Geum.ru

Член-корреспондент ан усср в. И. Шинкарук (председатель) Доктор философских наук В. Е. Евграфов доктор философских наук В. Е

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   ...   29

Царство без законов не бывает. «И говорит Авраам: понеже мне не дал ты семени, домочадец же мой наследник мой будет...» Еще ошибается Авраам. И тотчас глас господен был к нему глаголющий: «Не будет сей наследник твой, но кто изойдет из тебя, тот будет наследник тебе». Ищи, Авраам, другого наследника внутри себя. Изойдет в то время, как узнаешь его. Ты не что иное, как сухая и мертвая палка, но из средины ее может процвести цвет неувядаемый. Куда как не скоро возводим на небо косный взор наш, погруженный в пепле тела нашего! Не скоро Авраам сказал: «Я земля и пепел». А теперь говорит: «Владыко господи! По чем уразумею, что я должен наследить новую землю с новым наследником?» Что ж ему господь? Велит рассечь на две половины скотину. «И раздели ее на половины и положи ее противолично друг к другу».

Вот! Тогда-то уже по разделению начало застарелое его мнение земное под землю заходить, как солнце исчезает и скрывается. «И се страху темному велел напасть на них». Не ищи, пожалуйста, вне себя как царства, так и скотины. Слушай, что вопиет Малахия27: «Воссияет

вам, боящимся имени моего, солнце правды и исцеление в крыльях его, и изойдете, и взыграете, как тельцы, от уз разрешенные, и попрете беззаконников, и [они] будут пеплом под ногами вашими в день, в который я сотворю». Смотри же, как Павел разделяет человека. Как скотину надвое: «Есть тело душевное и есть тело духовное». А что он через душевное разумеет скотинную плоть и кровь, то видно из «Второзакония»: «Если-де заколешь от волов твоих и от овец твоих, внемли крепче, чтобы не есть крови». А для чего? «Ибо кровь есть душа. Да не съестся душа с мясом, да не съедите ее; на землю прольете ее, как воду». Удивительно, сколь строго запрещается сие! «Да не съешь-де ее, да благо тебе будет и сынам твоим по тебе, вовеки, если сотворишь то, что доброе и угодное есть перед господом богом твоим, разве святые твои, которые будут тебе...» Скажи мне, где тот, кто имеет духа разделения или меч духовный? Сей один может принести себя в жертву господу. Но можно ли освятить такую жертву? Можно, если узнать себя.

В то время человек кроме плоти и крови находит, минуя ее, святое и божественное среди себя. А засмотревшийся змииным оком на беззаконие пяты своей, на нечистоту плоти и крови своей, вовеки не наследит царствия божия, кроме Исмаила, не породит Исаака, и будут дети его погублены на земле не своей. Слушай, сколь страшно гремит на сих кровонаблюдателей Иеремия: «Проклят человек, который надеется на человека и утвердит плоть мышцы своей на нем, и от господа отступит сердце его, и будет, как дикая маслина в пустыне, в земле соленой и необитаемой». Не по земле ли чревом ползают сии змии? Не в воде ли играют сии киты? Но что Исайя на таковых змиев? «В тот день,— говорит,— наведет господь меч святой и великий и крепкий на дракона, змия, бегущего на дракона, змия лукавого, и убьет дракона, сущего в море». Скажи мне, зачем ты засмотрелся на кровь твою? Что пользы, что пасешь и бережешь ее? Чему вы, о киты, не ищете Ионы среди себя? «О пасущие,— вопиет на вас Захария,— суетное! И оставившие овец! Вот меч господен на мышцу вашу и на око ваше правое!»

Что есть плоть твоя, если не земля пустая, солоная и необитаемая? Здесь сидишь и, засмотревшись на нее, на хребет твоей плоти, совсем преобразился в столп соляной28. Что есть кровь твоя, если не ничтожная мимотекущая

вода? Погрузил ты весь ум твой, как слово, и плаваешь в ней, довольствуясь ею и уверившись на ней. Не о тебе ли пишется во Иове: «Светом тебе тьма будет, уснувшего же вода тебя покроет». Не о тебе ли и сие: «Река текущая — основание их». «Глаголющие: что сотворит нам господь?»

