Во Франции, как мы видели, революция уничтожила феодализм. Требования крестьянства и якобинцев двинули аграрную реформу дальше, чем этого хотелось бы ярым сторонникам капиталистического развития. Таким образом, Франция не превратилась в страну землевладельцев и сельскохозяйственных рабочих, или страну капиталистических фермеров, но стала страной большей частью разных типов аграрных собственников, явившихся главной опорой всех последующих режимов, которые не осмеливались забрать у них землю. И число владельцев крестьянской земли увеличилось более чем на 50% - с 4 до 6,5 млн. Все мы знаем наверняка, что число владельцев не уменьшилось, а в некоторых районах возросло более, чем в других; но является ли департамент Мозель, где их число возросло на 40% с 1789 по 1801 г., более типичным, чем нормандский Юр, где число хозяев не изменилось [X], это еще нужно в дальнейшем изучить. Условия труда земледельца в основном были хорошими. Даже в 1847-1848 гг. не возникали серьезные трудности, разве что у наемных рабочих [XI]. Наплыв дополнительных рабочих из села в город поэтому был невелик: явление, затормозившее промышленное развитие Франции. Почти по всей латинской Европе, в Нидерландах, Швейцарии и Западной Германии, отмена феодализма производилась победившей французской армией, намеренной "провозгласить немедленно от имени французской нации... отмену церковной десятины, феодализма и сеньориальных прав" [XII], или же местными либералами, которые объединились французами и вдохновлялись ими. К 1799 г. правовая революция победила в странах, примыкающих к Восточной Франции, и в Северной и Центральной Италии, часто завершая эволюцию, уже продвинувшуюся далеко вперед. Возвращение Бурбонов после неудавшейся неаполитанской революции 1798-1799 гг. отодвинуло революцию в континентальной Южной Италии до 1808 г. Британская оккупация отделила Сицилию от Италии, но феодализм на острове был фактически отменен в период с 1812 по 1843 г. В Испании антифранцузские кортесы в Кадисе в 1811 г. отменили феодализм, а в 1813 г. упразднили определенные права майората, хотя обычно в районах, в которых произошли коренные изменения по причине их длительного объединения с Францией, возврат к старым порядкам отсрочивал практическое применение этих принципов. Французские реформы, таким образом, начинали или продолжали, а не прекращали правовую революцию в таких районах, как Северо-Западная Германия, земли к востоку от Рейна и в иллирийских провинциях (Истрии, Далмации, Рагузе, позже также в Словении и частично в Хорватии), которые не перешли под французское правление или господство до 1815 г.
Французская революция была не единственной силой, повлекшей за собой коренные перемены в аграрных отношениях. Чисто экономический аргумент в защиту рационального объединения земли произвел сильное впечатление на просвещенных деспотов предреволюционного периода, породил сходные отклики. В Габсбургской империи Иосифа II крепостничество фактически отменили и 1780-х гг. секуляризовали большую часть церковных земель. По сходным причинам и из-за продолжительных волнений крепостным в российской Ливонии был формально возвращен статус крестьян-собственников, который они имели раньше при шведской администрации. Это им не помогло, поскольку жадность всемогущих землевладельцев вскоре превратила независимость в инструмент эксплуатации крестьян. После наполеоновских войн крестьянские правовые гарантии были уничтожены, и с 1819 по 1850 г. они потеряли по меньшей мере 1/5 своей земли, в то время как дворянские поместья выросли на 60-180% [XIII]. Теперь их возделывал класс безземельных крестьян. Эти три фактора - влияние французской революции, экономическая выгода от использования государственных служащих, алчность дворянства - привели к освобождения крестьян в Пруссии в период между 1807 и 1816 гг. Конечно, решающим было влияние революции, поскольку ее армия наводнила Пруссию и таким образом ярко продемонстрировала беспомощность старого режима, который не принял новые методы, примененные во Франции. Как и в Ливонии, освобождение было сопряжено с отменой умеренной правовой защиты, которая до этого была у крестьян. Взамен отмененного подневольного труда и феодальных повинностей и ради их новых прав собственности крестьяне должны были вместе со всем прочим отдать своим бывшим господам 1/3 или половину своего имения или заменяющую его сумму денег, что означало их полное разорение. Длительный и сложный правовой процесс перехода к 1848 г. был еще далек от завершения, но уже стало очевидно, что владельцы имений значительно разбогатели и небольшое число зажиточных крестьян тоже не оказались в убытке благодаря их новым имущественным правам, основная же масса крестьян обеднела, а безземельные крестьяне быстро разорялись [c].
