Неволи

Вид материалаДокументы

Содержание


М П. Девятаев
Обследованием выяснено следующее
Тросторфф Клаус
Дети – узники фашистов.
Ворота концлагеря «Заксенхаузен»
Вспоминает М.П. Девятаев
Вспоминает И.П. Кривоногов
Вспоминает М.П. Девятаев
Пришла зима
Научные исследования в Пенемюнде
14 февраля 1945 года из Пенемюнде стартовала последняя ракета А-4.
Из воспоминаний М.П. Девятаева
НЛО советской сборки
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11

Заксенхаузен


В марте 1941 г. перед нападением на Советский Союз Гитлер издал директиву о поголовном уничтожении военнопленных офицеров-евреев и политкомиссаров Красной Армии: «Они враждебны национал-социализму и не могут быть признаны солдатами. Поэтому их надо расстреливать».

Фашистское командование посчитало, что в первые полтора месяца внезапно начатой войны счет захваченных в плен советских солдат и офицеров будет идти на миллионы. Большинство из них должно было погибнуть. Причем не только в лагерях для военнопленных, специально созданных к началу войны, но и в уже существовавших концентрационных лагерях для противников гитлеровского режима в самой Германии. Главным концлагерем гитлеровского рейха был Заксенхаузен: здесь находилось управление всеми концлагерями, а также учебный центр для эсэсовцев-охранников всех остальных лагерей.

Заксенхаузен был создан в районе Ораниенбурга в 30км севернее Берлина летом 1936 г., когда в самом Берлине проходили 11 Олимпийские игры. В столице третьего рейха можно было проводить игры под лозунгами Пьера Кубертена «О Спорт, ты – Прогресс», «О Спорт, ты – Мир» и одновременно рядом строить и заселять концентрационный лагерь.

В июле 1936 г. рейхсфюрер СС Гиммлер стал шефом немецкой полиции. По его заказу, архитектура лагеря должна была символизировать всемогущество СС и необходимость полного подчинения заключенных этому «всемогуществу». Первыми узниками Заксенхаузена стали немецкие антифашисты и те, кого национал-социалисты относили к «неполноценным» гражданам по расовым или биологическим признакам.

С началом Второй мировой войны в 1939 г. в лагерь стали прибывать эшелоны с гражданами из оккупированных стран Западной Европы, позже из Польши и СССР. С 1936 по 1945 гг. через Заксенхаузен прошло более 250 тысяч узников, из 27 стран. Установить точное их число, так же как и все имена, не представилось возможным – перед бегством из лагеря, когда началось наступление советских войск на Берлин, эсэсовцы уничтожили многие документы.

В сентябре-ноябре 1941 г. в Заксенхаузен один за другим стали поступать транспорты с советскими военнопленными. Полуживые люди сидели и стояли в товарных вагонах, тесно прижавшись друг к другу; среди них были и умершие в пути. Прибывших направляли в «производственный» двор, где их расстреливали под завывание мощных радиол. Нередко пленных заставляли хором петь русские народные песни.

Тогда же, осенью 1941 г., в Заксенхаузене была осуществлена беспрецедентная акция массового уничтожения советских военнопленных – единовременный расстрел 18000 солдат и офицеров, доставленных с Восточного фронта. Они были убиты по одиночке выстрелами в затылок. Это, не имевшее аналогов в военной истории, циничное убийство военнопленных, эсэсовцы назвали «русской акцией». Герои этой акции – эсэсовцы были поощрены отпуском в Сорренто.

Правду о преступлениях и терроре в лагере эсэсовцы тщательно скрывали – разглашение каралось смертью. Но, несмотря на это и уничтожение документов, многие имена и события историкам все же удалось восстановить.

Заксенхаузен был оборудован передвижными и стационарным крематориями, газовыми камерами, виселицами, другими орудиями смерти. Блокфюреры во главе с комендантом лагеря соревновались в совершенствовании этих орудий. Все, что увидели тысячи военнопленных, доставленных в Заксенхаузен, по замыслу эсэсовцев должно было вызвать у них страх. Однако, представленные на выставке в музее «Заксенхаузен» фотографии и пояснения к ним свидетельствовуют о другом: на лицах, идущих на смерть, не было ни ужаса, ни страха.

С начала 1942 г. Германия стала испытывать острую нехватку рабочей силы, и Заксенхаузен был передан в ведение группы «Д» главного хозяйственного управления СС с целью максимально использовать труд узников, в числе которых были и евреи. При этом, однако, предписывалось не забывать о главной цели – уничтожении как можно большего количества противников нацистского режима. Совмещение этих, казалось бы, несовместимых требований достигалось тем, что узников заставляли работать с утра до ночи в нечеловеческих условиях, жить впроголодь в ожидании смерти. Каторжный труд, холод, голод, болезни подкашивали людей – умирали тысячи. Но в лагерь поступали все новые транспорты, где больше всего было русских и украинцев. Их заключали в концлагерь за побеги, саботаж, антигитлеровскую пропаганду. Поселяли прибывших в общих бараках центрального лагеря и включали в команды, которые использовались на самых тяжелых работах. Заключенные требовались и для многочисленных филиалов лагеря. Самыми крупными были при авиационном заводе «Хейнкеля» и танкоремонтном заводе в Кюстрине. Всего в Заксенхаузене числилось около ста внешних команд.

***

М П. Девятаев. Прибытие в Заксенхаузен [8, с. 94-96]:

«Возле ворот я увидел большую четырехугольную по­возку, нагруженную мешками. Ее на лямках тянули из­можденные люди в полосатых костюмах черно-белого цве­та. Насчитал десять человек. Они еле переставляли ноги. Их сопровождал сытый, ухоженный, самодовольный авто­матчик.

– Так вот она – фашистская гуманность! – про­шептал Пацула с горечью. – Что сделали с людьми? Од­ни скелеты ходят.

Как только мы поравнялись с повозкой, автоматчик встал по стойке «смирно» и гаркнул своим "бурлакам":

– Мютцен аб! (Шапки долой!)

