 В 1899 г. некий Марталадзе писал об осетинах: «Будет уже недели две, как ничего не слышал об осетинских ворах, о них и в газетах не читал и что-то впал в подозрение. (…) Да будет проклята фантазия человека. Как можно было допустить в своих мыслях, что осетины бросили воровство? (…) Дай бог им здоровья, хоть этот хороший обычай остался у них: брат брата может за 20 копеек продать. Не будь этого, чтоб было бы с грузинами».15 Он же ещё раз: «Я в своих статьях вовсе не касаюсь честных и трудолюбивых осетин; но в ущелье Малой Лиахвы нет такого осетинского семейства, среди которого не было бы вора. Такое семейство нужно днём с огнём искать. Синонимом слова «осетин» есть слово «вор»».16 В 1903 г. некто Чакучи обрушивается с критикой на статью в «Духовном вестнике» (№ 22, 1903 г.), где говорится, что ранее весь Картли был населён осетинами, но их впоследствии грузины оттеснили частью к югу, в Боржомское ущелье, частью к северу – в Джавское ущелье; автор статьи категорически возражает против такой исторической версии и утверждает, что осетины спустились с гор.17 В 1904 г. «Могзаури» с тревогой сообщает, что «на самом деле ни в Картли, ни в Кахети нет такого селения, где бы не проживали пришельцы-негрузины, чтобы селение состояло исключительно из грузин. Везде в этих селениях можно встретить армянина, еврея, осетина, татарина, лезгина, молоканина, мугалойца, русского, эста, немца (…) осетинские хизаны превратились в хозяев Картли. «Всё наше, - говорят осетины, - мы не хизаны, а законные хозяева» . В Кахетии не было осетин, но их пригласили местные князья-помещики».18 В 1913 г. «Клде» выражает согласие с Арчилом Джорджадзе, весьма недовольным тем, что грузинское дворянство всячески способствует переселению осетин в Картли и тем сильно стесняет грузинских крестьян; на равнинах Картли возникают осетинские селения, и поощряется «нашествие осетин на Картли».19 Тогда же некто Дзеверели бросает клич «родина в опасности», сообщая, что совет царского наместника на Кавказе рассмотрел вопрос о хизанах и решил передать хизанам все те пахотные земли, которыми они владеют на сегодняшний день, и таким решением почти половина Картли на льготных условиях переходит в руки пришлого хизанского населения, большинство которого состоит из осетин, и значит, карта Грузии основательно изменится.20 Вопрос о хизанах-осетинах активно обсуждался в обществе, и в декабре 1913 г. «Клде» публикует статью с аналитическим рассмотрением законопроекта о хизанах, подчёркивая, что законопроект 1852 г. был в пользу осетинских хизанов, владевших большей частью земель Картли.21 В 1910 г. корреспонденция в «Дроэба» предостерегает о том, что осетины приобретают земли в Телавском уезде и строят селения близко друг от друга, одним массивом, и этим ухудшается положение местных жителей-грузин.22 Нажим на осетин усиливался, проявляясь в разнообразных формах: в 1914 г, пользуясь влиянием Первой мировой войны, с Тирифонской долины Горийского уезда предполагалось выселить осетинские селения Нигоза, Земо-Рене, Квемо-Рене, Квемо-Собис, Земо-Собис, Абрев, Пантиан, Орчосан и др. «с целью устройства полигона для воинских частей».23 В статданных по Грузии, опубликованных в 1915 г., осетин уже не упоминают как отдельный народ, скрыв их в разделах «мтиулы», «азиатские христиане» и др.24 «Сакартвело» сообщала, что в Джавском районе князья-помещики, пользуясь уходом молодёжи на войну, сильно притесняют незаконными поборами жителей ущелья, стариков и женщин25; при этом набор на военную службу среди осетин осуществлялся в значительно повышенном размере, так как издавна практиковался откуп грузинских военнообязанных и призыв вместо них крестьян-осетин, не имевших возможности откупиться.26

Показательно, что в 1903 г. на своём II съезде хизанский вопрос рассмотрела РСДРП. Назвав хизанство «важнейшей формой порабощения», В. И. Ленин ввёл в аграрную программу требование о передаче хизанам земель, на которых они работали27.

В Российскую революцию, таким образом, Южная Осетия вступала вполне готовой к самой решительной борьбе против своих угнетателей.

Революционное движение в Южной Осетии за годы советской власти хорошо изучено и документировано; правда, при пользовании этой литературой надо учитывать действовавшую тогда жёсткую идеологическую цензуру, обязывающую всю историю революционной борьбы излагать под углом зрения ведущей роли большевиков. Нас, однако, для целей данного рассмотрения из череды восстаний южных осетин против классовых врагов более всего интересует восстание весны – лета 1920 года.

После подавления ноябрьского восстания 1919 г., спасаясь от преследования меньшевистских войск, множество активных революционеров перешло в декабре 1919 г. в Северную Осетию, где после восстановления Советской власти началось формирование вооружённых частей под командованием югоосетинских большевиков для возвращения в Южную Осетию. Постановлением Кавказского Краевого комитета компартии 23 марта 1920 г. был создан Южно-Осетинский ревком под руководством В.Санакоева, перед которым была поставлена, в частности, задача создания вооружённого отряда.

Установление Советской власти в Северной Осетии побудило правительство Грузии направить воинские подразделения в Рукскому перевалу с целью изоляции Южной Осетии от Советской России. Попытка была отбита горцами, которые арестовали меньшевистского комиссара и его милицейский отряд. Для руководства событиями в конце апреля в Рук (Роки в грузинском произношении) были командированы с чрезвычайными полномочиями члены ревкома А.Джатиев и Н.Гадиев. 6 мая в Рук состоялось заседание повстанцев с прибывшими представителями Кавказского Краевого комитета РКП(б) Г.Девдариани и Г.Моцонелидзе. Главным вопросом было развёртывание вооружённой борьбы. Оценив ситуацию, большевики приняли решение объявить Советскую власть пока в Рукском районе, который в военном отношении легче было оборонять. 8 мая Советская власть в Рукском районе была объявлена, о чём было сообщено в Москву, с просьбой дипломатической поддержки.

