Жеральд Мессадье Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать
| Вид материала | Документы |
Содержание17. Карловицкие сюрпризы Адресую вам мои самые теплые воспоминания. |
- Жеральд Мессадье Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать (Том, 4332.19kb.
- Духовного Единения "Золотой Век", 1093.55kb.
- Курс Алхимии Наука самотрансформации Сен-Жермен, 6416.68kb.
- Вкус шоколада, что растаял на губах, он терпкий, приторный, горячий и надолго … Незабываемый,, 750.92kb.
- Вкус шоколада, что растаял на губах, он терпкий, приторный, горячий и надолго … Незабываемый,, 1234.72kb.
- Вкус шоколада, что растаял на губах, он терпкий, приторный, горячий и надолго … Незабываемый,, 751.77kb.
- Описание программы по дням 1 день, 279.05kb.
- Будимир последняя жертва эпохи, 1586.02kb.
- Сен-Симон. Анри Клод де Ребруа Сен-Симон (1760- 1825гг.), 900.57kb.
- Т. А. Черноверская к вопросу об эволюции мировоззрения сен-жюста, 364.09kb.
17. КАРЛОВИЦКИЕ СЮРПРИЗЫ
В Вене, рассчитав обоих своих слуг, маркиз Филипп де Сен-Фарго исчез, уступив место графу Готлибу фон Ренненкампфу, уроженцу Ливонии.
Ему требовалась передышка. Он избегал академий фехтования и верховой езды, где мог лишь повторить свой пражский опыт, приятный, но бесполезный. На первый взгляд люди из высшего общества пользовались широчайшей свободой, но в действительности как в Праге, так и в Лондоне и, без сомнения, во всех остальных местах они жили в окружении незримых крепостных стен. И разглядывали чужестранца из-за зубцов и бойниц — со сдержанной, но от этого не менее пристальной нескромностью. Заверения в дружбе и привязанности тут были всего лишь кличем завоевателей. К подобным победам он испытывал безразличие.
К тому же постоянное общение с этими людьми ничему бы его не научило, и он в конце концов приобрел бы их дурные светские манеры. Они говорили только о делах того или иного двора, о войне, о лошадях, об охоте, собаках и браках. Те же заботы, что и у людей их класса в Лиме или Мексике. И, без сомнения, то же бессердечие.
Смотрели ли они еще на звезды? Или на цветы?
Он подумал о друге Бриджмена, об этом Ньютоне, который установил причину, по которой звезды не падают на Землю, а Земля на них.
И написал Бриджмену письмо:
«Дражайший Соломон!
Вдали от Лондона мне стало ясно, что с вами я за один день узнавал больше, чем со всей знатью Европы за неделю. У меня впечатление, что я попал в логово болтливых волков. Они приветливы со мной лишь потому, что принимают меня за своего. Как можно, чтобы голова была так пуста и при этом так переполнена "шумом и яростью", как вы говорите, цитируя вашего Шекспира.
Путешествие пока шло хорошо, по крайней мере если забыть о дорогах Европы, которые ужасны, и о каретах, которые вызывают дурноту. Мы уже три раза теряли колесо и чуть не оказались в канаве. Порошки доброго доктора Джеремайи успешно отгоняли клопов, а мои книги — скуку.
Я по-прежнему намереваюсь отправиться к туркам, поскольку это единственное средство добраться до Индии. Буду писать вам всякий раз, как представится надежный случай доставить письмо.
^ Адресую вам мои самые теплые воспоминания.
В Вене, 18 мая в год Господень 1729.
Готлиб фон Ренненкампф
P. S. Как видите, теперь я ливонец».
Он заплатил большую серебряную монету, чтобы послание было доставлено по назначению почтовой каретой фирмы «Турн унд Таксис»; поскольку требовалось пересечь Ла-Манш, это стоило дороже.