Люди в полосатых костюмах с четко вышколенным ос­тервенением сняли полосатые береты, разом ударив ими по правой ноге. Так они приветствовали наших конвоиров. Затем "бурлаки" потянули телегу дальше. Только через некоторое время узнал, что эта "бурлацкая" работа в конц­лагере – одна из лучших... Я продолжал разглядывать свое новое местожительство. У входа над воротами – орел с развернутыми крыльями, как бы охраняющий знак фашистской свастики. Ниже написано: "Арбайт махт фрай" ("Труд делает свободным") и еще название концлагеря: "Заксенхаузен".

Мы пошли дальше. Перед нами открылись массивные чугунные ворота между двумя каменными зданиями ко­мендатуры. У здания с мезонином нас встретили солдат и высокий, здоровенный эсесовец в гимнастерке с засученны­ми рукавами. На уголках его воротничка видны зловещие, запомнившиеся мне на всю жизнь две буквы «СС». Он принял от наших конвоиров пакет, передал солдату. И тот удалился.

Из здания вышли двое. У первого воротник коричневой рубахи расстегнут, в правой руке бич. Остановился перед нами, широко расставив ноги, стал говорить на немецком, а другой стал переводить на русский: «Вы вонючие русские свиньи! Все будете уничтожены! Ибо вы преступники! Вы дезорганизуете нормальную жизнь в резервациях для пленных. Запомните: отсюда никто никогда не убегал и не убежит. Так заявляю я – заместитель коменданта лаге­ря Густав Зорге. Меня еще зовут Железный Густав! Здесь приводятся в исполнение смертные приговоры!» Затем, что-то сказав эсесовцу, удалился со своим пере­водчиком.

– Тефятаеф! – выкрикнул эсесовец.
  • Я, — ответил вполголоса, не поднимая головы. Он подошел ко мне, смерил ледяным, безразличным взглядом и как размахнется. Со страшной силой ударил по подбо­родку. Потемнело в глазах.
  • Штилльгештанден! — заорал он. Я не понимал, чего он требует. Он снова ударил. — Штилльгештанден!

Понял, требует встать по стойке "смирно". Выпрямил­ся, как мог. Фашист повернул голову в сторону Пацулы.
  • Штилльгештанден! — Пацула тоже вытянулся, как я. Затем и Цоун встал по стойке "смирно".
  • Линкс! Рехтс! Мютцен аб!

И снова его не понимаем. А он командовал, чтобы мы повернулись налево, направо, чтобы сняли шапки и пошли вперед. Не знали языка – и снова избиения. Долго и оз­верело учил нас, как нужно в такт с головы снимать шапку и в такт ударять ею по правой ноге, как ходить военным шагом, высоко поднимая ноги, четко прищелкивать каблу­ками при поворотах направо и налево. Этим практическим занятиям, казалось, не было конца. К нашей радости, по­дошел солдат с тремя картонными карточками в руках. Эсесовец сказал ему что-то на немецком, и солдат повел нас по каменному коридору между зданиями комендату­ры. У тыльной стороны одного здания остановил нас. От­сюда в глубь лагеря тянулись высоченные стены, охранные сооружения, через которые не пройти даже мыши. Ибо и она запуталась бы в колючей проволоке, по которой шел ток высокого напряжения. А там, за проволокой, гладко взрыхленная земля. Пробежит зверек — видны следы. Всюду предупреждающие надписи: "Не подходить! Стре­ляем без предупреждения!"

— Это тебе не Варшава, не Лодзь и даже не Кляйнке-
нигсберг, — сказал Цоун поеживаясь.

Солдат вручил нам каждому по карточке и встал поо­даль, чего-то ожидая.

Перед нами раскинулась широкая площадь, выложенная булыжником. На площади стояла и большая перекладина с несколькими веревками. "Виселица",- догадался я. Мимо нас проехала черная закрытая автомашина с надписью "Имперская почта". Оказалось, это надпись – маскировочная. Действительное название той автомашины – "газенваген" или душегубка. В фургон загоняли узников, двери наглухо закрывали, внутрь пускали ядовитые газы, и узники отравлялись».

«Ищи себе сразу же друзей, - наставляли Димка с Луповым. - Здесь сто друзей – мало, а один враг – много».

- Вот здесь будет решаться твоя судьба, жизнь, Михаил, - с грустью в глазах сказал Лупов. - И она, эта жизнь, зависит от двух вещей: от бирки и нашивки на полосатой одежде. Дадут нашивку смертника – красный четырехугольник, значит, пропал. Недельку-другую помучают и отправят туда, - Лупов показал в сторону дымящейся трубы, - на крематорий. Оттуда пехотинцы и лётчики вылетают в атмосферу только через трубу. Густой чёрный дым стлался по земле» [8, с. 97].

***

Секретно

Из Акта № 014402 обследования «Заксенхаузена»

Мы, нижеподписавшиеся, представители ВСУ 1 БФр. майор м/с Масловский М.А. и майор м/с Родионов А.А. в присутствии коменданта лагеря «Заксенхаузен» (севернее Ораниенбурга) капитана Полянского - в период 13-15 мая 1945 г. произвели санитарное обследование лагерного лазарета и ознакомились с лагерем «Заксенхаузен», предназначенным гансами для политзаключенных всего мира, а в дальнейшем использованным также для в/пленных и деклассированных элементов из немецкого населения.

Обследованием выяснено следующее:

Строительство лагеря началось в 1936 г. и продолжалось до момента освобождения его Красной Армией, т.е. до 22апреля с/г. Лагерь находился под непосредственным руководством Гестапо. С целью инспектирования - Гиммлер неоднократно его посещал.

С подсобными предприятиями Лагерь занимает площадь от 4 до 5 кв. километров. Лагерь оборудован «по последнему слову немецкой техники уничтожения» и относится к разряду «первоклассных». Лагерь строился самими заключенными; обнесен каменной стеной, дополнительно проволочным заграждением с электротоком.

