Geum.ru

Григорий померанц (Россия) теофил шперри (Швейцария) лейф ховельсен (Норвегия) поспеть за богом теория и практика морального перевооружения При содействии Coux pullignina house luzern москва Издательство агентства "пров-пресс" 1997

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   13
часть" населения "передовой", — она всего лишь развязывает руки творческому

меньшинству, пассивному же большинству обещая выигрыш в отдаленном будущем (да и

то не очень уверенно. — Г.П.), — и т.д. Вся эта деглобализация подобна

наркотической ломке для тех, кто жаждет пламенности или праведности, прикасаясь

к чему-то грандиозному и ослепительному.

К счастью, этих "аристократов духа", которых к тотальному и тоталитарному

толкают подобного рода нематериальные мотивы, всегда бывает немного — их достает

обычно на закваску... остальную массу составляет гораздо более простая

публика... Все возможные разновидности фашизма в широком смысле этого слова

красного, коричневого, белого, зеленого - можно определить как бунт простоты

против непонятной и ненужной, а потому враждебной ("паразитической") сложности

социального бытия. Для "простого" человека в мире ужасно много лишнего -

белоручки, нытики, чиновники, журналисты, доценты...

Если он токарь — для него может оказаться паразитом всякий, кто не стоит у

станка.., если он крестьянин — в паразита может превратиться и токарь... Фашизм

есть стремление части какого-то многосложного целого уничтожить либо, в лучшем

смысле, подчинить своему диктату остальные органы... Не исключено, что

наступление фашизма - неустранимая опасность всякого общества, где широкие массы

всерьез участвуют в решении вопросов, в которых еще ни разу не сошлись мудрецы.

Быть может, эта опасность даже нарастает, ибо разрыв между сложностью реальности

и возможностями ее постижения средним и даже выдающимся умом только

увеличивается... Полезной антифашистской прививкой могло бы даже оказаться

представление о том, что мир безысходно трагичен, что Зла, которое нужно

отрезать и выбросить, просто не существует, что оно растворено во всем, или,

если угодно. Зла вообще не существует, а существует лишь гипертрофия

необходимого, но честного добра" ("Литературная газета", 1996, Мэ 14, с. 3).

Последняя фраза — кивок в мою сторону; но философия Августина, которая мне

близка, сразу переосмысляется в духе собственного трагического мироощущения.

Здесь мы с Александром Мелиховым расходимся. Я верю в достижимость царствия

ВНУТРИ НАС. Он не верит. Но проблема упростителей - наша общая. Более того: она

и на Западе не решена. И Запад смотрит на нее с растущей тревогой. В России мы

просто "впереди планеты всей",


==17


уже сегодня уперлись в стену, о которую или разбиться, или перепрыгнуть. Нам

сегодня, сейчас необходимо "творческое меньшинство", нашедшее опору в самом

себе, нашедшее внутреннее равновесие в потоке перемен и способное уравновесить

разрушительные силы развития. Будущее нам явно не обеспечено. Но оно и никому не

обеспечено, даже тем, у кого сегодня все в порядке. В этом — основное отличие

вызова XXI века от других веков. Мы стоим перед угрозой глобальной катастрофы. В

России она смотрит в глаза непосредственнее, чем где бы то ни было, но угроза —

глобальная. Только величайшее напряжение духа и величайшая сила Божьей помощи

способны совершить чудо и удержать над пропастью перекошенный мир.

Один из уголков этой задачи: научиться жить в мире открытых вопросов. Научиться

искать истину, единый дух в диалоге пророчеств и систем. И отнять у дьявола ту

закваску, которую он бросает в тесто, тех интеллигентов, которые выносят наружу

свой

внутренний хаос и превращают в организованную силу народный

бунт.

Что значит войти в открытое общество? Это значит не искать в нем готовых

решений. Готовые решения, предписанные роли остались в прошлом. Открытое

общество - это общество открытых вопросов, все новых и новых вопросов, растущих,

как снежный ком, и нарастающей воли ответить на новый вызов. Таков, по крайней

мере, идеал. Такова королевская идея, с которой Запад боролся за преобладание в

мире и достиг его. На нынешнем Западе она выдохлась, и большинство плывет по

течению. Нам так нельзя. Мы уже сегодня — в порогах и без взрыва энергии

опрокинемся вверх дном. Но то, что для нас сегодня, для Запада - завтра. Когда

еще больше углубится экологический кризис. Когда шире разверзнется пропасть

между "золотым миллиардом" высокоразвитых стран и несколькими миллиардами людей,

бьющихся в порочном кругу нищеты. Их отчаянье и сегодня оборачивается террором.

Завтра весь мир может оказаться в пламени взрывов. Сумеет ли Запад стать лидером

в повороте к братству? Для этого он сам должен очень глубоко перемениться. И

Общество по моральному перевооружению стоит перед огромной новой задачей. Оно

еще только приступает к ее выполнению. И думая об этой задаче, надо заново

оценить и переоценить опыт прошедших пятидесяти лет.

* *

Наследство Бухмана - это не ортодоксия, не принципы, которые легко пересказать,

а ортопраксия, рассыпающаяся на десятки примеров. Принципы были, они

сформулированы и высказаны в

==18


речах, но подобные принципы много раз высказывались. Запоминается, врезается в

память другое: короткая фраза, несколько слов, сказанных так, что собеседник

изменился - а вслед за ним энергия перемены захватила других. Во всем этом был

секрет слова, родившегося здесь и теперь, передав искру из глубины одной

личности в глубину другой. Невозможно почувствовать то, что произошло,

вдумываясь только в сказанные слова, не вжившись в обстановку встречи. Вот

несколько примеров. Они отчасти совпадут с теми, о которых пишет Теофил Шперри в

книге "Динамика из тишины". Но мне хочется поставит их в несколько иную связь. Я

использую текст юбилейного издания, подготовленного к пятидесятилетию Морального

Перевооружения.

Во время второй мировой войны Фрэнк Бухман подолгу уединялся на одном из

американских озер. В глубоком молчании он достигал уровня, свободного от

ненависти, владевшей воюющими странами. И первый его вопрос друзьям,

превратившим Гранд отель де Ко в Горный дом, место конференций будущего

общества, были слова, вызвавшие шок: "Где же немцы?" Чувствуя сопротивление,

Бухман прибавил: "Никто никогда не сможет восстановить Европу без немцев". Один

из ветеранов войны, присутствовавших при этой сцене, был глубоко оскорблен.

"Сказанное произвело ошеломляющее впечатление, многие лица выражали возмущение,

гнев. Ужин в этот вечер был очень мрачной трапезой, многие были необычно

молчаливы", - вспоминал этот человек впоследствии.