Поддержка была оказана в виде известной ноты Чичерина от 17 мая правительству Грузии. В ноте МИД России обращал внимание на нарушение Грузией своих обязательств по удалению со своей территории всех иностранных войск, тем более недопущения появления новых английских частей в Батуми. «Мы с тревогой узнали, - говорится в ноте, - что в Южную Осетию, где провозглашена Советская Республика, направлены для уничтожения таковой власти грузинские войска. Мы настаиваем, если это верно, отозвать свои войска из Осетии, ибо считаем, что Осетия должна иметь у себя ту власть, которую она хочет. Вмешательство Грузии в дела Осетии было бы ничем не оправданным вмешательством в чужие внутренние дела».28 Следует подчеркнуть, что текст мирного договора между Россией и Грузией, заключённого 7 мая в Москве, давал все основания для подобной ноты.

В ответной ноте МИД Грузии писал: «Как Вам хорошо известно, процесс воссоздания Грузии в её неотъемлемых границах ещё не завершился (…). С удовлетворением отмечая выраженную в Вашей ноте тенденцию способствовать восстановлению Грузии в её исторических границах, Правительство Грузии крайне озадачено той частью Вашей ноты, в которой говорится о намерении Грузии подавить силой оружия Советскую Республику в Южной Осетии. Считаю своим долгом обратить Ваше внимание, что в пределах Грузии нет Южной Осетии (курсив наш, - К. Д.), а находящиеся в Грузии осетинские селения расположены в Горийском уезде Тифлисской губернии; селения эти находятся на бесспорной территории Грузии, южнее старой границы Тифлисской губернии (…). Нам кажется непонятным и основанным на недоразумении Ваше выступление в защиту Советской власти, якобы существующей в одной из провинций Грузии».29

Эта позиция правительства Грузии – яркое проявление грузинского национал-экстремизма, получившего государственную базу и посчитавшего возможным в новых историко-политических условиях отказать Южной Осетии в праве на существование. Ясно, что правительство тем самым оказывалось заложником губительной для него нацистской установки, игнорирующей реальность и ведущей власть к неминуемому падению. Грузинский национал-экстремизм, контролирующий по сути правительство Грузии, ошибочно оценивал стратегические тенденции политического процесса в Грузии и вокруг неё, что и доказали последовавшие события. Однако до краха грузинского национал-экстремизма тех годов должно было пролиться ещё немало крови.

После нескольких боестолкновений на подступах к Рукскому району 28 мая 1920г. во Владикавказе была проведена II конференция Южно-Осетинской окружной организации РКП(б). Документов о работе этой конференции практически не сохранилось (лишь очень краткий черновик протокола); почти ничего о ней не сказано в воспоминаниях участников конференции. Известно, что первоначально конференция намеревалась воздержаться от военной помощи повстанцам в Рук, ожидая точных сведений от А. Джатиева. Однако вечером того же дня Окружком партии отдал распоряжение командованию Южно-Осетинской бригады немедленно выступать на помощь рукским повстанцам.

Это решение даже у советских историков вызывало недоумение. В. Д. Цховребов делает предположения: «Нам трудно судить, чем было вызвано это решение Южно-Осетинского окружного комитета партии, видимо, руководство всё-таки надеялось на помощь большевиков Грузии, Терской области и частей Красной Армии. Но каким образом?»30 Действительно, ведь они знали о мирном договоре между Россией и Грузией и не могли не понимать, что военной помощи от России в этой политической ситуации ожидать не приходится, грузинские большевики, подчиняясь партийным директивам, от вооружённых выступлений воздерживались, а победить в войне с меньшевистским правительством Южная Осетия заведомо не могла. Ф. Махарадзе по этому поводу весьма неуклюже выгораживает партийное руководство: «Краевой комитет думал, что вывод этот сделают сами товарищи, руководящие упомянутым отрядом. Но вышло не так, и мы сделались свидетелями нового восстания в Юго-Осетии. Весь трагизм этого восстания заключается именно в том, что оно и на этот раз оказалось совершенно изолированным (…) и это новое восстание с самого начала оказалось обречённым на гибель».31 О чём в действительно думал Краевой комитет, сейчас уже не представляется возможным установить; мы можем лишь элементарным политологическим анализом сделать вывод, что Окружком был введён в заблуждение, дезориентирован. Ясно, что сами осетинские руководители никогда не послали бы на верное поражение и гибель своих соратников. В то же время Краевой комитет вполне мог думать, что югоосетинская атака на правительство Н. Жордания в любом случае его ослабит, что в целом выгодно, в интересах борьбы за большевистский контроль над Грузией.

Командир отряда Матвей (Мате) Санакоев в своих воспоминаниях пишет о том, что после принятия решения о выступлении и назначении его командиром он «потребовал копию постановления о выступлении как боевого приказа, но мне его не выдали. Я потребовал официального мандата, но и этого мне не дали. Тогда я категорически отказался выполнить это постановление (…). Что было после этого, мне неизвестно, но вечером 28 мая 1920 года политком Джиоев Гега принёс мне бумагу от Юго-Осетинского парткома за подписью Санакоева Лади (Владимир, - К. Д.) о немедленном выступлении. Этот приказ в настоящее время, наверное, находится у Джиоева Гега» - и там же сделана сноска, поясняющая, что «приказ, к сожалению, не сохранился».32 Здесь ясно, что документально решение, идущее вразрез с заключённым межгосударственным договором, оформлять никто не хотел, предвидя неизбежную за это ответственность; тем более не могли такой документ дать командованию отряда из-за риска попадания его в руки грузинского правительства. Одним словом, как пишет югоосетинский историк И. Н. Цховребов, «в Южной Осетии схлестнулись грузинский национализм и большевистские амбиции».33

31 мая Южно-Осетинская бригада перешла перевал, и 6 июня совместно с повстанцами разгромили меньшевистские войска возле Джавы. На следующий день после упорных наступательных боёв было нанесено поражение меньшевистским войскам возле Цхинвала, и город был взят. 8 июня Ревком провозгласил в Южной Осетии Советскую власть.