Помещения основного лагеря (без подсобных предприятий):

1. Бараки для заключенных - 68

2. Бараки для лагерного лазарета - 5

3. Прачечная - 1

4. Баня-душевая - 1

5. Пищеблок - 1

6. Санпропускник с 4-мя газовыми дезкамерами - 1...

***


БУХЕНВАЛЬД

Первый концентрационный лагерь в Германии был создан почти сразу после прихода к власти Гитлера, в ссылка скрыта г. Он располагался на окраине городка ссылка скрыта (близ ссылка скрыта).

Концентрационный лагерь СС «Бухенвальд» (в переводе «Буковый лес») был создан в 1937 году. Первоначально он назывался «Эттерсберг» и был предназначен для изоляции противников правящего режима. С горы Эттерсберг от­крывается живописная па­норама: до самого гори­зонта бескрайние поля, леса, речки Тюрингии. Ря­дом, внизу, старинный го­родок Веймар, где жили и творили два гения – Гёте и Шиллер, прославившие Веймар на весь мир. Именно здесь, сначала для немецких коммунистов и социал-демократов, попавших в разряд врагов третьего рейха, родилась фашистская гигантская фабрика по перевоспита­нию, а для непокорных – по уничтожению «недочеловеков».

Ни главных воротах Бухенвальда девизом было изречение Цицерона "Jedem das Seine" - "Каждому - своё".

Первые советские военнопленные прибыли в Бухенвальд 16 сентября 1941 года. По воспоминаниям это были офицеры и политработники. Всю группу 300 человек расстреляли в тире на территории завода "ДАВ". Их имена неизвестны.

Свидетельство очевидца: «...две тысячи советских заключенных прибыли в лагерь 18 октября 1941 года. Для них были отведены шесть бараков, образовавших специальный лагерь.

Начиная с октября 1941 года, в Бухенвальде полным ходом шло уничтожение красноармейцев. В конюшне, находившейся к западу от лагеря, было сооружено устройство для расстрела выстрелом в затылок. Его истинное назначение было искусно замаскировано с помощью различных приспособлений. В этой конюшне были расстреляны 8.483 красноармейца».

Тросторфф Клаус

(узник № 1819, директор музея «Бухенвальд»).


***


В восьмом блоке находи­лись ребята разных национальностей от семи до 15 лет. Всего около 1000 детей. Подпольный интернациональный центр поставил перед заключёнными задачу не только спасти детей, но и... открыть школу! Детям максимально старались помочь с питанием, их обучение доверяли лучшим учи­телям. Подпольная организация доставала «школьникам» клочки бумаги, карандаши. После дня ка­торжного труда, начинала работать необычная вечерняя школа. Больше года учителя не только старались учить детей, но и отвлекали их от ужасов повседневной лагерной действительности, вселяли надежду на скорое освобождение.

* * *


Через 35 лет после вой­ны бывший узник Бухенвальда (с 18 июля 1942 года по 11 апреля 1945 года) – Владимир Васильевич Власов показывал удивительную рукопис­ную книгу, в которой были воспоминания бывших заключённых и сти­хи лагерных поэтов. Сохранились лагер­ные рисунки, выполнены углём, бывшего узника «Бухенвальда» Романа Фёдоровича Ефименко, ставшего профессиональным художни­ком.

***




«Дети в концлагере». Рисунок Романа Ефименко




Дети – узники фашистов.

«Непокоренные». Скульптор О.П. Скобликов.

Киев. Украинский государственный музей истории

Великой Отечественной войны 1941-1945 годов



Ворота концлагеря «Заксенхаузен»




КОНЦЛагерь КЦ-4А на острове Узедом

Уже в 1936 году все жители деревни Пенемюнде были принудительно выселены. Гитлеру нужно было место для его гигантской программы ракетного вооружения. Появились цеха, испытательные станции, лаборатории, электростанция, ангар, дома для тысяч сотрудников и лагерь для военнопленных. Всего здесь работало 36 профессоров, 8000 специалистов и 16000 человек из числа пленных и узников концлагерей.

Нечеловеческий террор командования лагеря КЦ-4А под руководством группенфюрера СС Камлера не смог помешать антифашистам оказывать активное сопротивление и стараться устроить неполадки при производстве ракет. Многие ракеты, взлетевшие с Пенемюнде, так и не смогли достигнуть своей цели. Некоторые взорвались на стартовой площадке, некоторые попадали в немецкие самолеты.

***

Вспоминает М.П. Девятаев [8]

Однажды, когда мы, стоя по колено в болоте, работали около бетономешалки, неожиданно взревела ракета и начала удаляться от земли. Днем мы подобного еще не видели. Дым и огонь заклубились над ней, но она поднималась медленно, и вдруг взрыв – огромное металлическое тело упало на берегу моря.

Спустя некоторое время, нас повели на место катастрофы. Проходя через поле, вблизи стоянки машин, я жадно разглядывал капониры и находящиеся в них самолеты и обратил внимание, что в капонирах легко спрятаться сразу нескольким людям. От каждого капонира отходила канавка-желоб, сверху прикрытая грубым железным листом. Видимо, по ней отводилась дождевая вода. Я определил, что по этому желобу, который, очевидно, вел к колодцу или подземной трубе, такому человеку, как я, можно проползти к самой стоянке самолета. План побега обогащался новыми возможностями. Когда мы подошли к месту катастрофы, то увидели, что ракета упала в море на мелкое место. К ней уже подобрались на лодках солдаты и прикрепили толстые тросы. Заключенные ухватились за трос и по команде стали тянуть останки ракеты. Железное чудовище, чем-то похожее на океанскую рыбу, покачнулось и поползло к берегу.

Подъехал кран, зацепил каркас ракеты и понес его дальше на сушу. Возвращаясь к своим участкам работы, слышу разговор:

- Страшное оружие! - говорит один.

- Всё против нас, - пояснил другой.