Еще труднее было французам, Ирэн Лор долго сопротивлялась самой идее поездки в

Ко. Б двадцатилетие между двумя мировыми войнами она пыталась содействовать

франко-германской дружбе, приглашала детей из Германии на каникулы. Когда же

танковые дивизии вторглись во Францию, она стала активной участницей

Сопротивления и ежедневно рисковала жизнью. Ее сына Луи пытали. По ее словам,

"они испытали все средства, но он не заговорил. Состояние, в котором мы нашли

его? Он был полной развалиной." Приехав в конце концов в Ко и увидав там немцев,

она собиралась немедленно уехать. Их присутствие было невыносимо. Помешала

случайная встреча с Фрэнком Бухманом. "Мадам Лор, вы социалистка, - сказал

Бухман (она была членом исполкома Социалистической партии). - Как вы хотите

восстанавливать Европу, если отвергаете немецкий народ? Какого единства вы

хотите?".

"Если бы он пожалел меня или посочувствовал мне, я бы уехала", - рассказывала

она позже. Бухман говорил "как власть имеющий". Он не был старцем или гуру, и

мадам Лор не была его послушницей, но отношения, сложившиеся между ними в этот

миг, можно сравнить только с религиозной встречей. Ирэн Лор верну-

==19


лась в свою комнату и провела трое суток без сна, в мучительных размышлениях.

Затем она согласилась пообедать вместе с немкой. Трапеза началась в полном

молчании. Обливаясь потом, госпожа Лор стала рассказывать, что ей пришлось

пережить. После этого она впервые подняла глаза на сидящую рядом женщину и

сказала: "Я говорю вам все это, мадам, потому что хочу освободиться от с&оей

ненависти". Немка оказалась вдовой Адама фон Тротта, участника заговора против

Гитлера. Она тоже помолчала, а затем описала, что ей пришлось пережить в тюрьме,

когда ее мужа повесили, а их детей отправили в детский дом, сменив им имена и

фамилии. "Сейчас я нашла их и воспитываю так, как могу. Я понимаю, что наше

сопротивление было недостаточным или несвоевременным.

Именно поэтому вы страдали так ужасно. Простите нас, пожалуйста".

Госпожа Лор сама удивилась, когда услышала себя, предлагавшую вместе помолиться.

"О Боже, - молилась она, - избавь меня от ненависти, чтобы мы могли строить

лучший мир для наших

детей".

На следующий день госпожа Лор выступила с трибуны конференции и сказала: "Я так

ненавидела немцев, что хотела бы, чтобы Германия была стерта с карты Европы. Но

тут я увидела, что я была неправа в своей ненависти. Я прошу всех присутствующих

здесь немцев простить меня". Один из присутствующих немцев вспоминает: "Я не мог

спать несколько ночей подряд. Все мое прошлое бунтовало против мужества этой

женщины. Неожиданно я осознал, что есть вещи, за которые мы никогда не сможем

расплатиться ни как отдельные личности, ни как народ. И все-таки мы с друзьями

поняли, что она указала единственный путь, открытый Германии. Основанием для

создания новой Европы может быть только прощение".

Через несколько дней группа молодых немцев сказала госпоже Лор, "как им было

стыдно за все страдания, которым по их личной вине подверглась она и ее народ".

Мадам Лор и ее мужа пригласили в Германию. В течении 11-недельного своего

пребывания там чета Лор выступила на двухстах митингах и собраниях, включая

десять из одиннадцати парламентов германских земель.

Дух примирения, шедший из Ко, помог созданию Европейского Союза. Сейчас, когда

этот союз стал привычным фактом, трудно представить себе, как много раз все

висело на волоске. В январе 1950-го года Жан Моне, разрабатывающий план

соглашения, сказал Роберу Шуману, после одной из напряженных встреч в Бонне: "Мы

на грани такой же ошибки, как в 1919 году" (то есть унижения Германии, которое

проложило дорогу Гитлеру). Когда план был подписан, Конрад Аденауэр писал

Бухману: "В последние

К оглавлению

==20


месяцы, после весьма трудных переговоров, мы подошли к завершению этих важных

международных соглашений. При этом Моральное Перевооружение сыграло невидимую,

но эффективную роль в преодолении различий между переговаривающимися сторонами,

постоянно напоминая об основной цели мирного соглашения, которая состоит в

поисках общего блага".

Это ни в коем случае не гипербола. Один из сторонников франко-германского

сближения, Робер Шуман, в 1949 году говорил Бухману, что не знает, кому в новой

Германии можно доверять. В ответ Бухман дал ему список "некоторых замечательных

людей", бывавших в Ко. Эти люди и стали партнерами Франции.

Через несколько месяцев Шуман написал предисловие к французскому изданию

выступлений Бухмана. Он определил там три аспекта созданной в Ко программы:

создавать "моральный климат, в котором может процветать истинное братское

единство"; понимать, что необходимо "для того, чтобы объединить людей" и

готовить "бригады обученных людей, апостолов примирения и строителей нового

мира". Это, как он писал, было "началом перемен, имевших далеко идущие

последствия..."

После смерти Бухмана в правительственном бюллетене ФРГ было написано, что он

"возвратил Германию в круг цивилизованных народов. Происходящее в Ко стало одной

из великих моральных сил, которым мы обязаны нашим новым положением в мире...

Фундамент взаимопонимания между Германией и Францией был заложен первыми

встречами немцев с французами в Ко".

"Бригады обученных людей, апостолов примирения и строителей нового мира" описаны

в книге одного из них, Л&йфа Ховельсена. Здесь мне хочется упомянуть один

спонтанный шаг к классовому миру, также имевший важные последствия. Ганс

Дюттинг, директор угольной компании Гельзенкирхен, навестил Ко в 1949 году, как

он предполагал, для отдыха в горах. Неожиданно захваченный духом, царившим в

Горном доме, он после возвращения выложил на стол перед представителями рабочих

все карты администрации "так, чтобы не скрывать больше ничего, даже мелочей. В

результате чрезвычайно выросло доверие между рабочими и администрацией". Дюттинг

стал просить совета у рабочих в трудных случаях, встававших перед ним. В 1950-м

году председатель совета рабочих его компании Пауль Дикус назвал деятельность

Дюттинга "чем-то совершенно новым", открывавшим дорогу для замечательных

социальных программ. Начинание Дюттннга было одним из толчков к совместному

управлению при равном представительстве рабочих в советах директоров крупных

компаний.

Начиная с 1950 года, Ко посещали большие делегации из Японии. Дух Горного дома

помог Японии найти общий язык в от-

==21


ношениях с Филиппинами и в ряде внутренних конфликтов (между рабочими и

предпринимателями, между конкурирующими компаниями). Не все повороты были такими

драматичными, как с Ирен Лор. Достаточно того, что встречи в Ко, чувство

реальности братского духа, о котором обычно только говорят (и часто говорят

лицемерно), подталкивали духовный поворот. Многие люди, если можно так сказать,

полуоткрыты к свободе от страстей, к примирению. И попадая в Ко, они

раскрываются полностью, приобретают уверенность, что примирение и согласие

возможны.