Граф фон Ренненкампф провел неделю в гостинице близ собора Святого Стефана, ожидая, пока прояснится в голове. В сумерках, в сопровождении нового слуги, крепкого парня по имени Альбрехт, он пешком спускался к Дунаю и ужинал в таверне колбасой с картошкой или же заказывал рагу в вине, которое, похоже, было тут непременным блюдом.
Жизнь в Австрийской империи была спокойной: отбившись меньше века назад от турок, да и от европейцев, ничуть не менее хищных, чем считались османы, подданные Карла VI вновь обрели вкус к свободе.
К свободе, то есть к отсутствию страдания, причиненного рабством и необходимостью подчиняться чужим вкусам — даже если это просто навязанная компания и беседа.
К вечеру, особенно в конце недели, старые и молодые австрийцы устраивали гулянья: танцевали и пели хором под оркестрики из трех-четырех музыкантов; мелодии были заразительные, чаще всего веселые, порой грустные, напоминающие мечтательное покачивание. Готлиб фон Ренненкампф не раз давал монету, чтобы ему повторили понравившийся отрывок. Погода становилась все теплее, увеселения вызывали жажду, так что люди пили чуть отдававшее дымком вино токай.
С разрешения своего хозяина Альбрехт танцевал, а в конце концов и сам граф уступил, особо не церемонясь, приглашению какой-то молодой прачки.
Новый слуга отличался одним несомненным достоинством — говорил, только когда хозяин обращался к нему, и, поскольку обладал житейским складом ума, никогда не изрекал глупостей и чаще всего воздерживался от пустых рассуждений, придающих людям вид педантов или дураков.
— Куда собираемся, хозяин? — спросил он как-то вечером.
— К туркам.
— Я так и думал, хозяин. Тогда, наверное, лучше бы не болтать об этом, пока не окажемся у них. Здешние считают турок прямо чертями из пекла. Я слыхал от местных старожилов, что турки за любой пустяк человека на кол сажают. Кол входит через естественное отверстие, а выходит через неестественное. Прямо через темечко, говорят.
Альбрехт ожидал увидеть на лице графа фон Реннен-кампфа реакцию на эти ужасы, но просчитался. Готлиб давно заметил, что Альбрехт поладил с первой служанкой гостиницы, миловидной вдовой, чей муж погиб как раз в бесчисленных войнах с турками; видимо, от нее и исходили сведения.
— Речь идет о войне, Альбрехт, — ответил он. — В некоторых обстоятельствах христиане поступали не лучше. А мы воевать с турками не собираемся. Так что я не опасаюсь. Ни тебя, ни меня не ждет участь, которую ты описываешь.
— Очень хорошо, хозяин. В таком случае могу я предложить, чтобы мы спустились к Черному морю на корабле? Как я понял, по суше через австрийские земли к туркам добираться неудобно, лучше по Дунаю.
Готлиб обдумал предложение: оно было заманчиво еще и тем, что избавляло от дорожной тряски, пыли и ночевок в сомнительных гостиницах, кишевших клопами и мышами, не говоря о прочем. Альбрехт опередил вопрос своего хозяина:
— Тут есть довольно вместительные посудины, с одной или двумя каютами, а то и больше. В них и спать можно, по крайней мере коротать там ночь. Мы могли бы прямо завтра выбрать себе что-нибудь такое во Фрейденау.
На следующее утро они наняли двух лошадей и отправились во Фрейденау, одну из трех городских гаваней. Сначала осмотрели суда. В большинстве своем это были тяжелые барки с мелкой осадкой и незатейливыми парусами, больше похожие на баржи. Делали их с расчетом скорее на силу течения, чем ветра. Паруса же служили главным образом для подъема вверх по реке. Почти у всех на корме имелись закрытые надстройки, наверняка то, что Альбрехт принимал за каюты. После разговора с десятником, руководившим погрузкой и разгрузкой, зычно выкрикивая приказы, их выбор пал на посудину, окрещенную «Dufte Madchen von Vasvar», то есть «Нежная дева Вашвара». Готлиб договорился о цене с капитаном — дюжим молодцом с саблевидными усами и бледным, водянистым взглядом. Он отплывал завтра утром.
