Теперь каждый август для нас боль. За утерянный Союз, за утраченную социальную справедливость

Вид материала

Документы

Содержание Оставаться самим собой Лесной роман Магнитка:товарищ сумина Валентинов век Карьера инженера темкина Мастер –золотые руки Б. И. Тафлевича и Н. А. В первых рядах С уважением. любовью Победи себя Дмитрию Марковичу Смаржеку Д.М. Смаржека Дмитрию Марковичу Дмитрий Маркович Смаржек Дмитрий Маркович Смаржек Дмитрию Марковичу Смаржеку

Подобный материал:

• Л. Г. Антипенко Русский вопрос и тактика борьбы за национальную и социальную справедливость, 165.23kb.
• У системы начинается ломка виталий найшуль: «Если лозунгом революции 1991 года была, 63.74kb.
• Top of Form Bottom of Form, 853.16kb.
• Р. К. Шамилева идея равенства и справедливости, 98.2kb.
• Первого общественного форума-конференции «справедливость и интеграция», 36.81kb.
• Неважно, кем сказаны эти слова, важно, что сказаны для многих из нас забывших, откуда, 88.01kb.
• Каждый из нас время от времени бывает слушателем монолога одного из взрослых членов, 1953.29kb.
• Фонвилль а. Последний год войны черкесии за независимость 1863 1864, 633.75kb.
• Название: Битва за будущее, 1022.63kb.
• Лао-Цзы «Верные слова не изящны, изящные слова не верны», 363.24kb.

Ромазан……………………………………………………………..2

Яременко……………………………………………………………3

Моисеенко…………………………………………………………..4

Вельгас………………………………………………………………6

Строкин………………………………………………………………10

Мигунов……………………………………………………………….11

Казаков…………………………………………………………………12

Бричко-Власов……………………………………………………….13

Вышинский…………………………………………………………….15

Катков……………………………………………………………………16

Ковалев…………………………………………………………………18

Тюрнина…………………………………………………………………19

Губченко…………………………………………………………………22

Бухаров………………………………………………………………….24

Темкин……………………………………………………………………26

Роднов…………………………………………………………………….27

Кожевников………………………………………………………………27

Колесникова……………………………………………………………..28

Зробак……………………………………………………………………..29


Красный – значит народный

Теперь каждый август для нас — боль. За утерянный Союз, за утраченную социальную справедливость...

Телевидение Магнитогорского металлургического комбината часто крутит старые ленты о последних днях жизни нашего легендарного дирек­тора Магнитки (как всегда именуют директора ММК), а среди простого рабочего люда — дяди Вани, Ивана Харитоновича Ромазана, последнего красного директора союз­ной поры.

Никогда не поверю, что его не­лепая смерть в 56 лет— из-за бо­лезни. К слову, директор ММК времен Великой Отечественной войны Григорий Иванович Но­сов умер в 46, так же были сверхперегрузки.

Иван Харитонович Ромазан был удивительно живым, неуны­вающим человеком. К власти и славе не рвался. В 40 лет стал лау­реатом Государственной премии СССР — в это время Магнитка била рекорды по сталеварению, а он переводил мартеновские печи на двухванные сталеплавильные агрегаты. Тогда же, в быт­ность И. Ромазана главным ста­леплавильщиком, начались раз­говоры о сломе мартенов и стро­ительстве конвертеров. Сравни­те: плавка в мартене несколько часов, в конвертере — полчаса. Выигрыш — колоссальный. И, тем не менее, советские мартены Магнитки уже с директором Ромазаном давали 16 миллионов тонн стали в год (сейчас гордим­ся 10 млн). Действительно, это «стабильный» рост после гайдар-ударов в начале девяностых.

И. Ромазан. Сегодня для каж­дого из знавших его — это только добрые воспоминания. Я увидел его впервые на комбинатском активе, куда попал как комсомольский секретарь цеха. На фоне ог­ромного плаката с изображением Владимира Ильича Ленина с про­никающим в самую душу взглядом Иван Харитонович с горящи­ми глазами смотрелся под стать. Не растекался «словом по древу», а был лаконичен: «Сколько дадите чугуна, столько и разольем». В смысле — после переплавки в мартенах из чугуна в сталь. Когда идея конвертеризации на ММК обрела реальные черты, сватали и меня, прокатчика, в кислородно-конвертерный цех замес­тителем по автоматизации. Успе­ли попробовать и в горном произ­водстве, и коксохимическом, и механическом. Не боги горшки обжигают. «Добро» дал, да гряну­ла перестройка, и меня призвали в партком, позже — в райком. Сказали: здесь нужнее, а дальше перспектива есть — ККЦ, станы «2000» горячей и холодной прокатки.