Интересно, что делая свои выводы о тех событиях, Мате Санакоев, в частности, высказывает мнение, что «не нужно было слушать Джатиева и Гадиева, а нужно было наступать до Гори»34, т. е. не только и не столько освободить Южную Осетию, сколько развернуть максимально широкие военные действия против меньшевистского правительства, поднимая на борьбу своих союзников – грузинских крестьян, готовых воевать за землю и волю. В своих опубликованных воспоминаниях М. Санакоев пишет: «Я составил такой план: занять город Гори с налёта, линию Закавказской железной дороги от Гори до Сурамского тоннеля, разрушить железнодорожные мосты и паромы через Куру и укрепить проходы, объявить общую мобилизацию, ударить в тыл частях противника в Дарьяльском ущелье, установить связь с г. Владикавказом, а затем ударить по противнику в Онском районе».35 Вышестоящее большевистское руководство, однако, не решилось на столь радикальные действия, опасаясь конфликта с центральным руководством РКП(б): «С моим планом о дальнейшем наступлении не согласились Джатиев и Гадиев. Они не соглашались углубляться в Грузию, я же не мог не подчиниться политруководству, мало того, от меня взяли расписку, что дальше гор. Цхинвала я не пошлю никого. Такое положение считал и считаю крайне невыгодным и неправильным: во-первых, это было использовано как наша слабость, благодаря чему не могло быть тяги в нашу сторону грузинского крестьянства; во-вторых, мы лишились возможности захвата у врага необходимого нам количества боеприпасов и вооружения, недостаток которых отразился на конечном исходе борьбы с врагом».36

То, что новое восстание обречено на гибель, понимали и представители интеллигенции Южной Осетии, практически все отказавшиеся сотрудничать с большевистским военным командованием. Когда к одному из них, В. Абаеву, прислали бойцов, чтобы привести его в штаб командования и предложить возглавить Ревком Юго-Осетии, его первый вопрос был о том, есть ли среди отрядов русские. Узнав, что нет, В. Абаев, очевидно, удостоверился в своём выводе об отсутствии поддержки российской центральной власти; тем не менее он дал согласие возглавить Ревком и работал с 8 по 23 июня. В своих воспоминаниях он пишет о том, что А. Джатиев вечером 8 июня срочно выехал на Северный Кавказ для получения якобы военной помощи людьми и вооружением, особенно патронами – что, безусловно, было ложью, так как А. Джатиев не мог не знать, что помощи не будет: «И вот в такой критический момент, - с горечью пишет В. Абаев, - когда со дня на день ждёшь жестокого, зверского контрнаступления врага, вынуждены были лишиться и Александра. (…) Из всего руководящего состава Юго-Осетинского Окружного комитета РКП(б) никто, кроме Ал.Джатиева, не сопровождал партизанский отряд».37 М.И.Санакоев специально отмечает, что «никто из интеллигенции, кроме Тибилова Александра и Гаглоева Рутена, не согласился работать у нас, в чём мы очень нуждались».38 Об Александре же Джатиеве он сообщает: «В сел. Закка (4 июня, - К. Д.) ко мне явился Джатиев Александр и заявил, что грузинские товарищи готовы с нашим появлением свергнуть своих угнетателей. Возможно, что нам совсем не придётся вступать в бой (! – К. Д.»39 Заместитель командира отряда А. Гаглоев (Тото) также упоминает в своих воспоминаниях А. Джатиева: «В начале мая 1920 г. к нам прибыли из Владикавказа Джатиев Александр и Гадиев Николай с некоторым запасом патронов. Мы объявили Рукский район на военном положении»40 - с чего всё в тот раз и началось. А. Джатиев, таким образом, активно выполнял поручение большевистского руководства по провоцированию наступления из Северной Осетии в Южную Осетию, вернувшись обратно на Север сразу после выполнения поставленной задачи – занять Цхинвал и не допустить дальнейшего наступления на Грузию.

Правительство Н. Жордания через свою прессу характеризовало восстание как националистическое выступление осетин против грузин, и если во время предыдущих восстаний осетинские и грузинские повстанцы сражались плечом к плечу против угнетателей, то в этом случае националистическая пропаганда меньшевистского правительства, подкреплённая карательными мерами против грузин, осмеливавшихся солидаризоваться с осетинами, имела успех. 13 июня газета большевиков «Комунисти» писала: «Программа коммунистов во всеуслышание говорит, что все нации имеют право на национальное самоопределение вплоть до полного отделения и образования отдельного государства. Таким образом, этого права мы не можем отнять у населения Юго-Осетии, поскольку оно имеет определённую территорию и не нападает на территорию других наций. (…) Джавские осетины имеют полное право от имени истинного демократизма потребовать, чтобы насильно никто не навязывал им свою волю. (…) Интересы Грузии требуют, чтобы они была в дружных отношениях с Осетией, а это возможно только в том случае, если грузинская демократия признает самоопределение осетин; если этого не будет, если восстание Осетии будет подавлено грубой силой, то вся ответственность за пролитие крови между этими братьями грянет только на голову меньшевистской партии, ни на чью больше».41

Однако правительство Н. Жордания, определив Юго-Осетию как грузинскую Вандею, приняло решение о её ликвидации именно как этнотерриториальной базы осетинского народа. По воспоминаниям Н. Гадиева, меньшевикам удалось разрушить былое межнациональное единство, а «меньшевистская газета «Борьба» писала: «Опять, как в старину, эти хищники спустились с горных высот в плодородные долины Карталинии»».42 В Южную Осетию были двинуты крупные силы под командованием А. Кониева и В. Джугели.