- Где они берут их, эти ракеты? - спросил я идущего рядом пожилого заключенного.

- А там, за лесом, - поясняет он. - Я недавно заправлял их горючим.

***

Вспоминает И.П. Кривоногов.

Нас привезли на остров Узедом, растянувшийся километров на пятьдесят вдоль побережья Балтийского моря между Щецинским заливом и Приморской бухтой.

В южной части его расположен курортный городок Свиноуйсьце (по-немецки Свинемюнде) с чудесными песчаными пляжами, в северной части – концлагерь и военный аэродром Пенемюнде.

Фашисты считали остров секретным и важным в военном отношении. Отсюда они запускали ракетные снаряды Фау-1и Фау-2, испытывали новые марки военных самолетов, поэтому тщательно оберегали остров с воздуха. По всему его берегу стояли зенитные орудия. Но советские и союзнические самолеты все чаще и чаще стали бомбить остров и, надо сказать, хорошо работали. Заключенных гоняли засыпать воронки от бомб, разбирать разрушенные здания, ремонтировать дороги. Концлагерь, куда мы попали, был филиалом Заксенхаузена и подчинялся ему. Год назад сюда прибыл транспорт в пятьсот человек из Бухенвальда, но сейчас заключенных осталось гораздо меньше, и нас прислали как пополнение. [12, с. 134]

***

Вспоминает М.П. Девятаев

В лагере на каждого заводилось личное дело. В него заносились фамилия, номер и особые приметы человека: цвет волос, родинки, наколки и прочее. Потом выдавались разные "знаки". Мне, как и всем советским военнопленным, выдали букву "Р", что означало – "русский". Затем дали винкель – матерчатый треугольник, который нужно было, как и свой номер, нашить на одежду.

Появился еще один высокий, упитанный эсэсовец в полной форме и долго, грозно объяснял, куда мы попали и по каким правилам будем здесь жить. Говорил обо всем напрямик, без всякой дипломатии. Каждого здесь могут убить, повесить, уничтожить любыми средствами, ибо все, кто прибывает сюда, считаются осужденными к смертной казни или самому суровому штрафу за "преступление перед немецким народом". Заключенному надо всегда помнить свой номер, место в строю, кто стоит справа и слева, распорядок дня. Все приказы выполнять бегом, только бегом!

Сейчас я видел почти всех выстроившихся, обводил всех взглядом, перебирал ряды, но Пацулы и Цоуна не находил. Значит, я попал в команду штрафников, а они – в команду смертников. Сердце забилось в страшной тревоге. Поймут ли мои дорогие товарищи, что произошло со мной на самом деле. Узнают ли они правду обо мне.

Но вот принесли в белых бидонах «кофе» и несколько буханок хлеба. Начали разливать по котелкам жидкость, резать и делить хлеб. Мне уже приходилось самому делить хлеб между голодными, и не раз я стоял в толпе и ждал, пока подадут мой паек. Это зрелище ужасное. Люди изголодались до крайности, крошка хлеба для каждого равнялась жизни, и никакие соображения и нормы поведения не в состоянии были сдержать крик голодного желудка. Тряслись губы от одного запаха хлеба, дрожали руки, в которые попадал тот жалкий темный кусочек. Люди плакали от умиления, глядя на пищу, они отщипывали ее маленькими крошками, нетерпеливые проталкивались вперед и хватали порцию, опасаясь, что им не достанется.

Голодные держатся по-разному. Одни, не против съесть свою порцию и норму соседа, от которой тот на миг отвел глаза. Поэтому у нас не хватило одной порции. Поднялись шум, ссора, плач.

Появились эсэсовцы-распорядители. Выспрашивают, бьют, но, конечно, тот, кто перехватил хлеб, не признается, хоть ты забей его до смерти. Злодеями почему-то были названы мы, русские, и всех нас выгнали из помещения во двор.

- Буду бить, буду убивать! За порцию хлеба будете все повешены! Сознайтесь, кто взял? - твердил распорядитель. Но никто не проронил ни слова. Пошла гулять плетка, каждый уверял, что он не виноват. Тогда принесли "козла" - приспособление, изготовленное в местной мастерской. Эсэсовцы приказали ложиться по очереди на станок. Наказывать плетью должны сами себя заключенные. Один лежит, другой бьет его. Кто слабо ударит, эсэсовец бьет по лицу жалостливого.

Поздней ночью завели нас в барак, каждому показали место. До сих пор я видел лагерные жилые блоки, в которых размещалось человек сто-двести. В этом блоке длинные трехъярусные нары стояли в три ряда – у стен и посредине. Здесь размещалось человек девятьсот, не менее. Верхние места находились под самой крышей.

За несколько дней впервые прилег я в какую ни на есть, но постель. Обрадовался этому ящику, теплу, свету, людям. Но уснуть не мог долго: на какой бок не повернусь, чувствую страшную боль во всем теле. За двести граммов хлеба жестоко избиты двести заключенных. Вокруг витает страх смерти и голода. Засыпаю, наверное, перед самым подъемом. Еще совсем темно, а окна барака уже открыты настежь, по помещению гуляют сквозняки, неумолчно раздается приказ блокового надзирателя: "Живей! Живей!"

Все вскакивают, надо успеть одеться, а почему-то даже деревяшки быстро не натянешь на ноги, в рукава куртки не вденешь рук; успеть умыться, обрызгать тело до пояса ледяной водой, и бежать, бежать, сколько есть силы, во двор. Придешь последним  – будешь битый, окажешься с краю – не протолкнешься в середину толпы, где теплее стоять.

Гремят, грохочут деревяшки, напирают люди, давят костями, дышат в затылок. Вот и аппельплац – место сборов, построений и поверок. Я вижу это впервые, ибо в предыдущих лагерях все происходило по-иному. Пытаюсь не отставать от потока. Почти тысячная толпа запуганных людей воочию передает свой опыт. Каждый стремится прорваться в середину скопища – там и теплее, и один поддерживает другого, поэтому легче стоять. У кого больше сил, тот отталкивает слабого и прячется глубже. Упал кто-то? Ну что же, поднимется, здесь никого не жалеют. Ветер пронизывает до костей, а надо стоять долго.

