Geum.ru

Жорж Максимилианович Габитов Эхо войны. Р. Н. Заппаров Новая книга

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   17

И.К.Капленко


Трагические дни сорок первого.


Перед Великой Отечественной войной я служил в 98 стрелковой дивизии, командиром 2-й батареи 155 гаубичного артиллерийского полка в городе Ижевске.

Май 1941 года. Из Ижевска мы выехали в летние лагеря на станцию Шолья Камбарского района. Лагерь строили сами, выехали туда впервые. Надо было обустраиваться, строить жилье, служебные и хозяйственные помещения, а пока разместились в палатках. Места живописные – сосновый бор, невдалеке река Кама, рядом железнодорожная станция и поселок.

Началась боевая учеба, знакомство с пополнением, прибывшим на 40 дневные сборы из запаса, в основном из городов и районов Удмуртии. Прибывшие составляли не менее 40 процентов общей численности подразделений. Прибытие их благотворно сказывалось на дисциплине и порядке в подразделениях. Эти люди, как правило, имели значительный житейский опыт и ответственно относились к делу. Но, нашим мирным планам не суждено было сбыться. Последовал приказ частям дивизии готовиться к участию в крупных маневрах на территории западных районов страны. 15-17 июня мы уже погрузились в эшелоны на станции Щолья и выехали на запад. У всех на устах: куда едем, зачем и надолго ли ? Осталась позади Казань, эшелоны идут в сторону Москвы, но следует поворот на север и наш путь, минуя Москву, пролегает по территориям Горьковской, Ивановской, Ярославской, Калининской областей.

Воскресенье, 22 июня. Эшелон стоит на станции Максатиха Калининской области. От станции медленно отходит эшелон, видимо с призванными из запаса на сборы. На перроне огромная толпа женщин разных возрастов, в основном крестьянок, стоит сплошной многоголосый плач, некоторые бегут за эшелоном, что-то кричат вдогонку, осеняют крестом. Вероятно, женские сердца уже чувствовали, что надвигается большая беда, что многих своих родных и близких они видят в последний раз. Эта тягостная картина проводов осталась в памяти на всю жизнь – уходящий эшелон и бегущие за ним плачущие простые русские женщины.

12 часов, стоим на какой-то станции, слушаем выступление по радио В.М.Молотова о начавшейся войне. Продолжаем следовать на запад, принимаются меры маскировки эшелонов и усилению наблюдения за воздухом. Началось обсуждение правительственного сообщения, высказывались различные предположения о предстоящих боевых действиях, где и когда мы вступим в бой, насколько к этому готовы, понимая, что нам многого не хватает, особенно средств связи. Вызвало озабоченность и то, что наши тяжелые гаубицы на конной тяге.

В ночь на 23 июня выгрузились на станции Дретунь, в 60 километрах юго-восточнее города Полоцка и к утру расположились в недальнем лесу, на территории Дретуньских военных лагерей. Там же сосредоточивались и другие части дивизии.

Командование полка было занято тем, чтобы быстрее привести подразделения в боевую готовность и подготовиться к маршу. Забот хватало и нам. Получали боеприпасы, продовольствие, медикаменты, топографические карты, полевые книжки, другие документы, но всех беспокоило отсутствие информации о положении на фронте. Появились различные слухи – о десантах, о фашистах, переодетых в красноармейскую и милицейскую форму одежды, что в лесу, вблизи лагеря якобы неизвестные лица пускали ракеты и наводили вражеские самолеты на цели, хотя в эти сутки мы не видели ни ракет, ни немецких самолетов. Один из политработников, например, рассказывал нам, что в расположении частей, на верхушке дерева, обнаружено специально установленное зеркало, которое якобы отражало солнечные лучи и этим блеском подавались сигналы самолетам, но, когда мы настояли, чтобы он показал это зеркало, то оказалось, что между сучьями полусухой сосны торчал небольшой, грязный осколок обыкновенного стекла и никаких отражений он дать не мог.

Уже второй день шла война и когда не поступало необходимой информации – появление слухов и домыслов вполне оправдано. В районе расположения частей задерживали посторонних граждан, проверяли их, некоторых отправляли в особый отдел. Не знаю, были ли они фашистскими лазутчиками или случайно здесь оказались, но все это будоражило наших людей.

К вечеру 24 июня получен приказ о выдвижении на линию обороны по реке Западная Двина, на бывшей границе с Польшей, до сентября 1939 года. Выступаем вечером, идем и ночью, впереди нас стрелковые части. Дорога, большей частью, очень тяжелая, пески, лишь ближе к границе попадаются участки, выложенные камнем. Стоит жара, невыносимый зной, печет солнце. На коротких остановках для отдыха, принятия пищи и кормления лошадей, стараемся расположиться в придорожных лесах. В артиллерийских упряжках, в основном обыкновенные обозные лошади и шестерки их еле тянут тяжелые 122 мм, гаубицы. Люди и лошади изнемогают от жары.