— Через четыре дня будете в Карловице, — пообещал капитан.
— А после Карловица? — неосторожно спросил Альбрехт.
Заинтригованный капитан смерил его вызывающим взглядом.
— Что вы собираетесь делать за Карловицем? Грехи искупить спешите?
Готлиб расхохотался, сообразив, что дальше этого города Дунаем владели уже турки. И пригласил капитана выпить по стаканчику в ближайшем трактире, где капитан угостил его сливовой водкой. После второй стопки этого напитка, способного вышибить мозги, они стали гораздо раскованнее. Капитана звали Ласло из Темешвара, он был мадьяр по отцу и серб по матери. Заметив, что служанка трактира проявляет к Готлибу явное расположение, он заявил своему будущему пассажиру, блестя глазами от зависти:
— Уверен, граф, что девицы на вас виснут.
— Капитан, охотник не стреляет дичь на птичьем дворе.
Темешварец и Альбрехт расхохотались, а граф Готлиб был поощрен крепким хлопком по спине.
Никакой другой способ передвижения, решил граф Готлиб, не сравнится с путешествием по реке, да еще такой, как Дунай в хорошее время года. Вместо бортовой и килевой качки морских кораблей, взамен дорожной тряски в карете, теряющей колесо в первой же рытвине, — плавное покачивание, легкий ветерок и приятные пейзажи.
Готлиб нашел также время пофилософствовать, если не помечтать. Главный предмет его размышлений был прост: людские игрушки ему неинтересны. Богатство себе он уже добыл. Власть казалась ему вещью ненадежной: завладев ею, требуется не меньше усилий, чтобы ее удержать. Любовь, сводившаяся в действительности к плотским утехам, казалась ему протухшим мясом, отравляющим тех, кто его вкушает. Люди внешне здравомыслящие расточали безумные суммы, лишь бы щегольнуть рядом с созданиями, которые потом разорят их еще больше. Неужели все это только ради того, чтобы плодить детей? Сам он пока не испытывал никакого желания размножаться.
Готлиб не знал точную дату своего рождения, но предполагал, что приближается к девятнадцати годам. «Старею», — подумал он с удивлением.
Он стремился к чему-то другому. К чему именно? Он догадывался об этом, хотя и смутно. Ему хотелось продолжить изыскания выдающегося человека, к которому Бриджмен испытывал безграничное восхищение, — Ньютона.
Но напрасно Готлиб читал и перечитывал труды ученого, он не нашел в них никаких секретов, даже упоминания о них. Ни слова о способе делать золото. Он там обнаружил только страстное желание проникнуть в тайны Вселенной. С какой целью?
Готлиб не знал.
Ньютон наверняка не был единственным на свете, кто исследовал эти вопросы; без сомнения, были и другие, как ему подсказал Бриджмен. Быть может, на Востоке. Да, на Востоке.
Как-то утром Альбрехт заметил своему хозяину, что заканчивается четвертый день путешествия. И в самом деле час спустя капитан из Темешвара объявил, что они подплывают к Карловичу.
— Ваша милость, — сказал он, — во имя уважения и дружбы, которые я питаю к вам, прошу вас не следовать дальше. Не Знаю, что влечет вас к басурманам, но тревожусь, что такой любезный дворянин, как вы, сам лезет на рожон к этим дикарям.
— Не бойтесь, — ответил граф Готлиб с улыбкой. — Я услышал ваши советы и благодарю за них.
Он и Альбрехт распрощались с мадьяром и сошли на берег вместе со своим багажом.
— Подождем в гостинице, пока капитан не отплывет обратно, — сказал Готлиб. — Не хочу, чтобы он распускал слухи о европейце, который рискнул сунуться к туркам.
Гостиница была построена на склоне и возвышалась над гаванью. Здание опоясывали аркады с расставленными там столами и скамьями, часть из которых достигала даже проезжей части; оттуда путешественники вполне могли следить за разгрузкой «Нежной девы Вашвара». Доверив свой багаж попечению трактирщика, они выбрали отдаленный стол под аркадами и заказали кофе; им его подали в медном длинноносом кувшинчике, на подносе с чашками голубого фарфора, какими-то медовыми сластями, фисташками и ликером из роз.