Понимая нависшую над народом угрозу уничтожения, Окружком дважды ходатайствовал перед Политотделом Х армии о введении в Юго-Осетию частей Красной Армии для спасения страны. «Мы свидетельствуем, - подчёркивал Окружком, - что Южная Осетия никогда не входила и не входит в состав меньшевистской Республики, с первых дней Октябрьской революции по данный момент трудовой народ Южной Осетии находится с этой последней в состоянии открытой борьбы».43 Помощь не поступила. Более того, повстанцы настойчиво просили хотя бы помочь патронами, но и в боеприпасах было отказано.

О расправе над Южной Осетией войсками Н Жордания написано много. Один из наиболее характерных документов той эпохи – книга командующего карателями («народной гвардией») Валико Джугели «Тяжелый крест».44 Её раздел, посвящённый карательной акции против осетин, так и называется - «Южноосетинская Вандея». «Осетинские националисты, - пишет В. Джугели, - наши злейшие и неусыпные враги»45, и далее красочно описывается беспощадное избиение южных осетин.

Всё ещё надеясь на помощь из России, Юго-Осетинский Окружком 18 июня послал телеграмму Ленину, Чичерину и ЦК РКП(б) о зверских репрессиях меньшевиков в Юго-Осетии, в которой напоминал, что «согласно приказа Кавказского Краевого Комитета РКП(б) от 23 марта, подтверждённого особыми курьерами того же Комитета, прибывшими на повстанческий фронт шестого мая, восьмого июня в Южной Осетии провозглашена Советская власть. Краевой Комитет через курьеров обещал немедленную поддержку (далее о том, что патронов нет, - К. Д.). В состав меньшевистской Грузии Южная Осетия никогда не входила и не входит, считая себя неотъемлемой частью Советской России (…). Южная Осетия, вконец истекая кровью в неравной тяжёлой борьбе, ждёт решающей помощи».46 Это – единственное упоминание о роли Крайкома в июньском восстании, и сделано оно председателем Окружкома Владимиром Санакоевым, надо полагать, перед лицом гибели родины и преступного, предательского бездействия большевистских властей России, расчётливо пожертвовавших Южной Осетией в целях военно-политической интриги вокруг Грузии. Полномочный представитель РСФСР в Грузии С. Киров в ноте на имя Е. Гегечкори писал 14 июля: «Мною уже было указано Вам на то, что Российская коммунистическая партия в лице ее Центрального Комитета и Бюро Центрального Комитета РКП на Кавказе решительно никакого отношения к восстанию в Южной Осетии не имела и не могла иметь (…). По дополнительно наведенным мною справкам оказалось, что Центральный Комитет РКП никакого Южно-Осетинского окружного комитета не знает (! – К. Д.) и, понятно, что такой организации, коль скоро она не существовала, не давал прав действовать и выступать от имени РКП».47

Обращает на себя внимание исключительно значимая роль в политической и организационной подготовке и проведения указанных событий грузинских большевиков – С. Орджоникидзе, Ф. Махарадзе, М. Цхакая, А. Гегечкори, С. Буачидзе, Г. Чхеидзе, Г. Девдариани, Г. Моцонелидзе и др. По сообщению И. Н. Цховребова, «Орджоникидзе грубо нарушил условия договора и дал указание председателю Терского Совнаркома В. Квирквелия: «8 – 10 мая напирайте через Северную Осетию на Горийский уезд». Этот документ на телеграфной ленте сохранился во Владикавказском архиве в фонде Ревкома в деле 58, лл. 71–73.48 Добавим, что С. Орджоникидзе аргументировал свою директору тем, что «это распыляет окончательно силы (меньшевистского, - К. Д.) правительства».49 Националистические позиции грузинских меньшевиков известны, но насколько свободна была от мощной традиции грузинского национализма группа высокопоставленных большевиков-грузин, при всём декларируемом ими интернационализме? Мы вправе констатировать, что в конечном счёте результат их деятельности совпал с планируемым результатом грузинских меньшевиков-националистов: Южная Осетия была уничтожена. То, что впоследствии было принято решение о её восстановлении, отнюдь не было их заслугой – там сыграли роль соображения более высокого политического порядка.

Погибшими южные осетины потеряли 4812 человек, около 50 селений сожжено, поголовно угнан крупный и мелкий скот, разграблен урожай за два года; всего убытков причинено на сумму 3317500 рублей в ценах 1925 г.50 Через перевалы бежало около 25 000 человек, из них несколько тысяч погибло по дороге от холода и голода, а также на севере Осетии от эпидемических болезней. Население, проявившее лояльность к грузинским властям, тем не менее, почти поголовно выселялось в приграничные районы Грузии.

Память об этом геноциде в народе жива, и получила новый резонанс в начале нынешнего грузино-осетинского конфликта.


После установления коммунистического контроля над Грузией в ходе сложной политической борьбы51 в конечном итоге высшим руководством РКП(б) было принято решение о вхождении Южной Осетии в состав заново создаваемого грузинского государства – Грузинской Советской Социалистической Республики. Политико-правовой уровень для Южной Осетии был определён в виде автономной области, что и было закреплено 20 апреля 1922 г. Декретом Всегрузинского Центрального Исполнительного комитета и Совета Народных Комиссаров Грузинской ССР - образована Юго-Осетинская автономная область в составе Грузинской ССР, и подробно описана её граница. 52

Одним из важных решений Декрета было определение Цхинвала административным центром автономии. В настоящее время идеологами грузинского национал-экстремизма настойчиво внедряется в общественное сознание идеологема об исконно грузинском городе Цхинвали, насильственно переданном национал-предателями - грузинскими большевиками - своим осетинским сотоварищам за их верное прислужничество коммунистическим властям. Год за годом непрерывно утверждается, что осетины никогда не имели никакого отношения к Цхинвалу, что он всегда был грузинским городом.