Кое-где в придорожных кустах обнаруживаем первые «трофеи» - противогазы, шинели и некоторые другие вещи, брошенные идущими впереди стрелковыми подразделениями. Артиллеристы, люди, как правило, хозяйственные, подбирают брошенное, считая, что в хозяйстве все пригодится. Мы и не представляли, что придется увидеть в недалеком будущем, сколько будет брошено на полях войны оружия, техники, различного имущества, и нашего и немецкого.

Во время марша, изредка, на большой высоте, появлялись немецкие разведывательные самолеты. Следовали команды: «Воздух, в укрытие» и мы, по возможности, рассредоточивались на время в лесах и перелесках.

За несколько километров до бывшей границы мы прошли мимо укреплений Полоцкого укрепрайона. Видны были мощные ДОТы, железо-бетонные колпаки, артиллерийские капониры, другие оборонительные сооружения. Построены они так, что вся впереди лежащая территория должна простреливаться плотным огнем, но все эти мощные сооружения были разоружены и никем не заняты.

Через двое суток, после форсированного марша, мы заняли оборону непосредственно у Западной Двины, между небольшими Белорусскими городками Дисна и Дрисса. Батарея получила приказ поддерживать огнем одно из подразделений 4-го стрелкового полка, занявшее оборону впереди батареи. Мы оборудовали и замаскировали огневые позиции, установили орудия, основные и запасные наблюдательные пункты, сделали расчеты для ведения стрельбы, определили направления наиболее вероятного появления противника, установили связь с пехотой.

Вместе с политруком батареи А.А.Мининым проверяли готовность, беседовали с личным составом о повышении бдительности и предстоящих боевых действиях. Командиры взводов отрабатывали с красноармейцами их обязанности, разведчики непрерывно вели наблюдение за противоположным берегом. Необходимость усиленного практического обучения перед предстоящими боями была вызвана и тем, что большинство, призванных из запаса, уже давно отслужили действительную службу и многое позабыли. Отношение к делу самое ответственное. Бойцы и командиры готовы выполнить свой долг по защите Родины, но в душе каждого из нас как-то с трудом верилось, что уже вблизи идет война, ставшая самой кровопролитной в истории человечества и кому будет суждено пережить ее …

С наступлением ночи, где-то вдали на западе, то в одном, то в другом месте, появляются зарева, а затем слышится далекий гул взрывов, вероятно немцы бомбят населенные пункты в западной Белоруссии.

Утром реку начали переходить небольшие группы красноармейцев и командиров из частей 3-й Армии, отступавших из Прибалтики. Некоторые были без оружия и документов, в грязном, пропотевшем обмундировании, были среди них и раненые. Шло и гражданское население, кто на лошадях, запряженных в телеги, реже на автомашинах, а больше всего пешком. Много было стариков и детей, особенно евреев, проехало две или три цыганских кибитки. Везли и несли нехитрое домашнее имущество, гнали скот. Шли также осужденные, направленные незадолго до войны из восточных районов страны на строительство оборонных объектов, среди них были осужденные и из Удмуртии.

Вид всех этих людей был измученный, многие потеряли своих родных и близких, среди них тоже были раненые. Некоторые рассказывали об ужасах, которые пришлось им пережить, но большинство было потрясено случившимся и ни о чем не могло, или не хотело, говорить.

Всех военнослужащих и часть гражданских лиц мы направляли в штабы полка или дивизии. Работник Особого отдела политрук Полетов (погиб или пропал без вести во время боев в августе 1941г.) впоследствии рассказывал, что в числе беженцев и отступавших красноармейцев и командиров были переодетые немцы и предатели из числа жителей Прибалтики, направленные в наш тыл со шпионскими и диверсионными целями. Некоторые из них были разоблачены и арестованы.

В середине дня в двух километрах за рекой на дорогах появились разведывательные подразделения немцев. Группа мотоциклистов приблизилась к фольварку (хутору), стоящему рядом с небольшой рощей, у дороги. Я доложил командиру дивизиона Целиковскому, что вижу немцев и тут же получил команду открыть огонь. Снаряды взорвались вблизи фольварка и достаточно кучно. Немцы поспешили покинуть фольварк и удалились на запад, но вскоре над нашими позициями появился немецкий разведывательный самолет, получивший у нас прозвище «Рама». Со значительной высоты он обстрелял позиции пехоты и сбросил несколько небольших бомб, которые не принесли нам вреда.

К вечеру, за рекой, левее наших позиций и на значительном удалении от нас, в сторону города Дисна и поселка Барковичи, появились большие колонны немцев и вскоре там завязался бой. Была слышна сильная артиллерийская стрельба, продолжалась она до ночи, видимо противник готовил там переправу и прорыв. На нашем же участке было спокойно и немцев перед нами не было.

Вечером от командира полка майора И.И.Мачуева поступил приказ – батарее сняться с занятых позиций и вместе с ротой 4-го стрелкового полка срочно выдвинуться в сторону поселка Барковичи (насколько помню это было расстояние в 10-12 километров, а может больше). На карте мне была показана точка, где надо было развернуть позиции на фланге наступающих частей противника, чтобы не допустить продвижения немцев в сторону города Дриссы, вдоль восточного берега Западной Двины. На вопрос, кто будут соседи справа и слева, было, без большой уверенности сказано, что соседи нас найдут сами, но как впоследствии оказалось – соседей не было ни справа, ни слева.

