А. Н. Леонтьев Избранные психологические произведения

Вид материала

Содержание

Борьба за проблему сознания в становлении советской психологии

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 28

О Льве Семеновиче Выготском

В ночь на 11 июня смерть вырвала из рядов выдающихся ученых нашей страны профессора Льва Семеновича Выготского.

Советская психология потеряла в нем не только крупнейшего исследователя и блестящего педагога, не только человека замечательных личных качеств — в его лице мы потеряли одного из тех людей, появление которых в нашей науке имеет решающее значение в ее развитии, одного из тех людей, жизнь которых столь же неотъемлемо принадлежит истории психологических знаний, как и их личной биографии. И если та система научных психологических идей, которая создана Л. С. Выготским, нуждается для своего полного раскрытия также и в понимании биографии ее творца, то верно и обратное: только анализ самой этой системы дает действительный ключ к раскрытию его личности.

Рассмотрение этой системы невозможно, однако, иначе как в свете широкой исторической перспективы. Понять истинное значение творчества Л. С. Выготского — значит понять и всю историческую безнадежность классической психологии, эпигонами которой являются современные представители буржуазных психологических теорий, и всю огромность тех горизонтов, которые раскрываются перед советской психологической наукой в его исследованиях.

Буржуазная психология оставалась и остается замкнутой в феноменальном мире сознания, сознания-образа. Отправляясь в своих построениях от метафизической идеи психологического как внутреннего и субъективного par exellence,

18

она с необходимостью возвращается к своим исходным определениям, бесконечно воспроизводя все в новых и новых вариациях все то же движение внутри очерченного ею круга. Наиболее последовательные ее представители возвели эту идею в основной принцип психологической науки, другие безуспешно пытались прорвать этот порочный круг ценой подмены психологического физиологическим или, отталкиваясь от субъективно-феноменалистического исследования, попадали в плен к исследованию объек-тивно-феноменалистическому, двигавшемуся по новой, но столь же безнадежной орбите пресловутого поведенчества. Та борьба отдельных направлений и школ, которые и составляют историческое и современное лицо буржуазной психологической науки, не должна нас обманывать: она была и остается борьбой внутри все той же метафизической натуралистической концепции человеческой психики, концепции, неизбежно мистифицирующей ее истинную сущность.

Задача, от решения которой зависело, быть или не быть психологии наукой, и заключалась в том, чтобы преодолеть в конкретном психологическом исследовании ограниченность старой концепции психики. Выполнение этой задачи в ее первом приближении и составило главное содержание работ Л. С. Выготского.

Трактовка Л. С. Выготским опосредствованной структуры человеческих психологических процессов и психического как человеческой деятельности послужила краеугольным камнем, основой для всей разрабатывавшейся им научной психологической теории — теории общественно-исторического («культурного» — в противоположность «натурному», естественному) развития психики человека. Этим была создана возможность для прорыва в конкретном исследовании безнадежного круга освященных вековой традицией натуралистических психологических идей, был сделан первый, решающий шаг в направлении к новой психологии.

С каждым- новым экспериментальным исследованием все более и более выявлялась плодотворность этой идеи. Уже первые систематические исследования генеза высших — опосредствованных — психологических процессов человека позволили сформулировать принципиальные законы их развития.

Первый из этих законов заключается в том, что само возникновение опосредствованной структуры психических процессов человека есть продукт его деятельности как общественного человека. Первоначально социальная и внешне опосредствованная, она лишь в дальнейшем превращается в индивидуально-психологическую и внутреннюю, сохраняя в принципе единую структуру. Второй общий закон заключается в том, что процесс развития и перехода деятельности «извне внутрь» необходимо связан с изменением всего Строения психики; место раздельно действующих психических функций заступают теперь сложные новообразования — функциональные психологические системы, генетически являющиеся межфункциональными связями, сложившимися в реальном историческом процессе. Отношение между высшими психическими функциями было некогда реальным отношением между людьми, «...психоло-

19

гическая природа человека — это совокупность общественных отношений, перенесенных внутрь и ставших функциями личности, динамическими частями ее структуры» — так была выражена эта идея в одной из работ Л. С. Выготского.