Странный люд сновал по набережным и их окрестностям вперемешку с местными жителями — очевидно, турки. Их можно было узнать по одежде: широкие шаровары, простая рубашка и безрукавка ярких цветов; почти у всех на головах тюрбаны. Несколько более важных особ кутались в длинные плащи, несмотря на теплую погоду.
— И на каком языке мы будем говорить с этими людьми? — недоумевал Альбрехт, державшийся начеку.
Несмотря на заметную враждебность австрийцев к туркам, Карловиц явно служил центром коммерческого обмена между ними и Западом. Но что у них покупали и что им продавали?
Какой-то величественного вида турок в темно-фиолетовом плаще с золотой отделкой и в белом узорчатом тюрбане остановился у одного из наружных столов. Когда он подбоченился, Готлиб заметил кривую саблю с блестящей рукоятью. Вельможу окружали три человека, все явно у него в подчинении; один из них был негр в тюрбане голубого шелка. Негр положил на облюбованное его хозяином место большую подушку, и тот уселся. Трактирные слуги засуетились. Человек оглядел дуги аркады и остановил свой взор на Готлибе и его спутнике. Кустистые брови придавали светлым глазам турка, то ли серым, то ли голубым, довольно свирепое выражение, которое подчеркивали рыжеватые усы, загнутые кверху в виде клыков. На самом деле турок был белокурым, и это удивило Готлиба.
Трое других тоже посмотрели на европейцев и сели. Вскоре им подали кофе и сласти. Готлиб и Альбрехт продолжили наблюдать издали за «Нежной девой Вашвара», готовившейся к отплытию. Слуга заметил своему хозяину, что утро уже на исходе и что благоразумнее было бы, конечно, провести ночь в Карловице, чтобы без спешки разузнать о дальнейшем пути. Тут внимание Готлиба привлекло кое-что подозрительное: слева, шагах в двадцати от него, каких-то два человека, видимые только ему, прятались за колонной аркады со стороны пустынной в этот момент улицы. Один из них прижимал обеими руками к животу круглый, напоминающий тыкву предмет, а другой пытался поджечь торчавший из «тыквы» фитиль.
Готлиб похолодел. Хоть он никогда раньше и не видел ручных гранат, но сообразил, чем был этот снаряд и кому предназначался: тем самым четырем туркам, сидевшим перед ним. Фитиль загорелся, и заговорщики исчезли, решив, видимо, метнуть гранату со стороны мостовой. Готлиб пронзительно крикнул, бросился вперед, схватил за руки вельможу и сидящего рядом слугу и, несмотря на их ошеломление, если не возмущение, оттащил в укрытие под стены аркады. Альбрехт, тоже смекнувший, что происходит, хоть и долей секунды позже, проделал то же самое с остальными двумя.
Те было сердито заголосили, но быстро поняли по выражению лиц Готлиба и Альбрехта, что им угрожает какая-то опасность.
Они вшестером прижались к колоннам, когда раздался глухой взрыв. Во все стороны полетели обломки столов, скамей, осколки камней и штукатурки. Вдребезги разбился и стеклянный шар, подвешенный под сводом аркады.
Если бы Готлиб с Альбрехтом не затащили турок за колонны, тех наверняка разнесло бы на куски.
Со всех сторон закричали. Светловолосый турок схватил Готлиба за руку и ошалело уставился на него: он только что понял, что молодой человек спас ему жизнь.
Послышались и другие крики — это негр с товарищами бросились в погоню за заговорщиками. Альбрехт побежал вместе с ними. Преследователи сыпали проклятьями на непонятном Готлибу языке. Вскоре беглецы были схвачены и доставлены в кафе.
Турецкий вельможа взялся за рукоять своей сабли, и Готлиб испугался, что станет свидетелем публичной казни.