На первый взгляд, волны насилия, перекатывающиеся по Азии, Африке и Латинской

Америке, опровергают всех миротворцев, от Ганди до Бухмана. И все же были

случаи, когда Моральное Перевооружение добивалось мирного выхода из конфликта.

Таким было участие Бухмана и его команды в деколонизации Марокко и Туниса.

Мохамед Масмуди, первый посол Туниса во Франции, признавал, что "без Морального

Перевооружения Тунис был бы сейчас в состоянии смертельной войны с

Францией..."Моральное Перевооружение упорно наводило мосты между белыми и

черными в ЮАР (это дело начала еще Оксфордская группа). В 50-е годы в контактах

участвовал Нельсон Мандела, нынешний президент страны.

Особенно драматичными были события в Кении. Здесь развернулось движение мау-мау,

- один из самых острых случаев национально-освободительной борьбы. В 1954 году

боевики маумау закопали живым отца Агнесы Хофмейер, вместе с собаками и козами,

на склоне горы Кении: он был избран жертвой, потому что все его знали как

хорошего человека (для обряда нужно было именно это). Агнеса неделями боролась с

ненавистью, с желанием мести черным. Она сомневалась в существовании Бога. "В

какой-то момент, - как она рассказывает, - в смятении всех одолевших меня чувств

пришла одна ясная мысль: "Я не должна испытывать ни горечи, ни ненависти, но

бороться еще больше, чем прежде, чтобы преодолеть в своей душе различие между

черными и белыми". Ночь за ночью проходили, наполненные рыданиями, и все яснее

становилась мысль, что мы, белые, делали в Кении, и что боевики мау-мау

рассказывали нам об обращении с ними белых, толкавшем на восстание... Возможно,

что основной ответ на вопрос: "кому я могу это простить?" - состоял в том, чтобы

задуматься над другим вопросом: насколько велико должно быть мое прощение?"

В последующие месяцы, после ряда примирительных встреч, сотни бывших мау-мау

отказались от своей клятвы и провели очищающую церемонию. Некоторые из них

прибыли в Ко и работали вместе с Агнесой и ее мужем Бремером Хофмейером над

==22


тем, как показать, что мирные перемены возможны, даже после такого ужаса.

Однажды вечером, много лет спустя, чета Хофмейров обедала в Ко вместе с одним из

бывших лидеров мау-мау Стенли Кинга. Тот повернулся к Агнесе и сказал: "Есть

одна вещь, о которой я никогда вам не говорил. Я был одним из членов комитета

мау-мау, который решил, что ваш отец должен стать жертвой н планировал его

гибель".

Агнеса была ошеломлена, но затем все вместе начали подробно обсуждать то, что

произошло. Наконец, сна смазала: "Слава Богу, что мы узнали тайну прощения,

иначе мы никогда не смогли бы сидеть тут".

Это действительно тайна, тайна полной открытости перед Богом и его заповедями.

Корни этой тайны уходят очень глубоко в сердце. Недостаточно побывать в Ко,

чтобы случилось чудо. Таинственна даже более простая история, случившаяся в

Южной Родезии, когда лидеры двух вооруженных группировок вдруг поверили друг

другу и заключили честное соглашение. Но атмосфера, царившая (и царящая) в Ко,

толкает к поискам подобных соглашений, и иногда они удаются. В Ко исчезает

потребность в защите. Это хорошо выразил Петер Петерсен, молодой немец, рассказ

которого о встрече с Ирен Лор мы уже приводили. Рассказ этот имеет предисловие,

которое хочется привести именно здесь: оно относится не только к немцам: "Мы

были непревзойденными мастерами самозащиты, но тут двери оказались открыты перед

нами".

Мы все стали мастерами самозащиты и не замечаем этого, пока не случится

катастрофа. Альбер Камю описал такую· катастрофу в романе "Посторонний". Герой

книги боится араба, идущего навстречу, и стреляет первым. Так начинались многие

войны. Ближний отгорожен от нас невидимой стеной, и ничего хорошего мы из-за

этой стены не ждем. Синоним "постороннего" (т&рмин Камю) - "другой" (термин

Сартра). "Другой, - говорил Сартр, - отнимает у меня мое пространство.

Существование другого - недопустимый скандал". Скандал надо прекратить,

уничтожить другого или, по крайней мере, отгородиться от него холодной

вежливостью. Наша цивилизация разгорожена на клетки, в каждой из которых -

одинокий арестант. Даже в семье эти клетки, эти стены не исчезают. Существо за

стеной мыслится как предмет- Если он нужен, его используют; если не нужен -

выбрасывают. Персонаж рассказа Кафки превратился в насекомое, насекомое было

подхвачено совком и выброшено за дверь. Все это названо "отчуждением",

"заброшенностью" и другими словами. Но не всем ясно, что отчуждение является

самозащитой и привычки самозащиты отгораживают не только людей - друг от друга,

но и всю нашу цивилизацию

==23


- от Бога. Что даже там, где, казалось бы, раскрываются двери, ведущие к

всецелому и вечному, оказываются новые стенки, стенки вероисповеданий и

возникают проблемы защиты СВОЕЙ веры, вроде тех, о которых говорит Габриэль

Марсель в письме друзьям.

Только тот, кто перестает думать о самозащите, открыт Богу. Я нашел эту мысль у

двух очень разных людей: у Джидду Кришнамурти, выбранного когда-то теософами в

мессии и отказавшегося от этой роли, и у митрополита Антония Блума. Когда я пишу

или выступаю, я пытаюсь снять все защитные механизмы. В чем-то это совпадает с

поведением, которое Габриэль Марсель увидел в Ко и назвал

интерсубъективным. У поэта "интерсубъективность", то есть почти неприличная

откровенность, связаны с процессом творчества, каким бы то ни было творчество.

Для сравнения приведу цитату из эссе Иосифа Бродского (речь на открытии книжной

ярмарки в Турине. On grief and reason N.Y. 1995.Русский перевод в журнале

"Знамя" 1996, № 4): "У них нет иллюзий относительно объективности взглядов,

которые они исповедуют; напротив, они настаивают на своей непростительной

субъективности прямо с порога. Однако они действуют таким образом не с целью

защитить себя от возможных нападок: как правило, они полиостью сознают

уязвимость, присущую их взглядам и позициям, которые они отстаивают. Тем не

менее - придерживаясь воззрений, до некоторой степени противоположных

дарвиновским - они считают уязвимость главной чертой живой материи. (Я бы

сказал: живого духа. - Г.П.) Это, я должен добавить, не столько связано с

мазохистскими тенденциями, сколько с их инстинктивным, отнюдь не заемным

пониманием, что крайняя субъективность, предвзятость и, в сущности,

идиосинкразия суть то, что помогает искусству избежать клише. А сопротивление

клише и есть то, что отличает искусство от жизни."