В парткоме и райкоме КПСС три года видел И. Ромазана практически ежеднев­но: и из зала, и си­дел вместе в прези­диумах, и в кулуа­рах беседовал. Без­гранично верил этому человеку, ви­дел, как он выкла­дывается на работе. Что называется — горит. И при этом честен, справедлив, скромен, совестлив. Забегая впе­ред, скажу: после смерти его се­мье выплатили годовую зарплату Ивана Харитоновича — 25 тысяч рублей. За год!

За свою директорскую 12-ю пя­тилетку И. Ромазан совершил многое. По сути создал новую площадку для ММК: запустил конвертерный цех, пробил у Н. И. Рыжкова стан «2000» и на­чал строить его, продолжил ре­конструкцию горы, кокса, домны, проката. Понятно, стал членом ЦК КПСС, депутатом Вер­ховного Совета СССР от «крас­ной сотни», в июле 1991 года — Герой Социалистического Труда. К Ельцину относился соответственно, знавал того в бытность первым в Свердловском обкоме (Ромазана на время переводили в Нижний Тагил): «Да что говорить, водку хорошо пьет». Это когда местные «демократы» наседали на И. Ромазана и требовали вывести ММК из союзного подчинения и платить налоги Ельцину.

Ромазан отказался даже лик­видировать партком КПСС после указа Ельцина о департизации. Так был силен духом Иван Харито­нович, успокаивавший нас в своих последних телекадрах конца июля 91-го: «13-я пяти­летка будет выполнена».

Увы, не стало ее, 13-й. после августа 91-го, в том числе и потому, что не стало, видно, в стране таких людей, как Ромазан, кто струсил, кто «сориентировался». Сердце Ромазана отказалось ра­ботать на «ДемРоссию».

Ленин и Сталин, Носов и Ромазан — имена для меня из одного ряда, гордость СССР и гордость Магнитки.


Про него говорят - надежный

Длинный, выгнутый красивой дугой овражек. Тихая речка. Роскошные вербы. Фруктовые сады. Сплошь — зелень. Это — Любимовка, деревня на Полтавщине, где родился Мишко. Не сложилась совместная жизнь его родителей, оказался с малых лет под крылышком у заботливой бабушки, а в са­мый разгар голода на Украине в начале 30-х годов — в детском доме. Не сладко было, что и говорить. Потом отец все-таки забрал его в свою новую семью, нашлось местечко в десятиметровой комнатке новому пятому члену. До сих пор вспоминает те годы перед самой войной. И характеризуются они тяжелым словом — нужда. Когда отец милиционер с окладом 295 рублей вынужден был носить казенные сапоги не год, а два, а «лишние» продавать, чтобы хоть чуть улучшить жизнь близких. Когда бежали стричься через весь город в детскую парикмахерскую, чтобы сэкономить на этом двад­цать копеек и попасть в кино. И в то же время колоссальный заряд оптимизма. Да, это все было.

И вот все оборвалось. Отец был призван в армию и вскоре погиб на фронте.

В сорок четвертом, едва исполнилось семнадцать, и Михаил был призван в действующую армию. Ах, как жалели молодые бойцы, что им не довелось участвовать в последнем штурме Берлина. Маховик военной машины закрутился теперь в обратном, восточном направлении. Сержант Яременко служил на железнодорожной станции. Здесь и суждено ему было стать членом партии, вернее, кандидатом. В партийной организации части состояло семьдесят человек, и исключительно - офицеры. Ему единственному, причем первому из некомандного состава было сделано предложение о вступлении в ВКП (б). Заметили хорошего парня. Сам Яременко с улыбкой вспоминает такой эпизод. Ему, отличнику боевой и политической подготовки, за блестящие результа­ты в стрельбе дали десятидневный отпуск. На денек он выбрался в город, а оставшиеся дни... провел в части. Здесь было спокойнее, привычнее.