К исходу ночи мы были на новом месте и подготовились к бою. Огневые позиции оборудовали на лесной поляне, а наблюдательный пункт в двух километрах, на чердаке школы в небольшой деревне, расположенной на взгорке у леса. Название деревни не запомнилось, но колхоз назывался «Красный маяк». Поселок Барковичи находился от нас на расстоянии чуть больше трех километров и хорошо просматривался с наблюдательного пункта, видны были и дороги, идущие с поселка на восток. На наблюдательном пункте я находился с командиром взвода управления и несколькими разведчиками и связистами. Связи ни с полком, ни с дивизионом не было, необходимо было действовать самостоятельно.

Утром в районе дороги из поселка Барковичи на восток началось интенсивное движение войск противника – пехоты, автомашин, обозов. Мы открыли огонь и быстро пристреляли этот участок. В результате удачных артиллерийских налетов на окраине поселка загорелось несколько автомашин, разбегались в разные стороны немцы, потом загорелось какое-то большое строение, из которого группами выскакивали немецкие солдаты. Движение, после артналетов прекратилось. Мы внимательно наблюдали за немцами и как только замечали движение, сразу же открывали огонь. Понеся потери немцы открыли в нашу сторону огонь из тяжелых минометов, но вели его как-то бессистемно, мины рвались вдали и не причиняли нам вреда. Видимо появление батареи на фланге было для немцев неожиданным и они не успели засечь наши позиции. Более активных действий в этот день противник не предпринимал, а в районе Барковичи и южнее интенсивная перестрелка продолжалась до ночи, были слышны разрывы тяжелых снарядов или бомб, постоянно вспыхивали ракеты.

На следующий день бои там возобновились, началось движение немцев и на участке, который мы обстреливали накануне. Наш огонь вновь нанес немцам ощутимые потери и движение прекратилось. Спустя полтора-два часа на окраине деревни, где располагался наш наблюдательный пункт, со стороны поселка Барковичи появилась группа немецких солдат, вооруженных винтовками и автоматами, шли они кучно, у всех рукава закатаны до локтей. Вели они себя довольно беспечно, над чем-то смеялись и громко разговаривали.

Пользуясь тем, что фашисты не видели нас, мы, подпустив их на расстояние 150-200 метров, открыли огонь из ручного пулемета и винтовок. Немцы начали рассредоточиваться, затем залегли и открыли ответный огонь, а из леса по деревне ударили легкие минометы. Организуя оборону я, одновременно, передал на батарею примерные координаты вражеских минометов и через 2-3 минуты в лесном массиве начали рваться наши снаряды, а в деревне продолжался бой.

Наши прицельные пулеметные очереди и стрельба из винтовок, а затем и артиллерийский огонь сорвали намерение немцев. Понеся потери, они вынуждены были поспешно бежать из деревни, унося и уводя раненых. Прекратился и минометный огонь. К концу боя, длившегося вероятно около часа, к нам подоспела помощь с огневых позиций. В деревне немцы оставили около двадцати трупов, с которых мы сняли оружие и документы, а затем выкопали большую яму и захоронили их. У нас был ранен в руку один красноармеец.

Перед заходом солнца большая группа немцев, до роты, атаковала наши огневые позиции и позиции прикрывавшей их стрелковой роты, но огневики не растерялись и открыли по наступающим огонь прямой наводкой. Снаряды рвались в негустом лесу, нанося большие потери. Кроме того такие разрывы, сопровождающиеся обломками разбитых деревьев, производили сильное психологическое воздействие на противника. Наши красноармейцы, вместе с пехотинцами, пошли в атаку и начали преследование. Когда я прибыл с наблюдательного пункта, бой шел в глубине леса, но немцы, отстреливаясь, уже отступали.

На опушке и в глубине леса было много немецких трупов. В ранце одного из убитых мы обнаружили фашистский флаг с изображением свастики, вероятно, он предназначался для установления в каком-то из вновь занятых городов. И на этот раз потери среди артиллеристов были небольшие – несколько легко раненых, но в стрелковой роте были и убитые.

Таким было наше боевое крещение в первые дни войны. Успешное отражение атак и то, что враг вынужден был отступить, вселяло в нас уверенность в своих силах, положительно сказывалось на моральном состоянии личного состава батареи.

Дальнейших активных действий в этот день немцы не предпринимали, но над нашими позициями, сразу же после боя дважды пролетала «Рама». Начала стихать перестрелка и в районе поселка Барковичи. Мы понимали, что нас здесь ждут новые нелегкие испытания и готовились к ним, на ночь усилили наблюдение и на наблюдательном пункте и в районе огневых позиций.

Ночью к нам прибыл работник штаба полка, передал благодарность командования за успешное отражение атак противника и вручил новый боевой приказ – немедленно сниматься с позиций, следовать в район сосредоточения и вместе с другими подразделениями полка выступить на север, на территорию Латвии. Это было уже начало июля. Жаль было в эти тяжелые дни оставлять Белорусскую землю, где население относилось к нам с большим радушием и доброжелательностью.

