Geum.ru

Язапрещаю сопровождать первую публикацию предисловием, послесловием или комментарием редакции, а также вносить в рукопись какие бы то ни было изменения

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4

Маэстро сразу оценил мое деловое предложение. Роль председателя

захолустного шахматного клуба ему смертельно надоела, и он не прочь был

опять напомнить о себе, поездить по свету и подзаработать - чтобы

извлекать пользу из шахмат, не обязательно играть в шахматы.

- Хорошо, - ответил он и навсегда сбросил фигуры со своей шахматной

доски. - Вы редкий самородок, а у меня еще остались кой-какие связи, и я

могу вам кое-что посоветовать. Вот что мы сделаем.


6


Мы отправились через всю страну в столичный шахматный клуб.

Там тоже висел портрет Пола Морфи, а рядом, понятное дело, портрет

Роберта Фишера. На деньги там никто не играл, но курили безбожно. Народ, в

общем, был насупленный и больше толпился в биллиардной, чем у шахматных

столиков. Моего тренера встретили весьма прохладно - молодые гроссмейстеры

попросту не знали, кто он такой.

Им напомнили.

- А, был такой... что-то припоминаю, - сказал какой-то молодой гросс,

расставляя шары в пирамиду. - Это вы лет двадцать назад проиграли Макарову

на сто двадцать девятом ходу?

- Я, - горделиво отвечал мой тренер. - На турнире в Монако.

- Бездарная была партия. Вам следовало ее сдать ходов на сто раньше.

Тренер поспешно перевел разговор на мою персону. Тут же в биллиардной

он представил меня как подающего надежды провинциала, которого он давно

готовит к открытому чемпионату страны. Жаль только, говорил тренер, что

идея открытого чемпионата страны, где может принять участие талантливая

молодежь, до сих пор не поставлена на голосование в национальной шахматной

федерации.

Ему тут же объяснили, что идея открытого чемпионата "для всех" нелепа

и на руку одним лишь дилетантам.

- Строгий эволюционный отбор, а не открытый чемпионат, - сердито

сказал все тот же молодой гросс и железным ударом забил шар в лузу.

Бедная луза! Подозреваю, что внутри правой руки у него был

вмонтирован гидравлический протез с электронным прицелом - так неуклонно

он бил. Он сурово осмотрел меня с ног до головы. Взгляд его остановился на

Короле, он презрительно фыркнул.

Все же мною заинтересовались - так интересуются новым зверьком в

зоопарке - подошли и обнюхали. Заслуженные старые гроссы, которые в

молодости успешно проигрывали самому Талю, благосклонно сыграли со мной

несколько легких партий. Я им здорово понравился, зато молодые

гроссмейстеры подняли меня на смех. Они и не таких видали!

Тогда я предложил дать им одновременный сеанс на тридцати досках,

чтобы их всех скопом зачли в тот самый коэффициент Эло.

Ну и наглость!

На сеанс они, конечно, не согласились, но от обиды решили меня

хорошенько вздуть и принялись гонять со мной пятиминутки. Кто-то объявил,

что поджарит и съест шахматного коня, если проиграет мне.

У меня рука заболела бить по часам!

Любитель жареных коней пал первым. Никто не понимал, что происходит,

какой-то блицкриг... Половина из них была разбита, а другая половина, не

дожидаясь своей участи, позорно бежала. Гроссмейстер с гидравлическим

протезом заперся в биллиардной и от злости разбил несколько луз.

Старички рукоплескали.

Король был в отличной форме. Он веселился и, как мне показалось,

раскланивался.

После этого блиц-сеанса ко мне подошел президент нашей шахматной

федерации (не называю имен), покровительственно похлопал меня по плечу и

сказал, что всему миру надоело видеть на троне исключительно русских

чемпионов.

- Нет правила без исключения, - добавил шахматный президент, взглянув

на притихших гроссмейстеров. - Введем для него на чемпионате страны

дополнительное, персональное место. Ждать девять лет три претендентских

цикла совсем не обязательно.


7


Мне разрешили играть на чемпионате страны.