Анализ конкретных форм становления человеческой психики в сложном процессе «интериоризации» действительных отношений человека к реальности — отношений, которые суть отношения материально и общественно опосредствованные, — приводит нас к третьему, основному закону развития, открывающему место и роль речи, составляющей условие возникновения сознательной, интеллектуальной и волевой деятельности человека. Его действительное содержание выступает во всей своей полноте лишь в свете исследований, посвященных анализу внутреннего опосредствования знаковых операций — анализу развития значений и их структуры, в движении которых конкретизируется обобщающая деятельность человеческого сознания. Эти исследования, относящиеся к последнему и самому блестящему циклу работ Л. С. Выготского, на котором оборвалась его научная деятельность, привели к новому ряду теоретических положений — положений, составивших основу учения о системном и смысловом строении сознания.

Психологическая теория сознания Л. С. Выготского, какой она представляется нам сейчас (мы не знаем его рукописей), есть новая теория, впервые поставившая на место идеалистических спекуляций и метафизических понятий научное обобщение подлинно психологических фактов. Нужно было безоговорочно зачеркнуть старое учение о феноменальном, бескачественном сознании, о сознании-фетише, о создании-вещи, отражающем вещь и остающемся в самом себе, чтобы построить учение о сознании как о процессе, о сознании действующем, раскрывающем действительную, а не мнимую психическую жизнь человека.

Мы не можем не видеть в этом учении о сознании тех перспектив, которые оно открывает. Оно выступает для нас как последнее и наиболее глубокое выражение идеи общественно-исторической природы психики человека, как конкретная теория осознания человеком своего — человеческого — бытия. Значение и является формой такого сознания.

«За сознанием открывается человеческая жизнь» — эта фраза, как-то оброненная Л. С. Выготским в беседе, кажется нам не столько резюмирующей итоги, сколько выражающей перспективы исследований. Как воплощение поистине плодотворной идеи, научная концепция Л. С. Выготского меньше всего может быть понята как система законченная, замкнутая и исчерпывающая себя. Понять ее так, значило бы не понять в ней самого главного: заключенных в ней огромных возможностей дальнейшего движения научной психологической мысли. Мы понимаем эту концепцию не как систему застывших истин, которую остается только принять или отвергнуть, но как первое, может быть еще несовершенное, оформление открываемого ею пути. И если в ходе дальнейшего развития психологической науки многое в ней предстанет в новом свете, многое будет

20

изменено или даже отброшено, то тем яснее выступит то положительное и бесспорное, что составляет ее действительное ядро¹.

Научное творчество Л. С. Выготского как факт его биографии представляется почти невероятным, не укладывающимся в такую короткую, срезанную туберкулезом жизнь. И только сознавая выраженное в его творчестве могущество духовных сил Л. С. Выготского, можно понять и эту переобремененную жизнь. Здесь на протяжении немногим больше десятилетия и борьба против старой челпановской психологии, и первым пройденный этап бихевиоризма, в плену идей которого еще долгое время оставались многие из его соратников, и, наконец, главное — интенсивнейшая, ни на минуту не прекращающаяся, лихорадочная, невиданная по темпам работа по созданию собственных психологических идей, постоянная практическая их проверка в конкретном исследовании и одновременно широчайшая пропаганда этих идей в педагогической деятельности, всюду, где было можно и где хватало сил.

Трудно переоценить значение сделанного Л. С. Выготским в советской психологии. Сделанное велико уже само в себе, оно, однако, кажется нам еще большим, когда мы вновь и вновь думаем над тем, что содержится в его творчестве, в зерне, в перспективе. Сознание важности этих перспектив определило позицию Л. С. Выготского как борца советской науки, до последней минуты со всей твердостью отстаивавшего свои идеи, неутомимо разъяснявшего их действительный смысл и всю силу своего блестящего слова обращавшего на тех, кто выступал в качестве его научных противников.

Влияние Л. С. Выготского огромно: оно сказалось на судьбе не только психологии, но в известном отношении и на развитии смежных с ней дисциплин. Всякая наука на новом этапе своего развития вступает в новые отношения с другими науками: она изменяет не только свое внутреннее содержание, но и свои внешние связи. Классическая психология была психологией, безоговорочно принимавшей физиологические и клинические концепции и в какой-то своей части непосредственно выраставшей на этих концепциях; сейчас все говорит за то, что это отношение готово измениться, и мы глубоко убеждены в том, что система понятий новой, подлинно научной психологии необходимо сделается в будущем исходной для тех психоневрологических дисциплин, которые внутренне связаны с ней.