Шли ночью и днем, люди и лошади изнемогали от жары и усталости. На коротких привалах люди сразу же засыпали и каждый раз приходилось обходить придорожные кусты, чтобы никого не оставить, но все пока обходилось благополучно.

Совершив форсированный переход мы вошли на территорию Латгалии (восточная Латвия). Там, по реке Западная Двина, сходились ранее границы Белоруссии, Польши, Литвы и Латвии. На левом берегу небольшой городок Друя, на правом такой же городок Пиадруя, оба уже заняты немцами. Мы заняли позиции на подступах к Пиадруе и вместе с пехотой приостановили дальнейшее наступление немцев, но и попытки наших частей очистить городок от противника не имели успеха. Ожесточенный бой длился целый день. С обоих сторон было немало потерь. Особенно парализовали действия наших подразделений пулеметы, установленные немцами на колокольные церкви. Мне было приказано подавить эту огневую точку. Наши снаряды начали рваться в районе церкви, а два попали в колокольню и пулеметы замолчали. Повторным артналетом верхушка купола была снесена.

Бои продолжались здесь и на второй день. В безоблачном небе господствовала авиация противника. Самолеты бомбили и обстреливали наши позиции, нередко обстреливали отдельные автомашины, конные повозки и даже гонялись за отдельными бойцами. Все дни начавшейся войны мы с надеждой смотрели на небо, когда же появятся наши самолеты, но их почти не было. Один раз видели, как на запад прошли 5-6 тихоходных бомбардировщиков, но через некоторое время их возвращалось уже только 3 или 4. В другой раз в бой с немецкими самолетами вступили 2-3 наших истребителя И-16, но силы были явно неравные, были сбиты один наш и один немецкий самолеты. Обидно было смотреть, что наши самолеты уступали немецким в скорости. Не было на наших участках и наших танков, хотя и немецких здесь было не много.

В связи с обозначившимся прорывом немцев на Витебском направлении, нам было приказано отступить под покровом ночи в район станции Бигосово, на территории Калининской области. Станцию и поселок проходили днем. Получен приказ: уничтожить нефтебазу, расположенную в стороне от поселка. Ставим орудия на прямую наводку и даем несколько выстрелов, вспыхивают огромные факелы. Тяжелое это задание, но надо было его выполнить. Был приказ т. Сталина – ничего не должно быть оставлено врагу.

Идем снова в район города Дриссы, где идут тяжелые бои. С ходу занимаем позиции и вступаем в бой. Задача – не дать противнику возможности расширить плацдарм на восточном берегу Западной Двины. Нередко ведем огонь прямой наводкой по пехоте, рассеиваем группы прорывающихся мотоциклистов. Огонь наших гаубиц наносит ощутимый урон противнику. Нас по несколько раз в день бомбят и обстреливают самолеты, приходится часто менять позиции, а это на конной тяге, да и под обстрелами очень сложно. Снова несем потери.

Трудности увеличиваются с каждым днем. Не всегда известно, где наши части, где немцы. Завязывались бои в окружении, нарастала нервозность, переходившая в панику, особенно под влиянием различных слухов. Как только где-то в тылу слышались выстрелы - уже начинались разговоры об окружении. Нередко усиливала такие настроения отступающая, чаще всего в беспорядке, пехота.

Бои шли в лесной местности и в первые месяцы боев это вызывало нервозность, а то и панику, среди личного состава. Широкое использование немцами боеприпасов с разрывными пулями, которые попадая в стволы деревьев, ветки кустарников взрывались, создавало впечатление, что немцы уже стреляют с тыла.

Обстановка усложнялась, нарушалось управление, не всегда было известно, где находятся наши командиры и штабы, снабженческие подразделения, не хватало боеприпасов, продовольствия. Особенно большой урон наносила нам господствующая в воздухе вражеская авиация, самолеты нас бомбили и обстреливали и на позициях и на маршах. Выбывали из строя люди и конский состав, у двух гаубиц осколками авиабомб были разбиты прицелы (панорамы). В артиллерийские упряжки приходилось впрягать и верховых лошадей, мало пригодных для этого. Во время бомбежек погибли два лейтенанта, командиры взводов, прибывшие в батарею уже на фронте. Это трагическое событие произошло на второй день их пребывания на фронте. Один из них находился на наблюдательном пункте, в шаге от меня, а второй убит на огневой позиции.

Несмотря на тяжелую обстановку, непрерывные изнуряющие бои, бомбежки, отступления, часто возникающую неразбериху – боевой дух в наших подразделениях был высоким, как правило, не было ни жалоб, ни хныканья. Была уверенность, что все эти неудачи временные и враг будет остановлен и разгромлен. С чувством ответственности красноармейцы и командиры выполняли свой воинский долг.

Самый тяжелый период в нашей боевой жизни наступил после 10 июля. Шло массированное наступление немцев на западном направлении, в сторону Смоленска и Москвы. Некоторые части и подразделения оказывались отрезанными, а то и в окружении. Поступали противоречащие друг другу, а в ряде случаев и непонятные приказы и распоряжения о занятии позиций на том, или ином рубеже обороны, маршрутах следования, многие такие приказы опаздывали и поэтому не могли быть выполненными. Нередко, заняв оборону и подготовив укрытия получали приказ немедленно сниматься, так как противник уже был в нашем тылу. Примерно в течение десяти дней мы неоднократно вступали в бои с наступающими частями противника, в большинстве в невыгодных для нас условиях, на неподготовленных рубежах. Немало было случаев когда артиллеристы самостоятельно вступали в бои с передовыми подразделениями немцев. У одной из деревень их легкие танки прорвались к огневым позициям батареи. Прямой наводкой два из них мы подбили, а остальные повернули обратно. Был ранен наводчик и мне пришлось его заменить.