Я выиграл подряд одиннадцать партий и сразу сделался знаменитостью.

Мой тренер от удивления на какое-то время бросил пить и, засунув руки в

карманы, чтобы не дрожали, давал журналистам пространные интервью о том,

как он открыл и воспитал новый талант.

Во время турнира пришла телеграмма из нашего городка. Я все бросил и

улетел, но отца в живых не застал. Он скончался в плетенном кресле у ворот

гаража от сердечного приступа - ему уже нечего было делать в этой жизни, а

долго греться на солнышке он не умел.

На похороны собралось много народу, чтобы поглазеть на своего

талантливого земляка. Провинциальный шахматный клуб явился в полном

составе, а мой честный шулер даже прочитал небольшую надгробную речь, в

которой умудрился раза два упомянуть и меня.

Король плакал у меня на груди, я же не мог выдавить слезу. Я впервые

подумал, что у меня с ним один отец... значит, мы братья?

Весь день я просидел в гараже среди пыльных аквариумов и склянок. На

траурный прием в шахматный клуб не явился. Мне не хотелось смотреть в

глаза Полу Морфи.

Я не стал чемпионом страны, потому что пропустил последние шесть

туров. Меня обошли. Я занял всего лишь третье место, но и этого было

достаточно, чтобы попасть на межзональный турнир... не буду описывать все

турниры и матчи, которые мне пришлось отыграть за три года - все эти

переезды, перелеты, клубы, гостиницы, приемы.

На межзональном турнире на меня поначалу не обратили внимания, но мне

было уже все равно, я чувствовал, что ввязался в очередную глупую историю

- погнался не за весной, как в юности, а за местом под солнышком. Уверен,

знаю, что большие шахматисты ненавидят шахматы, но бросить игру не могут,

потому что в шахматах смоделирована сама жизнь - с победами, поражениями,

надеждой, скукой, болезнями, безденежьем и гибелью. Бросить шахматы для

гроссмейстера - значит, покончить с жизнью. Профессиональные шахматисты

отличаются от простых смертных только тем, что намного ходов вперед могут

просчитывать передвижение деревянных фигур по черно-белым клеткам; а в

остальном они такие, как все... как все?.. Хуже, намного хуже - они

инфантильны, вспыльчивы, подозрительны и терпеть не могут чужого успеха.

Солидный международный турнир с высоким рейтингом - это престиж и

заработок шахматиста, за право участия в таких турнирах ведется закулисная

борьба. Всю жизнь надо быть в форме - и не только спортивной - иначе, в

лучшем случае, тебя ожидает судьба председателя захолустного шахматного

клуба. Но выгодные турниры, лекции и сеансы одновременной игры достаются

немногим, и потому каждый подрабатывает, как может. Однажды телевидение

предложило мне провести сногсшибательный сеанс - весь месяц я должен был

сидеть в студии и вслепую играть по телефону с телезрителями. Я сыграл

более тысячи партий и заработал столько, что до конца жизни, разумно

экономя, мог бы греться на солнышке у ворот гаража в плетенном кресле.

Шахматный мир был шокирован, ни для кого не было секретом, что против меня

в этом телесеансе анонимно играли несколько десятков гроссмейстеров.

Я лез на трон!

Узнай мою тайну соперники - меня разорвали бы! Кажется, еще не было

ни одного претендентского цикла или матча на первенство мира без

какого-нибудь скандала - по крайней мере, между великими шахматистами

всегда были неприязненные отношения - вспомните пары Стейниц-Ласкер,

Ласкер-Капабланка, Капабланка-Алехин, Алехин-Эйве, Ботвинник-Смыслов,

Карпов-Каспаров... я пропустил Фишера - этот скандалил против всех - они

постоянно обвиняли друг друга черт-те в чем - но меня невозможно было

разоблачить, мои беды пришли не от моих соперников.


