Н. Г. Чернышевского Институт истории и международных отношений Креленко Н. С. Некоторые проблемы истории нового и новейшего времени стран европы и америки и судьбы историков учебно-методическое пособие
| Вид материала | Учебно-методическое пособие |
- Уважаемые коллеги!, 26.61kb.
- М. А. Толстая Историография истории нового времени стран Западной Европы и США учебно-методическое, 377.63kb.
- Программа и методические указания по курсу истории новейшего времени стран европы, 479.23kb.
- Македонский вопрос в период Балканских войн 1912-1913, 450.33kb.
- Н. Г. Чернышевского Институт истории и международных отношений Программа, 2699.12kb.
- Эволюция туристических практик русских во Франции (начало XIX начало XXI в. В.), 447.51kb.
- Историография нового и новейшего времени стран Европы и Америки, 4982.11kb.
- Историография нового и новейшего времени стран Европы и Америки, 4981.75kb.
- Система международных отношений раннего нового времени, 13.4kb.
- Учебно-методическое пособие для студентов Института истории и международных отношений, 2129.7kb.
В 70-е гг. наметилось сближение между историей и исторической антропологией, что проявилось в интересе к обыденному сознанию людей прошлого преимущественно через реконструкцию «картины мира», ментальности этих людей. Восстановление ментальности, определяющей систему ценностей той или иной группы людей, позволило объяснить мотивацию их действий. «… ценностные системы управляют поведением каждого индивида по отношению к другим членам группы… Именно посредством этих систем люди воспринимают ту общность, слой или класс, к которым они принадлежат, и дистанцируются от других классов, страт или общностей…» (Ж. Дюби)
Мишель Фуко (1926-1984) – выпускник Высшей Нормальной школы перешел от увлечения марксизма к его критике, став теоретиком постмодернизма. Типичный представитель западного научного мира, легко и часто менявший места работы и страны проживания: Франция, Швеция, Бразилия, Германия, Тунис, США. Круг его интересов: история идей, политическая философия, социология, этика. Сначала написал несколько работ, посвященных изучению истории медицинских практик. «Безумие и цивилизация»(1961) и «Рождение клиники» (1963) - общество относится к умалишенным как к опасным «другим», изолирует их, подчиняет контролю со стороны врачей, которые выполняют роль надзирателей. Фуко поставил под сомнение то положение, что развитие медицины имеет под собой гуманные устремления. Он увидел в медицинском наблюдении за пациентами практику контроля общества над индивидуумами.
Развитием предложенного Фуко подхода служит работа « Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы» (1975). Тюрьму автор рассматривает как одну из технологий, выработанных обществом для обеспечения дисциплины. К той же системе могут быть отнесены фабрики, больницы, школы, где люди в определенной степени отрезаны от мира и закреплены за определенным местом. Дисциплинарная система с помощью поощрений и наказаний обеспечивает послушание каждого: врачи осматривают больного, педагоги проверяют знания учащихся. Все общественные институты скопированы с тюрьмы. Система дисциплинарности обеспечивает господство нормативности. Таким образом, ставится под сомнение многовековое убеждение в постепенной гуманизации общества, в торжестве личностного начала в период нового времени. Всякая революция, под какими бы лозунгами она не начиналась, только ужесточает дисциплинарные технологии.
Проблема изолированности отдельных этапов в жизни общества рассматривается в работе Фуко « Вещи. Археология гуманитарных наук» (1969). В трех этапах развития западной культуры - Возрождение, «классический век» (XVII-XVIII вв.), современная эпоха он не видит единого процесса научной революции. По его мнению, каждый из названных этапов имеет собственную знаковую систему, собственное представление об истинности и ложности. Язык определяет природу знания.
Подход, предложенный М.Фуко, предполагает включение лингвистических приемов и понятий в сферу исторического исследования. Он ищет не развитие тех или иных представлений во времени, а их связной структуры в определенный период времени. Новый взгляд на историю, предложенный М. Фуко дал толчок разработке новых тем в историографии: история семьи, гендерная история, история болезней, история телесности и др.
«Шторм вокруг джентри» – его истоки, содержание и итоги. Пуританская революция и перспективы изучения английской революции в первой половине XX века. Влияние марксистской теории на понимание явления. Экономический подход к объяснению английской революции. «Ревизионистские» трактовки революции. Сходство и различие двух трактовок революции. Спор о революции в англоязычной историографии середины XX века и отражение его в советской исторической науке. Новый уровень восприятия английской революции. Обращение к новым аспектам феномена: изучение английской провинции периода революции, усиление интереса к проблемам менталитета, углубленное внимание к социальной жизни. Перемещение внимания с экономической составляющей на умонастроения общества. Переоценка «новыми ревизионистами» места и роли английской революции в истории.
В историографии нового времени изучение революций являлось одной из наиболее разрабатываемых тем на протяжении XIX и XX веков. Оценки происхождения, смысла и итогов событий этого типа вызывали споры среди исследователей и бурную реакцию в просвещенной части общества. Причем, некая общность подхода ко всем революциям, особенно революциям переходного периода, таким как английская (XVII в.), американская (Война за независимость), Великая французская (XVIII в.) революции сохранялась, хотя сам подход периодически менялся. Наиболее долгую эволюцию «посмертного» восприятия, конечно, имеет английская революция в силу того, что она произошла раньше остальных. Периодически историки проникаются сознанием, что все в исследуемом объекте изучено, проанализировано, систематизировано и, подобающим образом, оценено и историю этого периода «не будет необходимости переписывать заново».1 А затем начинается новый виток осмысления, и начинаются переоценки, связанные с научными дискуссиями, взаимными обличениями и выходом на новые горизонты видения исторического явления.