Вот на что ты засмотрелся! Послушай Иова самого: «Да узрят очи его свое убиение! От господа же да не спасется! Сей умирает в горести души, не вкусив ничто от блага, вкупе же на земле спят, гнилость их покроет, на день пагубы соблюдается нечестивый и в день гнева его отведен будет, и тот в гроб отнесен будет, и на гробищах побдеет, усладится ему дробное каменье потока, и вслед его всяк человек отойдет и пред ним бесчисленные». Восстань, несчастный мертвец! Возведи око твое и узнай себя! Не думаешь ли, что скверная гнилость составляет существо твое? Узнай же себя и уразумеешь, что лихва-то не самая истая; тень твоя — не крепость мамрийского дуба 29 и бесчестие, цену подлинную внутрь закрывающее. Ах, человек в чести сущий, но не разумеет себя. Почел себя за скота и сделался им. Земляной гроб его селением его стал. А для чего? «Нарекли имена свои на землях».

Кровь (говорят в сердце своем) и плоть моя — я то есть: и что ж еще есть, кроме сего? Что ты говоришь, безумный! Поэтому нет бога? Лучше скажи, что того-то пет, что у тебя за существо почитается? Так не бывать же тебе никогда написанным на небесах. Ты говоришь, что их нет, кроме земли твоей. Не бывать тебе Израилем. Разделить не смыслишь затем, что не понимаются тебе двое. Одно только запечатлелось твоим мыслям. Одна бренность начерталась на главе твоей, на пепельном сердце твоем, как Иеремия говорпт: «Грех Иудин написан есть писалом железным на ногте адамантовом, начертан на скрижалях сердца их и на розах алтарей их». И немножко после вопиет на таковых: «О нагорный (житель), крепость твою и сокровища твои в расхищение дам и высоты твои, грехов ради твоих, которые во всех пределах твоих, и останешься один от наследия твоего, которое дал тебе, и служить тебя сотворю врагам твоим в земле, ее же навел: ибо огонь разжег ты в ярости моей, даже вовеки гореть будет».

Вот и Аввакум: «В злобе созидающему град кровью и уготовляющему град неправдами!» И опять: «Горе ли

хоимствующнм, лихоимство злое Дому своему! И устроив ыа высоте гнездо свое, и исторгнув от руки злых. Умыслил ты стыдение дому своему, убил людей многих, и согрешила душа твоя». Если бы ты в себе самом мог различить честное от недостойного, никогда б не кричал на тебя Аввакум: «Сытость бесчестия от славы испей, и ты, сердце, поколебись и сотрясись». А для чего? «Минула-де тебя чаша десницы господней, и собралось бесчестие на славу твою». Ведь ты ж слыхал о чаше спасения и что спасение «в силах десницы его», а не в мерзости праха твоего. Так послушай же опять песенки аввакумовские: «В злобе глаголящему к древу, ободрися, восстань! И камень, возвысись! А то есть мечтание, и сие есть скование золота и серебра, и всякого духа нет в нем. Господь же во храме святом своем». Вот! Слышишь ли? Что и идолопоклонник тот, кто, одну только видимость в себе понимая, почитает. Так что ж делать? Собери расточенные по пустыням светским, по честолюбию, по сребролюбию, по сластолюбию мысли твои и войди внутрь себя. Минуй стены и завесу мертвой твоей храмины. Что пользы тебе волноваться по пустошам, забыв дом твой, храм господен? Послушай, пожалуй, Исайи, какая польза и мир из того: «Яйца аспидские разбили и ткань паучиную ткут». А что ж из того? «И хотевший от яиц их есть, забив испорченное яйцо его, найдет в нем змия. Ткань их не будет на ризу и не оденутся от дел своих, ибо дела их — дела беззакония, ноги же их на зло текут, скоры пролить кровь; и мысли их — мысли об убийствах; сокрушение и бедность в путях их, и пути мирного не познали, и нет суда в путях нх...» Можно ли живее изобразить пользу светских дел?