8


На межзональном турнире Король впервые стал проявлять свой тяжелый

характер. То, что у него оказался характер, удивляло даже отца, но, как

видно, это свойство присуще всякому настоящему разуму, даже

искусственному. Разума без характера не бывает. Король любил иронизировать

над соперниками. Он смешил меня в самые ответственные моменты, и вскоре

многие шахматисты возненавидели меня за ухмылки во время игры. Кроме того,

Король был подвержен настроениям, у него то и дело появлялись нешахматные

интересы - иначе и быть не могло, наша жизнь была наполнена событиями, и

он продолжал самообучаться, как и положено любому разуму. Однажды я читал

перед сном и оставил книгу открытой. Король никогда не спал и утром

попросил меня перевернуть страницу - это была сказка Андерсена "Голый

король". Он дочитал ее до конца, долго не отзывался, о чем-то думал, и

наконец попросил сшить ему шелковую мантию.

Я с трудом убедил его, что шахматному королю не нужны никакие одежды.

С той поры Королем овладела страсть к чтению биографий своих коллег

по должности - Бурбонов, Стюартов, Романовых, Габсбургов; он злился, когда

не было новых книг. Я добывал эти книги в магазинах и библиотеках, а

газетные писаки вышучивали меня за пристрастие к подобному чтиву. Я

перелистывал Королю толстенные тома Дюма и Дрюона... нет скучнее занятия,

чем с утра до вечера плевать на пальцы и переворачивать страницы; ночью он

тоже не давал мне покоя и бубнил на ухо излюбленные пассажи.

Однажды, после очередного хода соперника, я не услышал от Короля

ехидного замечания и поковырял спичкой в ухе, думая, что отказал приемник.

Партнер злобно глядел на это ковырянье - о моем некорректном поведении

давно уже ходили анекдоты.

- Вы бы еще поковыряли в носу, - посоветовал он.

Я мог бы назло ему поковырять и в носу, но ничего на это не ответил и

никогда не отвечал, зато некоторые мои партнеры, чтобы вывести меня из

равновесия, курили дрянные сигареты, пускали мне дым в лицо, надевали

зеркальные очки, чтобы слепить меня, трясли под столом ногами, чавкали,

оглушительно сморкались в носовые платки...

Король молчал.

Я смотрел на доску, пытаясь что-нибудь сообразить, но бесполезно. За

год игры я ничему не научился в шахматах, кроме безошибочного передвигания

фигуры на нужное поле. Я был механизмом для передвигания фигур,

записывания ходов и переворачивания страниц, не больше.

Впервые я так долго думал.

Мой партнер давно собирался сдаться, но теперь с интересом поглядывал

на меня - ведь до победы мне оставалось сделать несколько вполне очевидных

ходов. Со мной никогда не случалось подобной заминки. Вдруг я остановил

часы и убежал за сцену, вызвав полный переполох - никто не понимал, почему

я сдался. Соперник пожал плечами, развел руками и поклонился почтенной

публике. Ему устроили овацию. Это был первый человек, выигравший у меня в

шахматы. После этого турнира, чтобы не искушать судьбу, он забросил игру и

начал функционировать в международной шахматной федерации.

Мой вечно пьяненький маэстро после неожиданного проигрыша сунулся

было ко мне за кулисы с какими-то советами, но я затопал ногами и послал

его к черту, нажив себе еще одного врага. Впоследствии он называл меня

"неблагодарной тварью, которую он вытащил из грязи". Что ж, он на мне

неплохо подзаработал.

Король очнулся только в отеле.

- Что с тобой? - нервно осведомился я. - Приемник работает, а ты

молчишь! Мы проиграли!

- Не мы, а ты проиграл, - уточнил Король. - Не беда. Не всегда же

выигрывать, разок для разнообразия полезно и проиграть. Я вот о чем

задумался... Одному Бурбону нагадала цыганка, что его отравит какой-то

таинственный король червей... Это кто такой?

- Все это ерунда, - объяснил я. - Книг о королях больше не будет. Ты

уже все прочитал.

- Тогда принеси мне последние шахматные книги и журналы, -

невозмутимо ответил он.

- Зачем?

- Чтобы пополнить образование.

Против "пополнить образование" я ничего не мог возразить, и утренним

самолетом нам доставили из-за океана целую библиотеку новых шахматных книг

и журналов, но в них в основном разбирались партии, сыгранные Королем.

