Geum.ru

Й. Хейзинга, наряду с такими культурологами XX в., как Шпенглер, Юнг, Хайдеггер, представляет то направление философии, которое известно как "философия жизни"

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
Й.Хейзинга, наряду с такими культурологами XX в., как Шпенглер, Юнг, Хайдеггер, представляет то направление философии, которое известно как "философия жизни". Культурофилософские размышления названных ученых базировались скорее на интуиции, эмоциях, нежели на разуме. Непосредственный контакт с жизнью в разных ее проявлениях рождает трепетность мироощущений, догадки, непредсказуемость дальнейших событий и явлений, дает саму непредсказуемость мысли, непредсказуемость творчества как основного содержания жизни.
Эти принципиально новые для начала XX в. философские принципы были восприняты Йоханом Хейзингой и развиты в направлении скорее не общефилософском,а культурно-историческом или культурологическом.
Научная карьера Йохана Хейзинги (1872-1945) выстраивалась следующим образом:
1. Изучая древние языки и культуру Востока, он в 1903 г. защитил докторскую диссертацию по истории древнеиндийской культуры и религии.
2. С 1905 г. преподавал историю Нидерландов в Гронингенском университете, с 1915 по 1940 гг. был профессором всеобщей истории в Лейденском университете. В мировую историческую науку его имя вошло после опубликования фундаментального исследования "Осень средневековья" (1919). Уже в этой работе отразились широчайшая эрудиция ученого, его глубокие филологические познания и художественные увлечения.
В период оккупации Нидерландов семидесятилетний Хейзинга был отстранен от кафедры и заключен в концлагерь.
3. В 1933 г. в Лейденском университете он прочитал доклад "О границах игры и серьезного в культуре", с чего, в общем-то, и начинается разработка игровой концепции человеческой культуры, которая нашла отражение в его работе "Homo Ludens" (19380, что значит "человек играющий", в отличие от "homo sapiens" ("человек разумный") и "homo faber" ("человек умелый").
Справедливости ради следует сказать, что введение в науку этого понятия не было открытием. До Хейзинги концепция игры была так или иначе разработана и Шиллером, и представителями Йенской романтической школы. Но впервые так основательно была рассмотрена проблема соотношения игры и культуры. Впервые игра как спонтанная, незаинтересованная деятельность, которая не связана с определенной целью, была конституирована как основание всей культуры, а не только свойство художественного творчества.
Хейзинга соотношение игры и культуры видит в том, что культура не происходит из игры как живой плод, который отделяется от материнского тела, она развивается в игре и как игра. Все культурное творчество есть игра: и поэзия, и музыка, и человеческая мысль, и мораль и все возможные формы культуры.
Не случайно, поэтому главы в его книге так и называются: "Игра и правосудие", "Игра и наука", "Игра и поэзия", "Игровые формы философии", "Игровые формы искусства". Хейзинга исходит из той мысли, что если проанализировать любой вид человеческой деятельности, то в нем обязательным элементом будет элемент игровой. Отсюда - вся человеческая культура носит игровой характер, включает в себя игру как предпосылку возникновения человеческой культуры и как основной механизм ее развития.
В известном смысле, Й. Хейзинга трактует культуру несколько расширительно. Она не сводится только к духовной деятельности, культура в его понимании выступает как система, в которой все взаимосвязано: и быт, и нравы, и наука, и религия, и искусство, и экономика, и политика.
И все же, определяющим, в его понимании, в культуре будут духовные факторы: представления и идеалы, мечты и иллюзии "homo ludens". Не случайно, поэтому в своей работе "Осень средневековья" он много и подробно описывает представления людей, их взгляды и отношение к христианству и церкви, к светской жизни. Да и в "Homo Ludens"  именно элементы духовной культуры находятся в центре рассмотрения: поэзия, религия, философия, искусство в целом. Это связано с той точкой зрения, что именно в этих сферах элемент игры более развит, сохранился в условиях цивилизации, в то время как право, война и политика, да вслед за ними религия и философия теряют постепенно контакт с игрой, который в более чем достаточной мере присутствовал на ранних стадиях культуры. И лишь поэзия, родившись в форме игры, по-прежнему чувствует себя в ней как дома.
В главе "Природа и значение игры как явления культуры" Хейзинга пишет, что игра старше культуры, ибо понятие культуры предполагает человеческое сообщество, а животные вовсе не ждали появления человека, чтобы он научил их играть. Все основные черты уже присутствуют в игре животных. Даже в своих простейших формах и в жизни животных игра представляет нечто большее, чем чисто физиологическое явление. Игра - содержательная функция со многими гранями смысла.