Примером такого рода научного спора, длившегося почти четверть века, служит дискуссия в англоязычной историографии послевоенного периода, посвященная объяснению причин английской революции XVII в. То, что эта дискуссия началась среди английских ученых совершенно естественно, ведь для англичан это событие поворотный момент в истории страны. То, что в нее оказались втянутыми историки других стран, подходивших к восприятию истории с разных мировоззренческих позиций, тоже естественно и объяснимо. Ведь при этом затрагивалась проблема содержательного составляющего революций, обозначалась их роль в ходе исторического процесса.
Проблема революций в истории исторической мысли издавна служила лакмусовой бумажкой для проверки настроений общества. Это особенно заметно применительно к восприятию событий в Англии середины XVII в. Ведь с того времени прошло достаточно много времени, чтобы сложилась достаточно четкая картина восприятия явления. За три с лишним столетия несколько раз менялось название: Великий мятеж – Конституционный конфликт - Пуританская революция – буржуазная революция- бунт оскудевшего джентри.
Только в пределах прошлого века произошла интересная (и показательная с точки зрения умонастроений общества) эволюция подхода и оценки интересующего нас исторического явления. Состояние проблемы в начале XX века – торжество либеральной трактовки английской революции как «пуританской», способствовавшей обновлению всех сторон жизни английского общества (С. Гардинер). Основательность подачи материала (шестнадцать томов) породила у современников иллюзию, что благодаря Гардинеру история этого периода осмыслена окончательно и бесповоротно.
Уже ближайшее будущее показало насколько уязвима такая точка зрения. Пока восприятие революции строилось на либерально-вигском теоретическом базисе, переоценки возможны были в рамках сложившейся системы. Формирование социально-экономического (с сильным элементом влияния марксизма) направления приходится в британской исторической науке на межвоенные десятилетия. Для нового восприятия нужны были новые подходы, самым подходящим на то время был подход, в основе которого лежало бы материалистическое начало, то есть то, предлагали К. Маркс или М. Вебер. Распространение влияние идеей этих теоретиков было заметно в английской историографии, в плане политическом оно было связано со становлением лейборизма. «Эти поиски новых подходов в лейбористской истории получили признание со стороны хорошо эрудированного поколения историков, которые создали основы для признания этой историографической традиции»2.
В плане организационном распространение новых подходов проявилось в том, что в 20-х годах одна за другой открывались кафедры экономической истории в разных английских университетах. Показательно, что первопроходцами в этом направлении выступили «краснокирпичные» университеты. В 1920 г. такая кафедра была открыта в Манчестерском университете, год спустя – в Лондонском. Позднее новые веяния коснулись цитадели старого образования и старой мировоззренческой системы – Оксбриджа. Только в 1928 г. кафедра экономической истории появилась в Кэмбридже, в 1931 г. – в Оксфорде.
Предмет и метод экономической истории вызывали споры среди историков. Для одних это была область, находящаяся на стыке истории и политической экономии, для других – самостоятельная область исследования, выводящая исследования в сферу социальной истории. В нашем случае именно второе направление представляет особую значимость.
Историки, связанные с Лондонским университетом (Д. Коул, С. и Б. Вебб, Р. Тоуни) понимали под социальной историей изучение положения и поведения отдельных (преимущественно низших) слоев общества в разные исторические периоды. Социальный аспект служил фоном при рассмотрении экономической жизни. На этом направлении и возник тот научный спор, который является главным объектом нашего рассмотрения.
Историю творят люди, и исследуют, творят ее образ в памяти людей тоже люди. Поэтому необходимо познакомиться с судьбой, научной деятельностью историка, чьи идеи послужили толчком к «спору о джентри». Личность и научная деятельность Ричарда Генри Тоуни (1880-1962) дает пример такого рода историка. Он родился в Индии в семье священника, бывшего знатоком санскрита. Учился в Англии в одной из привилегированных школ, где упор делался на изучении классики и воспитании в духе требований англиканства. В 1899 г. поступил в Оксфорд. В это время молодежь увлекалась социальными проблемами. Влияние на него оказали идеи Д. Рескина и У. Морриса, а из историков - Г.Р. Грина, автора «Краткой истории английского народа», увязывавшего право и политическую совесть. Таким образом, формировались взгляды самого Тоуни, в которых социализм дополнялся христианством, политическое развитие тесно соприкасалось с развитием экономическим.
Интерес к экономическим проблемам привил профессор П. Виноградов3, историк московской школы, в начале XX в., осевший в Оксфорде. От Виноградова Тоуни воспринял интерес к экономическим проблемам, а также взгляд на эти проблемы с позиций позитивистских. Все это способствовало становлению определенной социальной и интеллектуальной уверенности. После Оксфорда Тоуни работал в Тойнби-Холле. Его деятельность заключалась не только в преподавании, но и в общественной деятельности, связанной с работой детского фонда, чтением лекций для рабочих. Интересовался вопросами реформы церкви в духе обновления ее согласно требованиям нового индустриального времени. С 1906 г. по 1908 г Р. Тоуни начал преподавать в университете Глазго, печатал в местной прессе статьи по социальным вопросам. С 1906 г. – член Фабианской партии, с 1908 г. – член НРП. В эти годы вступил в Ассоциацию Рабочего Образования, с которой сотрудничал затем полвека. По его представлениям равноправное образование обеспечит равноправное общество. Тоуни работал в классах для взрослых, преподавая экономическую историю. «Если мы игнорируем экономические причины и материальные условия, от которых зависит благополучие общества, мы фактически становимся идеалистами и фантазерами»4.