Из окон барака дежурные выбрасывают во двор постели – все должно проветриться, потому что во время проверки в помещении не должно быть и намека на удушливый запах людских испарений.

Вспыхнул свет  – шум утих, толпа замолкла, словно притаилась, ждет. Прозвучала команда строиться, и все задвигались. Один толкает другого, все спешат, словно-обезумевшие, и это происходит на небольшом квадрате. Каждый ищет указанное ему место, между двумя, которых он знает. Оно определяется по одному из ориентиров – окну, столбу, дереву.

Построились по четыре.

- Ахтунг! (Внимание!)

Появился рапортфюрер. Ему будут докладывать блоковые о количестве живых, больных, мертвых, а тот, в свою очередь, доложит начальнику лагеря. Пока будут подсчитывать, можно оглядеться по сторонам. Неподалеку от меня в первом ряду стоят белокурые юноши с круглыми, как мишень, нашивками на груди. Алеют треугольники на груди провинившихся в других лагерях за подкопы, за попытки к бегству. У меня такой же треугольник. Среди сотен людей нет ни одного знакомого. В шеренге, наверное, каждый десятый – с зеленым винкелем-треугольником. Это бандиты, заключенные за разбой, за убийства...

Проверка закончилась. Через несколько минут выкрикивают, кто и где должен приступить к работе. Повалили за ворота, повезли телеги, аппельплац разгрузился, стало немного свободнее. Но вот приказывают строиться новичкам, которые прибыли вчера. Лагерник с зеленым винкелем, квадратным лицом и огромными ручищами, свисающими почти до колен, на непонятной смешанной речи из русских, польских, чешских, немецких и английских слов разъясняет значение строевых команд. "Направо", "налево", "фуражки снять", "фуражки надеть", "стройся" и тому подобное.

"Зеленые винкели", оказывается, имели задачу обеспечить надлежащую строевую подготовку новичков. Нечетко повернулся – удар по голове, снял свой "мютцен", но не зафиксировал это движение соответствующим звуком – удар под ребро.

***

Пришла зима

Поползли низкие тучи, пошел снег. Лес и море стали будто темнее. Еще тяжелее стало жить заключенным. От холода мы кутаемся в бумажные мешки, наматываем на себя все, что можно.

Стужа особенно донимала утром, когда, раздетые до пояса, мы выбегали во двор, чтобы проделать упражнения физической зарядки. Затем бежали к умывальнику и, протиснувшись к трубе, пробитой во многих местах, подставляли свое худое, посиневшее тело под острые струйки ледяной воды.

На аппельплаце заключенных непременно осматривал комендант, В теплой шинели, сапогах, перчатках, обходил он каждый ряд с фронта и тыла. За порванную одежду – удар нагайкой, за плохую выправку, нестроевой вид –кулаком в лицо... Только после всего этого комендант выходил на середину плаца и спрашивал:

- У кого есть жалобы? Тысячи людей молчали.

- Кто болен? Кто плохо себя чувствует? Молчание.

В первые дни во время такой процедуры кое-кто из больных доверчиво признавался в своем недомогании. Ему приказывали сделать шаг вперед; подходил врач, высоким приказывал наклониться, ибо сам был мал ростом... Оттянув веки, заглядывал в глаза и, каким бы больным ни был человек, вызывал двух "санитаров". В мгновение ока прибегали они с ведром холодной воды и выливали её на голову заключенному...

Сейчас больные молчат. Ветер кружится и бросает в лицо хлопья снега. Туманы закрыли аэродром. Жизнь на нем замерла. Работа в "планирен-команде" на ветру, среди болота, с лопатой и деревянным молотом уже свела в могилу нескольких наших товарищей. Я чувствовал, как ежедневно таяли и мои силы. Начали пухнуть ноги. [9]

***

Научные исследования в Пенемюнде

Б.Е. Черток - видный ученый и конструктор, один из ближайших сотрудников С.П. Королева. [22]

Что такое Пенемюнде?

В Пенемюнде я прилетел 1 июня (1945 г.). Измерительное приборное богатство, которое я собрал в Берлине, и необходимость его доставки в Москву не позволили увидеть этот легендарный ракетный центр сразу же после вступления туда войск 2-го Белорусского фронта. Но нет худа без добра. Удалось организовать из Берлина в Пенемюнде специальный рейс нашего "Бостона" В-25, и моим попутчиком был Вениамин Смирнов, с которым в Берлине мы работали в тесном взаимодействии.

Ну, какие же, в самом деле, интересные коллизии вдруг вытворяет история! Советские специалисты в офицерских чинах летят из Берлина 1945 года, где только 20 дней назад подписан акт о безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии, летят на американском бомбардировщике, который ведет летчик, испытывавший первый советский ракетный самолет БИ-1.

Тогда я еще не осознавал, что лечу на то географическое место на берегу Балтийского моря, которому в истории суждено быть стартовой площадкой для начала великой ракетной гонки XX века. В эту гонку будут втянуты десятки народов всех континентов, и к концу века почти все армии мира в том или ином виде обзаведутся ракетным оружием.

Теперь никого не удивляют корреспонденции с фронтов малых локальных войн о том, что идет «война ракет». Даже в многочисленных межнациональных стычках дело доходит до обстрела ракетами! Думаю, не ошибусь, предсказывая, что управляемые ракеты в начале XXI века будут так же доступны, как автоматы Калашникова.

Но в те дни мы еще не представляли себе перспектив такого исторического поворота в технике вооружения, и нас тянуло в Пенемюнде чисто познавательное профессиональное инженерное любопытство и чувство долга перед своей страной.

...Ни мы, ни американцы, ни англичане до 1945 года не умели создавать жидкостные ракетные двигатели тягой более 1,5 т. Да и те, что были созданы, обладали малой надежностью, в серию не пошли, и никакого нового вида оружия с их применением так и не было создано.