Сущность игры, по его мнению, кроется в ее способности приводить в исступление, природа дала человеку игру с ее напряжением, с ее радостью, с ее шуткой и забавой'. Это выходит за рамки логической интерпретации сущности игры.
Реальность, именуемая игрой, утверждает Хейзинга, доступна восприятию любого и каждого, простирается в одно и то же время на мир животный и мир человеческий, поэтому она не может опираться на какой-либо рациональный фундамент, поскольку разумные основания ограничивали бы ее пределы только миром человеческим.
Существование игры не привязано ни к определенной степени культуры, ни к определенной форме мировоззрения.
Что же такое "Игра в культуре"? Это заданная величина, существовавшая прежде самой культуры, сопровождающая и пронизывающая ее с самого начала. Это определенное качество деятельности, отличное от "обыденной" жизни. Если человек придет к выводу, что игра опирается на действия с определенными образами, на известное "преображение" действительности, тогда он постарается в первую очередь понять ценность и значение этих образов и самого претворения в образы. Он хочет наблюдать их проявление в самой игре и таким образом попытаться понять игру как фактор культурной жизни.
Важнейшие виды первоначальной деятельности человеческого общества переплетаются с игрой. Возьмем для примера язык. За каждым выражением абстрактного понятия прячется образ, метафора, а в каждой метафоре скрыта игра слов. Так, в языке, в словах, человечество все время творит свое бытие.
Или миф, с помощью которого человек пытается объяснить все земное, найти первопричины человеческих деяний в божественном. Или религиозный культ. Все священнодействия носят характер игры.
В мифе и в культе, однако, рождаются движущие силы культурной жизни: право и порядок, общение, предпринимательство, ремесло и искусство, поэзия, ученость и наука, поэтому и они уходят корнями в ту же почву игрового действия.
Как связаны между собой игра и серьезность? Хейзинга так отвечает: игра в нашем сознании не совсем противостоит серьезному. Более подходит антиномия "folie et sens" ("безумие и разум"), принятая в позднее средневековье. Игра выходит за рамки понятий "мудрость и глупость", "истина и ложь", "добро и зло". В игре самой по себе, хотя она и есть продукт деятельности духа, не заключено никакой моральной функции - ни добродетели, ни греха.
С точки зрения эстетической игре более присущи понятия радость и изящество. Красота движений человеческого тела находит свое высшее выражение в игре. В более высокоразвитых формах игра пронизана ритмом и гармонией, этими дарами эстетической способности, которых удостоен человек. Узы, связывающие игру и красоту, тесны и многообразны.
Игра, ее анализ сводится к играм социального характера. Это высшие формы игры.

Хейзинга выделяют такие признаки игры:
1. Всякая игра - есть, прежде всего, и в первую очередь, свободная деятельность.
Игра есть некое излишество. Потребность в ней лишь тогда бывает насущной, когда возникает желание играть. Игра не диктуется физической необходимостью, тем более моральной обязанностью. Игра не есть задание. Она протекает в свободное время.
2. Игра не есть "обыденная" жизнь и жизнь как таковая. Она скорее выход из рамок этой жизни во временную сферу деятельности, имеющей собственную направленность. Игра всегда "понарошку", "как будто" взаправду. Не будучи "обыденной" жизнью, она лежит за рамками процесса непосредственного удовлетворения нужд и страстей. Это интермеццо повседневной жизни, занятие во время отдыха и ради отдыха. В этом своем качестве игра необходима индивидууму как биологическая функция и необходима обществу в силу заключенного в ней смысла, в силу своего значения, своей выразительной ценности, в силу завязываемых ею духовных и социальных связей, - короче, необходима как культурная функция. Игра удовлетворяет целям коммуникации и общежития. Как бы то ни было, человеческая игра во всех своих высших проявлениях, когда она что-то означает или что-то знаменует, находит свое место в сфере праздника и культа, в сфере священного.
Означает ли это, что игра, сама, становясь культурой, остается незаинтересованной? Да, ибо цели, которым она служит, лежат вне сферы прямого материального интереса или удовлетворения потребностей.
3. Игра обособляется от "обыденной" жизни местом действия и продолжительностью.
Изолированность - необходимое условие игры. Она "разыгрывается" всегда в определенных рамках пространства и времени. В этом смысле, будучи сыгранной, она фиксируется как культурная форма. Она остается в памяти как некое духовное творение или ценность, передается далее, как традиция и может быть повторена в любое время. Эта повторяемость - важнейшее свойство игры.