Король почитал, почитал комментарии и заскучал.


9


Этим же самолетом прибыл в Европу обеспокоенный моим проигрышем

президент нашей шахматной федерации. Он вызвался быть моим новым тренером,

опекуном, отцом родным. Он говорил, что на меня с надеждой смотрит великая

страна. Он два часа говорил о национальном престиже. Нет ли у меня

денежных затруднений? Каких-либо других затруднений? Почему я не женат?

Почему я всегда такой мрачный? Все можно разумно решить, говорил он.

Когда так долго говорят, я тупею. Я не знал, как от него вежливо

отделаться, и у меня вдруг началась истерика. Я перевернул стол с

телефоном и шахматами. Президент перепугался и побежал от меня в коридор,

а я инстинктивно погнался за ним, размахивая пустой шахматной доской. В

коридоре бродили репортеры со своими фотопулеметами, и в вечерних газетах

появились сенсационные фотографии с остроумными комментариями,

изображающими меня в погоне за собственным президентом.

Я закрылся в своем номере, разбил телефон - хотя мог бы попросту его

отключить - и весь день ублажал Короля, листая ему все, что под руку

подвернется.

Не надо было этого делать!

Я не обратил внимания на то, что многие авторы пишут не шахматные

статьи, а сводки с фронтов. Воображение Короля потрясли перлы, наподобие

такого:

"Невзирая на близость противника, гроссмейстер отправил черную

кавалерию в глубокий рейд по вражеским тылам, а сам продолжал развивать

прорыв на королевском фланге, оставив в засаде боевых слонов."

Вскоре Король потерял все свое остроумие, сентиментальной

задумчивости как не бывало, и по утрам он орал:

- Подъем! По порядку номеров р-рассчитайсь! На принятие пищи ша-агом

марш!

Делать нечего, я подстроился под режим воинской казармы - впрочем,

мне это тогда было на руку: Король взялся за шахматы со всей

ответственностью солдафона. Игра его поскучнела, исчезли жертвы и быстрые

комбинации, зато все внимание он уделил стратегии. Матч с одним из

претендентов превратился в нудное маневрирование фигурами - доска

напоминала большую железнодорожную станцию, где без видимого толку

маневрируют, таская туда-сюда вагоны на запасных путях.

Каждая партия обязательно откладывалась на следующий день. Мой

очередной соперник, человек в летах, давно уставший от этой черно-белой

шахматной жизни, совсем не ожидал такого оборота. Перед матчем он

бахвалился, что мои некорректные жертвы и комбинации против него не

пройдут, и был очень удивлен, когда жертв и комбинаций с моей стороны не

оказалось.

Все были удивлены.

Шахматная общественность принялась рассуждать о том, что я изменил

своему стилю...

Не понимаю, кому какое до этого дело?

В первой же партии Король воздвиг такую оборону, что мой соперник

вскоре предложил ничью.

Король пр-риказал мне играть!

Он выиграл эту партию после двухдневного доигрывания каким-то

единственным умопомрачительным вариантом в девяносто восемь ходов и очень

сожалел, что комбинация не дотянула до стоходовки. Матч закончился

досрочно, потому что мой партнер заболел тяжелой формой невроза. В

больнице он дал интервью и сравнил меня с идеальной шахматной машиной, у

которой невозможно выиграть.

Если бы он знал, что случайно попал в самую точку!

Еще он заявил, что я гипнотизировал его за доской... хотя сам-то он

вытворял Бог знает что: приносил в термосе обед и, повязавшись салфеткой,

чавкал прямо за столиком; а когда брался засаленными пальцами за фигуру,

то сопел так, будто поднимал не пешку, а штангу.


10


Король продолжал самообучение. Однажды ему попалась книга из истории

шахмат, и он впервые увидел фигурки королей, выполненные древними

мастерами. Его загрызла черная зависть. Мне опять пришлось отправиться к

ювелиру, и Король заказал себе огромного золотого жеребца со сбруей.

Старый ювелир снял очки и хотел мне что-то сказать, но заказ был выгодный,

и он промолчал.