Минули семь лет, проведенных в армии. Пора было возвращаться на гражданку. Когда эшелон подходил к Челябинску, весь вагон отправился к начальнику просить за Михаила, узнали, что у него в Магнитогорске мать. Уговорили, заехал М. Яре­менко к матери, простил ей все, а вскоре, приведя в порядок бабушкино хозяйство, переселился в но­вую семью матери. Отчим через год умер, и на Михаила свалилось новое испытание — поднимать вместе с матерью ее детей — школьников. При­шлось расстаться с баранкой, за которую он поначалу сел, благо в армии научили, поискать работу поденежней. Пошел во второй листопро­катный цех комбината машинистом крана, в травиль­ное отделение. Вот уж где настоящий ад! Отврати­тельные запахи да вдобавок пышущие, раскаленные от недавней горячей прокатки в ЛПЦ-1 рулоны металла. Были случаи, когда даже выучившиеся машинисты просто физически не выдерживали и их снимали с крана. Яременко хватило и характера, и здоровья.

А потом была Ялта. Отпуск, море, солнце. Отдохнувший, загоревший, на обратном пути загля­нул он к бабушке. Посекретничали по поводу молоденькой продавщицы местного магазина. - Марийка, жди в гости, придем свататься, - предложил Михаил. - Приходьте, - скромно ответила девушка. Так в одночасье родилась новая семья. И об этом они не пожалели ни разу. Оба спокойные, доброже­лательные, готовые в любой момент помочь друг другу.

Поступил Михаил в горно-металлургический институт, а жена училась очно в педагогическом. Выработал свой горячий стаж, но ради жены потерпел еще два года и лишь потом перешел в электрики.

Еще при защите дипломного проекта зачинатель службы автоматизации на ММК Соломон Ефимович Хусид, в то время председатель государственной экзаменационной комиссии, удивлялся: машинист крана, а самостоятельно перевел систему сортировки листов на бесконтактную транзисторную. Короче, перетащили вскоре Яременко в лабораторию авто­матизации. Заработок, конечно, упал вдвое, но зато содержание труда резко изменилось. Много систем автоматики создал инженер Яременко на сортовых и листовых станах, агрегатах прокатных цехов в содружестве с А. Г. Шестеркиным, А. П. Самойлюкевичем, А. Ф. Бадолиным, А. А. Королевым и другими. Но больше всего благодарен за науку Ю. Н. Кремлеву, который, не жалея времени, «натаскивал» нового сотрудника. И когда понадо­бился сильный инженер по логическим системам автоматики для командирования в Индию, выбор пал на Яременко. Отказавшийся перед этим от до­лжности руководителя группы, здесь он не устоял, соблазнился, прямо скажем, возможностью, может быть, впервые в жизни пожить после загранкоманди­ровки без столь унижающих материальных затруднений. Не обошлось и здесь без казуса. «Потеряли» в отделе кадров его трудовую книжку, она оказалась... на оформлении пенсии. Вот так, бегавший за команду ЦЛА почти до пятидесяти лет, он вдруг стал самым молодым пенсионером в лабо­ратории. Вернулся из Бокаро, оформил пенсию. Может, хватит работать? «Мой тесть до семидесяти сидел за штурвалом комбайна, а я чем хуже?»— обычно возражает Яременко. Двужильный, говорят про таких. А я бы сказал: надежный. Настоящий мужик. С таким человеком спокойно, как с отцом

Полувек, отданный Родине

Южноуральский город Троицк. Здесь в начале тридцатых в семье рабочих Бобровского кварцево­го карьера, принадлежащего Магнитогорскому ме­таллургическому комбинату, родился первенец, сын. Назвали Колей. Сказать, что детство не сло­жилось, как мечталось, значит ничего не сказать. Сразу после извещения о начале Великой Отече­ственной его отец Георгий Моисеенко ушел на фронт. Увы, воевать долго не пришлось. Уже в сен­тябре 41 -го где-то под Тулой он сложил свою голо­ву... "Пропал без вести", - дошло послание воен­ного командования. Много позже, сколько ни зап­рашивал Николай высокие инстанции об отце, уте­шительных ответов не было...

