Социологическое общество им. М. М

страница	2/79
Дата	19.03.2012
Размер	12.12 Mb.
Тип	Документы

СодержаниеИнформационный подход в контексте социологии. Цивилизационный поворот в социологическом анализе современности в конце XX – начале XXI вв. Типовые переменные межкультурной коммуникации Социальная сущность награды и ее функции К вопросу об адекватности положения об экстремальном характере экономического действия (на примере выбора трудовой вакансии). Копии без оригиналов: онтологический статус социальной реальности в интерпретации Ж. Бодрийяра и И. Гофмана

Подобный материал:

• Факультет социологии спбгу российская социологическая ассоциация Социологическое общество, 57.45kb.
• Факультет социологии спбгу российская социологическая ассоциация Социологическое общество, 50.34kb.
• Факультет социологии спбгу российская социологическая ассоциация Социологическое общество, 59.09kb.
• Программа вступительного испытания по обществознанию Общество, 43.1kb.
• Iv всероссийский социологический конгресс 2 4 февраля 2012 года, 15.95kb.
• Iv всероссийский социологический конгресс 2 4 февраля 2012 года, 52.85kb.
• Отчет «Социологическое исследование проблем легальной и нелегальной миграции в Новгородском, 1632.74kb.
• Необычный источник энергии фотосинтез, 126.95kb.
• Обществознание общество, 79.62kb.
• А. К. Погодаев 2009 г. Программа, 38.25kb.

1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   79
Идеологический аспект социологических теорий (на примере теорий социальной справедливости)

Общеизвестно, что социологическое знание носит мировоззренческий характер и прикладной характер. Оно активно участвует в формировании жизненных позиций, как отдельных индивидов, так и социальных групп, вовлекается в практическую преобразовательную деятельность людей. При этом довольно часто данное влияние носит идеологический характер, поскольку исходные принципы теоретических конструкций политически ангажированы. Политическое воздействие особенно ощутимо у тех концепций, которые используют в качестве социологических понятий категории, активно задействованные в политических идеологиях: «свобода», «равенство», «справедливость».

В частности, это относится к современным западным теориям справедливости, достаточно активно обсуждаемым российским научным сообществом. Работа Дж. Ролза, посвященная теории справедливости [3], уже фактически признается классической, рассматривается в качестве методологического идеала. Между тем Ролз ожидал, что его теория создаст основу, на которой граждане североамериканского общества (или даже всего современного общества) смогут консолидироваться на основе традиционных либеральных ценностей, найти такие идеологические ориентиры и такие социальные механизмы, которые позволят современному капиталистическому обществу достичь и поддержать оптимальный уровень идейной консолидации и социального мира.

Современные западные критики Ролза, которых можно объединить в две большие группы – модернисты и постмодернисты – подвергают сомнению именно политический аспект реализации принципов справедливости: методы достижения консенсуса и способы его реализации. Ю. Хабермас, по словам Дж. Ритцера «великий модернист современности», отмечает, что «занавес неведения» в теории Ролза представляет собой не что иное, как информационное ограничение исходного состояния, с помощью которого искусственно нейтрализуется многообразие частных перспектив истолкования [4, 132]. Он также задается вопросом: «Может ли смысл требований справедливости остаться незатронутым, если его трактовать под углом зрения рациональных эгоистов?» [4, 125] Хабермас обращает внимание на то, что Ролз не проводит различия между приемлемостью решений и их принятостью. Гражданам нужно еще убедиться в состоятельности предложенной концепции справедливости, чтобы она стала действенной. Иначе возникает следующая ситуация: «...чем выше поднимается завеса неведения и чем больше "граждане" Ролза обретают реальный облик из плоти и крови, тем глубже они обнаруживают себя втянутыми в иерархию того порядка, который шаг за шагом уже институализирован помимо их участия. Таким образом, теория отнимает у граждан слишком многие из тех усмотрений, которые им все же следовало бы заново усваивать в каждом последующем поколении» [4, 150]. Другое положение концепции Ролза — парадигма распределения — также «зависает», потому что, по мнению Хабермаса, не проводится различия между благами и правами. Между тем они находятся в разных плоскостях: блага — в сфере должного, а права — в сфере конкретной реальности [4, 127].