Арена цирка, игральный стол, волшебный круг, храм, сцена, судное место - все это игровые пространства. Внутри них царит собственный, безусловный порядок. В результате игра творит порядок. В несовершенном мире и сумбурной жизни она создает временное, ограниченное совершенство. Порядок, установленный игрой, имеет непреложный характер. Игра имеет склонность быть красивой. Элемент напряжения также занимает в игре важное место. Напряжение означает неуверенность, неустойчивость, некий шанс или возможность. В нем есть стремление к разрядке, расслаблению. Этот элемент сообщает игровой деятельности определенное этическое содержание, он является проверкой духовных качеств человека. Порядок и напряженность ведут к исследованию новых правил. У каждой игры свои правила. Исключительность и обособленность игры проявляются самым характерным образом в таинственности, которой игра любит себя окружать. Инобытие и тайна игры наглядно выражаются в переодевании. Например, карнавалы, комедии масок - это неотъемлемая часть любой культуры.
Итак, Й.Хейзинга происходит в выводу, что игра - свободная деятельность, которая осознается как "невзаправду" и вне повседневной жизни выполняемое занятие, однако она может целиком овладевать играющим, не преследует при этом никакого материального интереса, не ищет пользы, - свободная деятельность, которая совершается внутри намеренно ограниченного пространства и времени, протекает упорядоченно, по определенным правилам и вызывает к жизни общественные группировки, предпочитающие окружать себя тайной либо подчеркивающие свое отличие от прочего мира всевозможной маскировкой.
Игра есть борьба за что-нибудь или же представление чего-нибудь. На основе представлений выросли культы, ритуалы, мистерии.
В игре, через игру, сознание человечества воплощает сызнова все усвоенные события, помогая тем самым поддержанию мирового порядка. Но в формах культурной игры зарождается и порядок самого общества, начатки примитивных государственных форм. Царь - это солнце, царство есть воплощение солнечного круговорота; царь всю свою жизнь играет "солнце" и, в конце концов, разделяет его судьбу: его собственный народ в ритуальной форме лишает его жизни - "солнце" закатывается.
Хейзинга, рассматривая древние религии, считает, что сущность первоначальных, религиозных представлений, архаических культов заключается в игре. Это священная игра, необходимая для блага общества, чреватая космическим провидением и социальной перспективой, но она всегда остается игрой, деятельностью, которая, как это понимал Платон, совершается вне и над трезвым житейским морем повседневных нужд и серьезности.
Взаимосвязь культуры и игры следует искать также в высоких формах социальной игры, то есть в том, где она бытует как упорядоченная деятельность группы, либо сообщества, либо двух противоположных друг другу групп. Состязание и представление не происходят из культуры как развлечение, а предшествуют культуре.
Когда игра порождает красоту, то ценность этой игры для культуры тотчас же становится очевидной. Однако, безусловно, необходимой для становления культуры подобная эстетическая ценность не является. С равным успехом в ранг культуры могут быть возведены физический интеллект, моральные или духовные ценности. Чем более игра способна повышать интенсивность жизни индивидуума или группы, тем полнее растворяется она в культуре. Священный ритуал и праздничное состязание - вот две постоянно и повсюду возобновляющиеся формы, внутри которых культура вырастает как игра и в игре. Хейзинга отмечает атональный (состязательный) базис культурной жизни в архаических обществах.
Пример - культура Эллады, в которой движущей силой развития была соревновательность, состязательность. Например, спортивные, поэтические состязания.
По мере развития цивилизации культура становится все более и более серьезной и отводит игре только побочную роль. Атональный период миновал.
Обзор игровых форм культуры показывает, что, начиная с XVIII в. игровой элемент утратил свое значение почти во всех областях, где он чувствовал себя "как дома". Современная культура едва ли "играется", там же, где, кажется, что она играет, игра эта фальшива.
Таким образом, в двуединстве игры и культуры Й.Хейзинга отводил определяющую роль игре, а культура, с его точки зрения, выступает лишь как ее следствие, результат. Эта очень важная мысль интересна тем, что она указывает на общее между игрой и культурой, на творческий импульс, созидательный компонент, вдохновение Мастера или Игрока, их вовлеченность в процесс творчества, созидания, и "равнодушие" к результатам. Игра и культура по своей природе являются творчеством в высшем смысле этого слова.
Как считает Хейзинга, современная культура все больше утрачивает элемент игры, а это означает, что творчество теряет свою ценность и все чаще подменяется ремеслом. О кризисе в культуре писали и другие западные культурологи.