Закончив семилетку, Коля "повернул", как и отец, в промышленном направлении. Троицкое ремес­ленное училище № 14 подготовило молодого сле­саря по ремонту электрооборудования теоретичес­ки, ну а практиковаться ему довелось уже в самой легендарной Магнитке. Он застал еще военного директора Магнитки Григория Ивановича Носова, который руководил вплоть до своей смерти летом 51-го. А Николаю Моисеенко еще предстояло выбирать свой трудовой путь. И начав его на Магнитогорском металлургическом заводе имени Сталина, патриотически настроенный комсомолец остался верен своему выбору навсегда.

Ему повезло. Начальник цеха КИП С.Е.Хусид, лауреат Сталинской премии, определил его не в обычную группу эксплуатации электрооборудования, а к самому М.А.Ситкову, тоже лауреату Сталинской премии, выпускнику ленинградского института. Н.Моисеенко поселился в интернате для молодых рабочих на центральном проспекте правобережной части Магнитки, тоже носившем тогда имя Сталина.

Работа захватила. Любой мальчишка готов с упоением наблюдать за машинами. Механизмами, разбирать и изучать их внутреннее устройство, а здесь 16-летний паренек с ходу окунулся в эту же стихию. Но уже не понарошку, а всерьез. Блюминги 2 и 3, сортовые станы «250», »300», »500» один за другим оснащались устройствами автоматики, в те годы казавшимися форменным чудом. Вчера оператор вручную ежеминутно, в темпе прокатки, дер­гал ручки и ключи управления, а сегодня то же де­лали хитроумные датчики, реле, контакторы. Мои­сеенко оказался в очаровательной стихии автома­тики. Хотя какая там стихия? Все продумано зара­нее, просчитано, аппаратура отрабатывает алго­ритм, заложенный умными инженерами. И слесарями. Таковым начинал и Николай Моисеенко. Быстро понял, что быть на "ты" с автоматикой надо не столько руками, сколько головой. Параллельно с работой учился: ШРМ - среднее образование, индустриальный техникум - среднее специальное, горно-металлургический институт имени Г.И. Носова -высшее. Хотя и без диплома ему "дали" корочки не только инженера, но и старшего инженера. Это было уникальным событием. Тысячи дипломированных - на рабочих местах, а здесь - все с точно­стью до наоборот. Да, Хусид с Ситковым угадали в Моисеенко настоящего инженера, по делам, а не по диплому. Ну а когда он все-таки одолел вузовский барьер, то направился прямиком к тогдашнему директору ММК (уже имени Ленина) Д.Л. Галкину. Тот назначил его начальником участка. Да какого! На участке-то оказалось несколько цехов, вдоль и поперек изученных и рационализированных Н. Мо­исеенко и его коллегами по лаборатории автома­тизации, к тому времени выделенной из цеха КИП в самостоятельное подразделение. Нет, техноло­гию Н. Моисеенко не определял, но руку к ее каче­ственному изменению прикладывал. Да еще как! Сколько постов с десятками рабочих уда­лось ликвидировать, переложив заботы на плечи машин и автоматов.

Хотя всякое случалось. Вот приказали автоматизировать блюминг. А.Б.Челюсткин, инженер ММК, стажировавшийся в США, и группа единомышленников, среди которых вполне естественно оказался Николай Моисеенко. Справилась вроде с задачей. Оператор даже позволял себе уходить с поста, блюминг-автомат делал все сам. А потом…все вернулось на круги своя. Человек оказался проворнее автомата. Пока датчики отсчитывали положение слитка, нажимных винтов, человек, движимый каким-то шестым чувством, уже следовал, с опережением, дальше. Может быть, часто оказывается нужным рациональный объем автоматиза­ции. В самолете есть автопилот, а в трамвае? Вот то-то же.

Короче, Николай Георгиевич не отставал от самых передовых мировых рубежей. Менялась тех­ника - лампы, полупроводниковые диоды, тран­зисторы, тиристоры, интегральные микросхемы, цифровые индикаторы, импульсные датчики, программируемые контролеры, персональные электронные вычислительные машины - за 50 лет технических революций насчиталось столько, что хватило бы и на несколько поколений, а здесь посчастливилось осваивать все это одному поколению Моисеенко и его товарищей, для которых возрождение России стало не пустым звуком, но самим смыслом жизни. Медаль ВДНХ, медаль "За трудовое отличие" и еще десятки памятных знаков, грамот, дипломов за освоение любой техники в действующих, подчеркиваю это, цехах металлургического комбината. Это достой­но самого высокого уважения.