Так, К. Харадзе пишет: «Название самого центра автономной области Цхинвали – древнейшее грузинское название, встречающееся в исторических источниках вплоть до Х1Х века как Крцхинвали. Естественно, спорить о его грузинском происхождении не приходится (…)».53 А. Тотадзе: «В самом Цхинвали в прошлых веках осетины никогда не проживали. Цхинвали всегда был грузинским городом. Археологические раскопки в Цхинвали и его окрестностях свидетельствуют о том, что это был один из древнейших населенных пунктов Грузии. По мнению профессора Ш. Месхиа, известного исследователя истории городов и городского уклада феодальной Грузии, Цхинвали являлся важным населенным пунктом и в дохристианскую эпоху. (…) Как город Цхинвали впервые упоминается в Мцхетской грамоте 1392 года».54 Данный автор вновь и вновь обращается к этому вопросу, в том числе в своей обширной публикации 2006 года: «В столице бывшей Юго-Осетинской автономной области Цхинвали до XX века осетины никогда не проживали. Он всегда был грузинским городом. (…) По семейным спискам 1886 года в Цхинвали проживали 3832 человека, из них 1135 – грузины, 1953 евреи и 774 армяне. В 1889 году в Цхинвали ни один осетин не проживал (Свод статистических данных о населении Закавказского края, известных из посемейных списков 1886 г. Тифлис, 1893). По переписи населения городов всей Грузии 1922 г. большая часть осетин Цхинвали были пришедшими и они в Цхинвали даже два года не проживали (Итоги переписи населения городов Грузии в 1922 г. Ч. 1. Тифлис, 1922. С. 36). Количество населения тогда составляло 3543 и большая часть населения опять были грузинами (1436 человек), евреев (1651) и армян (1465). (…) Уже в 1926 году население Цхинвали составляло 5818 человек, в том числе грузин 1920 человек, осетин 1152, евреев 1772 и армян 824 человек. В 1959 году в Цхинвали проживали 3652 грузина и 12432 осетина, а в 1989 году только 6905 грузина и 31537 осетин».55 Обращает на себя внимание умолчание исследователем причин того, что большая часть осетин в Цхинвале были пришедшими и не проживали даже два года: ведь после этнической чистки 1920 года осетин не только в Цхинвале, но и во всей Южной Осетии практически не осталось.

М. М. Цотниашвили, со своей стороны, утверждает, что в 1917 г. в Цхинвале проживали лишь две осетинские семьи, «однако домыслы подобных историков опровергают дома его осетинских соседей, построенные в конце XIX века и сохранившиеся по сей день. Первым из них был Ханикаев Данел. Его дом по улице Тельмана, № 10 и в настоящее время стоит на своём месте. А рядом, по той же улице в доме № 3 вырос Мамука Цотниашвили. Он ежедневно встречался с внучкой Данела – Нуну Ханикаевой. На южной стороне от дома Цотниашвили находится дом осетина Тедеева-Тедиашвили Уасила. С его внуками и внучками играл и рос Мамука – будущий историк. Третьим соседом М. М. Цотниашвили была Шавлохова Тина. Её отец в Цхинвале построил двухэтажный дом в 1891 г. Наконец, из восточного окна дома Мамуки по ул. Эльбрусской виден дом Хетагурова Дахцко. В этом доме в 1770 г. встретились русский генерал Тотлебен, грузинские цари Иракли II и Соломон I, которые договорились о совместных боевых действиях против турок в русско-турецкой войне 1768 – 1774 гг. (…) В 1917 г в доме Дахцко в Цхинвале жил его праправнук С. С. Хетагуров (…) Семён Семёнович Хетагуров своего родственника Цотниашвили нанял сторожем своего виноградника и мельником в нынешнем Цхивальском парке. (…) В центре Цхинвала гостеатр, гостиница, здание госбанка стоят на земле Сандро Исаковича Хетагурова. Там же за гаражом обкома стоит дом Сандро с 1900 года. В 1917 г. все 30 членов Юго-Осетинского Национального Совета имели высшее образование и жили в Цхинвале».56 Далее следует скрупулёзное перечисление домовладений членов Южно-Осетинского Национального Совета.

Отсюда ясно, что данная и подобные ей работы делаются исключительно для читателя, находящегося вне грузино-(юго)осетинского конфликта, так как «внутренний» читатель хорошо осведомлен о действительном положении вещей. Интересно, что отец М. М. Цотниашвили, М. Ш. Цотниашвили, является автором исследования по истории Цхинвала. В своей работе он указывал, что в 1804 г. в Цхинвале проживали 73 осетина, 691 армянин и 236 грузин.57

В 1873 г. в грузинской периодике сообщалось, что «в местечке Цхинвали основным населением являются евреи».58

В 1895 г. Цхинвал продолжал оставаться преимущественно еврейским городом: «Проживают евреев 277 семейств, армян 118 семейств, других – 118 семейств».59

Аргумент о преимущественном населении вообще следует применять с осторожностью, так как, например, по такой логике и Тифлис (Тбилиси) в 1896 г. можно признать армянским городом: в нём проживало 160 645 человек, из них армян 61068, грузин 41694, русских 29170, осетин 2053 и т. д.60 Аргумент же о государственной грузинской принадлежности Цхинвала также не состоятелен, так как за время существования Цхинвала грузинское государство периодически длительные сроки отсутствовало – как это имело место и до распада Российской империи.