Я хотел бы кое на что возразить, но оставляю свои возражения невысказанными.

Достаточно подчеркнуть то, с чем я согласен: что без незащищенности, без

уязвимости не родится ничего подлинного. Каким бы ни был дух, зачатие от духа

происходит в уязвимой плоти. Для этого я должен быть открыт голосу из глубины,

что бы он ни говорил, хотя бы ересь (потом обдумаю, как пройти от этой ереси к

догме), и сколько собак мне навешают на шею за мою откровенность. Мне кажется,

такая открытость - общая черта не только поэзии, но и проповеди, и философии,

которую называют экзистенциальной, т.е. анализа собственного духовного опыта

(например, философии Габриэля Марселя или Мартина Бубера, о котором я еще буду

говорить). Разумеется, открытость еще не все. Есть и другая проблема:

ускользание правды, слишком многомерной для человеческого языка, проблема

взламывания

==24


логики и опасности игры парадоксами в стиле Оскара Уальда; хотя уйти от

парадоксов, от антиномий все-таки некуда, и Евангелие полно антиномий, и в

сущности ни с чем "экзистенциальном" без антиномий слова не скажешь.

Ты думаешь правда проста?

Попробуй слалт И вдруг онемеют уста, Тоскуя по лжи Какая во лжи простота

Как с нею легко А правда совсем не проста.

Она далеко. Ее неподатливый нрав

Пойми, ynoßu Попробуй хоть раз, не со-дгсгЗ, Сказать о любви...

(М. Петровых3 Первый шаг к правде - это все-таки открытость. И вот эта

открытость почти всюду требует мужества. А в Ко не нужно никакого усилия, чтобы

открыться. Приехав, я почувствовал, что атмосфера доверия, как в нашей маленькой

квартире, когда мы с женой беседовали с Лейфом Ховельсеном и Брайеном Хемлином,

здесь царит во всем, - в коридоре, на кухне, - и исчезает страх открытости;

можно совсем не думать о самозащите; можно быть немцем 1946 года и не прятаться

от презрения и ненависти; можно быть евреем, русским, негром без страха и

комплекса неполноценности, толкающего закрываться, ускользать от близкого

общения.

Мне хочется описать это в терминах одной из книг Мартина Бубера - "Я и Ты". "Ты"

там с большой буквы. Это поэтическое "Ты"; оно приходит на язык в молитве и в

любви. Бубер отделяет отношение Я - Ты от отношения Я - Оно. Обычное деление на

субъективное и объективное смешивает "Ты" и "Оно" в объекте, приравнивает

отношение к любимому, ради которого я живу, с отношением к предмету, к вещи. Это

разрушает, омертвляет хрупкий живой мир любви и молитвы. Чем больше

прогрессирует научно-техническое мышление и разрастается реальность, созданная и

управляемая по техническим правилам, тем больше отношение "Я Оно" теснит

отношение "Я - Ты" и в конце концов совершенно пожирает его. Но тогда жизнь,

полная удобств, теряет смысл, теряет свой нравственный стержень. Возникает, с

одной стороны, апатия, с другой - энергия чудовищных, неслыханных ранее

преступлений. Например, научный статистический метод обосновывает репрессии

против целых классов, наций, рас, игнорируя личность, ее права, ее

==25


виновность или невиновность. 06 этом писал Василий Гроссман в его романе "Жизнь

и судьба".

Основная идея книги "Я и Ты" родилась в духовном опыте. Бубер, еще молодой

человек, шел домой после беседы с почтенным пастором, безоговорочно верившим в

пророчество Даниила. И вдруг с. уме Бубера пронеслось: "Бог, который внушил

Даниилу его пророчество, - не мой Бог и не Бог вообще; Бог, к которому Даниил

взывал, тоскуя, в своих молитвах - мой Бог и подлинный Бог". За этой мыслью

почти сразу пришла другая: если Бог - это тот, о котором можно думать и говорить

в третьем лице, то он не верит в Бога, а верит в Того, которому говорит Ты,

который открывается в молитве. Это кажется парадоксальным, но очень близко к

словам Бухмана: "Отдайтесь Богу, и вы поверите в Него". Бог - это реальность,

раскрывающаяся в сердце, в молитвенном порыве, и гаснущая в рассуждениях. Бог

реален в кощунствах Иова, не понимающего, почему Бог предал его в руки Сатане, и

становится пустой абстракцией в благочестивых рассуждениях друзей Иова. Чем

дальше движется история, чем больше книг написано богословами, тем громче

говорят друзья Иова, тем сильнее привычка мыслить Бога и мыслить любовь в

третьем лице и тем меньше подлинности Бога и подлинности любви. Из этого не

следует, что богословие можно запретить. Разросшийся интеллект требует пищи, и

он ее получает в богословских теориях. Но суть веры никогда не может быть

систематически изложена.

Одна из особенностей книги "Я и Ты" - ее свобода от каких бы то ни было примет

вероисповедания. Запрет говорить о Боге в третьем лице снимает все вопросы

догматики и все догматические споры. Это не значит, что Бубер, автор книги,

перестал быть исповедником и апологетом иудаизма. Больше того. В книгах,

написанных позже, под влиянием горького опыта 30-х и 40-х годов, он ведет

страстную полемику против искажения облика веры, которую исповедует. Но с высшей

точки зрения, с точки зрения диалога, как он его понимает, различия между

откровениями Моисея, Иисуса, Мохаммеда второстепенны. Важны не слова, в которых

отлилось откровение, а Дух, принесший их. Именно этот дух я встретил в Горном

доме.

Бубер в Ко не приезжал. Когда решался вопрос о восстановлении Европы, его

захватывал другой вопрос: быть или не быть Израилю и каким ему быть (Бубер

мечтал о мирной федерации еврейских и арабских общин). Но одним из мыслителей,

горячо принявших "Я и Ты", был Габриэль Марсель. Он сразу признал, что Бубер дал

классическое выражение их общим идеям, что разрастание мира Я - Оно невозможно

остановить, но можно его уравновесить, удержать в каких-то рамках, сохраняя

хрупкий мир Я - Ты.

==26


Впоследствии Марсель нашел терминологию, более свойственную духу аналитических

языков, французского и английского. Я Ты перекликается с "быть", Я - Оно - с

"иметь". Эти глаголы потому и стали вспомогательными, что воплотили два

универсальных отношения к миру: захвата, приобретения, обладания частным (иметь)

и включения в Целое, осознание связи с Целым, осознания себя как образа и

подобия Бога (которого Библия так и зовет: сущий). Находку Марселя использовал и

Эрих Фромм. Иметь и быть стало расхожим противопоставлением. Но для тех, кому не

чужд дух немецкого языка, с его сложными составными словами философской мысли,

буберовское "отношение Я - Ты" сохраняет поэтическое очарование. Оба термина,

Марселя и Бубера, дополняют друг друга.