Но если Н. Моисеенко представился неким чу­даком не от мира сего, то спешу рассеять эти подо­зрения. В молодости участвовал во всех мероприятиях. Жалеет, что не попал в 1957 году на Все­мирный молодежный фестиваль в Москву: в Челя­бинске на региональном отборе его с балалайкой не пропустили. Зато семь сроков отработал в каче­стве председателя цехового комитета профсоюза, избирался и в партийное бюро. Он очень мягкий, рассудительный, практичный человек. Не потерялся и в годы перестройки, и в период реформ. А залогом тому стала активная жизненная позиция, на­стоящий патриотизм.

Всему свое время. Коллектив ММК по-доброму поблагодарил Николая Георгиевича, выдал солид­ное вознаграждение и проводил с этого года на по-настоящему заслуженный отдых. Золотой полувек, отданный Родине, - есть чем гордиться!


Лёвка

Он чуть-чуть старше ММК, практически ровесник. Когда на Магнитке вовсю строили первую доменную и восьмую коксовую батарею, самую дальнюю от домны, он только родился в тогдашней столице Украины Харькове. Мировые потрясения в считанные годы сорвали семью с родимых мест и занесли в Магнитогорск. И уж с тех военных пор их биографии неразделимы - Левки и ММК.

Неправда, что тридцатые были временем сплошных репрессий, реорганизаций, раз­рушения хозяйств, дворов, семей, душ. Левка с молоком матери, живущей в Магнитогорс­ке и нарекшей его этим легким стремитель­ным именем, которое в ходу у родственни­ков и друзей, впитал глубочайшее чувство уважения к Родине. Как бы она ни называ­лась - Советский Союз, Украина, Россия. Семья была дружной - дети родились один за другим.

Национальности в то время не придава­ли никакого значения. Евреи, например, на Украине занимали третье место по числен­ности после украинцев и русских, так что ни о каком обособлении, а уж тем более ущемлении прав и речи не шло. Все на рав­ных учились, работали... Вскоре Левке и вовсе посчастливилось оказаться в земном раю - в Крыму, в Евпатории, среди буйства южной зелени, красот ландшафта и синего-синего Черного моря. В свободные деньки он мог часами пропадать на пляже. За…шахматами?! Дядя, чемпион Харькова, в самом нежном возрасте ввел Левку в этот зага­дочный, чарующий мир королей, слонов, коней, ладей, пешек, который на удивление легко принял шпингалета, методично, раз за разом, обыгрывающего не только отца. Но и всех подряд обитателей города-курорта. Уж видно так устроенным оказался мозг, что ему удобно было беспрерывное запоминание позиций, расчеты – пересчеты, лихие, но выверенные наскоки во вражеский игрушечный стан. Любое учение легко давалось Левке. И кто знает, как сложилась бы его дальнейшая судьба, если бы не война…

Отец сразу был призван в Красную Ар­мию и пропал без вести после одного из фронтовых сражений уже в 41-м. Мать, ме­дик, была мобилизована в военный госпи­таль. Так судьба свела Вельгасов и Магни­тогорск. Лева вдруг стал старшим мужчи­ной в семье. Материнских медсестринских сотен рублей катастрофически не хватало, о школе и даже простом среднем образова­нии пришлось пока позабыть. Подросток пришел на ММК.

Поначалу было крайне тяжело. Детство кончилось на полпути. На заводе никто не считался с возрастом, физическими и ум­ственными возможностями. Да Лева и сам видел вокруг множество таких же подрост­ков - без отцов, погибших на фронте, без должного образования, навыков, умений. А потому не хныкал, а вникал в дело, которо­му, не поверите, он прослужил более 50 лет. Уникальный случай! Но еще завиднее то, что он не служил в общепринятом смысле этого слова, он - творил.

Конечно, не сразу. Прокатные цехи, куда определили юного металлурга, поразили его своей мощью, размерами, колоссаль­ными механизмами, красотой горячего ме­талла. А еще людьми, ловко управляющи­мися со всеми этими рольгангами, крана­ми, шлепперами, валками и еще десятками и сотнями устройств и приспособлений. Конечно, это было чудом, что паренек с 8 классами попал в компанию не просто ум­ных толковых специалистов, но поистине классных, владевших обширнейшими зна­ниями автоматики, электрики, гидравлики, пневматики, механики. И не просто владев­ших, но использовавших знания на жизнен­ную потребу металлургического производ­ства.