К сожалению, неумолимое время мало сохранило в памяти фамилий и имен красноармейцев и командиров, политработников, боевых товарищей того труднейшего начального периода войны и названий многочисленных населенных пунктов, где проходили бои.

В двадцатых числах июля наше положение еще более усложнилось. Вышло из строя до половины личного состава, кончались боеприпасы, горючее, продовольствие, пополнения почти не было, погибла большая часть лошадей. Моторизованные части немцев перерезали все основные магистрали в наших тылах. Приходилось постоянно, и не без потерь, искать пути возможного отхода, использовать малозаметные лесные и полевые дороги. В поиске таких путей мы посылали разведывательные группы, но не все они возвращались, вероятно, погибали в стычках с немцами или попадали в плен. Шли только ночью, так как весь световой день над нами в воздухе висела вражеская авиация, бомбившая и обстреливавшая маршевые колонны, позиции и даже лесные массивы, где могли располагаться в дневное время наши части.

Находясь в окружении, становилось очевидным, что выйти из окружения с тяжелой материальной частью не удастся, да и вывозить ее уже было не на чем. Видя безвыходное положение, командование полка приняло решение разобрать артиллерийские орудия (гаубицы) и закопать их по частям, что и было сделано в одном из лесных массивов в районе, где-то между городами Невель и Новосокольники. Там же были закопаны и документы штаба полка, а может быть и других штабов.

Кольцо окружения сжималось, немцы стремились расчленить находившееся там части. Не знаю, были ли в этом окружении только части 98 дивизии или других соединений 51 корпуса и 22 (Уральской) армии, но в лесах приходилось встречать бойцов и командиров неизвестных нам частей.

Было принято решение: выходить из окружения ночью, крупными силами. Очень сложным был переход через Ленинградское шоссе, где немцы выставили сильные заслоны, по шоссе курсировали танки. Переход осуществлялся под непрерывным обстрелом, а весь район постоянно освещался мощными осветительными ракетами, в том числе сбрасываемыми с самолетов.

Несколько раз вступали мы в перестрелку. Трудно было в ночи разобраться где наши, где немцы. Стрельба вокруг, где-то кричали «Ура», в другом месте, видимо раненые, взывали о помощи, а стрельба то затихала, то вновь разгоралась. Мне, с группой бойцов, удалось выйти из окружения, но многих потеряли, и их судьба так и осталась неизвестной, может кто-то и жив остался. Управление частями и подразделениями нарушилось, тем более, что далеко не всем было известно, где мы должны сосредотачиваться после выхода из окружения, где занимать оборону, где будут штабы. В результате, прорывающиеся части оказались расчлененными на мелкие или относительно мелкие подразделения и группы, которые уже действовали самостоятельно.

Далеко не всем удалось выйти из этого окружения, немало погибло в ночном бою и наверное некоторые из них до сего времени числятся без вести пропавшими или о них нет никаких сведений, много было раненых и попавших в плен. Некоторые, не имея другого выхода, еще определенное время оставались в лесах, а затем выходили в лесные деревни и там жили, иногда в качестве «примаков». Часть их впоследствии вступила в партизанские отряды и достойно проявила себя в боях с оккупантами.

С наступлением дня мы расположились на взгорке в лесу, с которого была видна часть местности в районе Ленинградского шоссе, откуда мы шли ночью. Была отдаленно слышна стрельба, немцы, вероятно, прочесывали места возможного укрытия наших людей. Трудно сказать, сколько их там осталось, но, как стало впоследствии известно, после этого окружения в районе города Великие Луки сосредоточилось менее трех тысяч, из 10-11 тысяч, имевшихся в 98 дивизии к началу войны. Безусловно, было немало потерь и в предыдущих боях.

Отдохнув, мы двинулись лесными тропами на восток. Вид наш был далеко не боевой, все в пыли, но сдаваться врагу не собирались. В лесах и болотах встречались одиночки и небольшие группы военнослужащих из различных частей. Некоторые стремились на восток, к своим, другие, встретив нас, уходили куда-то в сторону. Казалось, что мы полностью вышли из окружения, но и в дальнейшем несколько раз натыкались на небольшие немецкие разведгруппы.

Мы вышли окончательно из окружения в районе города Великие Луки группой, около 10 человек, из моей батареи. Вместе с нами вышел работник Особого отдела Полетов, которого я всегда вспоминаю с большой теплотой за его человечность и кто-то из командиров штаба. Среди нас были и раненые, которых пришлось сразу же отправить в госпиталь. Все мы были измученными и голодными.

