Б. А. Раев © Новочеркасский музей истории донского казачества

Вид материала

Документы

Содержание Рис. 2. Сероглиняные гончарные сосуды с Иволгинского городища (1) и из кург. 13 у ст. Казанской (2).125 130СОДЕРЖАНИЕ Б.П.Селецкий Хр. Буюклиев

Подобный материал:

• Б. А. Раев  Новочеркасский музей истории донского казачества, 2659.77kb.
• Программа областной научно-практической конференции «Роль Донского казачества в Отечественной, 9.18kb.
• В подонье- приазовье, 851.74kb.
• Литературная гостинная, 430.33kb.
• В. В. Баранчиков «объявить личными врагами » книга, 1282.16kb.
• Учебная программа по курсу «Культурно исторические традиции кубанского казачества», 203.97kb.
• Государственный музей истории космонавтики имени, 108.65kb.
• Бирюковские чтения, 30.18kb.
• Народ и революция в романе «тихий дон», 23kb.
• Слабым обучающимся тесты Сильным задания повышенного уровня 2 обучающихся устные ответы, 200.45kb.

104

бус-пронизей (№ 2), и для амулета-цилиндрика), но это единственное захоронение, где весь набор вещей бытовал еще и во II в. до н. э.

Следующим по времени, вероятно, должен следовать круг. 1 у Зубовского хутора. Самой ранней вещью комплек­са может быть литая стеклянная чаша (№ 128), появление которых относится еще ко второй пол. II в. до н. э., но быту­ют они и в I в. до н. э. По некоторым типологическим сооб­ражениями И. П. Засецкая и И. И. Гущина считают ее относи­тельно поздней.

Большая часть вещей комплекса не может быть датиро­вана точно, поскольку бытует на протяжении всего I в. до н. э. и I в. н. э. – крупные поясные бляхи со вставками из стекла – меллифиори и мелкие в бирюзово-золотом стиле (№ 113, 114), бронзовый котел (№ 127), глиняный кувшин (№ 129), панцирь с фалерами (№ 121, 122). Причем, если панцирь, как считает А. В. Симоненко (6, с. 68), относится скорее к I в. н. э., то фалеры, поскольку на них сохраняются некоторые элементы (оформление ободка), свойственные де­корации фаларов «греко-бактрийского» стиля II – I вв. до н. э., более тяготеют к I в. до н. э. Не могут особо уточнить дату и вещи, бытовавшие на протяжении всего I в. до н. э. – удила с трехзубчатыми псалиями, детали шкатулки, жезл-навершие.

С большей достоверностью можно определить дату бронзовой италийской кружки типа Идрия (№ 126). Их на­ходки сосредоточены в Италии, очень редко выходят за ее пределы, известны в Иллирии и Паннонии, а также на неко­торых кельтских оппидумах Верхнего Подунавья – Стра-доницы, Велем-Сант-Вид, Прунтрут-Поррентруй, Манхинг (7). Последний является одним из самых важных опор­ных пунктов хронологии позднего латена в Европе. Долгое время считалось, что оппидум погиб в 15 г. до н. э. при ок­купации Рэции римлянами, и из этого делался целый ряд хронологических расчетов. Из этой же даты исходил и Г. Ю. Эггерс, разрабатывая хронологию раннего римскогоо времени (8; 9), и И. Вернер, когда писал свою первую статью о кувшинах типа Кельхайм и сковородках типа Айлесфорд, вариантами которых и являются кружки Идрия и черпаки с лебединой головкой на длинной ручке типа Песчате (7, Abb. 5, 4, 5).

Но с тех пор в европейской хронологии произошли изме­нения. Целая серия работ показала достаточно убедительно,

105

что разрушение Манхинга случилось значительно раньше, ок. 60-х гг. I в. до н. э. Гибель Манхинга и других оппидумов Верхнего Подунавья теперь связывается с деятельностью царя даков Буребисты, отходом кельтских племен теврисков, бойев и гельветов на запад, а также с нападениями герман­цев Ариовиста – с событиями, приведшими к галльским войнам Цезаря, начавшимся в 58 г. до н.э. (10, р. 18–30; 78–91; 259–270).

На могильнике Сан-Бернардо около Орнавассо в Ита­лии найдено 10 экз. кружек типа Идрия и все они прихо­дятся на вторую фазу развития, могильника, которую Е. Грауе при новой обработке материалов датировал 90–50 гг. до н. э., хотя если следовать сторого монетам, верхняя дата могла бы быть и раньше (последняя монета 76–71 гг. до н. э.), так же, как и нижняя (из 35 монет 14 относятся к 137–134 и 133–126 гг. до н. э., а самая ранняя к 195–187 гг. до н. э.). Набор же фибул в целом соответствует ступени D₁ латена, т. е. приблизительно 120–60 гг. до н. э. (11)

Когда И. Вернер, учитывая новые материалы и разра­ботки, написал вторую статью о сосудах типа Кельхайм (12), он не касался более кружек типа Идрия и черпаков типа Песчате. Однако, исходя из приведенных в обеих статьях материалов, нетрудно заключить, что последние бытовали более короткое время, чем кувшины Кельхайм и сковородки Айлесфорд, встречающиеся и в Галлии, и в Англии во вто­рой пол. I в. до н. э., а в Свободной Германии даже в комп­лексах начала нашей эры, ступени, В₁ Распространение их соответствует времени и зонам римской экспансии и влия­ния. Кружек Идрия здесь уже нет.

Основное время бытования и производства всех сосу­дов – первая пол. I в. до н. э., быть может, до августовско­го времени, причем типы Идрия и Песчате выходят из упот­ребления несколько раньше, вероятно во время Галльских войн. Таким образом, отнесение кружки из Зубовского ху­тора ко второй пол. I в. до н. э. (1, с. 84) вряд ли оправдано, так же как и сравнение ее с вариантом Орнавассо-Къерумгард кувшинов типа Кельхайм (13, с. 124, 150).

Вторая вещь погребения, имеющая узкую датировку, – фибула типа Алезия (№ 123). Такие застежки появились у римских ауксиляриев незадолго до 52 г. до н. э. и были, ве­роятно, занесены в Галлию с испанским легионом, прислан­ным Помпеем на помощь Цезарю, осаждавшему в этом го-

106

ду оппидум Алезия. У А. Дюваля были некоторые основа­ния для такого предположения (14). С галльскими и испан­скими ауксиляриями фибулы были затем разнесены по тер­ритории империи при передислокации цезаревской армии. К 15 г. до н. э. однако вышли из моды, сменившись аукиссами (15). Эта редкая и бытовавшая короткое время вещь имела фактически всего один шанс попасть в Предкавказье – в 46 г. до н. э. с римскими нерегулярными войсками, приняв­шими, вероятно, участие в неудачном походе Митридата Пергамского, сподвижника Цезаря, на Боспоор для отвоевания переданного ему патроном престола, узурпированного Асандром. Тем же путем могла попасть и кружка типа Идрия, хотя для последней есть и другой вариант – участие сираков и аорсов в малоазиатском походе Фарнака Боспорского, сына Митридата Евпатора, попытавшегося в 48–46 гг. до н. э. вернуть себе утраченное отцом царство-Возможно, именно во время этого похода союзники Фар­нака по дороге разграбили Фасис. Хотя об этом и нет упо­минаний в источниках, но иначе трудно объяснить находку в погребении серебряной фиалы V–IV вв. до н. э., посвя­щенной храму Аполлона в Фасисе (№ 120). Так долго фиа­ла могла сохраняться лишь в сокровищнице храма.