Обладание, господство в мире Я - Оно достигается теми, кто хорошо защищен и

готов ударить противника, конкурента. Бытие, теплота открытости Я и Ты объемлют

тех, кто готов к трепетному мужеству незащищенности. Человек как биологическая и

социальная машина стремится к обладанию, как образ и подобие Бога - к бытию.

Древние понимали образ и подобие буквально, физически наглядно. Даже в незримом

Боге Ветхого завета угадывается человеческий лик. А в Христе этот лик

догматически утвержден как ипостась, единосущная и равночастная Отцу. На этих

подобиях основано великое искусство. Я понимаю образ Божий иначе, вне физической

формы, - как бесконечную открытость страданию твари и бесконечную творческую

волю к прекрасному и доброму миру. Эта открытость и эта воля были во Фрэнке

Бузсмане, поселились в Ко и живут там до сих пор. Поэтому неслучайно к

Моральному Перевооружению примкнул философ интерсубъективности Габриэль Марсель;

не случайно и мое присутствие.

Главное в Горном доме - переход от интимной открытости двух любящих, замкнутой

семьи, маленького кружка к открытости нескольких сот и тысяч человек,

собравшихся из разных стран. А слова, ставшие знаками Морального Перевооружения,

- только сигнальные фонарики, показывающие фарватер движения. Эти слова

сложились в определенное время, носят на себе его отпечаток и могут быть

заменены другими словами, или, го крайней мере, требуют уточнения.

Название - "Моральное Перевооружение" - связано с политической хроникой, ушедшей

в прошлое. 3 30-е годы проходили бесплодные конференции по разоружению. Фрэнк

Букман, участник конференции (он был экспертом английской делегации) понимал

невозможность договориться без нравственного сдвига, отсюда идея морального

перевооружения. Советская пресса подняла

==27


его на смех. Перевооружение было спутано с разоружением, а затем "моральное

разоружение" было сокращено в "мор-разор". Я читал об этом в газетах и смеялся

над "мор-разором" вместе с другими молодыми людьми. "Общество по моральному

перевооружению" - стилистическое продолжение формул 30-х годов. Хотелось бы

найти другое название, без военных ассоциаций. Ничего похожего на вооруженную и

перевооруженную армию (хотя бы вроде Армии спасения) в Обществе нет. Этим оно и

хорошо.

Прошлым отдает и попытка объяснить тоталитаризм материалистической философии.

Эта мысль возникла тогда, когда единственным тоталитарным обществом было

коммунистическое. Но Гитлер материалистом не был. Приносить жертвы сатане -

религиозный акт. С материализмом (в философском смысле слова) он ничего общего

не имеет. Можно предположить, что Бухман говорил о материализме в обыденном

смысле слова, о господстве материальных стимулов поведения. Однако даже в этом

трудно упрекнуть аятоллу Хомейни. Он был фанатиком одной из великих мировых

религий. Его последователи, шедшие на верную смерть под пулями Шах-ин-шаха,

исходили не из материальных стимулов. Их манил мусульманский рай. Материальные

стимулы поведения господствуют на бирже, на рынке. А движения кошмарных

упростителей по-своему духовны. И сатана, дыхание которого чувствуется в них, -

тоже не материя.

Философский материализм - не причина, а следствие разрушения веры. Развитие

расшатывает символы, в которых выражено сознание духовно целого, расшатывает

добрые нравственные привычки. Возникает потребность восстановить потерянную

цельность. И вот тут величайшую смуту вносят движения, стремящиеся оказать

скорую помощь и остановить развал, возродить Золотой век. Мировое зло XX века -

не безверие, а вера, фанатическая вера в ложных кумиров. Коммунизм, фашизм,

нацизм, мусульманский интегризм исходят из веры, что насилием можно создать

гармонию и справедливость. При этом Гитлер был мистик и романтик, Хомейни

(напомню еще раз) - мусульманин. У нас в России есть попытка создать

клерикальный фашизм. И Георгий Петрович Федотов, заставший первые шаги фашизма в

эмиграции, писал: "Мы не спрашиваем, какой вы веры, но какого вы духа".

Ни одно движение не может оставаться с объяснениями мира, сложившимися полвека

тому назад. Мир слишком быстро меняется. Возникает нечто совершенно новое. Выход

из познанного кризиса приводит к другому кризису, еще более глубокому и

всеобъемлющему, еще более трудному для понимания. Маркс ошибался, сводя все

кризисные явления к экономике, так же как ошибался Фрейд, сводя все силы

подсознания к либидо (или к

==28


игре Эроса и Танатоса). Однако зависимость человека огподсознания - реальная

проблема и реальное проклято истории - то, что сами средства, употребленные для

выхода из социального кризиса, ведут к новому кризису, в какой-то совершенно

неожиданной области (это еще коварнее, чем то, о чем писал Маркс, ограниченный

своим экономическим монизмом). Перед лицом взрывного роста населения, порочного

круга слаборазвитости, терроризма, экологического кризиса, спида, озоновой дыры

и т.п. неожиданностей можно только удивляться благодушию некоторых теоретиков -

в том числе некоторых сторонников Морального Перевооружения, для которых

западная цивилизация - идеальное завершение истории, примерно как для Гегеля

прусская монархия и для Маркса его воображаемая ассоциация, в которой свободное

развитие всех станет условием свободного развития каждого.

Попытка обрисовать Бухмана как завершение Нового времени приводят к

бесконфликтному образу Нового времени, с Возрождением и Реформацией,

поставленных рядом, как близнецы. На самом деле, Возрождение древности несло в

себе возврат к язычеству, отпадение от Бога Авраама, Исаака и Иакова. Реформация

(и контрреформация) - своего рода Антивозрождение, протест против него, такая же

реакция, как романтизм - на просвещение, символизм - на позитивизм XIX века.

Развитие идет зигзагами. Каждый крупный шаг в сторону всемогущего рацио вызывал

попытки восстановить интуитивно-целостное и возродить веру (Кальдерон и

Палестрина; немецкие романтики; Райнер-Мария Рильке). Однако в целом Новое время

двигалось к тому, что Ницше назвал смертью Бога. Кьеркегор чувствовал себя

одиночкой в мнимо христианской цивилизации. Традиция, к которой примкнул Бухман,

- только противотечение к основному потоку. Но стоило бы рассмотреть другие

противотечения, выступавшие в форме "борьбы с Западом" в культурах, втянутых в

процесс вестернизации. Это русская литература (Достоевский, Толстой) и русская

философия; это ряд мыслителей Индии; это М. Бубер, Халил Джибран, Д.Т. Судзуки.

Одна из задач философии морального перевооружения диалог с ними, воссоединение

западной духовности с традицией "борьбы с Западом".