Жеребец получился реальным до отвращения. На бриллиант Королю

прицепили придуманную им корону, похожую на шапку-ушанку Макарова -

чемпиона мира он увидел в кинохронике. Оба уха свисали. В одной руке

Король держал то ли скипетр, то ли пюпитр, а в другой - палку с

ленточками, похожую на ту штуку, с которой ходят по праздникам и похоронам

военные оркестры.

Король был счастлив в то время. Он вертелся перед зеркалом - то есть

заставлял меня то и дело подходить к зеркалу - и с гордостью себя

разглядывал. Всю эту тяжесть я таскал на своей шее и терпел издевательства

тонких ценителей искусства, чтоб их черт побрал.

Всем до меня было дело! Я перестал читать газеты и включать

телевизор... впрочем, над нашим жеребцом вскоре перестали насмехаться -

подоспели новые скандалы.


11


Где играть финал?

Макаров предложил играть матч на первенство мира в какой-нибудь

нейтральной столице с умеренным климатом. Мне было все равно, я оставил

выбор места на усмотрение президента международной шахматной федерации.

Тот по финансовым соображениям выбрал Токио. Все уже согласились, как

вдруг Король объявил, что будет играть в Бородино и нигде более. Он,

видите ли, собирается взять у Макарова реванш за поражение императора

Наполеона!

Я бросился к Британской энциклопедии - Бородино оказалось небольшой

деревней под Москвой.

- Слушай, Наполеон! Нас засмеют! - взбунтовался я. - На это не пойдет

ни ФИДЕ, ни Макаров!

- Ма-алчать! Выполнять приказание! - закричал Король, и мне

показалось, что мой внутренний голос был слышен даже на улице.

Я суетился и не знал, как провести Короля.

- Ваше величество... - бормотал я. - Вам будет интересно в Японии...

самураи, харакири, Фудзияма... Там есть, что посмотреть. На открытии матча

будет лично присутствовать японский император... я вас с ним познакомлю.

Но Король не хотел отправляться в гости к японскому императору. Он

желал отомстить за Наполеона.

- Но ваше приказание невыполнимо! Бородино уже давно не существует...

на его месте разлилось Черное море!

К счастью, Король плохо знал географию, и этот довод на него

подействовал.

- Тогда мы будем сражаться в Каннах, - недовольно пробурчал Король. -

Я хочу одержать решающую победу в том месте, где одержал ее сам Ганнибал.

Так появилась на свет глупая телеграмма, чуть было не сорвавшая матч.

Я ничего не соображал, отсылая ее в Москву. Представляю, как они там

пожимали плечами и разводили руками!

Вскоре пришел ответ.

Макаров просил подтвердить, посылал ли я телеграмму о Каннах, о

Ганнибале и об отказе от Токио? Или, возможно, это чья-то глупая

мистификация? В Италии на месте древних ганнибаловых Канн стоит какой-то

далекий от шахматных дел городок. Если же я имел в виду французские Канны,

то почему бы нам не сыграть матч в Париже?

Я тут же дал телеграмму: "СОГЛАСЕН ПАРИЖ", и продолжал врать Королю:

- Ваше желание удовлетворено. Вы будете сражаться в Каннах, но они

называются сейчас Парижем. Их переименовал сам Ганнибал после победы

над... над...

Я забыл над кем.

Вернее, я никогда не знал, кого там под Каннами побил Ганнибал.

- Над Теренцием Варроном, - небрежно подсказал Король. - Ладно. Париж

так Париж.

Я ужаснулся!

Что будет дальше? Его бредни зашли чересчур далеко. Каждый очередной

ход Король не подсказывал мне, а передавал очередным тоном, и я должен был

вслух отвечать ему: "Слушаюсь, Ваше императорское величество!" Соперники

жаловались, что со мной невозможно играть - я всю игру что-то бормочу.

Мало того, Король не разрешал мне подниматься из-за столика во время

многочасовой партии; мой седалищный нерв не выдержал таких нагрузок, и мне

пришлось взять тайм-аут из-за острого приступа ишиаса.

Наконец приказы Короля сделались глупыми и невыполнимыми: однажды он