В контексте всего сказанного особый интерес представ­ляет меч из погребения. Он уникален, точных аналогий ему не известно, но некоторые детали вызывают определенные ассоциации. Сердечковидное сплошное навершие и прямое перекрестие рукояти меча украшены золотой насечкой – вырезанные из золотой пластинки ажурные узоры инкрусти­рованы в железную поверхность. Нужно сказать, что это самый ранний из известных нам случаев применения такой техники, распространение она получила значительно позже, с конца VII в. в памятниках типа Вознесенки (16, рис. 5, 1–7).

С другой стороны, возникают ассоциации с распростра­ненными в римской армии ажурными бутеролями и обклад­ками ножен гладиусов, в так называемом стиле opus inter-rasile. Иногда они бронзовые литые, но бывают и выре­занные из пластинки. Последние чаще на норицких длинных кельтских мечах ауксиляриев и варваров (17; 18). Это было в моде в августовское и в тибериевское время. Не имеем ли мы и в данном случае дело не с навершием, а с бутеролью несохранившихся ножен. При последней реставрации меча на это было обращено специальное внимание. К сожалению,

107

реставраторы не нашли оснований ни подтвердить, ни окон­чательно опровергнуть это предположение.

Наконец еще одна ассоциация возникает при рас­смотрении меча. Ажурный узор навершия в какой-то мере напоминает ажурные литые навершия из Усть-Полуя в За­уралье (19).

Уникальный меч, вызывающий такое сочетание стран­ных и далеких, западных и восточных ассоциаций заслужи­вает еще специального изучения, пока он остается загадкой.

Что же касается хронологии комплекса в целом, то, ис­ходя из приведенных выше данных, можно думать, что захо­ронение в кург. 1 у Зубовского хутора было совершено где-то в пределах третьей четв. I в. до н. э., во всяком случае не ранее 52 г. до н. э. Точнее, третья четв. – это время сло­жения комплекса, возможно 40-е годы, само погребение могло быть совершено и позже, в последней четв. I в. до н. э., но у нас нет особых оснований думать, что это произош­ло после рубежа н. э. Небольшие полусферические бляхи со сценами нападения грифона на быка оказываются в таком случае, самыми, пожалуй, ранними находками изделий в бирюзово-золотом стиле в Еропе.

Плохо поддается узкой датировке кург. у ст. Воздви­женской (20). Целая серия вещей – бляшки (№ 29), брас­лет и гривна (№ 30, 31), пряжка (№ 32), зеркало (№ 34), глиняный кувшин (№36), бронзовые котлы (№ 37, 88), ку­рильница (№ 39) – датируются 1 в. до н. э. в целом. А наконечники стрел (№ 43), панцирь (№ 44), кольчатые и трехзубные псалии (№ 47–49) даже I в. до н. э. – II в. н. э. По классификации наконечников стрел А. М. Ждановского (21, рис. 3, 5–12; рис. 5) дата экземпляров из Воздви­женского кургана может быть сужена до 1 в. до н. э. – 1 в. н. э., но это мало меняет ситуацию.

В последние годы предпринимались попытки создания общей системы сарматской кавказской хронологии (И. И. Марченко, Н. Е. Берлизов и др.), но результаты пока не опубликованы полностью, охват материалов каждый раз не был исчерпывающим, возникали определенные расхожде­ния и противоречия, поэтому я пока не рискую использовать эти системы. Они должны еще устояться, согласоваться. Когда это произойдет, возможно мы сможем уточнить и хро­нологию погребений Зубовско-Воздвиженской группы. Сейчас же я принимаю даты, предложенные И. И. Гущиной и И. П. Засецкой.

108

Самыми ранними вещами Воздвиженского комплекса могут оказаться серебряные фалары со сценами терзания пантерами козла (№35), поскольку они сохраняют стилисти­ческие особенности «греко-бактрийского» стиля, возникшего еще во II в. до н. э., но продолжавшего существовать и в I в. до н- э. Однако для вывода его за рубеж эр у нас нет данных (22; 16, р. 96–97).

Если верно определена дата римского пилума (№ 42) – I в. до и. э., то достаточно реальным было бы предположе­ние, что он попал к воину из Воздвиженской в результате упоминавшихся выше событий 40-х гг. I в. до н. э. Тогда да­та захоронения не должна отстоять далеко от даты кург. 1 у Зубовского хутора. Однако с определенностью базировать­ся на этом предположении мы не можем.

Самую узкую дату в комплексе имеет стеклянный канфар-скифос типа IIIа. варианта 2 по классификации И. П. Засецкой и И. И. Марченко (№ 33), датированный второй пол. I в. до н. э. – рубежом эр (23; 1, с. 98). А самым позд­ним предметом оказывается алебастровый сосудик (№ 40) типа Ха ³ по классификации К. Ф. Смирнова (24, с. 74), если датировка его только I в. н. э. достаточно корректна. Только он по сути дела вытягивает узкую дату комплекса за рубеж н. э. Складывается впечатление, что погребение в Воздвиженской могло быть совершено чуть позже Зубовского, возможно в последней четв. I в. до н. э. или непосредственно на рубеже эр. При широкой датировке можно говорить о I в. до н. э. – I в. н. э. в целом.

Синхронным ему может быть кург. «Сусловский» у ст. Ярославской. У скифоса I типа отсюда отбиты ручки, что затрудняет определение варианта, основного хронологичес­кого показателя. И. И. Гущина и И. П. Засецкая датируют его I в. до к. э. в целом (1, с. 96) или второй пол.I в. до н. э. (1, с. 85). Более надежна дата амфориска финикийского стекла (№ 25) августовского времени, 30-е гг. I в. до н. э.– 14 г. н. э. (25, р. 37–38; 26, с. 159).

Следующую группу погребений у нас больше оснований относить ко времени уже после рубежа н. э. Дату впускно­го погребения в кург. 4 у Армавира определяет лишь спи­ральный браслет с наконечниками в виде лошадиных голо­вок (№ 81), если считать его датировку первой пол. I в. н. э. достаточно обоснованной.

Дату впускного погребения в кург. «Острый» у ст. Ярос­лавской определяют два предмета. Скифос типа IIIа, вари-

109

ант 3 по И, И. Засецкой и И.И. Марченко. Показателем хронологического положения этого типа по мнению авторов служит находка такого же скифоса в кург. 9 у ст. Михай­ловской вместе с патерой Эггерс 154 ступени В₁ европей­ской хронологии (8). Такие патеры бытуют в Центральной Европе на протяжении всей ступени, т. е. приблизительно с 6 г. н. э. до 70-х гг., но большая часть (25 экз.) находок при­ходится на ступень В_1а. Девять из них, правда, занимают промежуточное положение со следующей ступенью В_1Ь, в которой представлено в чистом виде всего три комплекса с патерами Эггерс 154 (27, Diagramma, A, 13). Граница меж­ду ступенями В_1а и B_lb лежит где-то в интервале 20–40 гг. I в. н. э. (10, Part. II. ill, 4).