Теперь, думаю, хорошенько понимаешь, что такое значит бесноватый, о котором Лука пишет: «Он имел бесов от лет многих и в ризу не облачался, и в храме не жил, но в гробах». Мало пониже: «Гоним-де будучи бесом сквозь пустыни». Сего-то Христос отсылает в дом свой, чтоб в доме своем искал царствия божия, то есть благополучия своего и, узнав себя, увидел бы то, чего до сих пор никогда не разумел. Узнал себя Аввакум и вот что поет: «Господи, услышал слух твой и испугался. Господи, уразумел дела твои и ужаснулся». А какое ж лучшее сокровище, чем страх божий? «Страх господен,— говорит сын Сирахов,— возвеселит сердце и даст веселие, и радость,

и долгоденствие». «Сколь велик, — говорит он же, — кто обретет премудрость! Но нет больше боящегося господа».

Но должно ж знать, что все бы боялися господа, если б могли узнать себя. Коль долго Павел не знал себя? Наконец, немного вникнув в себя и услышав глас господен, сказал: «Господи, ты кто? Что мне велишь делать?» И сему говорит: «Восстань и войди во град». Будто Павлу не доводилось быть во граде, да все ж, однако ж, ничего. Но чуть ли се не тот град, о коем прпточнпк: «Брат от брата помогаемый, как град тверд и высок, укрепляется же, как оспованное царство». Кто ж не знает, что творящих волю божию называет Христос братами своими? Там-де, во граде, скажется тебе, как поступать? А что ж есть воля божия, если не закон? А закон что такое, если не власть и царство? И если Павел сказывает: «Вы есть храм бога живого», то для чего нельзя сказать: «Вы есть град бога живого»? Давид град божий и гору его за одно вместе ставит: «Во граде бога нашего, в горе святой его».

Но если бог говорит, что Сион со мною есть, то и град его с ним же, и дом, и храм его. «И наречешься, — говорит Исайя,— град господен, Сион святого Израилева». Удивительно было б, когда б бог любящих волю его и творящих не назвал градом своим, назвав их у Исайи новыми небесами и новой землею. Все то есть жилье божие.

А ты одно старайся: узнать себя. Как ты сделаешься местом богу, не слушая нетленного гласа его? Как можешь слышать, не узнав бога? Как узнаешь, не сыскав его? Как же сыщешь, не распознав себя самого? Правда, что хвалится Павел человеком каким-то, но он сыскал его внутри себя: «Не живу я, но живет во мне Христос». А каким образом себя познавать?

И говорено уже, и Аввакум там же вдруг учит: «Посреди двух животных познан будешь». Видишь, что то же говорит, что Аврааму бог: «Возьми мне юницу трехлетнюю...» Авраам догадался, растесал на половины ее. Многие подумали бы, что Авраам вздор и чепуху плетет. Никак! Авраам очень догадлив. Он слышит, чего себе хочет бог в посвящение: «Святи их во истине твоей, слово твое истина есть». Кто ж может сказать, чтоб в посвящение себе, то есть в познание истины своей, требовал господь от своего Авраама волов, овец, тельцов, козлов? Не чепуха ли се? Да и чем разнится от скотов и зверей человек,


не узнавший себя? Ведь слышим Давида, что человек, в чести бесспорно находясь, но не понимая находящегося в себе великолепного царствия божия, совсем тем скотом сделался, не разумея истины господней. Агнец, например, жареный и в собрании истину любящих, и союзом блаженной любви связанных приятелей едомый может церемонию делать, то есть тайно назнаменовать и в догадку разум наш приводить, что человек ради благополучия своего должен себя посвятить богу, то есть отдать на искание и жванпе точной истины.

Но се одна только церемония, то есть узел и тайный значок. Если ж мы этой шелухи, или корки, не проницаем догадкою, а, не разумея, следовательно, не исполняем, в то время уже церемония, как орех без зерна, пуста. А для чего? Для того, что не приводит мыслей к тому центру, для показания которого она и родилась. Если бы человек назывался козлом, а никто того не знает, в то время и именовать его козлом есть дело пустое, потому что мысль слушателя на козле остановится, не дошедши до человека — всех-во-всех странах и веках церемоний, всех узлов, всех тайных образов печатей и признаков центром или концом, тут-то все-на-все кончится. А что такое человек? Что бы оно ни было: дело ли, действие ли, или слово — все то пустая пустошь, если оно не получило события своего в самом человеке. Не всякое ли дыхание и не вся ли тварь изображена на картине священной Библии: небо, земля, море и все наполняющее их?