А к этому времени немцы успешно разработали и освоили ЖРД тягой до 27 т, в восемнадцать с лишним раз больше! И к тому же производили эти двигатели в промышленных масштабах.

А система автоматического управления! Одно дело показать, что принципиально, теоретически для данного уровня техники можно управлять полетом ракеты и соответственно режимом двигателя в полете на дальность 300км, а совсем другое дело практически осуществить эту задачу, доведя всю систему до уровня, пригодного для принятия на вооружение!

...История немецкой техники – это не только Пенемюнде. Практические работы по реализации идей пионеров теории межпланетных сообщений начались с создания примитивных ракетных двигателей еще в 1929 году. Переход от кустарных исследований энтузиастов одиночек к широкомасштабной деятельности по созданию ракетных летательных аппаратов начался после того, как военные ведомства оценили перспективность ракетного оружия.

Согласно Версальскому договору, Германии были запрещены разработки и производство новых видов авиационной, артиллерийской и другой техники вооружения, известной во время первой мировой войны как наступательные средства. В перечень запретов не вписывалось ракетное оружие. Авторы Версальского договора и не думали о возможности использования ракет как оружия нападения.

Это обстоятельство привело весьма инициативного сотрудника военного министерства капитана артиллерии Дорнбергера к идее использования ракет с жидкостными двигателями для военных целей. Дорнбергер привлек к практическим исследованиям Вернера фон Брауна, который в 1929 году девятнадцатилетним студентом написал работу «Теория дальних ракет».

В 1933 году с приходом к власти Гитлера были отброшены все ограничения, накладываемые на вооружение Германии Версальским договором. Национал-социалисты поощряли активную деятельность промышленности по восстановлению немецкой военной мощи.

Уже в 1935 году фон Браун предложил Управлению вооружений проект жидкостной ракеты, позволяющей достичь дальности стрельбы в 50 км. Для этой разработки была задумана экспериментальная ракета под индексом А-3. Стартовая площадка для ракеты была оборудована на небольшом острове в Балтийском море Грейфсвальдер-Ойе. Все четыре лётные испытания А-3 оказались неудачными из-за отказов в системе управления. Однако впервые была решена принципиально новая задача: вертикальный старт свободно стоящей на стартовом столе ракеты.

...Дорнбергер и фон Браун добились начала проектирования исследовательского центра на выбранном ими острове Узедом на Балтийском побережье рядом с курортом Цинновиц у рыбачьей деревушки Пенемюнде. Военное министерство согласилось щедро финансировать создание такого центра при условии, что будет разрабатываться ракета дальнего действия, несущая большой заряд взрывчатки.

Бурное строительство центра началось в 1936 году. В 1937 году в Пенемюнде в Исследовательский центр сухопутных войск переселились первые 90 сотрудников. Разработки, исследования и испытания шли параллельно со строительством, которое в основном было закончено всего за три года. Фирму, осуществлявшую основные строительные работы в Пенемюнде, возглавлял будущий президент ФРГ Генрих Любке. В 1945 году мы убедились, что к качеству построенного нельзя предъявить претензий даже после бомбардировок.

В Европе шла подготовка к войне, но ни одна из разведок союзных стран, в том числе и английская, не представляла себе целей и масштабов работ в Пенемюндском центре.

...В 1943 году численность основного персонала Пенемюнде составляла свыше 15 000 человек. Новые стенды позволяли вести огневые испытания двигателей на тягу от 100 кг до 100 т.

...Ракеты А-4 предназначались для нападения на Англию, а слабым местом немецких ВВС были именно бомбардировщики. Естественно, что борьба за степень приоритета разгорелась именно между этими двумя программами.

К концу войны программа А-4 была названа программой «Возмездия» ("Фергельтунг"), а ракета получила обозначение Фау-2 (V-2). Новому секретному оружию был придан высший приоритет среди всех заказов в промышленности и на транспорте.

... Такой поворот в пользу программ Пенемюнде в период, когда Германия стояла уже на грани военной катастрофы на Восточном фронте и проиграла воздушную битву за Англию, можно объяснить только слепой верой Гитлера и его ближайшего окружения в чудодейственную силу нового ракетного оружия как средства массового уничтожения и нового средства противовоздушной обороны.

Это была именно вера, а отнюдь не уверенность. Эта вера не только ускорила поражение Гитлера, но в какой-то мере способствовала устранению страшной угрозы создания до конца войны немцами атомной бомбы. Масштабность работ над программой А-4 и в особенности поглощение ею при массовом производстве многих остродефицитных материалов косвенно помешали немцам создать атомную бомбу.

Знаменитый немецкий физик, лауреат Нобелевской премии Гейзенберг после войны вспоминал: "... в сентябре 1941 года мы увидели открывшийся перед нами путь, он вел нас к атомной бомбе".

Американский исследователь и журналист Д. Ирвинг в своей книге «Вирусный корпус» пишет: «... в июне 1940 года, когда во Франции смолкла битва и на четыре года воцарилась оккупация, позиции Германии в ядерной гонке были весьма внушительными и даже устрашающими: у нее не было больших запасов тяжелой воды, но зато она захватила единственный в мире завод тяжелой воды, она стала обладательницей тысяч тонн весьма чистых урановых соединений, установила контроль над почти построенным циклотроном, она располагала еще не обескровленными тотальной войной кадрами физиков, химиков, инженеров, а ее химическая промышленность была самой мощной в мире».

Если бы немцы успели создать атомную бомбу раньше американцев и вооружить двумя-тремя бомбами две-три ракеты А-4 из числа многих сотен, пущенных по Англии, мир сегодня мог выглядеть совсем по-другому.

... В сентябре 1944 года начался обстрел ракетами А-4 Лондона. Налеты Фау-2 вызывали у англичан большой страх. Ракеты приближались без всякого предостерегающего шума и действовали, как гром среди ясного неба.