Очень важно осознать, что задача XXI века - не столько завершение Нового

времени, сколько переход к "Посленовому", в чем-то противостоящему "Новому", как

"Новое" противостояло Средним векам. И времени для этого у нас не так уж много,

Каким может быть место Морального Перевооружения в этом процессе? Любая

практически разрешимая проблема неизбежно выводит за рамки встреч в Ко, требует

специальных струк-

==29


тур,- традиционных или вновь созданных. Так создавалась новая Европа после

второй мировой войны. Так может происходить реформа телевидения, по плану

Поппера или как-нибудь иначе. Задача встреч в Ко - сохранять духовную среду, в

которой замирают силы вражды, где нет самой потребности защищать свои границы.

Но для этого Моральное Перевооружение должно остаться движением, а не

структурой, системой и Ко - местом встречи поверх систем, местом диалога без

заранее установленных границ и без цели достичь таких границ, диалога с открытым

сердцем к духу, веющем всюду.

* *

В одной из бесед Кришнамурти есть замечательная притча о человеке, нашедшем

кусок истины. Дьявол огорчился, но потом сказал: ничего, он попытается привести

истину в систему, и тогда я снова возьму свое.

В Евангелии нет системы. Нет системы и в Коране, в гимнах Вед. Полнота истины

приходит в молчании. "Я пишу, - свидетельствует св. Силуан, - потому что со мной

благодать; но если бы благодать была большей, я не смог бы писать". Слова

приходят, когда волна благодати уже падает вниз. Поэтому сказано в китайской

книге о Пути и Доблести: "Знающие не говорят, говорящие не знают". Ибо (я снова

возвращаюсь к Силуану) "То, что написано Святым Духом, можно прочесть только

Святым Духом". Без благодатного дыхания целого ум воспринимает только отдельные

принципы, из которых может быть построена система. А суть Главной книги -

другое: толчок к полноте молчания, из которой родится сегодняшний ответ на

сегодняшний вызов.

Слово, которое у Бога - сам Христос, полнота его духа, замкнутая в круг, а не те

или иные притчи. Слова языка довлеют обстановке, обстоятельствам разговора, и

противоречат другим словам, в других разговорах. Как только возникает забота о

логической последовательности, о системе, дух истины слабеет, и в больших

системах совершенно сходит на нет. Гегель был прав, заметив, что отвлеченной

истины нет, истина всегда конкретна, но это суждение - приговор всем системам.

Система - нечто вроде инструкции, дающей твердое знание, как понимать вещи и что

с ними делать. Она оправдана в мире вещей и понятий, вылепленных по образу

вещей, но целостная истина - не вещь и не понятие. Это дух. Чем больше

разрастается вещная реальность, - а сегодня она сложилась в техногенный мир,

заслонивший свет солнца, - тем больше твердых и ясных инструкций и тем теснее

духу. Современная западная цивилизация - это цивилизация духовной тесноты.

К оглавлению

==30


Ученость давно разучилась читать Главные книги. Задача творческого меньшинства -

заново этому научиться, возродить культуру духовной нищеты, культуру безмолвия,

в которой всплывает главное. Св. Силуан этой культурой овладел при очень

скромном общем образовании. Апостол Павел различал "мудрость по плоти" и

духовную мудрость. Но нельзя сказать, что образование всегда мешает. Смотря

какое образование, как оно построено. Томас Мертон был очень образованный

человек, но он смотрит СКВОЗЬ факты и умеет отовсюду возвратиться к главному, к

духовной цельности. К сожалению, развитие Европы, начиная с 13-1415 вв., дробит

целостность духовного мира, и каждое его восстановление - скорее прорыв,

противотечение духа, чем изменение фарватера истории.

Один из таких прорывов - действие из тишины, начатое Бухманом. Моральное

Перевооружение сперва было чисто западным фактом. Но практически оно очень скоро

стало мировым, захватило Азию и Африку. Остается задача выйти духовно за рамки

Европы, найти опору для диалога в великих цивилизациях других регионов, увидеть

в них не только отсталость & развитии, но и некоторые преимущества, которые

Европа потеряла.

Истоки Европы - в Средиземноморье. Здесь очень рано сложился упор на различия,

более сильный, чем чувство единства. Возможно, так получилось из-за пестроты

этнического состава Средиземноморья, со множеством культур, теснившихся на

сравнительно небольшом пространстве. Великие цивилизации Индии и Китая росли из

одного корня, а Средиземноморье - перекресток, место встречи. Так или иначе,

здесь господствует логика крутых, безапелляционных различий. Индийская логика

допускает ответ: это и есть, и не есть; это ни есть, ни не есть. В

Средиземноморье так не рассуждали. Задолго до Аристотеля люди исходили из его

закона исключенного третьего и сделали жесткий выбор: или монотеизм, или

политеизм; третьего не дано. Хотя культуры Индии и Китая преспокойно шли третьим

путем. Они сохранили нечто от архаических культур, которые можно назвать

хороводными. Хоровод - одно из первичных явлений культуры, из первых попыток

создать образ космоса, замкнуть бездну непостижимого в круг. Каждый участник

обрядового хоровода верен себе и своей маске (символу одного из духов), но

кружась, он становится нераздельной частью целого, и каждый облик становится его

обликом, его ипостасью, - если выразить это в терминах богословия, возникшего

гораздо позже. Отношения лиц в рублевской Троице невозможно пережить, не

возвращаясь до некоторой степени от утонченной византийской символики к неграм в

обрядовом танце.

==31


"Негр думает, танцуя", - сказал Л.С. Сенгор, создатель теории негритюда. Нет еще

требований логики, отделившей почитание единого Бога от веры в богов стихий.

Целостность хоровода - образ незримого единства, когда "все во мне и я во, всем"

(Тютчев), и на миг нет разницы между человеком и Богом, и на миг нет разницы

между уровнями духовности (эта иерархия потом рождается заново изнутри и

становится личным опытом). Многие мистические секты возвращаются к "медитации

ногами". Великий суфийский поэт Джелаледдин Руми основал орден пляшущих

дервишей, хасиды танцуют на своих молитвенных собраниях. Хасидская радость в

Боге захватила евреев, уцелевших после страшных погромов 17-18 вв., преодолела

страх и дала возможность жить и радоваться жизни, Танцуют на своих радениях

многие религиозные секты. Но основная линия культуры - овнутрение хоровода,

продолжение хороводного ритма в трагедии и других искусствах, выделившихся из

хороводного единства, в чтении стихов по кругу, в платоновском диалоге, наконец

- в диалоге, как его понимает Мартин Бубер и как я его понимаю.