Но вся спя разновидная плоть, вся спя неизмеримая бесчисленность и видимость стекается в человеке и пожирается в человеке и как самое пространнейшее дерево, временностью обветшающее, и дряхлеющее, и исчезающее, в своем семени, как в мельчайшей точке, с ветвями, листом и плодами безопасно скрывается. Все, что там только именуется, даже до последней черты, до крошечной точки,— все нуждою обязано во исполнение прийти в самом человеке.

Но сему-то и Павел, поминая солнце, луну, звезды, ведет все сие в воскресение, то есть к человеку. Да и где ж быть в другом месте воскресению, когда сам тот живет в человеке человек, кой о себе говорит: «Я есть воскресение». И о котором Павел: «Второй человек господь с небес». Да и за что только Павел примется, все то обращает в самый центр себя самого, будто претвердую пищу,

крепчайшими зубами смолотую. Вот так же точно и Авраам. Он знал, что невеликая мудрость и никакая [не] святость убить барана, и что бог не охотник кушать мясо юницы и пить кровь Козлову, и что на тех, которые не смыслят (а может быть, сверх того и не хотят), к чему ведет и какое дело тайно означает спя церемония, ужасно гремит бог: «Что, к чему мне множество жертв ваших? Милости хочу от вас». Слушай, Ефрем и Иуда! Спя церемония дает вам маленький след к тому, чтоб вам постараться узнать бога. Сыщите и дайте мне милость, а, посвящая мне ее, сами возьмете для себя ее. Ваш суд и понятие о мне, и теперешняя ваша милость никогда и никуда не годятся. Я люблю ведь церемонию, она мне не противна. Она (бывает) может надоумить добрую и разумную душу. Не спорю. Но знайте ж, что паче всего милость мне любезна — суд или видение божие. Вот конец всех ваших жертв и всех-на-всех тайн! А теперь, когда вы заблудили от предмета и от точки всех церемоний, так скажите, к чему они мне, а следовательно, и вам? Что с них? К чему вам иметь, если не хотите развязать загадку? Все то мне не полезно, что только вам вредно. Столько уже веков мудрствуете в церемониях, и каков плод, кроме одних расколов, суеверий и лицемерии. Бездельники прикрылись сим листом в наготе своей. Глупцы основали на тени сей блаженство свое. Неразумные ревнители породили раздоры раскольничьи, всенародное общество жителей Вселенной, храм мой несогласием за одни враки разоряющие, желая ввести то, чего я никогда не желал, то есть чтоб во всех концах земных на одну меру и форму сшиты были церемоний. Отсюда непримиримые соседних земель вражды, ненависти, а нередко и кровопролитие. Что ж это за такая превратность? Тот лабиринт, который должен был вас путеводничать к милости, отводит от нее. Так я ж вам говорю: бросьте их! Они теперь не что иное, как пустошь и мерзость предо мною. Примитесь прямо за суд, за милость и за истину. Спросите вы моего Давида, он вам скажет, что такое оно? А лучше спроси самого себя. Не один ты в себе, но и я среди тебя. Узнай и внемли себе, услышишь тайно, немолчно вопиющий глас мой. А слово мое, и истина, судьба, и милость, и имя мое — все то одно.