За годы социалистического развития Юго-Осетинская автономная область добилась немалых успехов. В то же время на всём протяжении советского периода в отношении Южной Осетии имели место непрекращающиеся усилия центральных грузинских властей по искусственному торможению роста социально-экономических показателей. Исследователь вопроса К.П.Пухаев подчёркивает, что хотя экономическое положение в Южной Осетии не раз становилось предметом обсуждения руководящих органов Грузии, к положительным переменам для области это не приводило. Так, «декабрьский (1926 г.) Пленум ЦК КП(б) Грузии вынужден был констатировать: «Если взвесить на весах, какие достижения имеются в Осетии (Южной, - К. П.), то нам придётся стыдиться». На Пленуме было отмечено, что по Грузии на душу населения приходилось по бюджету 9,3 руб., в Абхазии – 5,6 руб., а в Южной Осетии – 4,2 руб. (…) Июньский (1928 г.) Пленум ЦК КП(б) Грузии вновь констатировал, что «по Юго-Осетии на душу населения отпускается 9 руб. 20 коп, а по Грузии без Тифлиса 15 руб. (…) Кто же не знает, - отмечалось в решениях Пленума, - что Юго-Осетия наиболее отсталая область в Грузии, так что отпускать на неё средств нужно не меньше, а больше». Однако и эти решения мало что изменили к лучшему в экономике Южной Осетии».61

В подтверждение отстаиваемого тезиса о «мягком геноциде» южных осетин со стороны националистической части грузинского руководства автор приводит длинный ряд убедительных примеров из социально-экономической политики республиканских властей в сфере промышленности, сельского хозяйства, жилищного строительства, культурных планов (алфавит менялся трижды (!): так, отец автора настоящей статьи, писатель Г. Х. Дзугаев, вынужден был писать свои произведения с использованием латинской, грузинской и русской графики). Системное подавление Юго-Осетинской автономии нашло своё отражение в результатах демографической политики: поднявшись с 58000 человек в 1922 г. до исторического максимума в 108500 человек в 1940 г., население ЮОАО затем сократилось в 1982 г. до 97600 человек62 и оставалось ниже 100 000 вплоть до распада СССР.

Нельзя сказать, что эти и подобные им действия не были известны в ЦК КПСС. Националистическая политика республиканских властей в отношении национальных меньшинств Грузии, в том числе и южных осетин, как об этом пишет К. П. Пухаев, вызывала обоснованную тревогу в Москве. На серьёзные недостатки в работе партийных органов Грузии указал июльский (1953 г.) Пленум ЦК КПСС, а Президиум ЦК КПСС 10 июля 1956 г. принял специальное Постановление «Об ошибках и недостатках в работе ЦК Компартии Грузии». В 1972 г. было принято известное постановление по Тбилисскому горкому партии, и поставленный на руководство Э. А. Шеварднадзе принял определённые меры по выправлению националистического крена в грузинском руководстве.

Эти меры, отмечает К. П. Пухаев, «безусловно, способствовали оздоровлению внутриполитического климата в Грузии, что отразилось и на отношении республиканских властей к Южной Осетии. Показательно, что наступил конец многолетнему правлению автономной областью эмиссарами из Тбилиси. Делались попытки восстановления доверия между грузинами и осетинами. Была реабилитирована группа осуждённых интеллигентов. Начали строиться предприятия промышленности, жилые дома, прокладывались дороги. Была отменена «школьная реформа». Однако, как показали события постперестроечного периода, ненавистное отношение к южным осетинам не было вытравлено из грузинских коридоров власти».63

Разумеется, полные данные о дискриминационной политике грузинских властей в советский период скрывались от общественности и были известны лишь узкому кругу высших должностных лиц в Москве, получавших информацию из различных служб, в том числе из КГБ. Без огласки старались действовать и организаторы этой политики в грузинском руководстве, чему способствовала практика засекречивания служебной документации и цензура публикуемых статистических данных. Лишь изредка можно было обнаружить сведения, так или иначе указывающих на проявления этой политики. Например, определённые выводы можно сделать из сопоставления удельного веса Юго-Осетинской автономной области с общереспубликанскими показателями. В 1982 г. население ЮОАО составляло 1,9% от населения Грузинской ССР, и при этом продукция промышленности составляла 0,8%, сельского хозяйства 0,7%, ввод в действие жилых домов 0,2%, капитальные вложения 1,1% (в 1970 г. – 0,7%), и т. д.64

Отдельно необходимо указать и на проблему репрессий 1930-х гг. в Южной Осетии, а также и на волну послевоенных репрессий. Тема эта весьма болезненна. Литературы по данному вопросу крайне мало, что объясняется прежде всего закрытостью архивов, а также сопротивлением публикациям определённой части общества исследованиям по теме, так как в таком случае неизбежно предаются огласке имена лиц, участвовавших в репрессиях – старших родственников ныне живущего поколения. На это обстоятельство указывает В. Д. Ванеев в своём исследовании: «В процессе работы над книгой некоторые товарищи говорили: «Незачем копаться в прошлом, очернять историю». Это неверно – история не должна нравиться. Историю не надо любить. Историю надо иметь».65

Анализ вопроса важен, так как репрессии 1930-х гг. (прежде всего 1937 г.) в общественном мнении во многом, если не в главной своей составляющей, интерпретируются как расправа грузинских националистов, проникших в республиканские партийные и карательные органы, над теми осетинами, кто вёл борьбу за национальное самоопределение и вносил наибольший вклад в развитие Юго-Осетинской автономной области. В нынешнем грузино-осетинском конфликте эта точка зрения получила резкую акцентировку и широкое распространение. Насколько она обоснованна?

Репрессировались в Южной Осетии, разумеется, не только осетины. Среди списков пострадавших – представители разных национальностей: Афондопуло Георгий Георгиевич, Баумберг Давид Израилович (глава еврейском общины Южной Осетии, расстрелян), Вардзиновский Василий Казимирович, Воронин Александр Николаевич, Махарашвили Ладо Захарович, Порас Карл Генрихович и др. По национальному составу, тем не менее, осетины составляли 90% репрессированных при том, что в населении автономии они составляли не более двух третей. Обращает на себя внимание и то, что среди репрессированных со средним и высшим образованием (таковых было около 30%) подавляющую часть составляли осетины. Оба эти факта уже позволяют сделать вывод о целенаправленном подавлении южных осетин по национальному признаку. «Знакомясь с собранными документами репрессированных, - пишет исследователь вопроса Ю. В. Цховребов, - диву даёшься, как после такого смертельного удара нация смогла выстоять, как она поднялась на ноги и выжила».66

Точное число репрессированных не установлено, известно пока более четырёхсот человек.