Со временем можно было ощутить благотворность "экономических последствий", хотя сразу же обнаружились серьезные потери - как обычно происходит при изменениях в сельском хозяйстве. К 1830-1831 гг. Пруссия вновь достигла поголовья крупного рогатого скота и овец, которое имелось в начале века, у землевладельцев теперь была большая, а у крестьян меньшая доля поголовья. С другой стороны, пахотные земли увеличились более чем в 3 раза, а производительность возросла на 50% за первую половину века [XV]. Прирост сельского населения быстро увеличивался, и поскольку условия в деревне были определенно плохие, в 1846-1848 гг. в Германии голод был страшнее, чем где-либо еще, за исключением Ирландии и Бельгии, и это стало причиной для миграции. И в самом деле, среди всех народов, не считая времен ирландского голода, немцам пришлось пережить самую большую миграцию.
Фактические правовые шаги по созданию буржуазной системы земельной собственности были предприняты в основным с 1789 по 1812 г. Их последствия вне Франции и ряда примыкающих к ней районов заставили себя ждать дольше в основном потому, что социальная и экономическая реакция после поражения Наполеона была очень сильной. В общем, каждое дальнейшее продвижение либерализма, вызванное революцией в области права, становилось шагом вперед от теории к практике, каждое возвращение старых режимов задерживало их, особенно в католических странах, где секуляризация и продажа церковных земель были одними из насущных требований освобождения. Таким образом, в Испании временная победа либеральной революции в 1820 г. принесла с собой новый закон "об освобождении", который разрешал дворянам свободно продавать свои земли; реставрация абсолютизма в 1823 г. аннулировала этот закон; новая победа либерализма вновь утвердила его в 1836 г.; и т. д. Фактический объем переданной земли в наш период, насколько мы можем измерить его, был небольшим, за исключением районов, где существовал активный слой покупателей среднего класса и земельных спекулянтов, готовых использовать свои возможности, на равнинах Болоньи (север Италии) земли дворян сократились с 78% общего объема в 1789 г. до 66% в 1804г. и до 51% в 1835г. [XVI] С другой стороны, на Сицилии 90% всей земли продолжало находиться в руках дворян еще долгое время [d][XVII].
Но тут было одно исключение - земли церкви. Обширные, неизменно плохо возделываемые и разваливающиеся владения - 2/3 земель в Неаполитанском королевстве в 1760 г. были церковными [XIX] - на них почти никто не работал и только бродили стаи волков. Даже при абсолютистской реакции в католической Австрии после крушения просвещенного абсолютизма Иосифа II никто не предложил вернуть секуляризованные и проданные монастырские земли. Таким образом, в одной из общин Романье (Италия) церковные земли сократились с 42,5% всей территории в 1783 г. до 11,5% в 1812 г., но освобожденные земли перешли не только буржуазным владельцам (число которых выросло с 24 до 47%), но также дворянам (число которых выросло с 34 до 41 %) [XX]. И поэтому неудивительно, что даже в католической Испании сменявшие друг друга либеральные правительства постарались к 1845 г. распродать более половины церковных владений, большей частью в провинциях, где были сосредоточены церковные земли и где была наиболее развита промышленность (в 15 провинциях было продано более 3/4 всех церковных земель) [XXI].
К сожалению, для либеральной экономической теории, крупное рассредоточение земель не помогло, как ожидалось, создать класс предпринимателей и прогрессивных землевладельцев. Почему же владелец из среднего класса - городской адвокат, торговец или спекулянт на экономически неразвитых и недоступных территориях - путем инвестиций и забот о перешедших к нему земельных владениях не превратил их в отлично поставленное деловое предприятие, вместо того чтобы просто занять место того, кто был оттуда согнан, бывшего дворянина или священника, и чью власть они теперь получили, с большей заботой о доходах и не следуя традициям и привычкам? По всему югу Европы снова возродился класс баронов. Крупное сосредоточение латифундистов немного уменьшилось, как в континентальной Южной Италии, и осталось нетронутым, как на Сицилии, или даже усилилось, как в Испании. При таких режимах правовая революция только усилила старый феодализм, а мелкие владельцы и особенно крестьяне ничего не выиграли от земельной распродажи. Таким образом, почти по всей Европе старые социальные структуры остались достаточно сильными, что делало даже мысль о массовой миграции невозможной. Люди жили там же, где и их предки, и случалось голодали. Массовый отъезд из Южной Италии начался полвека спустя.
Но даже там, где крестьянство фактически получило землю или ему пообещали, что оно ее получит, как во Франции, и частично в Германии или в Скандинавии, оно не автоматически, как надеялись, превратилось в класс предпринимателей, мелких фермеров. И это по той простой причине, что пока крестьянство хотело получить земли, их реально хотела получить и буржуазная аграрная экономика.