Несколько времени наш герой работал в Манчестере, где воспринял идеи немецкой экономической исторической школы, написал первую большую монографию «Аграрные проблемы XVI века»(1911). В этой работе видно, что неудовлетворенность историка господствовавшей в историографии того времени политико-конституционной трактовкой исторического события заставила его обратиться к основательному рассмотрению хозяйственной жизни английского общества в XVI –XVII вв. Внимание перенесено на социально-экономические предпосылки общественной жизни. Таким образом, Р. Тоуни «застолбил» тот участок, который станет главным для его научных изысканий.
С 1912 г. он работал директором Ратан Тата Фаундейшен, учебного заведения сосредоточенного на проблемах изучения экономической истории. В годы Первой мировой войны служил в армии, и был демобилизован после тяжелого ранения в битве на Сомме. С 1918 г. стал депутатом парламента от лейбористов. С 1919 г. по 1949 г. профессор Лондонского университета. Активно участвовал в создании и деятельности Британского экономического исторического общества, президентом которого был с 1926 по 1960 г.
Среди написанного Тоуни в межвоенный период следует отметить монографии: «Религия и рост капитализма» (1926), «Макс Вебер и дух капитализма» (1930), «История капитализма» (1950). В книге «Религия и рост капитализма» Р. Тоуни подверг сомнению тезис М. Вебера о том, что протестантизм подтолкнул развитие капитализма. По мнению Тоуни эти явления самостоятельны по происхождению, протестантизм со временем приспособился к потребностям капиталистического развития, и взаимоотношения того и другого были весьма противоречивы.
Статья Р. Тоуни «Возвышение джентри. 1540-1640» (1940) в журнале «Экономическое обозрение истории». Два фактора качественные изменения в аграрном развитии Англии и быстрое промышленное развитие. Проникновение текстильного производства в сельскохозяйственный сектор создало английский вариант становления нового (раннекапиталистического) уклада. Ускорение социальных перемен – за два поколения сформировалась новая социальная сила – новое джентри. Тоуни ссылался на мнение Ф. Бэкона, Л. Крэнфилда, Т. Вильсона, современников, отмечавших перемены в социальной картине английского общества начала XVII в.: «Эти перемены были заметны каждому в то время»5.
Согласно Тоуни, в рассматриваемый им период (вторая половина XVI –XVIIвв.) джентри (социальный слой, в который входили «землевладельцы, стоявшие выше йоменри, но ниже титулованной знати, и который объединял зажиточных фермеров, арендаторов капиталистического типа, купечество, а также интеллигенцию – адвокатов и медиков») активно включилось в предпринимательскую деятельность и переживало время экономического подъема: «рационализация управления поместьем, где на первое место вышла финансовая деятельность, стала важнее всего»6. Это утверждение вполне согласуется с марксистской идеей о том, что активность нового дворянства стала предпосылкой английской буржуазной революции7.
В 1941 г. появилась книга о Дж. Гаррингтоне «Интерпретация Гаррингтоном своего века» (1941). Историк XX века использовал для обоснования своего положения идеи, содержавшиеся в сочинении мыслителя XVII в. Д. Гаррингтона «Республика Океания (Оцеана)» (1656). Гаррингтон доказывал, что форма управления в государстве зависит от распределения земельной собственности. После нормандского завоевания Англии земля была сосредоточена в руках правителя и узкого круга его баронов (Гаррингтон именует это «готическим балансом собственности»). Такому балансу собственности соответствовала монархическая форма правления. В правление Тюдоров земля переместилась в руки джентри и йоменов («народа»), сложился новый баланс земельной собственности, требовавший республиканской формы правления. В ходе гражданской войны государственное устройство было приведено в соответствие с балансом земельной собственности. Рассуждения Гаррингтона были направлены на то, чтобы подвести читателей к мысли о необходимости республиканского образа правления в Англии.
Для подтверждения концепции Тоуни важнее другая содержательная составляющая построения Гаррингтона – его описание перемещения большей части земельного фонда во владения «народа», неаристократической части землевладельцев. В этой категории населения он видит, прежде всего, джентри, предприимчивых землевладельцев средней руки. Согласно толкованию Р. Тоуни – перемещение значительной части земельного фонда в результате продаж и огораживаний привело к изменениям в социальной сфере. Упрочение имущественного положения джентри стимулировало их стремление к укреплению своего общественного статуса, а это в свою очередь вызвало кризис в политической жизни, проявлением которого стала революция. Главной силой, определившей направленность перемен, стало джентри. «Неизбежность революции… сформировалась под влиянием социальной истории, вызванной частично экономическими причинами и частично политикой династии»8.