Существовавшая тогда атмосфера всеобщей подозрительности и шпиономании ставила под подозрение всех, выходивших из окружения, особенно тех, кто выходил в одиночку или вдвоем - втроем. С большинства таких военнослужащих брали объяснения – где, как, почему попал в окружение, почему вышел один или вдвоем. Нередко потом следовали неприятности, отбирали оружие, особенно, если оно было немецким и прежде всего автоматы и различные пистолеты, которых у немцев было много. Часть вышедших из окружения направляли на какие-то сборные пункты, вероятно для дальнейшей проверки.

Было обидно за такие «встречи». Люди находились в труднейших, порой нечеловеческих условиях, голодные, измученные многодневным перенапряжением. Стремились выйти из окружения и быть снова в строю, а их, нередко, встречали как врагов. Особую ретивость проявляли некоторые политработники вышестоящих политорганов, из тех, кто не побывал в окружении и, конечно же, работники особых отделов. Называлось это - проявлением высокой бдительности. А если по человечески, то о выходивших из окружения следовало бы проявлять заботу, чтобы люди могли быстрее стать в строй и снова идти в бой. Но было чаще по другому и, не дай бог кому-то удалось бы вырваться из плена – наверное следовало бы направление в Особый отдел, допросы, обвинение в измене Родине, шпионаже, трибунал. Да, были и такие случаи. Такова была обстановка. Еще многие годы после войны в анкетах и автобиографиях требовалось указывать – был ли в окружении и объяснить где, когда, при каких обстоятельствах попал. Нашей группе в этом отношении повезло, с нами был работник Особого отдела, да и группа была немаленькая.

Не вышли из окружения, а точнее нескольких, следовавших одно за другим окружений, многие наши товарищи, в их числе политруки Минин, Тетерин, Бахарев, командир дивизиона Целиковский, начальник штаба дивизиона Глинчиков, командир взвода Тихонов и многие другие бойцы и командиры. Возможно, часть их вышла на участках других частей и там осталась. Оказался отрезанным от полка и наш 3-й дивизион, действовавший еще какое-то время в составе другой дивизии.

Во время выхода из окружения, на маршах и привалах, немало было бесед и споров о ходе войны, переживаемых невзгодах, но вера в победу не оставляла нас. Были и пессимистические настроения, растерянность. В нашем полку служили два лейтенанта, выпускники военных училищ 1938-1939г.г., очень видные парни, но их пессимистические настроения усиливались с каждым днем. Своих намерений они не высказывали, но во время одного из трудных ночных переходов их не стало. Нет оснований думать, что они добровольно сдались в плен, но из окружения не вышли и судьба их осталась для нас неизвестной.

Сначала, в течение нескольких дней, полк и другие части дивизии сосредотачивались в лесу, неподалеку от Великих Лук, а затем были переброшены в район города Торопец, где и предстояло доукомплектование.

В Торопце расположились в лесу, вблизи от железнодорожной станции. Это было уже начало августа. Начало поступать пополнение из числа призванных из запаса, получали недостающее стрелковое вооружение, обмундирование, хозяйственное имущество. В течение нескольких дней укомплектовались личным составом на 40-45 процентов, но почти не было лошадей, ждали поступления артвооружения и средств связи.

Около 10 августа получен приказ о немедленном выступлении в район станции Кунья. После форсированного марша заняли оборону в нескольких километрах от станции, на невысоких холмах и в течение нескольких дней вели перестрелку с немцами, отбивали попытки их небольших подразделений вклиниться в наши позиции. Большей активности противник здесь пока не проявлял.

15-16 августа был объявлен приказ о наступлении по всему западному фронту. 17 августа мы пошли вперед и в течении двух дней продвигались вперед, встречая отчаянное сопротивление немцев, были захвачены трофеи, но, на третий день противник крупными силами пехоты, танков и при мощной поддержке авиации осуществил прорыв на станцию Кунья и вышел в наши тылы. Пришлось снова вести бои в окружении.

У нас было лишь стрелковое вооружение, небольшие по численности подразделения, состоящие в большинстве из почти необученных, только что призванных из запаса красноармейцев, поэтому возможности вести оборонительные бои с превосходящими силами противника были очень ограниченные.

Немецкие танки окружали и обстреливали лесные массивы и перелески, в которых сосредотачивались наши подразделения, самолеты- разведчики наводили на цели группы истребителей и бомбардировщики. Потери были огромные. Здесь погибли командир нашего полка майор Мачуев И.И. и комиссар полка Туев И.С.. Туев был в нескольких шагах от меня и убит прямым попаданием небольшого танкового снаряда, а я был контужен, взрывом меня отбросило в сторону, забило землей глаза и потом еще долго стоял гул в голове и плохо поворачивалась шея.

Находившийся здесь же работник Политотдела дивизии политрук Булдаков (возможно Булгаков) забрал документы Туева, а затем мы, вместе с ним и бойцами выкопали малыми саперными лопатами неглубокую могилу и похоронили нашего комиссара. Это был умудренный жизненным опытом, уважаемый человек. Похоронили в небольшом березовом лесу, в нескольких километрах от станции Кунья. А нам надо было уходить, продолжался обстрел.