Но охрана порта была уже предупреждена, и пленниками, которых негр с товарищами успели изрядно помять, завладели таможенники. Собралась толпа зевак, глазеющих на следы взрыва. Среди них оказался и встревоженный капитан из Темешвара: он ведь помнил, что его пассажир направился именно в это кафе. Но, увидев, как графа Готлиба прижимает к своему сердцу какой-то турок, он остановился и удивленно нахмурился. Потом бросил долгий многозначительный взгляд на молодого человека, повернулся и ушел.
Немалая часть населения Карловица собралась вокруг кафе. Такое ужасное столпотворение становилось даже опасным, поскольку если кто-то еще питал недобрые намерения в отношении османского вельможи, то осуществить их теперь было даже легче, чем недавно.
К четырем уцелевшим туркам присоединилось еще полдюжины; они явно принадлежали к свите самого важного из них, белокурого, которого все называли пашой.
— Идемте, — сказал белокурый турок Готлибу, сопроводив свое приглашение движением головы. — Вы говорите по-французски?
Пораженный Готлиб кивнул.
— Я никогда не смогу в полной мере отблагодарить вас! — воскликнул турок с горячностью.
— Куда вы направляетесь?
— На мой каик, — ответил турок, показав на пришвартованное у причала судно, выделявшееся среди прочих изукрашенной носовой частью с двумя надписями, на турецком и французском: «Ангельский бриз».
Тут к ним подошел офицер в сопровождении четырех человек в мундирах. Сняв шляпу и церемонно поклонившись, он объявил турку по-немецки:
— Паша, мы задержали тех, кто покушался на вас.
— Вы хотите сказать, что мои люди передали их вам? — высокомерно уточнил турок на каркающем немецком.
— Так точно, — согласился офицер невозмутимо. — Похоже, это босняки. Мы допросим их. Надо выяснить, каковы были их намерения.
— Наверняка самые благожелательные. Если бы не вмешательство этого дворянина, вы обращались бы сейчас вон к той яме, — язвительно сказал турок, показав на воронку от взрыва. — Вздерните их побыстрей и повыше, когда убедитесь в этом. А я пока ухожу. И прошу вас получше следить за общественным порядком в Карловице.
Свита проложила дорогу в толпе, и они спустились к набережной.
— Я — Ахмет Байрак-паша, правитель Ниша, — представился турок.
— А я — граф Готлиб фон Ренненкампф, ливонец, к вашим услугам.
Байрак-паша вступил на сходни, ведущие к его судну, Готлиб и Альбрехт последовали за ним. Палуба была устлана ковром, по которому паша повел своего гостя в кормовую надстройку с роскошным убранством — диванами, мехами, низенькими столиками, жаровнями. В вазе, подвешенной к потолку, раскачивались розы. Паша отдал несколько коротких приказов, и вскоре негр принес хрустальный сосуд рубинового цвета, украшенный позолотой, и два стаканчика. Готлиб попробовал налитое ему питье; оно оказалось крепким и душистым. Паша выпил свою стопку одним духом и уточнил, что это апельсиновая водка.
— Считайте это лекарством, — сказал он.
— Где вы научились так хорошо говорить по-французски, паша?
— Мой отец был послом при дворе регента, в Париже. Он и сам увлекся этим языком, и нам с младшим братом нанял учителя. Что вы делаете в Карловице?
— Собираюсь отправиться в Стамбул, паша.
— В Стамбул? — переспросил тот с удивлением. — Зачем?
— Я занят поисками мудрости, паша, — ответил Готлиб с улыбкой. — Меня уверили, что Восток обладает гораздо более глубоким знанием, нежели Запад. Предполагаю добраться до Индии и даже дальше, насколько возможно.
Байрак-паша какое-то время молча смотрел на своего гостя.