Христианское "веселие духа" кружится без видимого движения, без звука, - как без

звука совершается "умная молитва". Мейстер Экхарт созерцал Троицу как незримую

"игру": "Игра идет в природе Отца, зрелище и зрители суть одно". Это именно

отношения лиц в обрядовом хороводе. В такой игре страдания личности, связанной с

комком обреченной плоти, тонет во вселенской радости, как судьба Иова в ответе

Бога. Войдя в хоровод, страдающий не отождествляет себя больше со своим

страданием, он сливается с Целым, где совпадают все противоположности, как

Восток и Запад на полюсе, он отдается скорбной радости и радостной скорби. Такое

овнутренное круговое действо и есть рублевская Троица, хоровод смерти и

воскресения, скорбное веселие духа.

Хороводные культуры Африки и Океании напоминают высоким цивилизациям о том, что

те потеряли и что современная наука назвала "снятием оппозиций". Сближение

латинской логики с негрским хороводом (о чем говорил Сенгор) нужно не только

неграм.

Сейчас идет процесс сближения (и ломки) культур, втиснутых в общее пространство

информации. Сближаются и вселенские культуры с локальными, и вселенские друг с

другом. Христианский мир, миры ислама, Индии и Дальнего Востока опираются на

разные откровения. Но каждое откровение - только перевод с Божеского на

человеческий. Божеский оригинал - по ту сторону человеческих различий

положительного и отрицательного богословия, Бога Авраама, Исаака и Иакова,

вочеловечившегося в Иисусе Хри-

==32


сте, и Великой Пустоты, вокруг которой кружит Бенаресская проповедь Будды:

"Есть, о монахи, нечто неставшее, нерожденное, несотворенное..."

Общение культур может пройти через нынешний хаос и стать хороводом, структурой,

в которой явленные, положительные образы вращаются вокруг незримого центра.

Примерно так - по словам даосов - вращается колесо, в центре которого - пустота,

пустая втулка, надетая на ось. Можно уподобить ось "Духу, веющему, где хочет",

пустоту - нашей готовности принять Дух по ту сторону всех форм и имен, формы же

и имена - спицам в колесе. В движении они сливаются, смотрятся как ипостаси

единой истины. Если мы, глядя на Троицу Рублева, созерцаем единого и незримого

Бога в трех зримых равночестных ликах, то что мешает увидеть равночестность

нескольких вероисповеданий? Бог един, но он есть Дух, и познать Его единство -

значит признать каждое великое откровение только зримым отблеском незримого

света. Участник хоровода не отбрасывает свою традиционную "маску", он остается

ей верен, но своим становится ему весь χορό βοα.

В каждой религиозной традиции есть возможность принять это и отвергнуть. В

Евангелии написано; "Кто не со мной, тот против Меня" и "Кто не против Меня, тот

со Мной", Что бы человек ни выбрал, взаимное проникновение культур все равно

идет, от него нельзя спрятаться, практически приходится выбирать между хаосом

беспорядочных культурных связей и осознанным движением к новой гармонии, к

возрождению священного хоровода, возвышенный образ которого мы, люди русской

культуры, можем увидеть в иконе Троицы. И я вижу впереди великий хоровод,

связывающий то, что разделила логика, разделил закон исключенного третьего.

Развитие разрывает духовно целое на предметы, на атомы или - как говорил Рассел

- на атомарные факты. Разумеется, в одних национальных культурах больше, в

других меньше, но такова общая тенденция. На этой почве (и только на ней) могла

вырасти современная наука; но на ней же вырос современный духовный кризис.

Исходный пункт Средиземноморско-евролейского развития примерно 3000 лет тому

назад: греко-римский мир теряет чувство незримого верховного Бога; ум передает

всю духовную власть зримым образам божественного; их можно изваять из мрамора,

отлить из бронзы. А один народ отказался от зримой святыни во имя таинственно

слышимой, единой, всемогущей и вездесущей. Немцы назвали гомеровский мир

Augenkultur культурой зримого), а библейский - Ohrenkultur (культурой

слышимого). В слухе яснее проступает духовно целое, в зрении - отдельное и

рациональное. Мы и сегодня можем это наблюдать, оценивая радио и телевиде-

==33


ние. На телевидении чувственное находит неограниченный простор, а духовное

загнано в угол. На радио для духовного несколько больше места. Таким образом,

современность пародирует древность, заменив трагедии Эсхила, Софокла и Эврипида

триллерами.

Однако вернемся к древности. Можно предположить, что семитам (евреям и арабам)

больше говорил слух, а грекам и римлянам - зрение. Но из этнических различий

выросли две непримиримые тенденции (которые в Индии или в Китае уместились в

рамках одной культуры). Одна воплотилась в пластике греческого искусства и

философии, в отчетливости римского права. Духовной вершиной здесь стал

платоновский диалог. На другом полюсе пророки, бичующие вавилонскую блудницу,

ряд монологов Бога, говорящего устами своих пророков, ряд заповедей, сброшенных

прямо с неба.

Вся дальнейшая духовная история Северного Средиземноморья (и побегов, пошедших

от этого корня, вплоть до Австралии и Аргентины) может быть описана как спор

Афин с Иерусалимом, потребности в зримом, доступном обладанию (хотя бы

интеллектуальному обладанию информацией) и покорностью незримому духу. В исламе

покорность победила и надолго остановила развитие; в Европе сохранялось

неустойчивое равновесие - с кризисами, катастрофами и рождением нового посреди

обломков. Основу этого равновесия заложил апостол язычников, св. Павел: "Бога не

видел никогда и никто. Единородный Сын, сущий в недрах Отчих, Он явил".

Христа видели толпы при его жизни, а мистики и после его смерти. Богословы,

опираясь на Павла, доказали, что Сын единосущ Отцу и от века пребывал в недрах

Отчих; Христос, согласно догматам церкви, вполне Бог и вполне человек. Незримое

и бесконечное вместилось в зримый человеческий образ, и открылась дорога для

подражания Богу как человеку и для изображения Бога в человеческом естестве.

Только в такой форме христианство, с его еврейскими корнями, могло завоевать

греков и римлян.

В формуле Павла заложена возможность "Троицы" Рублева и Сикстинской мадонны

Рафаэля, но заложена и возможность профанации Бога, сползания к языческой

чувственности и протестов против этого, расколов и религиозных войн. Первым

великим кризисом было византийское иконоборчество. Императоры исаврийской

династии совершенно справедливо увидели в иконах и статуях нарушение заповеди

"не сотвори себе кумира". Но греки не могли обойтись без зримой святыни.

Кончилось тем, что афинянка Ирина, выбранная в царицы за красоту,

воспользовалась смертью мужа, ослепила сына-иконоборца, короновалась в мужском

роде василевсом и приказала истребить тех, кто не хотел почитать икон.

==34


Погибло около 100000 человек. Православие причислило Ирину к лику святых.