Второй предмет из «Острого» с более или менее опре­деленной датой – бронзовая патера первой пол. I в. н. э. (№ 16). Непосредственно сама патера не датируется и авто­ры каталога выстраивают цепочку: аналогичная патера в погребении Саблы в Крыму имеет атташ в виде кисти руки, последними занимался Б. А. Раев в связи с находками из Соколовского кург. на Дону. Следует вывод о первой пол. I в. н. э. Я не берусь его оспаривать.

Кроме того, во впускном погребении «Острого» были найдены ручки серебряного канфара (№ 7), служившие оберегами. Они от канфара второй пол. I в. до н. э. – первой пол. I в. н. э. по А. Оливеру (28, № 78, 79) и Д. Е. Стронгу (29, р. 134). Найдены также предметы с широкой датой I в. до н. э. – I в. н. э. – бронзовый котел, круглая глази­рованная фляжка, наглазники, браслеты. В целом о дате комплекса можно говорить как о первой пол. I в. н. э., хотя ранняя часть этого интервала кажется несколько более вероятной.

Очень неопределенна дата «Большого» кургана у Арма­вира. Ряд вещей I в. н. э. – фибула в виде фигурки барана, подвеска-медальон с сердоликом, фаянсовая бусина; ряд с еще более широкой датой I в. н. э. – первая пол. II в. н. э. (бляшки, амулеты) или I – II вв. н. э. (золотые бусы, ухо­вертка, деревянные пиксиды).

Смущает предлагаемая авторами датировка золотой фи­булы так называемой «лебяжинской серии» (№ 87). По­скольку она сохраняет среднелатенскую конструкцию, труд­но представить ее бытование в глубинах I в. н. э. Хотя А. К. Амброз (30, с. 55–66) при определении хронологии латенских фибул пользовался завышенными датами систе-

110

мы Я. Филипа (31), и теперь его данные нуждаются в кор­ректировке (32: 10), но в данном случае он прав, определяя дату в пределах I в. до н. э.

Дату кург. «Лысая гора» у Майкопа определяет стек­лянный канфар-кубок типа III, вида 2, варианта 2 по И. П. Засецкой и И. И. Марченко «первой пол. I в. н. э. или несколько раньше ». Бусы I–II вв. н. э. и панцирь с ши­рокой датой I в. до н. э. – первая пол. II в. н. э. уточнить эту датировку не могут.

Аналогичная картина и с кург. 2 у хут. Зубовского. Узкую дату имеет лишь скифос типа III, варианта 2 первой пол. I в. н. э. (№ 146). Остальные вещи – браслеты, бусы, серьги, пряжки, зеркало, глиняный кувшин, алебастровые сосудики типа IX и X по К. Ф. Смирнову и прочее имеют широкие даты. Можно лишь отметить, что как и в «Боль­шом» кург. Армавира, вещи I в. н. э. преобладают над суще­ствовавшими и в I в. до н. э.

Уточнить несколько дату могла бы, пожалуй лишь золо­тая фибула, изображающая Гелиоса на колеснице (№ 136). Если верно предположение, что во времена Аспурга на Боспоре произошло возвышение культа Гелиоса-Митры, на чем основана и трактовка С. Ю. Сапрыкиным золотой пластин­ки из Горгитшии (33, с. 77, 68), то и фибулу из Зубовского можно было бы отнести ко времени Аспурга, правившего с 8 г. по 38 г. н. э. Тогда где-то в это же время или чуть поз­же было совершено и погребение в кург. 2 у хут. Зубовского. Погребение 5 кург. 1 у Армавира дает три предмета первой пол. I в. н. э. – канфар-кубок типа III, вида 2, ва­рианта 3, краснолаковая тарелка и глиняный бальзамарий. Прочие вещи – браслеты, фибула в виде баранчика, бусы, зеркало, железный канделябр эту дату не уточняют.

И, наконец, погребение у аула Хатажукаевский, дающее большой разброс дат. Здесь и зеркало IV типа по А. М. Хазанову III в. до н. э. – I в. н. э., и золотые ромбовидные пронизи I–III вв. н. э., спиральные серьги и фибула в виде зайчика I в. до н. э. – I в. н. э.

Наиболее точно дату погребения определяет ойнохоя Эггерс 124 (№ 68) ступени В_1а европейской хронологии 6–40 гг. н. э. (10, Part II. ill. 4). Не исключено однако, что погребение было совершено и несколько позже. На бронзовом котле типа, существовавшего на протяжении I в. до н. э. – I в.н. э., имеется родовая тамга Фарзоя (№ 67), время правления которого по монетам, чеканенным в Ольвии,

111

фиксируется с 49 по 81 г. н. э. (34; 35). Есть еще два пред­мета из числа бытовавших во второй пол. I – нач. II вв. н. э. Это белый скарабей (№ 57) и бронзовое литое кольцо со скульптурными головками мулов (№ 62).

Можно было бы по этим самым поздним предметам оп­ределить и дату комплекса, однако по всему сочетанию ве­щей наиболее вероятное время захоронения – середина I в. н. э. Особых оснований переносить это время в конец I в. или в нач. II в.н. э. у нас все же нет.

Таким образом, Зубовско-Воздвиженский курганный могильник, скорее всего, функционировал где-то с 40-х или 60-х гг. I в. до н. э. по 40-е – 50-е гг. I в. н. э., и хоронили на нем представителей некой сильно военизированной груп­пировки населения, знатных дружинников-катафрактариев с их семьями, не чуждых, вероятно, и какой-то магической практики: железные жезлы и канделябры, каменные топоры эпохи бронзы, помещенные в могиле. Погребенные были современниками, а очень возможно и активными участника­ми политических событий названного времени.

Весьма вероятно, что старшие из них, захороненные в центральном погребении кург. «Острый» и в кург. 1 у Зубов­ского хут., застали еще смерть Митридата Евпатора в 63 г. Во всяком случае они наверняка слышали и о победах Пом­пея над Митридатом в последнем туре затяжной римско-понтийской войны, и о предательстве его сына Фарнака, перешедшего на сторону римлян, и о самоубийстве в Пантикапее великого полководца, филэллина и потомка Ахеменидов. Тот же воин из Зубовского и воин из Воздвиженской в составе сарматского контингента из сираков и аорсов вполне могли принимать участие в боевых действиях Фарнака в 48–46 гг. до н. э. – видеть затопленные земли дандариев, дамбы которых Фариак разрушил, пройти вместе с ним в Закавказье, разграбив святилище в Фасисе, а затем в Ма­лую Азию, разорить Амис, сражаться с легионерами наме­стника провинции Азия Домиция Кальвина под Никополем, с галатами Дейотара, а в 47 г. потерпеть поражение от Цезаря у Зелы и бежать, перебив лошадей, на кораблях вместе с Фарнаком на родину, избежать гибели в сражениях с захватив­шим на Боспоре власть Асандром, а потом вместе с ним сражаться в 46 г. до н. э. против Митридата Пергамского (Dio Cass. XLII, 9,2; 45; 46; Арр. Mith. 120, 121; Luc. X, V, 475; Flor. Вil. civ. II, XIII).