Новые перспективы психологической экспансии, будучи заключены в научной системе, разрабатывавшейся Л. С. Выготским, обусловливали и его собственный научный универсализм. Дело не в том, что Л. С. Выготский был и психологом, и педологом, и де-фектологом, и педагогом, и психопатологом, дело в том, что он был и тем и другим, оставаясь психологом, т. е. вносил в эти дисциплины ту живительную струю, которая множеством ключей била из создаваемой им психологической теории.

Сделанное Л. С. Выготским не умрет, ибо оно составляет первый этап движения к подлинно научной, марксистской психологии.

¹См. анализ концепций Л. С. Выготского в журнале «Советская психоневрология», 1931. № 2—3

21

Борьба за проблему сознания в становлении советской психологии

Трудно переоценить тот путь, который прошла советская психология за свою полувековую историю. Многое из того, что сейчас нами воспринимается как бесспорное, почти самоочевидное, было завоевано ценой напряженной работы мысли наших первых психологов-марксистов, в многочисленных исследованиях и острых научных спорах.

Одним из важнейших достижений советской психологии, несомненно, является ее вклад в конкретно-научную разработку проблемы сознания как высшей, специфически человеческой формы психического отражения. Особенно полезно вспомнить об этом вкладе сейчас, когда психология превратилась в разветвленную область знания с очень специализированными направлениями, интенсивное развитие которых стало последние годы как бы затенять коренные теоретические проблемы психологической науки. Однако разработка любого частного направления неизбежно ставит исследователя перед этими коренными проблемами, и прежде всего перед психологической проблемой сознания.

История науки — это не только история завершений. Прежде всего и более всего это исто-

22

рия рождения новых подходов к. ее проблемам, их переосмыслива-ния. С этой точки зрения особенно большой интерес представляет вклад в конкретно-психологическое учение о сознании, сделанный Л. С. Выготским.

Л. С. Выготский принадлежит к числу на редкость продуктивных и многосторонних исследователей. Он занимался очень широким кругом психологических проблем, включающих проблемы детской и педагогической психологии, дефектологии и патопсихологии. Имя Л. С. Выготского справедливо ассоциируется для нас с развитием в психологии общественно-исторического подхода, с его теорией культурно-исторического развития психики, с изучением мышления и речи. Но за всем многообразием разрабатывавшихся им проблем, как и за общей психологической теорией Выготского, скрывается некоторая общая тенденция, которая образует, так сказать, внутренний контекст его работ. Это — психологическое исследование сознания. Проблема сознания представляет собой альфу и омегу творческого пути Л. С. Выготского. Она встала перед ним еще до того, как он начал развивать идеи об опосредствованном характере психических функций человека и об их перестройке, происходящей в связи с применением знаков-средств. Уже в 1925 г. вышла в свет его статья «Сознание как проблема психологии поведения», в которой Л. С. Выготский защищал ту мысль, что центральным для психологии вопросом является вопрос о природе сознания. Его последние обширные доклады, сделанные в декабре 1932 и в декабре 1933 г. (один из них продолжался свыше 7 часов!), были также посвящены психологии сознания — обзору сделанного им в разработке этой сложнейшей проблемы и некоторым перспективам дальнейшего исследования¹.

Обращение Л. С. Выготского к психологической проблеме сознания было не случайным. В качестве профессионального исследователя-психолога, сотрудника Института психологии, Л. С. Выготский выступил в годы, переломные для советской психологии. Это были годы, когда вокруг лозунга К. Н. Корнилова «Психология должна стать марксистской» объединились новые в психологии люди, искавшие новых путей в этой, переживавшей тяжелый кризис научной («Да и научной ли?» — спрашивали себя многие) области знания. Продолжались жаркие теоретические столкновения между К. Н. Корниловым и Г. И. Челпановым, К. Н. Корниловым и тогдашними рефлексологами. Главным объектом критики была в то время субъективно-эмпирическая психология Г. И. Челпано-ва, а главной позитивной тенденцией — тенденция рассматривать психологию как науку о реакциях человека в их объективных и субъективных проявлениях.