Еще резче звучит критика политических аспектов теории справедливости со стороны постмодернистов. В современном мире бывшие по­люса притяжения, созданные национальными государствами, по­литическими партиями, профсоюзами и пр., теряют свою привлекательность [1, 43]. В этих условиях понятие добродетели как общего блага становится фикцией и рациональный дискурс невозможен. «Современная политика есть гражданская война, проводимая другими средствами» [2, 343]. Проблема легитимации теперь не сводится к поиску универ­сального консенсуса. Консенсус — одно из состояний дискуссии, а не ее конец [1, 156]. Подозрительность консенсуса заключается в том, что он может обернуться новыми формами контроля и тер­рора. Основное внимание постмодернистов обращено к особенному, гетерогенному, интерпретирующемуся как форма социального равенства. Ж.-Ф. Лиотар считает, что нужно стремиться к достижению локальных консенсусов, временных контрактов по правилам игры, которые потом могут быть расторгнуты. Эта эволюция социального консенсуса выгодна не только индивиду, но и системе. Временный контракт поощряется системой по причине его большей гибкости, минимальной стоимости и сопровождающей его «бурной» мотивации [1, 157-158]. Таким образом, справедливость предполагает допущение существова­ния всех возможных жизненных практик и дискурсов и предо­ставление всем участникам социального действия возможностей для презентации и реализации своих жизненных проектов.

Оппозиция Ролзу «этики дискурса» и постмодерна обнаруживает необходимость изменения принципов построения теории справедливости. Учитывая аргументы постмодернистов, мы полагаем, что критерии социальной справедливости должны подниматься над сферой политического, находить дополнительные точки пересечения актуальных коллективных и индивидуальных устремлений.

Литература

1. Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. СПб., 1998.

2. Макинтайр А. После добродетели: Исследования по теории морали. М.; Екатеринбург, 2000.

3. Ролз Дж. Теория справедливости. Новосибирск, 1995.

4. Хабермас Ю. Вовлечение другого: Очерки политической теории. СПб.: Наука, 2001.

Асочаков Ю.В. (Санкт-Петербург)

Концепция мультипарадигмальности в современной социологии науки.

Отвечает ли концепция мультипарадигмальности современной ситуации в теоретической социологии. Современная социология науки отошла от классического, предложенного Т.Куном представления о научном сообществе, которое организуется и структурируется в результате чистой борьбы идей, регулируемой и направляемой «научной истиной». Научное сообщество, как и любое другое сообщество, образованное вокруг определенной социальной цели, получает внутреннюю организацию и структуру в результате конкурентной борьбы участников сообщества и образованными ими групп за обладание позициями доминирования, позволяющими осуществлять контроль и управление ресурсами, которыми располагает данное сообщество. В случае научного сообщества этот ресурс можно назвать символическим, но в результате монопольного обладания этим символическим ресурсом, или символическим господством, индивид или группа индивидов, получает в свое распоряжение и другие формы господства. Доминирование в символическом поле науки предоставляет возможность регулировать отношения иерархии среди членов сообщества и распределение финансовых средств, имеющихся в распоряжении сообщества, т.е. обеспечивает этому индивиду или группе политическое и экономическое доминирование. Индивид или группа, занимающая доминирующие позиции внутри самого сообщества, определяя его во многих отношениях, также доминирует и в вопросах взаимодействия этого сообщества с другими, т.е. вопросе ковертации ресурса, которым обладает данное сообщество, в другие формы ресурсов.

Это происходит в первую очередь потому, что сообщества, образованные вокруг определенных социальных целей и определенных ресурсов имеют при всем своем внешнем различии, существенное внутреннее сходство в структуре и способе функционирования. Именно это позволило Бурьде выделить и описать поле науки как специфическую сферу социального производства.: «Поле науки как система объективных отношений между достигнутыми в предшествующей борьбе позициями является местом (т.е. игровым пространством) конкурентной борьбы, специфической ставкой в которой является монополия на научный авторитет, определяемый как техническая способность и – одновременно – как социальная власть, или, если угодно, монополия на научную компетенцию, понимаемую как социально признанная за определенными индивидами способность легитимно (т.е. полномочно и авторитетно) говорить и действовать от имени науки». (П.Бурдье «Поле науки» В кн.: Социология под вопросом: социальные науки в постструктуралистской перспективе. М.2005 с.16)

Описание науки как одной из сфер социального производства создает принципиально новую перспективу как для понимания того, что всегда рассматривалось как продукт этого производства – собственно «знание» или точнее конкретные его формы, которое оно получает в определенных теориях. Поскольку для теоретической социологии характерно наличие в этом «знании» целого ряда теорий, принципиально отличающимися друг от друга по способу понимания своего предмета, методологией и языком, то необходимо ответить на вопрос, каковы отношения между этими теориями, как они получают статус «знания» и определенное место в том символическом пространстве, которое называется наукой.