112

Люди из остальных погребений были, очевидно, младши­ми современниками Асандра и его жены Динамии, дочери Фарнака, могли быть свидетелями гибели первого и воцаре­ния второй при восстании Скрибония, в 21–20 гг. до н. э., попытки присоединения Боспора к Понтийскому царству Полемона, разгрома Боспорских периферийных городов и крепостей, учиненного последним, и его гибели в ловушке, устроенной аспургианами. Во всяком случае, они явно слы­шали и знали об этих событиях. Жили они, очевидно, и во времена правления Аспурга, сына Динами и Асандра. В ча­стности погребенный или, скорее, погребенная в кург. 2 Зубовского хут. была, по всей вероятности, не чужда и некото­рым идеологическим представлениям двора Аспура (фибулы с изображением Гелиоса-Митры), возможно даже имела и какие-то более тесные связи с правящей боспорской динас­тией.

Ее, как и женщину из Хатажукаевского аула, могли за­деть каким-то образом и события 35 г., когда в римско-парфянском конфликте из-за Армении одна из сарматских груп­пировок поддержала парфян, направив туда войска, которые правда, так и не достигли цели из-за высокого уровня Кас­пия, закрывшего проход по побережью, а вторая группиров­ка успешно помогала иберам, союзникам римлян (Тас. Ann. 41, 31–37). Находку скифоса из 2-го Зубовско­го кург. И. П. Засецкая и И. И. Марченко связывают имен­но с этими событиями. Разная политическая ориентирован­ность сарматских группировок Предкавказья отражала, воз­можно, и определенные противоречия между ними. Кон­фликт назревал и свидетельницей его вероятно была более молодая женщина из Хатажукаевского аула. Она могла еще застать и воцарение на Боспоре сына Аспурга Митридата, и бурные события 45—49 гг. Десант римских войск в Пантикапей, бегство Митридата к варварам, выступление на сторо­не последнего сираков во главе с их царем Зорсином, обра­щение римлян и нового боспорского царя Котиса за помо­щью к аорсам, войну 49 г. со взятием римлянами сиракской крепости Успе, сдачей Митридата царю аорсов Эвнону и отправкой пленника в Рим (Тас. Ann. XII, 15–21).

Если верно предположение, что сирако-аорский конф­ликт является или одним из эпизодов (или стимулом) бо­лее широких процессов, охвативших сарматский мир и вы­разившихся в сдвиге ряда сарматских племен на запад (36, с. 39 сл.; 37), а в частности в возникновении царства

113

Фарзоя в СЗ Причерноморье (35), женщина из Хатажукаевского, похоже, как-то причастна и к этим событиям, потому что весьма вероятно была связана какими-то родственными узами с Фарзоем. На котле из погребения изображена ро­довая тамга, такая же как и на монетах, чеканенных этим царем в Ольвии. Не исключено, кстати, что какие-то родст­венные связи существовали у этого рода и с домом Аспурга, поскольку тамги обоих имеют определенное сходство (Рис. 1).

Очень похоже на то, что во время войны 49 г. или вско­ре после нее прекратились захоронения Зубовско-Воздвиженской группы курганов и приблизительно в это же время на противоположном берегу Кубани возникает «Золотое кладбище», захоронения группы сарматов, тоже сильно вое­низированной, тоже с богатым набором импортных вещей, но практикующих уже другой, катакомбный, обряд погре­бения.

Я не буду рассматривать здесь хронологию «Золотого кладбища» и его соотношение с Зубовско-Воздвиженской группой, так как такая работа подготавливается И. И. Гу­щиной и И. П. Засецкой (1, с. 89). Насколько я знаком с ходом этой работы, вывод об асинхронности этих курганных некрополей выглядит достаточно убедительно, да и другие исследователи неоднократно этот факт отмечали (38, с. 50 сл. и др.).

Сдвиг сарматских племен и на запад, фиксируемый сопо-­
ставлением этнокарт Страбона (Strab. VII, 17; XI» V, 7–8)
и Плиния (Plin. IV, 80) и имевший место следовательно где-то между 18—79 гг. н. э., подтверждается и архе­ологическими находками (36; 37; 39), причем сопровож­дается появлением в Причерноморье целого ряда предметов явно восточного происхождения – китайские и «бактрийcкие» зеркала или подражания им, нефритовые скобы для ножен мечей, и узкие длинные мечи с бронзовым перекрести­ем китайско-корейского типа, китайские арбалеты, колес­ницы, напоминающие пазырыкские, кусочки опия-сырца не­которые виды керамики (например высокий серый гончар­ный сосуд из кургана 13 у ст. Казанской, очень напоминаю­щий керамику Иволгинского городища), изделия в бирюзово-золотом стиле (40; 41, с. 128; 42; 13, с. 148; 6; 43, fig. 10,1 и др.).

Восточное, среднеазиатско – сибирское происхождение последнего не вызывает особых сомнений. В Причерноморье и на Кавказе нет такого обилия бирюзы, чтобы обеспечить

114

производство этих предметов. Несомненно стилистическое сходство с вещами Сибирской коллекции Петра I (44), с на­ходками из Тилля-Тепе в Афганистане (45) и в ряде дру­гих мест. На востоке этот стиль имеет и более глубокие корни, проявляя определенное стилистическое сходство еще с вещами Аму-Дарьинского клада и Пазырыка, что уже от­мечалось исследователями (44; 46; 47). Манера подчерки­вать объем, мускулистость изображаемых животных цвет­ным бликом, восходит, вероятно, к приему, издавна применя­емому иранскими и среднеазиатскими ткачами и ковровщи­ками, что хорошо видно, например, на знаменитом пазырыкском ковре. Удивительное сходство с пазырыкскими демонст­рируют, например, изображения грифонов на недавней на­ходке золотого фалара из Косики в Астраханской области (48, с. 37).

Н. Е. Берлизов склонен объяснять весь этот приток восточных вещей открытием «шелкового» торгового пути (13). Как известно, первый караван с китайским шелком достиг границ Римской империи в 36 г. до н. э., а затем в 23 г. н. э. путь прервался из-за утраты китайцами Восточ­ного Туркестана и был возобновлен в 74 г. (49). И вероятно Н. Е. Берлиозов в какой-то мере прав. Многие вещи могли попадать в Причерноморье именно таким образом, и упо­минание Страбоном аорсов, владеющих большей частью Каспийского побережья и ведущих караванную торговлю на верблюдах индийскими и вавилонскими товарами, разбога­тевших на этой торговле и носивших поэтому золотые укра­шения (Strab. XI, V, 8) лишний раз это подтверждает.