Фашистские ракеты на Пенемюнде





Опыты на Пенемюнде




На фотографии из личного архива Михаила Дубика запечатлён аэродром базы СЭСН на Шпицбергене в 1952 году. Лётчики реактивных учебных «спарок» МиГ-15УТИ с изумлением рассматривают детище немецких инженеров - гигантскую летающую тарелку, с которой им предстоит вступить в учебный воздушный бой.

Подлетающий снаряд с его огненным острием можно было заметить лишь случайно за несколько секунд до разрыва.

Для боевого применения А-4 был создан фронтовой артиллерийский дивизион "485". По данным ответственного за все пункты управления Фау-оружием генерал-лейтенанта войск СС доктора-инженера Каммлера, который командовал «артиллерийским корпусом», в течение сентября 1944 года в день удавалось пустить до 15 ракет. По мере освоения техники эксплуатации ракет удалось сократить цикл предстартовой подготовки. 30 октября стартовало 29 ракет, и только 26 ноября и 26 декабря число пусков поднималось до рекордной цифры – 33 пуска в день!

По данным, которые, очевидно, близки к достоверным, с 5 сентября по 31 декабря 1944 года всего была пущена 1561 ракета А-4. Из них по Лондону — 447, по базам дислокации и сосредоточения войск союзников, открывших столь долгожданный второй фронт, — 43 (по Нарвиху и Ипсвиху в Голландии).

...По различным источникам, 2000 ракет, выпущенных за семь месяцев по Лондону, привели к гибели свыше 2700 человек. Достоверных данных о жертвах А-4 в других местах, подвергавшихся обстрелу, нет. Но если судить по средней лондонской статистике убитых на один пуск, то следует принять общую цифру погибших от ракет А-4 около 7,5 тысяч человек.

27 января 1945 года, наконец, состоялся успешный старт А-4В. Это был первый пуск экспериментальной ракеты дальнего действия с крыльями.

В декабре 1944 года Гитлер наградил рыцарскими крестами — высшим нацистским орденом — пять ученых Пенемюнде, в том числе фон Брауна за исключительные заслуги в конструировании, изготовлении и применении ракет Фау-2.

14 февраля 1945 года из Пенемюнде стартовала последняя ракета А-4.

...2 мая 1945 года руководители Пенемюнде вышли навстречу американцам и сдались «на милость победителей».

В ослепительно солнечный день 2 мая 1945 года, когда я с товарищами восторженно расписывался на стенах еще дымящегося рейхстага, американцы захватили ценнейшие трофеи: более 400 основных научно-технических сотрудников Пенемюнде, документацию и отчеты по разработкам, более 100 готовых к отправке на фронт ракет, боевые стартовые позиции вместе с военным персоналом, хорошо подготовленным к эксплуатации ракет!

Начался следующий этап истории ракетной техники, который по праву можно назвать советско-американским. Немецкие специалисты приняли участие в работах этого этапа и в СССР, и в США.

***

Из воспоминаний М.П. Девятаева [9].

Когда мы возвращались в бараки, я внимательно рассматривал ракетные установки с фермами и железобетонными крепкими фундаментами. Темные пасти подземных убежищ и военная охрана вокруг произвели на меня гнетущее впечатление.

Измученные, мокрые, промерзшие до самых костей на холодном морском ветру, возвращались мы "домой". Одежда, собрав цементную пыль, стала будто железная. Тело чешется, а искупаться негде. Капо подгоняет, чтобы побыстрее забирались на свои нары. Позднее, когда получили на ужин по 3-4 картофелины, неожиданно блеснула вспышка огня, всколыхнулась земля, в окно ударила взрывная волна. Кто-то с испугу упал на пол барака.

- Ракету запускают, - спокойно объяснили ситуацию старожилы.

Я выбежал во двор. Весь остров освещен. В небо летело какое-то продолговатое пламя. Огонь, рассекая тучи, вскоре исчез. И сразу стало темно.

- Еще будут? - спросил я того, кто стоял рядом.

- Будут. Каждый день будут. База!

- Вот куда нас занесло, - услышал я знакомый голос. Обернулся и увидел Лупова.

- Эти штучки нам известны, - компетентно заявил Миша, и все, кто услышал такое заявление Лупова, окружили его. Здесь были поляки, болгары, чехи. Он охотно рассказывал о строении ракеты, какие силы энергии несут ее к цели, чертил прутиком на земле детали, объясняя схему устройства. Люди слушали. А я думал о мучившей меня мысли: если здесь скрываются ракеты, то, видимо, нет и винтовых самолетов... Все гораздо сложнее, чем представлялось мне.

***

В сентябре 1945 года Девятаева (из центрального советского концлагеря в Польше) затребовали на Узедом. На остров его отправили в сопровождении старшего лейтенанта и двух солдат. Доставили этапируемого в Пенемюнде, в распоряжение некоего Сергея Павловича Сергеева.

– Это был Королев, – рассказывал Девятаев. – Старший лейтенант ему говорит, указывая на меня: «Товарищ полковник, я отвечаю за него, буду везде сопровождать». Королев закричал: «Пошел отсюда! Здесь я за все отвечаю!» Горячий был человек.

Горячность конструктора вполне объяснима: минуло чуть больше года с того момента, как вышло постановление Президиума Верховного Совета СССР о досрочном освобождении со снятием судимости С.Королева и В.Глушко, которые в ОКБ спецтюрьмы при Казанском моторостроительном заводе разрабатывали реактивный двигатель РД-1 для самолета Пе-2. На Узедом Сергей Павлович приехал «перенимать опыт» по части ракетостроения. Королеву нужен был свой ключ доступа к секретам Узедома. Вот тут Сергею Павловичу кто-то и шепнул: дескать, сбежал оттуда наш, русский, и, вроде, живой еще, в лагере сидит…

«Нашим» оказался летчик, угнавший напичканный радиоаппаратурой Хенкель-111, самолет, без которого дальнейшие испытания Фау-2 были настолько проблематичны, что Гитлер назвал пилота личным врагом.