Понимал все сие высокого сердца муж Авраам. Ревность его разжигалась к увиденпю божию, а высокая ду

шa его час от часу, как орел, поднимался. «Владыка, господи, почему я должен познать новую землю?» Слушай, Авраам! «Возьми мне юницу трехлетнюю, и козу трехлетнюю, барана трехлетнего, и голубя, и горлицу — в то время узнаешь». Начал Авраам всею душою и всею собранною своею мыслию без ослабления, не давая сна умному своему оку, рассуждать: «Какая бы то нужда богу была в скотине? Да сверх того, чтоб она была трех лет. Что это? На враки похоже...» «Ах, не враки!» — бог сказует. Конечно, тайна... Но кто наставит меня? Открой очи мои, вразуми меня! В то время научусь. Авраам со временем доказал самим делом то, что у приточника: «Ищущий господа обретет разум с правдою, право же ищущие его обретут мир». И то, что Соломон же говорит: «Все творение, во всем ему роде, паки свыше преобразовавшееся, служащее свойственным твоим повелениям, пусть отроки твои сохранятся неповрежденными. Облако, осеняющее полк их из прежде бывшей воды, открытие сухой земли явилось и из моря Чермного30 путь не возбранен, и поле злачное от волнения зельного, им же весь язык пройдет, твоею рукою сокровенные видящие дивные чудеса. Ибо как кони насытились и как агнцы взыграли, восхваляя тебя, господь, избавившего их».

К сему пути имел уже Авраам безначальное начало, будто жезл в руках, а именно: «веровал Авраам богу». Он догадался, что дело идет не о скотине, а той теличке, о которой потомок духовный его, пророк Осия, говорит: «Ефрем, юница, наученная на то, чтобы любить прение, я же найду на доброту шеи ее, наступлю на Ефрема». И о которой его же семени Иеремия: «Слыша, слышал Ефрема плачущего, наказал меня ты, господь, и был наказан. Я, как телец, не научился». Сим именем значатся все языческого сердца люди, ничего в себе самих, кроме пепельной тленности, не разумеющие и в сей воде погрязшие, не проходя к суше.

Всех сих Иеремия, называя Египтом, называет и юницею. «Юница избрана и украшена — Египет, разорение от полуночи придет на нее, и наемники его, живущие посреди его, как тельцы тучные, питаемые в нем». Сии, уверившись на прах свой, как на надежное, что сим самым уничтожают сокровенную в прахе их божию правду, не разумея и не ища ее, упрямясь, как скот рогами своими тленными. Для того Иеремия: «Отсечен есть рог

Моава, и мышца его сокрушилася». И Давид: «Все рога грешных сломлю». Да и какая нужда богу, зовущему тебя в познание свое, требовать от тебя скотов и напоминать о них? Ты-то сам и телец, и козел, и баран, и олень, и все. А иначе какая нужда была Даниилу мудрствовать о козле, поразившем барана, или барана-скопца? «И поразил бараиа, и сокрушил оба рога его, и не было силы у барана, чтобы стать против него, и поверг его на землю, и попрал его, и не было барана, избавляющегося от руки его». Какая нужда грозит богу чрез Захарию на пастырей? «Прогневалася ярость моя и агнцов посещу; и посетит господь бог-вседержитель стадо свое, дом Иудин, и учинит его, как коня благолепного в бранп своей». Баран, в котором нет ятер, не посвящается богу, так как и прочие испорченные скоты. Не велит бог во «Второзаконии» евнуха и скопца в храм господен пускать. Но, друг мой, все сие прямо тебя, кто бы ты ни был, истины любитель, касается. Если бы ты узнал себя, в то время ты божиим, а бог твоим сделался бы: находился бы посреди дому его не скопцом или женою, каковых не велит в «Числах» и в небесный свой список ставить, но мужем, познавшим господа своего, как сам бог о своем Мойсее свидетельствует: «Раб мой Мойсей во всем доме моем верен есть. Уста к устам возглаголю ему явно и не гаданием, и славу господнюю видя, и почему не убоялись глаголать на раба моего Мойсея?»

Послушай! Вот как премудро несмысле иных скотов и скопцов, не познавших истины, живописью описал Соломон! «Жена встречает его, вид имея прелюбодейный, что заставляет юных парить сердцами, окрыленная же есть и блудная, в доме же не почивают ноги ее». Вот тотчас тебе и молодчик! Се то те младенцы, не поставляемые в «Книге Чисел» в число мужей божпих, хотя б они и пожилые были. А где ж она их встречает? Конечно, на улицах? Ведь слышишь, что не почивают в доме ногп ее. Слушай же далее: «И прельстит его многою беседою, сетями же уст во блуд вовлечет его, он тотчас же последует за ней, обезумев, и как вол на заколение ведется, и как пес на узы или как олень, уязвленный стрелою в ятра, и спешит, как птица в сеть, не ведая, что на душу свою течет».