Но трудно себе представить, чтобы предметами купечес­кой торговли были такие вещи как килограммовая золотая гривна с шествием зверей в бирюзово-золотом стиле из «Хохлача», массивные золотые браслеты того же комплекса, гривна и браслеты 10-го кург. Кобяковского могильника (62), близкие по стилю и манере исполнения, с одной сторо­ны, диадеме из погребения на р. Тенетнике в Казахстане (44, рис. 58), а с другой браслету из Пешевара (44, рис. 232), или роскошные золотые ножны из кург. «Дачи» (50), так живо напоминающие ножны кинжала из погребе­ния «князя» в Тилля-Тепе, или роскошные вещи из погребе­ний в Порогах на Днестре, тоже перекликающиеся с тилля-тепинскими (51). Это явно вещи царского достоинства, ин-

115


ва, инсигнии власти или очень высокого социального ранга их владельцев. Такие вещи не покупают на базаре, не до­веряют караванщикам. Они могли попасть в Причерноморье или вместе с их знатными владельцами, или в качестве дип­ломатических даров, при династических браках или других контактах на очень высоком социальном уровне. И не исключе­но, что как раз в то время, когда прервался шелковый торговый путь, теми же караванными дорогами двигались отряды совсем других всадников с совсем другими целями. Двига­лись толкаемые событиями, которые привели к утрате ки­тайцами Восточного Туркестана, заставляли гирканцев слать послов к Нерону (Тас. Ann. XIV, 25), привели к прекра­щению захоронений в Тилля-Тепе и развалу Емши-Тепинско-го княжества, одного из пяти государств, созданных неког­да юэджами в Бактрии еще в конце II в. до н.э. (52, с. 251), а в конечном итоге способствовали возникновению Кушанского царства между Аралом и Индией, сколь ни были бы спорны даты кушанской хронологии (53).

При том сдвиге сарматских племен на запад, о котором шла речь выше, Плиний помещает языгов в Среднем Подунавье, в районе Карнунта, что подтверждает и Тацит, расска­зывая о их помощи царю квадов Ваннию в его борьбе про­тив гермундуров и лугиев (Тас. Ann. XII, 29–30). Аорсов-амаксобиев, роксолан и алан Плиний селит к северу от Истра и примыкающего побережья Понта, т. е. в Молдове и Днепровском Правобережье, а сираков — в районе «Ахил­лова дрома», в непосредственной близости от Ольвии. Поэ­тому предположение А. С. Русяевой о сиракской принад­лежности Фарзоя не лишено правдоподобности (54).

Здесь, однако, нужно оговориться. Плиний следуя дав­ней традиции глубокого уважения к свидетельствам Геро­дота и стереотипам обыденного сознания об этнических процессах, питающем до сих пор представления о преимуще­ственно глубоком автохтонизме и извечности всех народов, был вынужден искать место и для всех племен геродотовского списка, в реальности уже не существовавших. Он и разместил их между Днепром и Доном (Plin. IV, 88). Поэ­тому в действительности ареалы расселения всех современ­ных ему сарматских группировок могли быть шире. Возмож­но, что места их прежнего обитания, отмеченные Страбоном,

116

тоже оставались за ними, за исключением, вероятно, языгов. Однако в целом Плиний обладал достаточно надежной ин­формацией об их владениях, особенно о их западных грани­цах, поскольку имел весьма компетентных информаторов — жившего в Риме пленного Митридата, наместников Мезии Флавия Сабина и Плавтия Сильвана (55, с. 8–12). Свиде­тельство Плиния о присутствии алан где-то в Северном При­черноморье, и скорее в его западной части, является доста­точно надежным, хотя точно локализовать их невозможно.

Это, однако, не самое первое упоминание об аланах. У философа Сенеки, учителя Нерона, мелькнула фраза об «Истре, представляющем путь к бегству диким аланам» (Вестник, 630. Сенека был вынужден покончить самоубий­ством в 65 г., а значит можно несколько сузить дату интер­вала, в котором произошел сдвиг сарматских племен на запад. Между 18 и 65 гг. аланы уже проникали до Дуная и даже переходили его. Не исключено, что имеется в виду еще один, не известный по другим источникам эпизод из собы­тий 61 – 62 гг. – набег алан мог бы иметь место осенью-зимой 61 г-, когда V Македонский легион ушел из Мезии в Армению на помощь Цезанию Пету (Тас. Ann. XV, 6), чем и воспользовались аланы. Путь для бегства им мог предо­ставить лишь замерзший Дунай. Акция Плавтия Сильвана, «усмирившего волнения сарматов» (СIL, 3608), летом 62 г. могла быть вызвана не только действиями Фарзоя, заявившего еще в 55 г. выпуском золотой монеты о своей независимости, но и упомянутой Сенекой военной активно­стью кочевников. Но все это, естественно, лишь в области предположений.

Племянник Сенеки, поэт Лукан, участвовавший, как и его дядя, в заговоре Писона и так же закончивший свою жизнь в 65 г., написал поэму «Фарсалия» о гражданской войне 50–45 гг. до н. э. В уста Помпея, рассказывающего о своей деятельности на Кавказе в 65 г. до н. э., он вклады­вает слова о «вечно воинственных аланах» (Luc. II, VIII, 215–225). Это свидетельство Лукана вызывает соблазн coпоставить с аланами Зубовско-Воздвиженскую группу – на­чальная дата, военизированность, контакты с римлянами, бирюзово-золотой стиль. Однако следует проявить осторож­ность. Даже если у Лукана не произошло описки и аланы не перепутаны с албанами, с которыми Помпей действитель­но воевал, перед нами все-таки поэтическое произведение, со всеми возможными в этом жанре поэтическими вольнос-

117

тями. У Лукана Цицерон уговаривает Помпея дать скорее битву при Фарсале, хотя, как мы твердо знаем, да и сам Лукан не мог не знать, Цицерона не было в это время в ла­гере Помпея. Другое дело, что зерно исторической истины есть и в «Фарсалии». Во времена Нерона имя воинственных и диких алан, очевидно, было на языке у римской публики, возмож­но просачивались какие-то слухи и о действиях на Кавказе. Поэтому Лукан и вставил их в свою поэму. Но это времена Нерона, когда Зубовско-Воздвиженская группа прекращает­ся, а не времена Помпея.

Аналогичная ситуация и с упоминанием алан в «Аргонавтике» Верия Флакка. Пересказывая миф для своих уче­ников, внуков Августа, он также называет алан на Кавказе в связи с походом аргонавтов. Свидетельство тем не менее чрезвычайно важное, поскольку означает, что уже во време­на Августа имя алан было известно римлянам где-то на Кав­казе. Тем самым шансы аланской версии трактовки Зубовско-Воздвиженской группы увеличиваются, хотя совпадение опять не совсем полное.

Самым достоверным свидетельством об аланах I в. н. э. считается описание их рейда в страны Передней Азии через 4 года после самоубийства Нерона, т. е. в 72 г., которое мы находим у Иосифа Флавия (Flav. VII, 7, 4). Недавно Н. Е. Берлизов справедливо отметил некоторые несуразнос­ти, возникающие при обычной трактовке этого похода че­рез Кавказ. Аланы сначала атакуют Мидию, а потом уже Армению, проходят через «железные ворота», построенные Александром, хотя, македонский полководец не бывал на Кавказе. Замена царя гирканов на царя иберов, которой исследователи пытались ликвидировать недоразумение, ни­чем не обоснована, а аланский набег во главе с царем Базу-ком, описанный в «Картлис Цховреба», явно относится к бо­лее позднему времени, к 114–115 гг. (13, с. 154–161). В этой связи Н. Е. Берлизов предполагает приход алан в 72 г. из Средней Азии, через Гирканию вдоль южного берега Каспия.