— Граф, — сказал он наконец, — вы спасли мне жизнь, так что я обязан вам самым ценным, чем располагаю. Если судить по вашему виду, вы в летах моего сына, и, если бы я имел хоть малейшее представление о том, что вы ищете, я бы целого состояния не пожалел, чтобы одарить вас этим. Но простите меня, я никак не возьму в толк, что вы собираетесь делать в Стамбуле. Если вы и там будете вести такие же речи, то окажетесь в опасности. Вас примут за шпиона или безумца.
Он говорил быстро, но Готлиб фон Ренненкампф все же успел уловить в этих словах дружелюбие и обеспокоенность за его судьбу.
— Неужели у вас нет семьи, жены, друзей, которые предостерегли бы вас от такой рискованной затеи?
— Меня предостерегали, — ответил Готлиб, изображая непринужденность. — Капитан судна, на котором я приплыл сюда.
Тем не менее он опасался, что уронил себя в глазах турка, и теперь мучительно раздумывал, как ему сгладить свою оплошность. В самом деле, услышав его ответ, паша пожал плечами.
— Что вы ищете? — спросил он властно.
— Один выдающийся человек, англичанин, раскрыл, как меня уверяли, два самых ценных секрета в мире: нашел эликсир вечной молодости и научился превращать свинец в золото.
Байрак-паша ошеломленно уставился на Готлиба.
— И что стало с этим человеком?
— Он умер.
— Вот видите, значит, эликсира он не нашел. Он был богат?
— Не знаю.
— Если бы он был богат, вы бы это знали, граф, потому что он был бы сказочно богат, — сказал паша, вновь наливая себе водки.
Готлиба застало врасплох это хлесткое, но совершенно здравое рассуждение.
— Кто вам сказал, что он раскрыл эти два секрета? — продолжил паша.
— Один мой друг, который хорошо его знал.
— Как звали того англичанина?
— Ньютон.
— Это не тот, что объяснил закон всемирного тяготения?
— Тот самый, — ответил пораженный Готлиб.
— Не удивляйтесь, граф, — усмехнулся паша, заметив это. — Турки живут не на Луне и умеют читать.
Он встал, направляясь к выходу из каюты. Остановился в дверях.
— Граф, мне пришло на ум, что вы выиграете, познакомившись с одной замечательной женщиной. Во всяком случае до того, как поедете в Стамбул. Она живет в Констанце,29 это порт на Черном море, мы как раз туда и поплывем. Я предлагаю вам перейти на мой корабль. А если решите двинуться дальше, дам вам охранную грамоту до Высокой Порты.
— Вы меня очень обяжете, — сказал Готлиб.
— Вы сделали для меня гораздо больше, граф, и я в ответ просто обязан стать вашим покровителем, — ответил паша с улыбкой. — У вас есть багаж?
Готлиб кивнул. Паша продолжил:
— Пока ваш слуга сходит за ним, мы разделим легкую трапезу, если вы не против.
Он вышел и отдал распоряжения. Внезапно появился негр, явно ожидавший у дверей каюты. Через мгновение он и еще один человек из свиты паши ушли вместе с Альбрехтом за багажом в таверну.
Оставшись один, Готлиб подумал, что впервые после отъезда из Лондона выставил себя в нелепом виде. Турок сразу освистал комедию, которую он сочинил, попавшись на крючок с этими дурацкими историями об эликсире молодости и философском камне! Уж лучше бы он не мешал боснякам взорвать этого излишне проницательного турка. У него вдруг возникло искушение улизнуть украдкой, и только страх опорочить себя, еще больше удержал его. Впрочем, паша был на палубе, а Альбрехт отправился за вещами.
Из этой неудачи Готлиб извлек урок: никогда открыто не объявлять о своих намерениях.
Что же касается эликсира молодости и философского камня, если таковые вообще имеются, то надо тщательнее скрывать эти тайны.
Но кто такая эта женщина, с которой Байрак-паша хочет его познакомить? И для чего?
Он бросил взгляд на свои карманные часы и с досадой увидел, что те показывают три часа, хотя еще даже полдень не звонили. Потом сообразил, что двигался на восток, отсюда и взялась разница во времени. Он перевел стрелки на глазок.
Выходит, даже часам нельзя доверять.