Процесс возвышения джентри приравнивался к эволюции аграрных отношений, аграрному перевороту, растянувшийся на столетие. Позднее Тоуни написал еще ряд исследований, каждое из которых должно было дополнить, подкрепить его точку зрения на подоплеку английских событий середины XVII в. Завершила его интерпретацию работа «Бизнес и политика при Якове I» (1958). Р. Тоуни был довольно мобильным человеком, считая не менее важной стороной своей деятельности не только кабинетное исследование, но преподавание. Не менее важным считал он для себя значимость получения впечатлений. Показательно, что в начале 30-х гг. посетил Китай и СССР, несколько раз ездил в США, в начале 50-х - Данию и Швецию, а в середине 50-х читал лекции в университете Мельбурна о лейборизме и Англии XVII века. После смерти Джанет в 1958 г. ученый начал быстро «сдавать», празднование 80-летия несколько взбодрило, но зима 1961-1962 гг. стала последней в его жизни.
Однако в историю исторической науки он вошел, прежде всего, как автор статьи «Возвышение джентри», послужившей поводом к одной из наиболее бурных и результативных научных полемик прошлого века, вошедших в историю исторической науки под названием «шторм вокруг джентри». Тоуни стал одним из первопроходцев социального направления в английской историографии. Интерес историка сосредоточился на изучении социально-экономических проблем. Тоуни «никогда не подчинял свою научную деятельность политическим интересам»9, однако, политическая позиция, так или иначе, проявлялась. В межвоенные десятилетия и годы Второй мировой войны западное общество заметно качнулось «влево», что и нашло отражение в симпатиях и пристрастиях в научной сфере, особенно столь политизированной, как изучение и осмысление истории.
В 1948 г. концепцию «возвышения джентри» поддержал историк из Оксфорда Л. Стоун. В отличие от Р. Тоуни, посвятившему свои исследования среднему дворянству (джентри), Л. Стоун обратился к изучению высшего слоя дворянства – аристократии. В работах Тоуни аристократия выступала своего рода фоном, оттенявшим «возвышение джентри». Л. Стоун сосредоточился на том, чтобы наполнить конкретным содержанием это положение – аристократия переживала упадок, знатные семьи разорялись10.
Вот тогда инициативу взял на себя Хью Тревор-Ропер (позднее лорд Дакр,1914-2003), историк из Оксфорда, «один из наиболее блистательных исторических эссеистов двадцатого столетия»11, выступивший инициатором дискуссии о джентри. Начинал свою деятельность Тревор-Ропер под известным влиянием Тоуни. После войны, изучая судьбу одного из елизаветинских министров, пришел к выводу, что аристократия в предреволюционные десятилетия не переживала упадка. Свое наступление Тревор-Ропер начал с резкой критики статьи Л.Стоуна об упадке елизаветинской аристократии. Затем свое мнение он постарался обосновать в книге «Джентри, 1540-1640» (1954)12. Он обвинил Тоуни и Стоуна в неточных подсчетах, в слишком свободном толковании терминов - неоправданное расширение понятия группы «джентри»: «проведенные различия между аристократией и джентри, как если бы это были отдельные социальные классы, являются произвольными»13.
По мнению Тревор-Ропера неоправданно считать всех джентри бережливыми и успешными хозяевами, а аристократов разоряющейся социальной группой. Прежде всего, он не согласился с мнением Тоуни, что джентри сосредоточили в своих руках 4/5 фонда земель, поменявших хозяев во второй половине XVI – первой половине XVII вв., а аристократия за то же время потеряла около половины своих земель14. Истинное положение дел, отраженное в источников свидетельствует, по его мнению, что какая-то часть аристократии разорялась, а какая-то преуспевала. В тоже время часть джентри действительно процветала, но это была та часть, которая имела связи при дворе, получала выгодные должности. Большая же часть джентри прозябала между бедностью и разорением. «Хорошие хозяева» были и среди тех, и среди других. Критик признал неоправданной систему подсчета по манорам (поместья ведь они были разными по размерам и степени доходности) и деление дворянства на «старое» и «новое». Перемещение земельного фонда происходило не столько в пользу собственно землевладельцев, а в пользу городских жителей, чиновников, купцов, юристов, приобретавших землю «для престижа». Свидетельства современников (У. Рэли, писавшего на рубеже XVI –XVII вв., Д. Гаррингтона, работавшего несколькими десятилетиям позднее, в середине XVII в.) о перераспределении земельного фонда в пользу нового джентри Тревор-Ропер рассматривает как предвзятые, искажавшие общую картину, а опору на их мнение считал неоправданной
Возвышение отдельных семей происходило не за счет хозяйствования на земле, а за счет получения выгодных должностей. Почти все должности продавались, для чего нужны были не только деньги, но поддержка власть имущих и хорошее образование. Кроме того, влияние обретали те представители землевладельцев средней руки, которые вкладывали деньги и энергию в торговлю (прежде всего заморскую) и промышленное производство. Те, кто обладал предприимчивостью и выгодными родственными связями, имел и возможность соответствовать этим требованиям. Эти представители нетитулованных землевладельцев, энергичные, получающие материальную «подпитку» со стороны властей, поддерживали Корону, сплотились в «партию двора».
Однако эти условия были невыполнимы для большинства «простых джентри», которых это обстоятельство объединило в «партию провинции», «партию страны». Они страдали от постоянной инфляции, чувствовали себя несправедливо лишенными лакомых кусков правительственных поощрений в виде монополий. Именно из категории «обиженных», переживающих упадок возникла сила, образовавшая впоследствии лагерь недовольных, тех, кто выступил против Короны. Возглавили этот лагерь первоначально часть аристократов, обойденных милостями двора.