Вторым великим кризисом была Западная Реформация. Это (повторим еще раз) ни в

коем случае не продолжение Ренессанса, это противотечение, уравновешивающее

Ренессанс, это протест против его духа, против возрождения языческой страсти к

чувственному обладанию и коррупции в святая святых - церкви. Дело не только в

торговле индульгенциями. Самый стиль церковной живописи и пластики мог

оскорблять строгое религиозное чувство. Здесь снова сыграл свою роль этнический

элемент. Реформация победила в странах, где живопись никогда не была ведущим

искусством. Она не захватила Италию и Испанию, а Германию и Францию расколола.

.Страсти, разгоревшиеся в религиозных войнах, уводили очень далеко от того, чем

завершился исторический поворот, - от современности. Но в конце концов, возникло

некое равновесие, временное и неустойчивое, основанное на совмещении

противоположностей.

Рождалось общество, которое мы сейчас называем открытым. Оно было результатом

многих скрестившихся процессов, которые требуют долгого описания и анализа,

невозможных в рамках статьи. Так или иначе, оно рождалось, оно начинало жить.

Это общество было основано на двух противоречивых принципах: плюрализм в поисках

экономической выгоды, в поисках научной истины - и твердый нравственный закон,

утверждавший правила честной игры. Оба принципа уместились в одной пословице:

каждый за себя, а Бог за всех. Чем свободнее был человек от внешних ограничений,

тем больше роль внутренней дисциплины, и создатели новой цивилизации нуждались в

религии, более суровой, чем позднесредневековый католицизм. С одной стороны,

отсекалась опека над душами. Протестант стал сам себе священником, не

оглядываясь на каноническое право, давая деньги взаймы; с другой - отсекалась

всякая роскошь, всякая захваченность чувственным. Некоторые католические прелаты

считали, что церковь может пойти навстречу духу времени; но победила взаимная

ненависть. В нетерпимости и католиков, и протестантов возродился фанатизм

пророков, и религиозные войны двух веков вызвали отвращение ко всякой

религиозной горячности. Среди лучших умов воцарилась терпимость, перешедшая в

равнодушие к вере, Началась эрозия религиозного чувства и религиозной

нравственности. Стало невозможным отрицать факты, установленные наукой, и новому

Галилею не показывают орудия пытки, чтобы он отрицал то, что ясно видел и

понимал. Но рассыпалась и внутренняя иерархия ценностей, приоритет духовных

оценок над техническими; Энрико Ферми, создавая атомную бомбу, нашел легкое

==35


утешение: "в конце концов: все это - превосходная физика". В техногенной

реальности нет места для Бога и для человека, созданного по Его образу и

подобию. Есть только привычки поведения, инерция христианской этики; и она все

слабеет.

Сосредоточенность мысли на мире как предмете "ведет к технократическому

развитию, все более гибельному для целостности человека и даже для его

физического существования", - писал Габриэль Марсель, откликаясь на трактат "Я и

Ты" (вышедший в 1923 году). Впоследствии эти идеи были многократно им развиты, в

том числе в сборнике "Новая надежда для мира", который я цитировал. Созданное

Бухманом движение было понято им как воплощение философии диалога.

Что же такое диалог? Мое понимание диалога родилось во время разговора,

содержание которого я забыл. Помню только, что был захвачен и никак не удавалось

вставить свою реплику. Вдруг я почувствовал, что расхотелось говорить свое,

захотел другого. Моя невысказанная реплика перестала проситься озвучить ее. Моим

стало то, что еще не родилось, еще рождалось, нечто совершенно новое, плавающее

над всеми репликами и не тождественное ни одной. Я стал охранять то, что

рождалось, не давать диалогу застрять в частностях, заглохнуть - и иногда я

вставлял несколько слов, чтобы вернуть на большую дорогу, а потом сейчас же

замолкал. Я как бы оставил службу защиты и развития своих идей и стал служить

чему-то туманному, "веющему всюду", не моему и ничьему. Потом мне приходило в

голову, что возможно так понимал диалог Сократ, еще не отредактированный

Платоном, живой Сократ, любивший сам ход диалога. Впрочем, это только

предположение. А вот что я нашел у Бубера. Не определение, а нечто более

подлинное: описание факта диалога. Той разновидности диалога, которой Бубер

посвятил эссе "Диалог".

Шел горячий спор. Бубер резко разошелся во мнениях со своим оппонентом. И вдруг

- "Он встал, я также стоял, мы посмотрели в глаза друг другу. "Забыто", - сказал

он, и мы братски обнялись в присутствии всех. Выяснение отношений между евреями

и христианами превратилось в союз между христианином и евреем, и в этом

превращении совершился диалог. Мнения исчезли, произошло во плоти фактическое."

"Мне можно возразить, - продолжает Бубер. - Что там, где речь идет о

существенных, миросозерцательных взглядах, разговор нельзя обрывать таким

образом... Я отвечаю:... ни один из спорящих не должен отказываться от своих

убеждений, но... они приходят к чему-то, называемому союзом, вступают в царство,

где закон убеждений не имеет силы."

==36


Были и другие возражения: "Дгоке если это возможно в границах воззрений

(философских, идеологических - Г.П.), в области вероисповеданий это

неприменимо-,. Для того, кто готов умереть за свою веру, готов убить за нее, не

может быть царства, где закон веры не имеет силы..." Бубер ответил "признанием":

"Я не могу осуждать Лютера, отказавшегося в Марбурге поддержать Цвингли, а также

Кальвина, виновного в смерти Сервета, ибо Лютер и Кальвин верят, что слове Божье

настолько проникло в души людей, что они способны признать его однозначно и

толкование его должно быть единственным. Я же в это не верю, для меня слово

Божие подобно падающей звезде, о пламени которой будет свидетельствовать

метеорит; вспышки я не увижу, я могу только говорить о свете, но не показать

камень и сказать: вот он. Но различие в вере не следует считать только

субъективным, оно основано не на том, что мы, живущие сегодня, недостаточно

стойки в своей вере; это различие останется, как бы ни окрепла наша вера.

Изменилась сама ситуация в мире в самом строгом смысле слова, точнее, изменилось

отношение между Богом и человеком. И сущность этого изменения не может быть

постигнута, если мыслить лишь о столь привычном нам затмении высшего света, о

ночи нашего лишенного откровения существования. Это - ночь ожидания, не смутной

надежды, а ожидания. Мы ждем Богоявления, и нам известно только место, где оно

произойдет, и это место именуется общностью."

"Подлинная вера, если мне дозволено так принять и услышать сказанное, начинается

там, где исчезает руководство правилами, где само это желание исчезает. То, что

происходит со мной, говорит мне что-то". Μ не кажется, это та самая общность,

которую умел создавать Бухман и которая живет в Ко. Я вижу в этой общности один

из путей к духовному единству, способному завершить материальное единство

современного мира, один из путей к созданию духовного противовеса против

разрушительных сил развития.

==37


00.htm - glava02