– Мы с Королевым-Сергеевым ходили осматривать ракеты, – рассказывал Девятаев. – Я показал ему все, что знал: места дислокации установок, подземные цеха. Нашлись даже узлы ракет…

Трофеи – детали ракет, из которых впоследствии была собрана целехонькая Фау-2, – доставили в Казань. Ее двигатель, кстати, до сих пор хранится в Казанском технологическом университете как феномен конструкторской мысли.

В 1957 году СССР запустил на орбиту первый искусственный спутник и получил возможность донести ядерный заряд до любой точки земного шара. За десять лет советские ученые в области ракетостроения вырвались далеко вперед, оставив в хвосте даже американских коллег, которыми руководил тот самый Вернер фон Браун. А что же Михаил Петрович Девятаев, человек, которого Гитлер назвал своим личным врагом? Тогда, осенью 1945, Королев сказал, что пока не может «его освободить».

– Меня привезли в Брест, – рассказывал Девятаев. – Вскоре нас, три или четыре тысячи бывших военнопленных, погрузили в поезд и повезли в Россию. Выгрузились в Невеле. Встречали нас, как героев: музыкой, цветами и поцелуями. Секретарь обкома партии тогда еще Старорусской области речь произнес, пожелал трудовых успехов…

Приезжих разделили на команды и отправили кого куда. «Девятаевскую» – в болотистое место под романтичным названием Топки, где располагался… лагерь для заключенных. Местное начальство в отличие от фашистов, любивших пофилософствовать на манер «каждому свое», встретило узников попроще, но достаточно остроумно: надписью «Добро пожаловать!» над воротами.

– Документы отобрали, – рассказывал Михаил Петрович. – Все с нас сняли. Даже часы – ребята подарили – и те забрали. Пристроили валить лес. Проработал я там четыре месяца. А потом документы мне вернули и отправили младшим лейтенантом в артиллерию служить. В Казань вернулся в пятидесятых…

И только в 1957 году, после запуска спутника, Девятаева пригласили в Верховный Совет СССР, чтобы вручить Золотую Звезду Героя Советского Союза, которой бывший летчик был удостоен благодаря ходатайству Сергея Королева [14].

***

НЛО советской сборки

(Опубликовано 26 сентября 2008 г.)  



Сергей Толмачев

След Пенемюнде

В начале 1930-х годов молодой немецкий авиаконструктор Ирман Майер придумал схему летательного аппарата, внешне напоминающую перевернутую миску с кольцевым винтом в центре. Такая схема позволяла защитить жизненно важные агрегаты от возможного вражеского огня и обеспечить площадку достаточных размеров для размещения оружия. Впрочем, это была лишь чисто теоретическая схема, и сам автор прекрасно осознавал ее недостатки. К счастью, талант молодого конструктора заметил его коллега – Генрих Циммерман, занимавшийся необычными компоновками летательных аппаратов, из которых наиболее перспективными он считал «летающие диски» на основе так называемого толстого крыла. Циммерман заинтересовался проектом Майера и пригласил молодого конструктора в свою команду. Сотрудничество оказалось на редкость удачным – Майер, блестящий генератор идей, был ценным приобретением.

В 1942–1943 годах очевидцы неоднократно видели на полигоне в Пенемюнде «Летающий блин», внешне напоминавший перевернутый вверх дном тазик. В центре находилась каплевидная прозрачная кабина пилота. В движение диск приводился турбореактивными двигателями Jumo-004B с управляемыми соплами, развивал около 700 км/ч и имел посадочную скорость 60 км/ч.

Однако аппарат был крайне неустойчив в полете. По воспоминаниям одного из чудом оставшихся в живых узников концлагеря КЦ-4А в Пенемюнде, в сентябре 1943-го один из дисков в ходе испытаний успешно взлетел, но из-за сильного ветра перевернулся, упал, загорелся и взорвался.

С 1943 по 1945 годы команда Циммермана решала проблемы устойчивости (вызванные нестабильностью работы двигателя и невозможностью точно регулировать тягу) и проектировала увеличенную модель диска.

К весне 1945 года проект был практически готов, оставалось только воплотить его в «железе». Но этому помешало поражение Германии в войне. Чтобы разработки не достались союзникам, СС приказало уничтожить все бумаги, а инженеров – расстрелять. Однако конструкторы успели скрыться (не успел только сам Циммерман).

После поражения Германии союзники не нашли никаких документов, подтверждающих существование этого аппарата, и сделали вывод, что это очередная «утка». Советским поисковым группам повезло гораздо больше. Советскому Союзу досталась не только вся документация этого проекта – они обнаружили Ирмана Майера и всю его команду инженеров, укрывшихся в винном погребе фирмы «Деуливаг» на окраине Берлина (там какое-то время выпускали механизмы управления для «Пантер»). «Полный комплект материалов» (включая конструкторов) был вывезен в СССР для продолжения работы.

***

Первый полет был совершен в обстановке полной секретности на одном из северных аэродромов. «Раздался оглушительный рев трех реактивных двигателей, и темный диск после очень короткого разбега легко оторвался от земли и взмыл в небо, – вспоминает Михаил Дубик. – Если бы не звук, все это напоминало бы инопланетный НЛО». Диск обладал выдающимися для своего времени характеристиками, особенно по части грузоподъемности и минимальной крейсерской скорости – он мог легко идти на 100км/ч, совершая на этой скорости маневры, которые и не снились многим истребителям тех времен. Диск мог кружить практически на месте, совершая циркуляцию (памятуя о немецких корнях машины, летчики назвали эту фигуру «Вальсом Штрауса», или просто «Штраусом»).

***

В 1950-е годы печальная участь постигла и советские летающие тарелки. Со всех опытных образцов сняли обшивку, оборудование и ценные приборы. После этого останки тарелок были затоплены у побережья Шпицбергена на глубине около 300 метров, где они, по всей вероятности, лежат и поныне.

***