Нет, Левка не испугался, но понял свое истинное, едва ли не самое мизерное мес­то, маленькую нишу, которую он занимал пока в громадной пирамиде кадров ММК. Надо было учиться, учиться и учиться. Увы, снова пришлось уезжать. Теперь - в Советскую Армию. Четыре года служил под Свердловском в Уральском военном округе. Не потерялся. Крепкий и физически, и морально, живой, как ртуть, он не только стойко перенес обычные тяготы армейской жизни с дисциплиной, всерьез увлекся спортом. И не только шахматами, где он естественно попал в самую элиту УрВО. Разряды и приэовые места сыпались один другим - бокс, волейбол, баскетбол. А вот с фехтованием осечка вышла. Вообще это умо­рительный случай. Сказали, что биться будут не на класси­ческих рапирах или шпагах, а на самых обычных винтовках, только с гибкими штыками. Лева, легкий на подъем, очень заводной азартный парень, тоже решил попробовать, Как учили на плацу – раз, два, три. Вместо «коли» он заехал сослуживцу прикладом, как врагу, как учили. Сняли с соревнований. Не говорит ли этот случай о Леве лучше многих грамот и наград? Не умею - освою, научусь, под­нимусь. Главное - не боять­ся, пробовать, рисковать, искать. И таким он был во всем и всегда.

Армейские будни сменились трудовыми. Здесь, конечно, на родном ММК. Смена со­ветского лидера Сталина на Хрущева приве­ла к пусть и неочевидно выигрышным, но рез­ким изменениям во внутренней политике. Ком­мунистическая перспектива потребовала пол­ной ревизии кадров и ресурсов по всем на­правлениям. Для ММК это были и новые объек­ты пяти- и семилетки, и внутренние реоргани­зации. Подросший и возмужавший Лев, хотя и простой слесарь, был замечен не только как шахматист, на равных, и даже побеждавший кое-кого, сражавшийся в финалах Магнитогор­ска с Тафлевичем, Бурылевым и прочими мес­тными грандами, не только как комсомольский активист, член цехового бюро ВЛКСМ, но прежде всего как инициативный грамотный специалист. За прокатом последовало мар­теновское производство, горное, доменное. Постепенно Лев исключался как слесарь из чисто монтажных и тем более неквалифици­рованных демонтажных работ, а все больше привлекался к интеллектуально насыщенным наладочным. После известных партийных ре­шений о строительстве коммунизма и после­довавших правительственных министерских постановлений о мерах, обеспечивающих это, Лев Вельгас уже окончательно перебрался на коксохим, на участок автоматизации.

Нет, карьеры в обывательском смысле сде­лать ему не пришлось. Слесарь, без так и ос­тавшегося в мечтах высшего образования да еще и отказавшийся вступить в партию - а очередь туда была ой какая длинная, и пред­ложения второй раз в брежневские застой­ные годы так и не последовало, — он и не помышлял о должности, мандате, кабинете. Беспартийный коммунист, по Ленину не бол­тал, но работал и работал, рационализировал, изобретал, творил. Не чурался никаких самых грязных и вонючих объектов, коих на коксохиме полным-полно. Что поручали, то и де­лал. Не как слесарь, но инженер с большой буквы. Справедливости ради надо отдать дол­жное его непосредственному руководителю Александру Гулянскому, почти тридцать лет бывшему рядом, так же увлеченному делом автоматизации КХП, как и сам Лев Борисович, их коллеги А. Григорьев, В. Зверев, В. Махниборода, Д. Иванов и другие.

Женитьба, рождение сына Геры и дочери Лии, не то чтобы прошли незамеченными для него, но он не ударился в огородно-садовые и прочие добывательские страсти, а все так же размеренно, полноценно для дела, с ду­шой придумывал новинки, монтировал их, на­лаживал, внедрял. Надо было - прихватывал свободные часы, отрывал их от дома, от все понимающей жены, от детей. Уж так устроен­ным оказался этот мастер коксохимии, вырос­ший не на дипломах и аттестатах, а на знани­ях, обретавшихся целенаправленно и ... само­стоятельно.