По его мнению, Флавий допускает ошибку, довольно расп­ространенную у античных географов, путавших две Меотиды и два Танаиса, откуда, по Флавию, начинали свой поход аланы – в Причерноморье и в Средней Азии (13, с. 158). Версия, не лишенная некоторых оснований, хотя археологи­чески трудно доказуемая.

118

Открытие японскими археологами двух катакомбных могильников с достаточно ярко выраженными среднеазиат­скими чертами в долине Далайман в юго-западном Прикаспии (56) казалось бы подстверждает эту версию, но точно­го хронологического совпадения нет и, кроме того, считать могильники исключительно аланскими не приходится. Они могли быть оставлены саками и даями, тоже упоминаемыми Иосифом Флавием в связи с походом 72 г.(Fiav. XX, 4, 3).

С аланами картина, в результате запутывается окон­чательно. Они то двигаются из Средней Азии, то фиксиру­ются еще раньше где-то на Кавказе и в то же самое время на Дунае и в СЗ Причерноморье.

Ситуация однако может проясниться, если представить себе, что первые алапы, о которых идет речь, не были еще ни особым народом, ни племенем в полном смысле этих тер­минов. Это могла быть группа, дружина аристократов, по­томственных воинов-профессионалов, обладающих высокой выучкой и тайнами психофизической подготовки. Удиви­тельно умелое владение аланами арканом специально ого­варивается в «Картлис Цховреба». Это был своего рода «ры­царский орден», имеющий при этом родственные связи с аристократическими домами самых разных более стабиль­ных кочевнических объединений от Гиндукуша до Дуная, то­же обладающими, как и полагается аристократам, династи­ческими связями между собой. В силу этого аланы могли представлять особую социальную надплеменную прослойку сарматского общества. Группа могла быть и не очень мно­гочисленной и не очень стабильной, но весьма мобильной, постоянно ищущей применения своим силам в разных частях сарматского мира и на его границах, и подчас организую­щей и собственные акции.

Две наиболее удачные этимологии слова «алан» от гре­ческого глагола «бродить», «странствовать» (Миллер Г. Ф.) и от ариев (Абаев В. И.), потомками которых могли объяв­лять себя аланы, вполне объяснимы в таком контексте (57, с. 7).

Оперировал этот «орден», в основном, в той сако-массагетской среде, из которой вышли и юэджи, разорившие Греко-Бактркйское царство, предки погребенных в Тилля-Тепе, и роксоланы, и аорсы (58, с. 251). Мы знаем, что аланы – это бывшие массагсты (Dio Cass. I, XIX, 15).

119

Взаимосвязанность этой среды на аристократическом уровне, постоянная, а скорее дискретная, может объяснить распространение таких вещей как «греко-бактрийские» фалары, а позднее изделия в бирюзово-золотом стиле. Напом­ним кстати, что в Тилля-Тепе неожиданно проявляются та­кие детали погребального обряда как помещение сосудов (в данном случае золотых) под голову покойного и скре­щенные ноги (52). Детали, справедливо считающиеся на Кавказе наследием меотского обряда, переняты сарматами. Последние достаточно широко разнесли его по свету, в том числе и на восток. Связи между отдаленными уголками сар­матского мира могли быть гораздо более тесными, чем мы привыкли себе представлять.

При таком подходе становятся в какой-то мере объяс­нимыми странные и неожиданные появления алан то в од­ном месте, то в другом, без какой-либо видимой логики и последовательности. Страна Яньцао переименовывается по данным китайцев в страну Аланью (Бичурин, с. 121). Заме­тим, кстати, что процесс сопровождается и какими-то идео­логическими переменами. «Греко-бактрийский» стиль, где часто присутствуют человеческие фигуры, сменяется возрож­дением древнего звериного стиля.

Со временем, вероятно, авторитет аланского «ордена» все возрастает, его представители оказываются во главе многих «домов», руководящих различными сарматскими группировками, имя алан постепенно вытесняет названия этих группировок, да и само название «сарматы» (Amm. Marc. XXXII, 217). Бирюзово-золотой стиль к этому време­ни, правда, уже исчезает, сменяясь в свою очередь красно-золотым (59). Я понимаю всю умозрительность и интуитив­ность данного построения, наши данные слишком скупы, но пока для себя не нахожу иного объяснения, позволяющего лучше связать разрозненные факты.

Если же высказанное предположение соответствует дей­ствительности, а оно не ново и близкие соображения уже звучали (60; 61), то теряют смысл до сих пор довольно без­успешные попытки вычислять ранних алан по каким-либо чертам погребального обряда, будь то катакомбы, подбои или диагональные захоронения. Они отражают массовую культуру сарматского населения, могут фиксировать его подвижки, но не обязательно связаны с самими аланами.

Не следует думать, что и наличие вещей бирюзово - зо­лотого стиля может служить безусловной этикеткой алан-

120

ской принадлежности. Аланы, конечно, могли носить такие вещи, и даже быть инициаторами этого дела, но все же стиль, очевидно, был «интернациональный», был модой, и мы не знаем в каждом конкретном случае, входил ли но­ситель этих вещей в аланскую группировку. Могло быть и так, и иначе. А иногда, в силу династических связей, его по­ложение могло оказаться и двойственным. Фарзой с Ининсмеем могли быть и аланами, и сираками или аорсами од­новременно.

Не исключена аланская принадлежность таких военизи­рованных группировок, которые представлены погребениями Зубовско-Воздвиженской группы и «Золотого кладбища», но без дополнительных данных доказать это невозможно. Ранние аланы столь же археологически неуловимы, как тюркю-ты в составе Тюркского каганата, или сами хазары в соста­ве Хазарского.

Не менее сложно будет уловить самих алан в более позднее время, во II–V вв., даже если и удалось бы лока­лизовать страну Яньцай, переименованную в Аланью. Мы можем фиксировать случаи совпадения хронологии и лока­лизации алан этого времени с археологическими памятника­ми и переменами в материальной культуре, конкретизиро­вать на этой основе этно-политическую ситуацию, но не должны поддаваться аланомании. Следует помнить, что эти аланы не обязательно являются прямыми потомками алан I в н э. Связи здесь может быть не больше, чем между Рим­ской империей и Священной Римской империей.

Поэтому и попытки строить длинные ретроспективные цепочки от тех или иных проявлений культуры средневеко­вых алан в глубину веков (напр-, 13) имеют смысл лишь для выяснения генезиса этой культуры. Но следует отдавать се­бе отчет, что уже на первом шаге ретроспекции мы можем попасть на те группировки, которые лишь приняли на себя имя алан, а на втором уже на тех, кто аланами себя и не считал, знал о них больше понаслышке, а на третьем и на тех, кто о них и слышать не мог, поскольку слова такого еще не существовало.

1. Гущина И. И., Засецкая И. П. Погребения зубовско-воздвиженского типа из раскопок Н. И. Веселовского в Прикубанье (I в. до н. э. – начало V в. н. э.).– Археологические исследования на юге Восточ­ной Европы Тр. ГИМ, вып. 70, 1989.