Когда противостояние вылилось в открытое вооруженное столкновение, лидерство в революционном лагере сосредоточилось у наиболее энергичных представителей «простых джентри», объединившихся в группировку индепендентов. Испытываемое этой категорией людей чувство отчаяния радикализировало их настроения, их требования (вплоть до ликвидации монархии и провозглашения республики) Эта группировка обладала сильным «негативным потенциалом», но не имела политической программы. «Будучи по природе своей провинциальности «партией неполитичной», они не сумели найти политической системы, которая обеспечила бы им сохранение победы»15.
Именно эта беднеющая и недовольная своим положением часть населения стала главной силой движения, захватила власть и, не сумев ею воспользоваться, допустила и способствовала установлению диктатуры Кромвеля. Положение «Простых джентри» это не облегчило, они разочаровались в республике, что вскоре после смерти О. Кромвеля спокойно допустили реставрацию Стюартов. Таким образов, Троевор-Ропер, оставаясь в пределах экономической проблематики, перетолковал революцию, изобразив ее бунтом «разоряющегося джентри».
Позднее он дополнил свое рассуждение положением о том, что в условиях всеобщего кризиса XVII в. правительства, и английское в их числе, прибегали к практике продажи должностей, что тяготило широкие слои населения, в том числе сельских джентри. Тревор-Ропер был сильным полемистом, умел выявлять уязвимые стороны оппонентов, и давать толчок к новым спорам и новым точкам зрения. Критика велась с позиций «экономического детерменизма», позднее диапазон вопросов расширялся.
Таким образом, первоначально в центре дискуссии оказались два тезиса, Тезис Р. Тоуни и поддержавшего его Л.Стоуна о «возвышении джентри», приведшее к тому, что джентри, укрепившись материально, выступили за упрочение своего политического статуса. Попытки Короны уничтожить эту тенденцию вызвали конфликт в представительном органе – парламенте, гражданским войнам, казни короля, изменениям в политическом устройстве страны и вступлению Англии на путь капиталистического развития.
Х. Тревор-Ропер доказывал, что разоряющееся сельское джентри, отстраненное от правительственных дотаций, приходило в упадок. По мнению Тревор-Ропера именно «упадок джентри» подтолкнул его к недовольству властью, выступлению за свои интересы. Результатом этого стал конфликт в представительном органе–парламенте, гражданские войны, казнь короля, изменения в политическом устройстве страны, начало нового этапа в ее развитии. Только вот, джентри, по мысли Тревор-Ропера ничего не получили16.
В том и другом случае экономический фактор по-разному увиденный положен в основу политического конфликта середины XVII в. В середине XX в. историографию английской революции вполне обосновано сравнивали с «полем битвы, начиненным минами и засадами воинственных ученых, готовых сражаться за каждый дюйм»17.
Показательно, что свою работу, посвященную анализу позиций этой дискуссии, Д. Хекстер назвал «Шторм вокруг джентри»18. Статья Д.Хекстера «Шторм вокруг джентри» содержит критику построений Тоуни и Тревор-Ропера, а также собственный взгляд критика на этот вопрос. Общим для оппонентов Хекстер считает подход к истории с позиций «экономического детерминизма», только один ставит знак равенства между джентри и буржуазией, а революцию английскую признавая революцией буржуазной, а другой – схематизирует все происходившее, условно разделяя дворянство на две как бы разные части, беднеющую и богатеющую.
Изложив свое видение обеих концепций, Хекстер упрекает их авторов в чрезмерной конкретике, в перечислении отдельных примеров, которые, по его убеждению, не доказывают ничего, кроме того, что одни семьи – богатели, другие – разорялись. Точка зрения Тоуни представляется ему более уязвимой. Разрозненные данные, приводимые Тоуни, считает он, картины не создают. Указание на огромную задолженность дворян-роялистов кредиторам из Сити, демонстрирует расточительность части представителей этой социальной группы, но, отнюдь, не их бедственное положение.
Хекстер приводит сведения, что большая часть поместий, конфискованных у пэров в ходе гражданской войны на юго-востоке Англии, были впоследствии выкуплены ими (243 из 24), а джентри-роялисты из тех же мест смогли выкупить только малую часть реквизированных владений. Это полагает Хекстер подтверждает мысль об упадке джентри19.
Вызывает сомнения у Хекстера та система градации землевладельцев, которую использовал Тоуни. Так, он рассматривал состав землевладельцев только в шести графствах и одном округе и относил к джентри тех, кто владел четырьмя или менее манорами. Но тот же землевладелец мог иметь владения в других графствах, и тогда в разряд средних землевладельцев он уже не подходил. Кроме того, Тоуни относит всю землю, распроданную Короной, как потерю крупных землевладельцев, а ведь это могли быть коронные земли. Тоуни противопоставляет аристократию и джентри, а ведь это были части, слои единого целого «экономически джентри и пэры принадлежали к одному и тому же классу, извлекавшему подавляющую часть своих доходов из эксплуатации права владения землей»20.