Нет, он не был каким-то изгоем. Увлечен­ный автомобилист, любитель природы, искус­ный любитель раков, компанейский добрый человек с прекрасным легким характером, не только не имевший личных врагов, но и просто недоброжелателей, он избирался не раз в ко­митет профсоюза, в требующую особых уси­лий жилбыткомиссию, и в прочие обществен­ные советы-комитеты. Всегда ему хотелось бежать, лететь на работу, на комбинат, имен­но ради любимого дела - за наладочный стол, где с годами менялись реле, транзисторы, микросхемы, контроллеры, компьютеры, на коксовую батарею, ради которой и были все эти бдения, разочарования, неудачи и обре­тения, счастливые мгновения озарения, уда­чи, победы. Не в один ли из таких моментов Лев Борисович и взял ручку:

Вагон тушильный с коксом,

время остановки,

Наладка, но «команда» не идет!

А скоро выдача - нельзя без

блокировки.

Крик, шум и разбирательства

на год.

Для сведения тех, кто не бывал на батарее, скажу, что политику там определяют коксо­вые машины. Наверху уголь засыпает в камеру загрузочный вагон, с машинной стороны – коксовыталкиватель, с коксовой – на уровне печи двересъемная машина, ниже – электровоз с тушильным вагоном. Никто никого не видит, но каждые двенадцать минут очередная порция коксового пирога должна быть вытолкнута, потушена в тушильной башне и высыпана на рампу с дальнейшей транспортировкой на коксосортировку и лучшего, называемого металлургическим, на домну. Малейшее несоответствие в действиях - сбой во всей технологической цепочке, ведь это ба-та-рея — за одной печью как домино «посыпятся» десятки следующих. На этом и съел собаку Лев Борисович. Слесарь запросто общался с начальниками цехов А.Махно, Г. Гриневичем, Н. Аксеновым, В.Егоровым и другими, быстро уловившими новизну и полезность разработки Л. Вельгаса. Более того, проведенные патентные исследования выявили мировую новизну устройства, разработанного на ММК. Технические находки по контролю работы коксовых машин защищены сразу семью заявками на изобретения.

Эти авторские свидетельства дороги Льву Вельгасу не только за признание уровня его разработок, но за их практичность и полезность. Правила изобретательства жестки: только 2 процента от суммы экономического эффекта перечисляются автору, остальные 98 достаются коллективу, вырастившему самородка и внедрившему его детище. В нашем случае - ММК.

Были и десятки других тем, от флотации на углеподготовке до автоматизации кантовочных механизмов, досконально разработанных и доведенных до стадии эксплуатации на коксохимпроизводстве Львом Вельгасом. И при этом он нисколько не зазнался, остался таким же скромным тружеником, готовым впитывать новые знания о новых приборах, узлах, устройствах.

А Лев Борисович отметил семи­десятилетие, до которого он... доработал, и как - живо, творчески, с огоньком. Ему в ра­дость были эти трудовые полвека на ММК. Легкость ума, легкость характера Левка, Лев Борисович сохранял при всех режимах, не унывал. Его не увидишь на скамеечке у подъезда. Дети подарили ему на семиде­сятилетие компьютер с новейшей операци­онной системой. Ничего, осваивает и Windows.

Не забыты и главные вещи в доме, его боги - книги, которым отданы столько вечеров и выходных - В. Шекспир, И. Стоун, М. Твен, А. Дюма, В. Белинский и еще десятки авто­ров, серьезному слову которых Лев Борисо­вич поклоняется. Бульварщина, равно как и мат, не по нему. Он и сам много пишет, боль­ше для круга друзей, есть и публикации. Готовит творческие вечера с отчетом о сво­их достижениях и в уральском движении «Экология души»», и в еврейском культур­ном обществе. Доволен, что бросил курить, счастлив, что рядом всегда любимая и лю­бящая Инна Владимировна, которая требу­ет повторения от Левки чемпионства по на­стольному теннису в Челябинской области, теперь уже среди тех, кому за 70. Живет ветеран, с добром к людям, как и они к нему. И по-прежнему думает о вечном:

Неужто чувства кажутся,

Видения мерещатся,

Любовь и дружба чудятся,

Все мнится и все грезится?

В очках не те диоптрии,

Глаза слезми залитые,

Что видим - все колышется

Сквозь стекла не промытые.

Фон шума глушит истины.

Бурчание - не исповедь.

И так уйдем не поняты

И ничего не понявши?