Казалось, что проблемы сознания как конкретно-психологической проблемы вообще не существует. На этом молчаливо сходились все участники тогдашних научно-психологических дискуссий,

¹ Доклады эти не стенографировались и сохранились лишь в записях.

23

хотя и по разным, конечно, основаниям. П. П. Блонский связывал психологическую проблему сознания с вопросом об особом духовном начале — душе, чем, естественно, снимал эту проблему с повестки дня; так называемые рефлексологи и советские сторонники уотсоновского бихевиоризма вообще исключали субъективные явления из сферы научного знания; не оставляла места для исследования проблемы сознания и концепция К. Н. Корнилова, «синтезировавшая» объективный и субъективный подходы к психике.

Может ли, однако, психология строиться на марксистско-ленинской основе, обходя проблему человеческого сознания, не изучая его особенностей и его специфической функции в деятельности человека? Теперь по этому вопросу не существует двух мнений, в начале же 20-х гг. вопрос этот просто не возникал. О сознании, разумеется, говорилось, как говорилось и о социальной сущности человека, о классовом характере психики в условиях классового общества, но положения, которые высказывались в этой связи, лишь формально присоединялись к конкретно-научному содержанию психологических работ того времени. Первый, кто понял необходимость исследовать сознание в системе марксистской психологии, был Л. С. Выготский, который был в то время одним из наиболее глубоко марксистски образованных психологов.

Главная задача, которая и объективно, и субъективно встала перед Л. С. Выготским, заключалась в том, чтобы прорваться к исследованию сознания как собственно психологической реальности, раскрыть сознание как специфически человеческую форму психики и дать его содержательную, качественную характеристику. Эта программа, правда выраженная в других терминах, содержалась уже в его статье 1925 г. Но чтобы реализовать ее, нужно было найти новый ход мысли, новый подход к проблеме.

Теперь мы знаем, в чем состоял этот подход. В несколько упрощенном виде он может быть представлен так: если сознание является чисто человеческим приобретением, то его природу и его качественные особенности следует искать в особенностях человеческой жизни, которые отличают ее от инстинктивной жизни животных, и прежде всего в особенностях строения специфической для человека трудовой деятельности (вспомним эпиграф, который избрал Л. С. Выготский для своей статьи о сознании!).

Человеческая деятельность — это деятельность орудийная, инструментальная. Она имеет структуру опосредствованного процесса. Иначе говоря, она содержит два главных, конституирующих звена: объект и средство. Эту же структуру приобретают у человека и психические процессы, психические функции. То место, которое в структуре процесса физического труда занимает орудие, в структуре психических процессов занимает знак, выполняющий функцию средства, психологического «орудия», психологического инструмента. Поэтому на первых этапах развития свою психологическую теорию Л. С. Выготский называл инструментальной, а предложенный им метод психологического исследования — методикой двойной стимуляции.

24

Исследование направлялось на изучение опосредствованных психических процессов: опосредствованных реакцией выбора, опосредствованного запоминания, внимания. Задача состояла в том, чтобы показать, что первоначально непосредственные, натуральные функции сменяются у детей опосредствованными, культурными, т. е. такими, которые являются результатом усвоения ребенком исторически выработанных приемов и средств управления своими психическими процессами. Проблема собственно сознания оказалась как бы вне поля исследования. На первый план выдвинулась проблема историзма психики, проблема перестройки психики под влиянием созданной человечеством культуры («культурно-историческая теория развития психики»).

Очень скоро в исследованиях, которые шли по этому пути, был обнаружен капитальный факт, состоящий в том, что психические процессы, опосредствованные знаками, необходимо вступают между собой в новые связи и отношения. Эти отношения, которые завязываются знаком, создают новые системы психических функций, свойственные только человеческой психике. Положение о системном строении человеческой психики Л. С. Выготский уже прямо относил к сознанию. Он формулировал его так: «сознание имеет системное строение».