2. Веселовский Н. И. Курганы Кубанской области в период римского владычества.– Тр. XII АС, т. I, 1905.
   
3. Ростовцев М. И. Скифия и Боспор. Л., 1925.
   

121

4. Березовская Л. Ю. К проблеме выделения и датировки памятников
   Зубовско-Воздвиженской группы.– I КАК. Краснодар, 1989.
   
5. Щукин М. Б. Об «узких» и «широких» датировках. – ПА, вып. 2, Л., 1978.
   
6. Симоненко А. В. Импортное оружие у сарматов.– КЕСАМ Новочер­касск, 1989.
   

7. Werner J. Die Bronzekanne von Kelheim.– BVbl., 1954, 20.

8. Eggers. H. J. Der römische Import im freien Germanien. Hamburg; 1951.
   
9. Eggers H. J. Zur absoluten Chronologie der römischen Import im freien Germanien.– Jahrbuch RGZM, 1955, 2.
   

10. Shchukin M. B. Rome and the Barbarians in Central and Eastern Europa 1st Century ВС–1st Century AD.– BAR, Int. Ser., 542. Oxford, 1989.

11. Graue J. Die Gräberfelder von Ornavasso.– HBA, В. 1, 1974.
    
12. Werner J. Zur Bronzekanne von Kelheim. Ruckblick und Ausblick.– BVbl. 1978, 43.
    

13. Берлизов Н. Е. Ранние аланы Северного Кавказа (по материалам катакомбных погребений II в. до н. э. – III в. н э.).– Дисс. канд. ист. наук. Л., 1990.

14. Duval A. Une type particuler de fibule gallo-romaine précoce: la fibule „Alesia".– Antiqutiés Nationales, № 6, 1974.

15. Щукин М. Б. Фибулы типа «Алезия» из Среднего Поднепровья и некоторые проблемы римско-варварских контактов на рубеже нашей эры.– СА, 1989, № 3.
    
16. Семенов А. И. К выявлению центрально-азиатских элементов в культуре раннесредневековых кочевников Восточной Европы.– АСГЭ, вып. 29, 1988.
    

17. Mayer E. Zur zeitlichen und kulturellen Siellung des Dolchortbandes von Gundorf, Kreis Leipzig.– Arbeits-und Forschungsberichte zur sächsishen Bodendenkmalpilege, Bd. 8, 1960/

18. Werner J. Spätlaténe-Schwerter norischer Herkunft.– Symposium Ausklang der Laténe-Zivilisalion und Anfänge der germanischen Besied-lung im mittleren Donaugebiet. Bratislava, 1977.

19. Чернецов В. И. Бронза усть-полуйского времени.– МИА, № 35, 1953

20. Гущина И. И., Попова Т. Б. Воздвиженский курган, памятник III тысячелетия – I в. до н. э.– Ежегодник ГЙМ за 1965–1966 гг. М., 1970.

21. Ждановский А. М. Классификация наконечников стрел из курган­ных погребений Среднего Прикубанья сарматского времени. – Проблемы археологии и этнографии Северного Кавказа. Краснодар, 1983.
    
22. Тревер К. В. Памятники греко-бактрийского искусства. М., 1940.
    
23. Засецкая И. П., Марченко И. И. Классификация стеклянных канфаров позднеэллинистического и раннеримского времени.– АСГЭ, вып. 32 (в печати).
    

122

24. Смирнов К. Ф. Курильницы и туалетные сосудики Азиатской Сарматии.– В сб.: Кавказ и Восточная Европа в древности. М., 1974.
    
25. Dusenbery E, Ancient Glass from the Cemeteries of Samothrace.– JGS, Vol. 99, 1967.
    
26. Кунина Н. 3. Сорокина Н. П. Стеклянные бальзамарии Боспора. – ТГЭ. вып. XIII, 1972.
    
27. Wolagiewicz R. Naplyw [importow rzymskich do Europy na polnoc od srodkowego Dunaju.–AP, 1970. t. 5, z. 1.
    
28. Oliver A. Silver from the Gods: 800 Years of Greek and Roman Silver. Catalog. Meriden, Connecticut, 1977–1978.
    
29. Strong D. E. Greek and Roman Gold and Silver Plate. L., 1966.
    
30. Амброз А. К. Фибулы юга Европейской части СССР. – САИ, Вып. Д1-30, 1966.
    
31. Filip J. Keltove ve Stredni Europe. Praha, 1956.
    
32. Godlowski K. Okres latenski w Europe.– Archeologia pierwotna I wczesnosrednioweczna, Czesc 4. Krakow, 1977.
    
33. Сапрыкин С. Ю. Золотая пластинка из Горгиппии.– ВДИ, 1983, № 1.
    
34. Карышовский П. О. О монетах царя Фарзоя. – Археологические памятники Северо-Западного Причерноморья. Киев, 1982.
    

35. Щукин М. Б. Царство Фарзоя. Эпизод из истории Северного Причерноморья.– СГЭ, вып. 47, 1982.
    
36. Щукин М. Б. На западных границах Сарматии (некоторые проблемы и задачи исследования).– КЕСАМ. Новочеркасск, 1989.
    
37. Scukin M. В. A propos des contacts militaire entre Ies Sarmates et les Germains a l'epoque Romaine (d' apres 1' armement et specielment les umbo boucliers et les lances).–Actes de Colloque international „L'armee Romaine et les Barbares du 4 au 7siecles" Paris (au printé).
    

38. Ждановский A. M , Марченко И. И. Сарматы в Прикубанье.– ПСАИ. Азов, 1988.
    
39. Щукин М. Б. Сарматы на землях к западу от Днепра и некоторые события I в. в Центральной и Восточной Европе.– СА, 1989, № 1.
    
40. Клейн Л. С. Сарматский тарандр и вопрос о происхождении сарматов.– Скифо-cибирский звериный стиль в искусстве народов Евразии. М., 1976.
    

41. Скрипкин А. С Азиатская Сарматия: проблемы истории и куль­nуры.– ПСАИ. Азов, 1988.
    
42. Балонов Ф. Р. Колесный транспорт сарматской эпохи.– Археология Южной Сибири. Кемерово, 1980.
    

43. Davydova A. V. The Ivolga Gorodishche a Monument of the Hiung Nu Culture in Trans-Baikal Region.– AAH. t. 20, 1968.
    
44. Артамонов М. И. Сокровища саков. М., 1973.
    
45. Sarianidi V. Bactrian Gold from the Excavation of the Tillya-Tepe in Northern Afghanistan. Leningrad, 1985.
    
46. Раев Б. А. Пазырык и «Хохлач»: некоторые параллели.– Скифо-сарматский мир. Кемерово, 1984.
    

123

47. Раев В. А. Аланы в Евразийских степях: восток-запад.– Скифия и Боспор. Археологические материалы к конференции памяти академика М. И. Ростовцева. Новочеркасск, 1989.
    
48. Дворниченко В., Плахов В., Федоров-Давыдов Г. Сокровища сарматского царя.– Наука и жизнь, 1985. № 3.
    
49. Мандельштам А. М. Материалы к историко-географическому обзору Памира и Припамирских областей с древнейших времен до X в н э. – Труды НИАЭ Тадж. ССР, т. 53, 1957.
    