Поимённый анализ репрессированных осетин также даёт возможность сделать вполне определенный вывод о действительно целенаправленном характере значительной части репрессий, а именно направленных на физическое либо социальное уничтожение носителей национальной активности южных осетин. Удар наносился в первую очередь по наиболее одаренным, высокообразованным южным осетинам, причём зачастую репрессиям подвергались семьи и близкий круг родственников арестованного. Никакими иными реальными причинами эту часть репрессий объяснить невозможно, так как биографии репрессированных являются лучшими доказательствами их преданности идеям коммунизма, социальной справедливости, активного социалистического строительства, честности, общественного признания и уважения. По мнению В. Д. Ванеева и ряда других историков, а также живых свидетелей репрессий, особому преследованию подверглись те осетины, кто ставил вопрос об объединении Южной и Северной Осетии, участвовал в различных общих мероприятиях. Так, в работе В. Д. Ванеева приведена фотография президиума первого съезда писателей Северной и Южной Осетии 1930 года: из девяти человек шестеро были репрессированы, причём четверо погибли.67 Приведена фотография организационного комитета первой олимпиады искусств Осетии: из девяти человек репрессированы семеро, большинство из них расстреляны.68

Репрессировались также те из партийных и советских работников, которые осмеливались протестовать против арестов ничем не запятнанных людей. Репрессировались также судьи, прокуроры, милицейские работники, работники НКВД, которые пытались по мере своих возможностей бороться против чинимого произвола, пытались так или иначе помочь преследуемым согражданам.

Надо признать, что интерпретация значительной (или основной) части репрессий 1930-х годов как целенаправленного уничтожения пассионарных южных осетин в начале нашего исследования данного вопроса понималась нами больше как неизбежная психологическая дань грузино-осетинскому конфликту конца ХХ – начала ХХI вв., как один из приёмов идеологической борьбы против грузинской агрессии и способов национальной консолидации – тем более, что некоторые представители осетинской интеллигенции из Северной Осетии, спасаясь от угрозы репрессий, переезжали на Юг и жили в Южной Осетии, стараясь не привлекать к себе внимания.69 Однако ныне, после углубленного изучения проблемы, мы имеем все основания утверждать, что анализ репрессивной политики грузинских республиканских карательных органов в Южной Осетии однозначно указывает на одно из самых кровавых проявлений грузинского национал-экстремизма в отношении южных осетин.

Проявления эти имели место и после Великой Отечественой войны. В августе 1951 г. за «осетинский национализм» (они потребовали преподавания на осетинском языке в школах) были осуждены студенты Владимир Ванеев (автор цитировавшегося исследования, получил 25 лет тюрьмы и 5 лет поражения в правах), Лев Гассиев (10 лет тюрьмы), Катя Джиоева (10 лет тюрьмы, умерла в заключении), Александр Бекоев (10 лет тюрьмы), а также актёр Георгий Бекоев (8 лет тюрьмы), служащий Заур Джиоев ( 10 лет тюрьмы) и ученик 10-го класса Хазби Габуев (10 лет тюрьмы). Созданная ими подпольная молодёжно-патриотическая организация «Рæстдзинад» («Справедливость») ставила своей задачей борьбу против национал-шовинистической политики грузинских властей в отношении осетинского народа.70

Великая Отечественная война 1941-1945 гг. нанесла Южной Осетии тяжёлый урон. Мобилизация населения уже в первые два с половиной года составила 17878 человек, всего же за период войны против фашистских захватчиков сражалось около 20 тысяч представителей области (к этой цифре надо прибавить около 2000 призванных в Вооружённые силы до начала войны), из них 13000 человек получили боевые награды.71 Иными словами, было мобилизовано около 22% населения, что на 7% превышает мобилизационный уровень, считающийся предельным при ведении тотальной войны. Население ЮОАО в 1940 г. составляло 108500 человек (наивысшая численность за всё время существования автономии), из них две трети составляли осетины; т. е. на войну ушло практически всё взрослое осетинское население. Область была обескровлена, в промышленности и сельском хозяйстве пришлось максимально использовать детский труд и труд пенсионеров.

Во время ВОВ осетины показали высокие боевые качества, что было отмечено Верховным Главнокомандующим: «Осетин я знаю хорошо. Это народ гордый, умеет постоять за Родину в любой обстановке и с большим достоинством».72 8 уроженцев Южной Осетии были удостоены звания Героя Советского Союза (всего в Осетии – 59). В целом осетины дали 34 Героя Советского Союза, что при численности осетин в 417000 человек составляет одного Героя на 12000 человек: по этому показателю осетины занимают первое место среди народов СССР. Отметим, что это обстоятельство известно каждому осетину и оказывает вплоть до сегодняшнего дня глубокое воздействие на национальную психологию.

После смерти И. В. Сталина и начала реформ Н. С. Хрущёва в Грузии националистические силы посчитали, что появилась возможность более открытого образа действий. Первым проявлением намерений выйти на политическую авансцену стали известные события в Тбилиси после XX съезда КПСС, на котором Н. С. Хрущёв прочитал свой разоблачительный доклад о культе личности И. В. Сталина. «В Грузии доклад Хрущёва, - пишут об этом Медведев Ж. А. и Медведев Р. А., - был прочитан 6 марта 1956 года только для самых высших партийных и государственных руководителей, однако слухи о таком докладе широко распространились в республике, особенно среди молодёжи, вызвав волнение, возбуждение и недовольство среди части грузинского общества. Ещё 5 марта в центре Тбилиси и на набережной Куры у монумента Сталина начались манифестации в связи с 3-й годовщиной смерти Сталина. 6 и 7 марта эти манифестации продолжались, и общее напряжение нарастало, число манифестантов достигало 70 тысяч человек. (…) Многие предприятия и учреждения 8 марта не работали, а 9 марта город оказался во власти стихии, и лозунги в честь Ленина и Сталина соседствовали с самыми грубыми националистическими призывами (курсив наш, - К. Д.). (…) По неофициальным данным, число убитых достигало 250-300 человек, число раненых было не менее тысячи. Несколько сот участников манифестаций и беспорядков были арестованы. Проверить эти данные почти невозможно, так как многих раненых, а возможно и убитых, укрывали их родные, проводя лечение и похороны почти тайно».73

Ушедшая при коммунистическом режиме в подполье традиция грузинского национал-экстремизма, таким образом, так и не была выкорчевана, репрессивная система СССР сумела лишь подавить её, карая её общественно опасные проявления.