Идеи, высказанные Х.Тревор-Ропером, Д.Хекстер критикует гораздо снисходительнее. Он не согласен с отождествлением беднеющего джентри с индепендентами. Он указывает, что лидеры противостоящих лагерей революционного движения были богатыми людьми. Далее он считает, что разделять английских землевладельцев, живших в десятилетия предшествующие революции на две группы – разоряющиеся и обогащающиеся – значит упрощать обеднять картину.
В построении Тревор-Ропера Хекстер отмечает выделение проблемы «Двора» как важного фактора в английской истории, признает важность того, что этот историк обратил внимание на разорение джентри. Самое главное, он считает: Тревор_Ропер своевременно выступил против Тоуни и тем самым помешал превращению его концепции в доминирующую.
За годы «шторма вокруг джентри» произошли изменения во взглядах всех участников этой дискуссии. Главный итог дискуссии – признание неприемлемости упрощенных схематизированных подходов, появление нетрадициооных подходов к изучению проблемы революции и всего XVII века, сложились оригинальные методики изучения источников (просопографический анализ), качественно изменился язык исторических исследований.
Каждая из сторон, участвовавших в споре о джентри, нашла поддержку среди историков. Р. Тоуни и Л. Стоуна поддержали такие историки, как А. Мортон, К. Хилл, Б. Мэнинг, в поддержку их оппонента выступили Д. Хекстер и П. Загорин. Сначала спор велся в плоскости проблематики экономической истории. Постепенно интересы участников сместились к проблемам социальным, социокультурным. Так, Кристофер Хилл (1912-2003) профессор-марксист из Оксфорда, обратился к изучению проблем духовной жизни периода революции. Этапной для этого ученого стала монография «Мир, перевернутый вверх дном»21 (1972), в которой автор выделяет две революции в рамках «английской революции». Одна из них революция политическая, свергла власть короля, вторая - социальная, выработала новую систему идей (требование всеобщего избирательного права), которые не были реализованы.
Американские историки неолиберального направления Д. Хекстер22 и П. Загорин23 предложили по-новому взглянуть на социальные факторы движения. Загорин выдвинул такие положения: 1) тезис о идейно-конституционной революции 1640-1641 гг.; 2) конфликт внутри правящего класса (Корона-Страна), не разделенного в плане социальном; 3) консервативность взглядов лидеров оппозиции, мобилизующая роль пуританизма и формирование новой политической идеологии, давшей преобладание оппозиции над Короной.
Большинство авторов сосредоточилось на локальных сюжетах, посвященных изучению особенностей происхождения, состава, жизнедеятельности, социальной психологии сельского дворянства «средней руки», именуемого в английской исторической традиции «джентри»24.
В 80-90 гг. XX в. сохранился интерес к традиционной проблематике, но внимание переключилось на переход от традиционного для британской историографии нарратива к «научной истории». Одним из первопроходцев этого стал Л. Стоун, перебравшийся работать в Принстонский университет. Новые приемы он апробировал в работах, первой из которых была монография «Причины английской революции»25.
Что касается собственно восприятия революции, то новое поколение ревизионистов-консерваторов поставило под сомнение значимость событий XVII в. Основная идея работы Д. Кларка «Революция и восстание. Государство и общество в Англии в XVII –XVIII вв.»26 (1986) заключается в том, что английское общество сохраняло патриархальность вплоть до начала парламентских реформ XIX в., ничего эпохального для страны не происходило ни в XVII в., ни в XVIII в. В работе историка из Кэмбриджа Д. Моррила «Характер английской революции»27 (1993) внимание сосредоточено на религиозных настроениях эпохи. Гражданские войны именуются религиозными войнами, и в религиозных спорах видится причина этого конфликта. Казалось бы, ничего принципиально нового, а между тем новый взгляд на вечную проблему о роли пуританского начала в событиях середины XVII в. позволил автору отодвинуть революцию в прошлое. Ведь, таким образом, английская революция из события, открывающего Новое время, превращается в событие, завершающее раннее Новое время.
На протяжении последующих нескольких десятилетий произошло изменение терминологического аппарата. «Вместо широко употреблявшихся понятий «революция» и «социальный конфликт» на первый план выдвинулись «преемственность» и «стабильность»28. В целом очевидна тенденция дегероизировать процессы, происходившие в английском обществе середины XVII в., преуменьшить их значение для истории становления нового европейского общества.
Споры о Великой французской революции двести лет спустя. Французская революция конца XVIII века в исторических исследованиях французской либеральной школы. А. Олар. Образ Французской революции в сравнении с революцией 1917 г.: варианты восприятия. Разные трактовки революции в европейской историографии XIX века. Проникновение новых подходов и обращение к новым темам революционной эпохи. Французские историки-марксисты о революции. Великая французская революция в советской историографии. Культ Великой революции на рубеже столетнего юбилея. Господство «героического» видения революционной эпохи для Франции и Европы. Разные варианты героизации. Великая французская революция в политическом и историческом сознании общества XX века. Проблемы: революция и Просвещение, общественный менталитет революционной эпохи. Изменение представления о значении революции в истории французского общества послереволюционного периода. Новый виток споров о революции на рубеже XX и XXI века.
Французские историки о французской революции.В межвоенные десятилетия память о французской революции, ее происхождение, роль народных масс, ее результаты и значение для следующего периода сохраняли историческое и политическое значение. В толковании революции соперничали подходы монархический, республиканский, марксистский. Самые разные авторы часто проводили сравнения между французскими событиями последнего десятилетия XVIII в. и событиями в России в первой четверти XX в.