В этом положении главное, однако, оставалось недосказанным. Ведь системное строение психических процессов еще должно было быть понято как характеристика именно сознания, этой особой формы отражения реальности. Надо было исследовать природу самого знака, опосредствующего психические функции и устанавливающего новые соотношения между ними. В результате знак открылся еще с одной стороны — как то, что имеет значение. Всякий знак — безразлично, будет ли это простая зарубка или узелок, завязанный на память, или цифра, слово, — всегда имеет значение. Только благодаря этому он и способен выполнять роль звена, которое опосредствует психические процессы. «Знак, — писал Л. С. Выготский, — это то, что имеет значение». Знак опосредствует деятельность; вместе с тем своим значением он опосредствует само отражение. Опосредствованное значениями, как бы преломленное сквозь призму значений, психическое отражение мира и является сознательным отражением, сознанием. Значение есть реальная психологическая «единица сознания».

Теперь положение о системном строении сознания могло быть досказано: «сознание имеет системное и смысловое строение».

Л. С. Выготский настойчиво подчеркивал, что системное и смысловое строение сознания образуют единую его характеристику. Это было чрезвычайно важно теоретически, так как ликвидировало характерное для прежней психологии противопоставление процессов сознания и его содержаний, или объектов, — противопоставление, которое стало настоящим камнем преткновения на пути создания конкретно-психологической теории сознания. Ведь понятие «системное строение» выражает результат опосредствования знаком элементарных психических функций относительно

25

строения психических процессов; понятие «смысловое строение» выражает результат того же процесса относительно содержания сознания, относительно изменения его смысловых единиц. Проблема процессов, а также содержаний сознания, таким образом, в корне трансформировалась и стояла теперь как проблема конкретного психологического исследования их внутренних взаимосвязей и взаимопереходов, как проблема исследования диалектики их единства.

Нужно было изучить движение, развитие значений. Для этого следовало взять значения в их наиболее типичном и всеобщем виде — значения языковые, значения слов. Экспериментальное изучение развития у детей словесных значений и составило наиболее обширное и наиболее известное исследование Л. С. Выготского.

Развитие значений выступило в этом исследовании как развитие словесных обобщений, понятий и вместе с тем как развитие мышления. Если взять содержание этого исследования вне его, так сказать, биографического и субъективного контекста, то оно кажется посвященным именно мышлению, а не сознанию. На эту мысль наводит и само название книги, в которой это исследование опубликовано, — «Мышление и речь». В известном смысле это действительно так. И все же, как мы увидим ниже, это — исследование проблемы сознания, но только в ее проекции на плоскость проблемы словесного мышления, словесных обобщений.

Изучение развития значений реализовало необходимый и очень важный этап разработки конкретно-психологической теории сознания. В самом деле, сознание получило теперь свою характеристику как мыслящая, разумная психика, а с другой стороны — как продукт общения, в процессе которого происходит усвоение общественно выработанных обобщений, знаний, закрепленных в языке. Пересекаясь со взглядами французской социологической школы, концепция развития значений Л. С. Выготского вместе с тем резко отличалась от них прежде всего тем, что для Л. С. Выготского процесс этот отнюдь не мог быть описан как процесс простого запечатления ребенком «готовых» понятий или даже их систем. Развитие значений выступило в исследовании Л. С. Выготского как процесс изменения их внутренней структуры, характеризующей особенности психологической структуры сознания на разных генетических стадиях. Характеристика самих значений оказалась при этом многомерной и психологической. Она оказалась многомерной потому, что структура каждого значения определяется системой его связей с другими значениями, причем эту систему Л. С. Выготский совершенно условно представлял себе в виде сферы, каждая точка которой имеет свою «широту» и свою «долготу». Но это метафорическое, как говорил о нем сам автор, представление не должно служить основанием для рассмотрения системы значений как логической. Хотя она и реализует логические отношения, но образующие ее внутренние связи - это связи функциональные, психологические. Последнее выступает особенно ясно.

26

если рассматривать смысловое строение сознания еще по одному измерению, которое можно было бы назвать макроизмерением. Чтобы пояснить его, Л. С. Выготский прибегал к такой иллюстрации: встретившись с трудной жизненной ситуацией, мы обычно размышляем; Марья Болконская — молится; кафр — ложится спать, надеясь найти решение в вещем сне...