Булдаков до войны работал в Обкоме или Ижевском Горкоме партии и несколько раз выступал в нашем полку с лекциями. Лет ему было около 40. Впервые я с ним познакомился в этой сложной обстановке и потом больше двух недель рядом, по лесам и болотам выходили из окружения. Это был рассудительный и доброжелательный человек, с которым было как-то легче переносить трудности. Вокруг нас с Булдаковым оказалась группа бойцов и надо было выбираться из окружения, которое жестко контролировалась немцами.

Ночь провели в лесу, в глубоком овраге, а когда рассвело, то оказалось, что лес этот небольшой. Часов с восьми утра немцы начали проческу района окружения, в лес они не входили, а простреливали его из автоматов. Группа немцев окружила и наш лесок, начала обстреливать его, туда же подошел танк и тоже произвел несколько выстрелов по лесу, но нас спасло то, что мы находились в глубоком овраге и ни пули, ни снаряды нас не задели, голоса мы не подавали и это нас спасло. Мы остались незамеченными, а было нас человек 8-9 и вступать в бой, в таких условиях, не могли. Мы приняли решение – до тех пор, пока нас не заметят, не обнаруживать себя, ну а если столкнемся – будем вступать в бой, но сдаваться на милость врага не будем. После обстрела немцы ушли, а мы, воспользовавшись этим, начали движение на восток.

С большим трудом, в течение двух дней, нам удалось прорваться через плотное кольцо окружения, где противником контролировались все дороги, подходы к деревням. Несколько раз мы обнаруживали эти заслоны и засады. Приходилось отходить и искать новые пути. Однажды, при переходе моста через небольшую речку, мы обнаружили, что мост охраняется, но четверо немецких солдат, находившихся на противоположной стороне моста, наблюдения за мостом не вели, - двое были заняты мотоциклом, третий спал, а четвертый готовил обед на костре. Мы подошли к мосту по небольшим зарослям и открыли прицельный огонь. Первыми выстрелами немцы были уничтожены. Забрали мы у убитых автомат и несколько рожков к нему, разбили три винтовки, вывели из строя мотоцикл и постарались быстро уйти в лес. Погони не было.

Немало наших людей погибло в этом окружении. В память о погибших в этих боях в районном центре поселке Кунья сооружен мемориал.

Фронт стремительно двигался на восток, мотомеханизированные части противника стремительно ушли вперед и мы снова оказались в их тылу. Было несколько трудных переходов и через магистральные дороги. Мы уже имели определенный опыт выхода из окружения и следуя по тылам, по возможности не оставляли противника в покое – на лесной дороге сожгли автомашину с боеприпасами, перерезали линии связи, уничтожили несколько немцев – связистов, работавших на линии.

Выход из окружения занял, наверное, больше двух недель. Кончились топографические карты и много дней приходилось держать направление на восток по компасу, не задумываясь над тем, в расположение какой части мы выйдем, лишь бы быстрее к своим и снова быть в строю.

Наступала осень, почти ежедневно шли дожди, везде сыро и холодно, по ночам укрывались в гуще деревьев, подальше от опушек, а где возможно в сараях и заброшенных лесных избушках, стогах сена, выставляя при этом сторожевые посты. Иногда в лесных чащах удавалось развести костер, чтобы согреться и обсушиться. У меня совершенно развалились сапоги, но удалось найти на окраине какой-то деревни опорки, которые я привязал к ногам и в таком «бравом» виде, в форме с лейтенантскими знаками различия, перешел линию фронта. Никто из нас не переодевался в гражданскую одежду, все, по возможности, старались поддерживать воинский вид, хотя наше обмундирование было далеко не в лучшем виде.

Питались мы, преимущественно, грибами и лесными ягодами, но это не утоляло голод, с каждым днем все больше хотелось есть, кое у кого разболелись животы. Изредка находили продукты у убитых немцев, иногда удавалось зайти в небольшие лесные деревушки и попросить поесть. А когда вышли из окружения, первой мыслью было поесть хлеба, наше желание поняли в части, в расположение которой мы вышли, они сразу же накормили. Впоследствии, примерно в течение недели мы, питаясь нормально, никак не могли удалить голод и почувствовать сытость, все время хотелось есть…

Даже через много лет хочется сказать самые добрые слова о наших советских людях, жителях деревень Калининской области. В условиях оккупации, подвергаясь опасности, они помогали нам чем могли, делились продовольствием, сообщали о немцах, о тех, кто уже поддерживает с ними связь.

Около 10 сентября стали периодические слышны орудийная стрельба на востоке, а по ночам были видны далекие вспышки и зарева. Мы приближались к линии фронта и надо было искать возможности перехода его. Задача очень сложная, так как, чем ближе мы подходили к линии фронта, плотность немецких войск увеличивалась. Несколько раз, с большой осторожностью, обходили расположение частей противника, находившихся, в основном, вблизи дорог и населенных пунктов. Шли чаще всего болотами, лесными зарослями, оврагами, переправлялись через небольшие речки, больше всего в брод.