Вот тебе и скоты, и звери, и птицы! Справься ж теперь о всех скотах, не посвящаемых богу, и увидишь, что

вся та дрянь познания твоего касается. Например: «Слепое, или сокрушенное, или язык урезанный имущее и прочее — да не принесут тех господу».

Но вот слушай, что то же самое сказано выше о человеке: «Всяк человек: слеп, или хром, или курносый, или ухорезан, или сокрушение руки или ноги имеющий, или горбат и прочее — да не приступит принести жертв». Что ж се значит? Брось враки церемониальные, а выслушай, что говорит Осия. «Как ты умение отверг, отвергну и я тебя, чтобы ты не жречествовал мне. И забыл ты закон бога своего, забуду и я чада твой». Вот кого бог не хочет жрецом свопм иметь! Умение сие он же выше толкует так: «Слышите слово господне, сыновья Израилевы, как суд господен к жпвущпм на земле, ибо нет истины ни милости, ни видения божия на земле». А что ж есть слеп, или хром, или курнос? Слушай Давида: «Очи имеют и не узрят, уши имеют и не услышат, ноздри имеют и не обоняют» и прочее.

Что ж далее? «Подобны им да будут» и прочее. Чувствуешь ли, что всем срамотам сим родительница есть невидение божие? Она-то у Соломона именуется блудницею, как от дому своего мужа, так и от познания его отходящая и отводящая. О сих-то Исайя: «Осягнут, как слепые стену». И Давпд: «Обветшали и охромели от путей своих». Се-то те аспиды, о которых Исайя: «Глухие, услышите, и, слепые, прозрите видеть. А кто слеп? Разве рабы мои. И кто глух? Разве владеющие ими. И ослепли рабы божие». Се-то те, потерявшие язык тот: «Язык мой поучится правде твоей». «Господь, господь дает мне язык научения». Се-то те горбатые, о коих написано: «Горб не исцелен». «Да помрачатся очи их, чтобы не видеть, и [ослабеет] хребет их, когда я выну слякоть». «И наполнилася земля мерзостей — дел рук их, и поклонилися тем, коих сотворили персты их, и преклонился человек, и смирился муж, и не потерплю им».

Но кто есть курнос? Тот, кто лишен носа сего. «И речет ему Исаак, отец его: — Приблизись ко мне и облобызай меня, чадо! — И приблизился, лобызает его, и обоняет запах риз его, и благословит его и речет: — Се запах сына моего, этого запаха нивы исполнены, которые благословил господь». Сей Исааков нос высокий, исполнен острейшего чувства. Он везде чувствует сладчайший дух и благовоннейший дым повсеместного присутствия божия.

Таков нос имел Иов: «Дух божий, сущий в ноздрях моих. Таков нос имели безневестные те девы, которые говорят: «Влеки меня вслед тебе». «В запах мира твоего течем». Спи-то девы следом выследили того, о коем слышим: «Я цвет полевой и крын удольный». Вот одна из них что говорит: «Нард мой дал благовоние свое, винограды зреющие дали запах». А что же есть виноград? Слушай, Исайи: «Виноград господа Саваофа дом Израилев есть».

Видишь, что все приходит до тебя самого, до твоего дома. Ты и земля, и зверь, и скот, и дерево, и виноград, и дом. В сем-то доме нашла невеста брата своего. В сем-то винограде почувствовала сладчайшие ароматных дерев и зелий духи тем обонянием, которое в ней похваляет возлюбленный ее друг: «Кто она, нежащаяся, как утро? Очи твои, как озера в Есевоне, нос твой, как столп ливанский, смотрящий лицо Дамаска». А в какое же время получила она себе острый сей взор и обоняние? Тогда, как стала дружить с братом своим. «Брат мой мне и я ему, пасущий в крынах». Для чего ж она не отослана до кущей пастырских? Вот опять и гавань наша!