Нет надобности пересказывать все результаты этого, во всех отношениях очень продуктивного исследования, вернее — этого цикла исследований Л. С. Выготского. Главное состоит в том, что сознание действительно получило в них свою качественную и структурную психологическую характеристику. И все же цикл исследований, о котором идет речь, представляет собой лишь этан на пути к психологической теории сознания. Исследуя значения, можно двигаться по двум противоположным направлениям. Одно из них Л. С. Выготский впоследствии называл обратным движением. Это движение от значения к означаемому, движение, при котором исследуется роль, функция значения как единицы сознания. Хронологически оно было в работах Л. С. Выготского первым; по своему смыслу оно осталось для него первым и психологически.

То, в чем выражается развитие сознания, — это развитие значений. У ребенка первоначально значения имеют простейшее строение. В них преломляются и делаются предметом сознания лишь «поверхностные» свойства и связи окружающего мира. В дальнейшем строение значений усложняется, образуя относительно сложные системы, предметный мир обобщается более полно и глубоко. Теперь он выступает в сознании ребенка не как «коллекция»², а как все усложняющаяся система. Вместе с тем осознается и сам человек, его внешние качества, его социальные функции, наконец, его внутренние качества. На этой основе рождается самооценка, самосознание. Возникают «третичные», как иногда говорил Л. С. Выготский, межфункциональные связи и отношения, строит ся сознательная личность. Теперь человек поднимается до высшего осознания мира и себя в этом мире; как и его сознание, жизнь человека становится понятийной

Итак, благодаря значениям, в которых преломляется в сознании внешний мир, поведение человека делается разумным. Как бы обращаясь на поведение, значения делают его сознаваемым, подконтрольным, и оно приобретает черты воли. Наконец, в системе значений обобщается, осознается мир внутренних переживаний — человек выходит из «рабства аффектов» и обретает внутреннюю свободу.

В проблеме сознания для Л. С. Выготского субъективно главным было утверждение разумности человека, побеждающего страсти. Это и заставило его предпринять большое теоретическое Исследование, посвященное Б. Спинозе. Как известно, он не успел

² Выготский Л. С. Избранные психологические произведения. М.. 1956.

27

завершить это исследование, и его книга осталась в виде незаконченной рукописи, которая еще ждет своего изучения.

Увлеченность Л. С. Выготского идеей всесильности человеческого разума (впомним заключительные строки авторского предисловия к ранней его книге «Психология искусства», в которых он цитирует слова Б. Спинозы: не смеяться, не плакать — но понимать) составляла тот постоянный субъективный вектор его внимания в психологической проблеме сознания, прежде всего к «обратному» движению — от значения к означаемому. Он, однако, не мог не видеть необходимости исследовать и «прямое» движение: от бытия человека, от его жизни к сознанию, к значению. Без исследования этого движения создание конкретно-психологической теории сознания не могло быть завершено.

На первый взгляд может показаться, что эта проблема имеет смысл только в плане историческом, в плане исследования становления и развития общественного сознания; в плане же изучения индивидуальной психики эта проблема снимается проблемой усвоения значений в процессе общения, в процессе взаимодействия «реальных» и «идеальных» значений. Но так ли это? Ставя этот вопрос, мы подходим к важнейшему пункту теоретических взглядов Л. С. Выготского.

Усиленное подчеркивание роли словесного общения и в противовес вульгаризаторскому, по сути антимарксистскому, требованию выводить сознание непосредственного из материального бытия, отстаивание мысли, что в формировании сознания ребенка решающая роль принадлежит не делу, а слову, естественно, заслоняли собой вопрос о той жизненной почве, исследование которой единственно может вывести психологическую теорию из классического «замкнутого круга сознания». Заслоняли, а не устраняли, потому что вопрос этот уже был отчетливо поставлен в рассматриваемом цикле работ Л. С. Выготского.

«Как известно, — писал Л. С. Выготский в введении к книге «Мышление и речь», — отрыв интеллектуальной стороны нашего сознания от аффективной волевой стороны представляет один из основных и коренных пороков всей традиционной психологии. Мышление при этом неизбежно отрывается от всей полноты живой жизни, от живых побуждений, интересов, влечений мыслящего человека... Кто оторвал мышление с самого начала от аффекта, тот навсегда закрыл себе дорогу к объяснению причин самого мышления, потому что детерминистический анализ мышления необходимо предполагает вскрытие движущих мотивов мысли...»³.