Монархистский вариант восприятия событий дан в книге П. Гаскотта « Французская революция» (1928), в этой имевшей большую популярность работе (180 переизданий за 20 лет) революция названа «пролетарской» и показана как торжество анархии, а между якобинцами и большевиками ставится знак равенства.
Республиканскую традицию продолжал А. Олар «Французская революция и феодальный режим» (1919), рассмотрены крестьянские волнения в годы революции В работе «Теория насилия и французская революция» (1924) автор делал упор на вынужденность применения насилия во Французской революции, противопоставляя тем самым Французскую и Октябрьской революции.
Радикальный республиканизм в историографии представлял Альбер Матьез (1874-1932), историк, придерживавшийся социалистических взглядов, некоторое время бывший членом ФКП. Матьез развил выдвинутую Ж. Жоресом социалистическую интерпретацию Великой французской революции. «Большевизм и якобинизм» (1920) – эта работа Матьеза отражала его позицию. По мнению Матьеза в ходе революции буржуазия была вынуждена пойти на уступки «низам» ради достижения своих целей. Он считал «главным» периодом революции якобинскую диктатуру. Проводил параллель между большевиками и якобинцами - общность происхождения (внешняя и гражданская война), общность методов – террор, реквизиции, таксация, общность положения – классовая диктатура. Героем времени Матьез изобразил М. Робеспьера, а всех его противников, как справа, так и слева рассматривал как «врагов народа».
Наиболее ценная сторона исследований А. Матьеза – обращение к проблемам социальной истории. Инфляция после Первой мировой войны подводила к мысли о значимости этой проблемы в условиях Франции конца XVIII в. Основные работы Матьеза – трехтомная «Французская революция» (1922-1927) и «Борьба с дороговизной в эпоху террора» (1927), «Культ Разума и культ Верховного существа во время Французской революции» содержат новые и очень ценные сведения о положении городских низов в годы революции.
После внезапной смерти А. Матьеза (он умер во время учебного занятия в Сорбонне) намеченную им линию изучения социальной составляющей периода революции продолжил Жорж Лефевр (1874-1959) – историк, долго учительствовавший в средней школе, только с1924 перешел на работу в высшее учебное заведение. В 1937 г. он возглавил кафедру по истории Французской революции в Сорбонне. В отличие от своих предшественников Лефевр интерес к истории совмещал с увлечение географией, социологией, статистикой. Предшественником считал И.В. Лучицкого. Интерес к революции, по его мнению, имеет не только научное, но политическое значение. Сосредоточился на изучении крестьянских движений периода революции: «Крестьяне департамента Нор во время Французской революции» (1925), «Аграрный вопрос в эпоху террора» (1932). Лефевр доказывал, что в рамках французской революции развивалась как особое движение революция крестьянская, которая имела собственные методы, цели, собственную направленность – антикапиталистическую. Цель ее - сохранение крестьянского хозяйства и крестьянских ценностей, она разрушила феодальный режим, но сохранила мелкое крестьянское хозяйства. В этом ее консерватизм.
Особе место в работе Лефевра принадлежит книге « Великий страх» (1932) – исследованию феномена массовой паники, охватившей французское общество во вторую половину лета 1789 г. Это один из первых примеров изучения истории ментальности, той истории чувств, которую предлагали к рассмотрению М. Блок и Л. Февр. Эта линия была развита в книге «Революционные толпы» (1934) – массовые движения и свойственное им коллективное сознание. «Мятежная толпа в век Просвещения». Левефр отошел от упрощенного толкования И.Тэна – толпа как воплощение варварского инстинкта, управляемого главарями, манипулирующими массовым сознанием. Это направление получило развитие в послевоенные годы.
Ж. Лефевра роднит с историками «Анналов» интерес к географическому и биологическому фактору в жизни общества, а также использование количественных методов. Однако в отличие от школы «Анналов», ему было свойственно внимание к событийной стороне истории в частности к политической борьбе времен Великой французской революции. Эта сторона научной деятельности нашла отражение в таких работах как «Директория» (1946) и «Французская революция» (1951). История революции рассматривалась им через призму классового конфликта, оцениваемого с точки зрения положения народных масс. Тем самым бала предложена определенная точка зрения на революцию – вид «снизу». Этот подход оказался востребованным и результативным.
Альбер Собуль (1914-1982) продолжил традицию изучения народных движений в период революции, но в центре его исследования - положение городских низов Парижа, тех, кого называли санкюлотами. Его диссертация, защищенная в 1958 г., называется «Парижские санкюлоты во втором году республики». На богатом архивном материале историк рассмотрел положения и деятельность парижского санкюлотства в страшную для Франции зиму 1793- 1794 гг. Влиянию санкюлотских секций, по его мнению, принадлежит решающая роль в наиболее решительных действиях правительства республики. После того как Робеспьер отказался от опоры на санкюлотов и союз между Конвентом и секциями Парижской коммуны распался, погибла и якобинская диктатура. По оценке Собуля санкюлотское движение не решило собственных задач, но способствовало упрочению позиций республики, а значит и буржуазной революции. По сути, А.Соболь разрабатывал теорию о существовании двоевластия на определенном этапе революции.
Другой аспект научных интересов Собуля – развитие аграрных отношений в годы революции получил освещение в работе «Крестьянские проблемы революции. 1789-1848» (1977). Широкую известность получили труды Собуля «Очерки истории французской революции» (1962), «Первая республика» (1968), «Цивилизация и французская революция» (1970-1982).