Нас, однако, интересуют её проявления в отношении (южных) осетин, и в этом плане весьма показательным является анализ знакового (или, как принято сейчас говорить, культового) произведения грузинской литературы – романа М.С.Джавахишвили «Хизан Джако».

М. С. Джавахишвили – достаточно известный и читаемый писатель. Первые его литературные публикации относятся к началу ХХ века; затем, однако, около 20 лет писатель ничего не публиковал.

Зрелый период его творчества, по сути, начинается именно с романа «Хизан Джако» (1924 год); на русском языке роман был издан в 1959 году74, то есть во время хрущевской «оттепели». Жизнь самого писателя пресеклась в 1937 году – «трагически оборвалась», как пишет в предисловии к русскому изданию М. Мревлишвили.

Отметим, что во время «оттепели» был издан шеститомник произведений М.Джавахишвили. Из переведенных на русский язык его произведений популярным считается исторический роман «Арсен из Марабды», однако именно «Обвалу» суждено было стать программным романом автора, получившим спустя десятилетия после его смерти особый общественно-психологический резонанс.

Дело в том, что в начале 80-х годов прошлого века, когда появились первые признаки приближающейся «перестройки», в Грузии по роману «Хизан Джако» был поставлен спектакль, снят художественный фильм, и в течение нескольких лет продолжалось интенсивное, всестороннее, весьма эмоциональное обсуждение произведения. При этом надо отдавать себе отчет в том, что в средства массовой информации выплеснулась лишь относительно небольшая часть всего объёма общественного обсуждения романа.

Сюжет романа сам по себе прост: речь идет об осетине Джако Дживашвили, нанявшемся батраком-хизаном к князю Теймуразу Хевистави, потомственному аристократу, и постепенно прибравшем к рукам и его имение возле реки Лиахвы, и его супругу Маргариту, и всё его имущество.

Джако выписан автором романа подлым, грубым, циничным, лживым, вероломным, внешний облик его звероподобен и вызывает однозначные ассоциации с первобытными людьми. Анализ романа75 не оставляет никаких сомнений в идеологической преемственности грузинской национал-экстремистской риторики в нынешнем конфликте: ««Осетины необразованные, дикие люди» (З. Гамсахурдиа). Джако – символ осетина, преподнесенный М. С. Джавахишвили грузинскому читателю и затем подхваченный и развитый частью интеллигенции («четвероногие кровожадные» осетины (Дж.Чарквиани)) – стал фактором, влияющим на политику времён обретения Грузией независимости, политику в отношении осетин. В свете этого обстоятельства становится отчасти понятной та необъяснимая самоуверенность, с которой грузинские национал-экстремисты подготовили и нанесли удар по Южной Осетии: они предполагали без особых усилий разогнать там стадо джакоподобных, «вымести, как мусор, за хребет». Столкновение с реальностью оказалось болезненно отрезвляющим: агрессора встретил стремительно самоорганизовавшийся народ, проявивший в полной мере чувство собственного достоинства, любви к родине и способности к самопожертвованию».76

Роль Марго Капланишвили в романе также очень значима. «Относясь с безусловным уважением к Грузии и грузинскому народу, - пишет А. Джиоев, - мы присоединяемся к мнению тех грузинских интеллигентов, которые посчитали созданную М. Джавахишвили сюжетную линию «Марго – Джако» оскорблением для всех грузинских женщин, оскорблением для всего грузинского народа. Но вместе с тем драматические события, произошедшие между грузинским и осетинским народами в течение ХХ века, дают нам все основания и для вывода о том, что писатель не просто оскорбляет грузинок и Грузию – нет, мы имеем дело с хорошо рассчитанной и далеко идущей умышленной провокацией грузинского национализма. И надо отдать должное М. Джавахишвили – этой своей цели он добился-таки, пусть даже и посмертно: пьеса по роману и его экранизация послужили более чем удачным прологом к нагнетанию антиосетинской истерии конца 80-х годов прошлого века».77

Роман заканчивается описанием пребывания Марго в домашнем рабстве у Джако и тщетными ожиданиями и надеждами на её возвращение бывшего её мужа – конченного ничтожества Хевистави.

Вслед за А. Джиоевым мы делаем вывод о том, что «роман представляет собой яркое проявление исторически длительной традиции грузинского национал-экстремизма. Можно было бы ограничиться, что называется, принятием к сведению наличия этого явления у соседнего народа… но беда именно в том, что в данном случае грузинский национал-экстремизм усилиями М. Джавахишвили и его идейных единомышленников приобретает однозначную направленность - направленность антиосетинскую. Что это несёт осетинам, мы хорошо изучили на собственном страшном историческом опыте. Поэтому противодействие грузинскому национал-экстремизму стало, хотим мы того или не хотим, необходимостью и для соседних с грузинами народов – и, очевидно, в первую очередь для осетин как наиболее пострадавших от его проявлений».78

Как отмечалось, роман о хизане Джако активно и всесторонне обсуждался в грузинском обществе конца 70-х – начала 80-х гг. прошлого века. Однако и в настоящее время, в текущей ситуации грузино-осетинского конфликта, роман с его хизанской темой продолжает использоваться как одно из испытанных орудий грузино-осетинского противоборства. По грузинскому телевидению неоднократно демонстрировался спектакль по роману, в котором задействованы популярные не только в Грузии, но и в России актёры (О. Мгалоблишвили и др.), а в периодической прессе эта тема регулярно возникает в самых различных публикациях и материалах, посвящённых осетинской тематике.79