В этой книге прямое движение выступило .лишь в ее последней и позднее других написанной главе («Мысль и слово») при анализе переходов от слова к мысли и от мысли к слову. Мысль не есть интериоризованная речь, не есть продукт простого «прорастания» системы значений в сознание. Значения не порождают мысль, а

³ Выготский Л. С. Избранные психологические произведения. М.. 1956.

28

опосредствуют ее; мысль свершается в слове, как облако изливается дождем. Но и мысль — еще не последняя инстанция. «За мыслью, — писал Л. С. Выготский в этой главе, — стоит аффективная и волевая тенденция. Только она может дать ответ на последнее «почему» в анализе мышления. Если мы сравнили выше мысль с нависшим облаком, проливающимся дождем слов, то мотивацию мысли мы должны были бы, если продолжить это образное сравнение, уподобить ветру, приводящему в движение облака» (там же).

В более общей форме и применительно к психологической проблеме сознания эта идея яснее всего выступила в последней главе его «Мышления и речи». Помимо движения от значения к жизни существует противоположное движение: от жизни к значению. Не значение, не слово создает развитие психической жизни. Развивается человек, его жизнь, его побуждения и аффекты. За сознанием открывается жизнь. Не из сознания нужно выводить жизнь, а из жизни сознание. Но это еще должно стать предметом исследования, потому что здесь не существует простых зависимостей—непосредственно от среды, непосредственно от практики. Нужно понять, как действительные отношения субъекта входят в целое его психической жизни и как это целое определяет структуру сознания. Л. С. Выготский иллюстрировал эту мысль сравнением с тем, как в ходе развития самого процесса игры меняется для шахматиста поле шахмат и как в зависимости от этого в свою очередь меняются его действия. ...Впрочем, это было больше чем простое сравнение — за ним скрывался блестящий психологический анализ динамики смыслов — их движения, развития.

Предпринятое Л. С. Выготским исследование сознания не было завершено, конкретно-психологическая теория сознания осталась недостроенной. Но главное не это. Главное в том, что сознание было открыто Выготским для психологии как предмет конкретно-научного изучения. Это был решающий шаг, который создал в психологии совершенно новую перспективу. Даже сейчас, когда прошло более тридцати лет после смерти автора, трудно сказать, какое значение этот шаг может еще иметь для развития нашей науки.

«Историческая перспектива в психологии, — читаю я в записи его последнего доклада о сознании, — изучение сознания. Сделанное нами лишь этап на открывшемся пути».

Прошло несколько лет, когда случай передал в мои руки пометы Л. С. Выготского, сделанные им для себя, которые свидетельствовали о том, как он оценивал свой вклад в науку. Было так, что незадолго до своей смерти Лев Семенович взял у меня том Куно Фишера о Декарте. Впоследствии этот том вернулся ко мне. Однажды я обнаружил на его полях следующие карандашные пометы, сделанные рукой Выготского, комментирующие авторский текст.

К. Фишер пишет: «...в преобразовании (системы идей) различаются свои прогрессивные ступени, на важнейшие из которых мы

29

сейчас укажем. На первой ступени, составляющей начало, руководящие принципы преобразовываются по частям». Помета Выготского: «Мое исследование!» «Но если, несмотря на эти изменения в основаниях системы, задача все-таки не разрешается, то нужно подняться на вторую ступень и заняться полным преобразованием принципов...». Помета Выготского: «Задача будущего»,

«Если преследуемая цель на новом пути все еше не достигнута... тогда должно сделать задачу разрешимой через изменение основного вопроса, через преобразование всей проблемы: такое преобразование есть переворот или эпоха». Помета Выготского «Задача отдаленного будущего».

Я привел в заключение этот своеобразный документ не только как свидетельство внутренней научной скромности Л. С. Выготского, но и как свидетельство его необыкновенной способности думать в плане больших перспектив науки. Сейчас в психологии это еще более необходимо, чем когда бы то ни было прежде.

30

Blog

А. Н. Леонтьев Избранные психологические произведения

Содержание