50. Беспалый Е. И. Сокровища из сарматских курганов.– Дон, 1988, № 1.
    
51. Симоненко А. В. Фарзой, Инисмей и аорсы.– История и археология Нижнего Подунавья. Рени, 1989.
    
52. Яценко С. А. Костюм и покровы кочевой аристократии из некрополя Тилля-Тепе (Афганистан). – Уч. зап. Комиссии по изучению памятников цивилизаций древнего и средневекового Востока М. 1989.
    
53. Зеймаль Е. В. Кушанская хронология (материалы по проблеме). М., 1968.
    
54. Русяева А. С. До icropii взаемовидносин Ольвii з сарматами.– Проблеми icтopii та археологii давнього населения Украiнськоi РСР. (Тез. докл.). Киïв, 1989.
    
55. Скржинская М. Ф. Северное Причерноморье в описании Плиния Старшего. Киев, 1977.
    
56. Egami N., Fukai S., Masuda S. Dailaman II. The Excavation at Noruzmahale and Khoramrud 1960.– The Tokio University Iraq-Iran Expedition. Raport 7. Tokio, 1966.
    
57. Кузнецов В. А. Очерки истории алан. Орджоникидзе, 1984.
    

58. Мачинский Д. А. Некоторые проблемы этногеографии восточноев­
    ропейских степей во II в. до н. э. – I в .н .э.– АСГЭ, вып. 16, 1974.
    
59. Бажан И. А., Щукин М. Б. К вопросу о возникновении полихромного стиля клаузоне эпохи Великого переселения народов.– АСГЭ, вып. 30, 1990.
    

60. Сатеев О. Н. Социально-экономические факторы формирования военно-демократического комплекса в сарматском обществе (К воп­росу о раннеаланской стадии).– I КАК. Краснодар, 1989.
    
61. Наглер А. О., Чипирова Л. А. К вопросу о развитии хозяйственных типов в древних обществах.– Античность и варварский мир. Орджоникидзе. 1985.
    
62. Прохорова Т. А., Гугуев В. К. Богатое сарматское погребение в кургане на восточной окранине г. Ростова-на-Дону.– Изв. РОМК, вып. 5, 1988.
    

124

подписи к рисункам

Рис. 1. Хронология погребений (номера соответствуют каталогу И. И. Гу­щиной и И. П. Засецкой).

Курган «Острый», центр погр.: 1 — золотая накладка, 2 — золотые бу­сы-пронизи, 5 — стекл. бусы.

Зубовский кург. 1: 128 — стекл. чаша, 126 — бронзовая кружка типа

«Идрия», 125 — удила и псалии, 130 — детали шкатулки, 134 —. жезл, 123 — фибула типа «Алезия», 113 — бляхи пояса со стеклом меллифиори, 121, 122 — панцирь с фалерами, 127 — бронзовый ко­тел, 129 — глиняный кувшин.

Курган «Сусловский»: 24 — стекл. скифос, 25 — амфориск.

Воздвиженская: 35 — фалары, 42 — пилум, 33 — стекл. скифос, 29 — зо­лотые бляшки, 32 — пряжки, 34 — зеркало, 36 — глиняный кувшин, 37, 38 — бронзовый котел, 39 — курильница, 43 — наконечники стрел, 44 — панцирь, 47 — удила и псалии, 40 — алебастровый со­суд.

Армавир, кург. 4: 81 — золотой браслет, 82 — обломок стержня.

Курган «Острый», впускное погр.: 18 — бронзовый котел, 19 — глиняная фляжка, 21 — браслеты, 11 скифос, 16 — бронзовая патера, 7 — ручки серебряного канфара.

Армавир, «Большой курган»: 87 — фибула «лебяжинской» серии, 104 — зеркало, 84 — фибула-баранчик, 85 — халцедоновая подвеска, 90— фаянсовая бусина, 83 — золотые бляшки, 88 — амулеты, 86 — зо-лотые бусы, 92 — уховертка, 95 — деревянные пиксиды.

«Лысая гора»: ПО — панцирь, 112 — стекл. канфар-кубок, 108 — стекл. бусы.

Зубовский кург. 2: 138 — золотой браслет, 140 — золотые пронизи, 136— фибулы-Гелиос, 146 — скифос, 135 — бляшки, 139 — золотые бусы, 142 — железные пряжки, 143 — зеркало, 145 — глиняный кувшин, 141 — стекл. бусы.

Армавир, кург. 1, погр. 5: 71 — золотые браслеты, 73 — стекл. канфар, 78 — краснолаковая тарелка, 79 — глиняный бальзамарий, 72 — фи­була-баранчик, 75 — зеркало, 77 — алебастровый сосуд, 74 — бусы, 76 — глиняные миски, 80 — железный канделябр.

Хатажукаевский аул: 61 — зеркало, 52 — золотые серьги, 53 — фибула-зайчик, 51 — бляшки, 56 — пронизи, 68 — ойнохоя Эггерс 124, 67— бронзовый котел, 57 — фаянсовый амулет, 62 — бронзовое кольцо с головками мулов.

Рис. 2. Сероглиняные гончарные сосуды с Иволгинского городища (1) и из кург. 13 у ст. Казанской (2).


125





126





127




128





129





130


СОДЕРЖАНИЕ

Б.П.Селецкий. Некоторые случаи миграции кочевников, сыгравшие решающую роль в развитии оседлых обществ……………………………………………5

Б.Я.Ставиский. Средняя Азия и античное Причерноморье. Проблема контактов, их периодизация и характер………………………………………………….14

Т.М.Кузнецова. Греко-скифские отношения в период архаики………...………18

А.В.Симоненко. Некоторые особенности культурно-исторического развития сарматов Таврии………………………………………………………………24

А.С.Васютин. О памятниках алды-бельского типа в Саяно-Алтае……..………34

С.В.Махортых. Кочевники и вопросы происхождения кладов VIII-VII вв. до н.э. на юге Европейской части СССР……………………………………………37

С.Л.Соловьев. Особенности домостроительства Нижнего Побужья VI – нач. III вв. до н.э. в контексте греко-варварского взаимодействия в Северо-Западном Причерноморье……………………………………………………44

Хр. Буюклиев. Использование лука и стрелы в древней Фракии в эпоху раннего железа………………………………………………………………………….52

А.Н.Гертман. К проблеме возникновения городов у скотоводческого населения. Модель на материалах VII-VIII вв. н.э. Южного Приаралья……………...61

М.Дж.Халилов. Сарматия – Кавказская Албания: границы, контакты ( I в. до н.э. – II в. н.э.)……………………………………………….………..………68

Э.Б.Вадецкая. Античные бусы в Южной Сибири………………………………..76

В.Р.Эрлих, С.П.Кожухов. Об основных этапах развития меотской культуры Закубанья………………………………………………………………………...82

Е.А.Беглова. Гончарство меотов в V-IV вв. до н.э…………………………..….89

А.Б.Черняк. О конъектуре Липсия Aorsi в рассказе Тацита о боспорском походе римлян…………………………………………………………………………95

М.Б.Щукин. Некоторые замечания к вопросу о хронологии Зубовско-Воздвиженской группы и проблеме ранних алан…………………………103

131