В нашей группе, в начале выхода из окружения, были только красноармейцы 155 полка, но в пути следования были отставшие, особенно во время ночных переходов по лесам. Трудно сказать, произошло ли это умышленно или в силу сложившихся обстоятельств, вероятно, было и то и другое. Встречались несколько других групп и одиночек. Кое-кто из них вышел из окружения вместе с нами, другие предпочитали идти отдельно. Разное у людей было настроение, не всем хватало выдержки и выносливости, отдельные начали терять веру в победу, многие просто уставали от тех лишений, которые пришлось переносить.

Однажды мы встретили группу молодых ребят, 5-6 человек, в гражданской одежде, вооруженных десятизарядными «Маузерами». Разговор сначала не клеился, смотрели друг на друга с подозрением и осторожностью, тем более, что и мы были частично вооружены немецкими автоматами, но потом поняли друг друга. Это оказалась заброшенная в тыл немцев группа разведчиков. У них была радиостанция, но нам показалось, что эти ребята не очень готовы к выполнению столь ответственного задания. Похоже было на то, что группа заброшена органами НКВД и состояла из числа мобилизованных и наспех обученных комсомольцев. Мы обменялись информацией о том, где и сколько видели немцев и разошлись. Разведчикам пожелали удачи, а сами продолжали искать возможности перехода линии фронта.

Спустя 2-3 дня, после того, как удалось определить, где идут бои, искали участок, на котором не слышалась перестрелка и не замечалось движения немцев. Соблюдая осторожность, мы продолжали идти на восток, вышли к реке Западная Двина, разыскали какой-то сохранившийся мост и по нему перешли на восточный берег, неподалеку от которого занимали оборону части 29-й Армии.

На этом закончилась служба в 98-й дивизии, которая, как стало впоследствии известно, с 15 сентября была исключена из действующей Армии, но номер ее остался, она где-то вновь формировалась и ее части приходилось встречать в 1942 году, на Сталинградском фронте.

Нередко задают вопросы о том, как вели себя наши люди в тех многочисленных окружениях лета и осени 1941 года. Ответы неоднозначные. Многое зависело от того, в каких условиях они оказывались. Чрезвычайно сложно было обеспечивать в окружении управление частями и подразделениями. Как только управление нарушалось, часть людей охватывала растерянность, а то и паника, которую трудно преодолевать, особенно под непрерывными бомбежками и обстрелами. Большинство группировалось вокруг своих командиров и политработников, но в быстро меняющейся обстановке подразделения и группы трудно было сохранять полностью. Много терялось людей во время движения в ночное время, во время стычек с немцами. Очень опасны в условиях окружения трусы и паникеры, они своим поведением – криками, истерикой, метанием из стороны в строну, распространением различных слухов, создавали удручающую обстановку.

В военных училищах, в системе командирской учебы, на полевых занятиях нас учили только тому, что в случае нападения на нашу страну Красная Армия должна отразить агрессию с малыми потерями, а затем разгромить врага на его территории. Но никто и нигде не учил, как надо действовать в условиях окружения, иногда лишь отрабатывали организацию круговой обороны подразделений. В условиях же, в которых оказывались наши войска в 1941 году, когда в окружение попадали дивизии, корпуса и даже Армия, должна быть другая система организации действий войск, начиная от подразделения и выше, которая бы в экстремальных условиях обеспечивала четкость управления и боеспособность личного состава. Не были, в должной мере, готовы к таким действиям большинство командиров и штабов. Чаще всего действовали на свой страх и риск.

Никто и никогда не ориентировал, как в таких критических ситуациях поступать со служебными и личными документами, имуществом, вооружением, которое нельзя вынести с собою и т.д.. Все это тоже давало о себе знать, люди нередко терялись, уничтожали личные документы, переодевались в гражданскую одежду, срывали знаки различия и петлицы. Потом, после выхода из окружения, их спрашивали, почему они так поступили, оказывалось, что большинство, особенно красноармейцев, не понимали, как надо поступить, чтобы было правильно. Другое дело – такие поступки тех, кто не стремился выйти из окружения, хотел пересидеть войну в какой-нибудь деревне или намеревался сдаться в плен, считая положение безвыходным. Их действия, безусловно, должны рассматриваться как позор и предательство.

Лето 1941 года самый тяжелый и во многом трагический период Великой Отечественной войны. Мы встали на пути хорошо подготовленных фашистских Армий, оккупировавших, с минимальными потерями, почти всю Западную Европу, не имевших поражений, вооруженных до зубов новейшей техникой и считавшихся непобедимыми. Нам многого не хватало – вооружения, техники, опыта и умения. Немало было ошибок на всех уровнях, от подразделения до высшего командования. Но и в первые месяцы войны мы наносили противнику немалые потери и рассуждения некоторых нынешних историков о том, что немцы в тот период почти не имели потерь, лишены всяких оснований. Ведя жестокие и упорные бои мы верили, что несмотря на тяжелые испытания, горечь поражений, враг будет остановлен и разгромлен. Во имя Великой Победы в мае 1945 года многие наши боевые товарищи сложили свои головы на полях сражений грозного лета 1941 года. Все меньше и меньше остается в живых из тех, кто участвовал в боях в июне-июле 1941 года. Наши солдаты и командиры воевали в тех трудных условиях героически и хотелось бы, чтобы подвиг воинских частей, принявших на себя первые удары был показан более полно и по достоинству оценен.

1999 год.