А. Собуль и его последователи К. Мазорик, М. Вовель рассматривали историю французской революции в духе марксистской трактовки.
Жак Годшо (1907-1989) – представлял «третье поколение «Анналов». Автор таких работ как «Учреждения Франции во время революции и империи» (1951), «Контрреволюция. Доктрина и действие» (1961). Основной интерес историка – место и роль французских событий в контексте ситуации в мире. Именно этому посвящена книга «Великая нация. Революционная экспансия Франции в мире от 1789 до 1799» (1956). Годшо стал одним из тех, кто подчеркивал взаимосвязь всех политических движений последней трети XVIII - начала XIX вв. в качестве единой «атлантической революции», в котором революция во Франции была одним из важных звеньев. Итогом этого процесса стало возникновение Атлантической цивилизации. Этот подход открыл возможность разработки сравнительной истории революций.
Ревизия оценки Великой французской революции в двухтомнике Франсуа Фюре (1927-1999) и Дени Рише (1927-1989) «Французская революция» (1965-1966) в 1789 г. произошло столкновение трех потоков массовых движений: революции либеральной элиты, крестьянской революции и революции санкюлотов. Из этих трех движений прогрессивное значение имела только революция элиты, а две других революции были консервативны и только мешали свободному развитию капитализма. А якобинская диктатура – уступка этим консервативным движениям, только после термидора развитие страны пошло по буржуазному пути. Вполне в духе традиционного подхода авторы искали объяснение революционных коллизий в столкновении социальных сил.
В работе « Осмыслить революцию» (1978) Ф. Фюре утверждал, что революция затормозила процесс формирования капиталистического хозяйства и соответствующих его потребностям политических институтов. Политическая борьба революционных лет сведена им к противостоянию разных «версий законности». В третьей своей работе «Революция. От Тюрго до Жюля Ферри» (1988) Ф. Фюре обосновывал идею о том, что принципы, провозглашенные в 1789 г. восторжествовали только столетие спустя, другими словами, французская революция длилась около ста лет.
Младший коллега Ф. Фюре Патрик Гинифе в книге «Политика революционного террора» (2000) старается доказать, что террор был порожден соперничеством политических группировок, а не силой обстоятельств, как это было принято считать.
В духе ревизионизма последовало обвинение революции в терроре, развале экономики и геноциде против собственного народа. Р. Сеше «Франко-французский геноцид».
Роже Шартье «Культурные истоки французской революции» - подготовило Просвещение Великую Французскую революцию? По мнению автора в период революции была выработана концепция Просвещения и определены главные герои (Вольтер и Руссо). В предреволюционный период идеи просветителей были распространены в узком кругу, большая часть которого революцию не поддержала. Революция нарушения общего процесса к индивидуализации, она издавала декреты, регламентирующие частную жизнь, тем самым, отступив от общего цивилизационного процесса. Проблема междисциплинарности и еще большее сосредоточение на проблемах ментальности. Прежде ментальность следовала за природно-географическим и структурно-социальным, теперь ментальность доминанта исторической реальности.
Клод Мазорик «Якобинизм и революция. Вокруг двухсотлетия 1789 г» (1984) проанализированы спорные вопросы. Дал определение революции как буржуазно-крестьянской, а якобинства – как воплощения сущности этой революции.
Мишель Вовель изучает проявления ментальности: страх, героизм, отношение к религии, праздники и т.д. «Революционный менталитет. Общество и менталитет во Французской революции» (1985). «Состояние Франции во время революции» под ред. М. Вовеля подводятся итоги изучения проблемы за двести лет.
Якобинское направление представляет коллективный труд « Современная Франция: идентичность и мутации с 1789 г. до наших дней» - в центре французский путь развития капитализма, отличающийся особой ролью крестьянства и высокой политической активностью народа.
Для всего периода нового времени проблема революций была одной из наиболее разрабатываемых. Трактовка варьировалась между обличительно-осуждающей и панегирически-прославляющей. «Панегиристы» исходили из признания важности переворотов, разрывов, обеспечивающих прогрессивное развитие общества, а «обличители» акцентировали внимание на преемственность (континуитет) в историческом процессе. Доминировала в начале XX в. трактовка, согласно которой революции открыли путь становлению нового общества, стали поворотным событием перехода от «старого режима» к обновлению общества и государства. В этих трактовках в той или иной степени присутствовал компонент социально-экономический и идейно-религиозный. В послевоенный период состоялись дискуссии о революциях, в ходе которых не было «победителей» и «побежденных», зато произошла заметная корректировка подходов той и другой стороны. За эти десятилетия обогатился фонд информации о событийной стороне явления, расширился круг изучаемых сюжетов, появились новые подходы к их анализу. Наметилась тенденция к изменению взгляда на рассмотрение классических тем исторических исследований, к сближению традиционной проблематики с новыми подходами, свойственными социокультурной истории. А в последние годы XX в. усилилась тенденция преуменьшения значения революционных переворотов в истории.
Как меняется восприятие проблем революций на протяжении XX в.?
Какие факторы оказали воздействие на изменение трактовок революций в XX в.?
Как изменилась проблематика изучаемых революций?
Как изменились подходы к изучению революций?
Как изменились оценки революций?