В поисках ответа на этот вопрос мы должны первую очередь мы новому представить взаимоотношение различных социологических теорий, которые в рамках классической эпистемологии выглядят абстрактными оппозициями, существование которых загадочно и, с точки зрения практических нужд существования научной дисциплины, нежелательно. Этот традиционное понимание ситуации в теоретической социологии выражается в настойчивом стремлении сформулировать и утвердить некую «общую теорию», существование которой вывело бы оппозиционные теоретические варианты за рамки науки.

Можно наметить определенные принципы получения некоторых представлений о том, как теории, существующие в рамках социальной науки, образуют некую структуру, т.е. устойчивое «объективное» отношения, что в свою очередь позволило бы получить некоторое представление о том, как выглядит символическое пространство, которое образует поле науки. Если попытаться понять эти отношения и описать их как некую структуру, то мы сможем интерпретировать ситуацию в современной теоретической социологии не как теоретический хаос, сложившийся стихийно в отсутствии некоей предполагаемой «общей» теории, а как некий порядок, который позволяет современной социологии и ее научному сообществу не только благополучно существовать, но и довольно активно развиваться, хотя в основном и экстенсивно.

Наиболее распространенной на сегодня из вариантов интерпретации структуры поля науки является концепция мультипарадигмальности. Основанное на концепции Т.Куна, она предполагает, что различные социологические теории существуют параллельно, образуя замкнутые смысловые поля, внутри которых действуют особый язык и особые правила постановки и решения вопросов, не применимые за их рамками.

Объяснение наличия целого набора парадигм в современной социологической теории основано на предположении существования имманентной логики предмета, которую невозможно описать в рамках одного теоретического подхода, поэтому их существует некоторое количество, каждый из которых специализируется на определенном аспекте или тенденции существования предмета. Специализация определяет и сам вид, то есть основные понятия (язык), и базовые представления о характере исследуемой реальности (фундаментальный закон) той теории, которая лежит в основе данной парадигмы. Сам набор парадигм и образованный ими порядок, как он описывается в различных концепциях мультипарадигмальности (помимо основного, наиболее простого выделения двух парадигм – макро и микро - возможны различные варианты описания этого порядка), определен этой имманентной логикой предмета, поэтому теории не противоречат друг другу, не конкурируют между собой, а находятся в отношении дополнительности. Этот подход достаточно продуктивен, следую логике того же принципа, для решения целого ряда задач, начиная от дидактических – существующие теоретические подходы укладываются в понятную и законченную схему, удобную для восприятия и запоминания студентом, заканчивая проблемой выбора методологической основы для конкретного частного исследования – предполагается, что исследователь, определив характер исследовательской задачи, стоящей перед ним, сознательно и рационально выберет соответствующий им теоретический подход, наиболее полно отвечающий потребностям исследования. Понимание ситуации в теоретической социологии как ситуации мультипарадигмальности, снимает остроту вопроса, но не решает его, поскольку реальная практика использования набора теоретических парадигм как своего рода склада, куда исследователь, как предполагает концепции мультипарадигмальности, обращается и отбирает теоретический инструментарий, соответствующий своим исследовательским задачам, протекает несколько иначе. Указания на определенную теорию как на теоретическое основание исследования, которые содержать рутинные тексты «нормальной науки» (квалификационные работы различного уровня, описания проектов исследования и пр.), чаще всего делаются в порядке выполнения правил и носят ритуальный характер.

¶

Бердник Е.А. (Харьков)

Информационный подход в контексте социологии.

На современном этапе развития социологической науки становится очевидным тот факт, что многие явления окружающей действительности уже невозможно осмыслить без учета их информационной составляющей. Такие феномены современного социума как информационное неравенство, информационный голод, виртуальная жизнь, информационный взрыв, социальные сети и др. заставляют социологов все чаще и чаще обращаться к такому понятию как «информация» для их осмысления, что актуализирует необходимость интеграции социологией информационной методологии.

Научная практика показала, что использование современного информационного подхода, позволяет выявить ранее неизученные закономерности, вскрыть глубинные процессы исследуемых явлений. Суть данной методологии заключается в том, что «при изучении любого объекта, процесса или явления в природе и обществе в первую очередь выявляются и анализируются наиболее характерные для них информационные аспекты» [1, с.66].

В основе современного информационного подхода лежат следующие принципы [1]:

• информация является универсальной, фундаментальной категорией;
  
• практически все процессы и явления имеют информационную основу;
  
• информация является носителем смысла всех процессов в природе и обществе, определяет направление движения материи;
  
• все существующие в природе и обществе взаимосвязи имеют информационный характер;
  
• информация имеет двойственную природу, поскольку она является как свойством объектов, так и отношением между объектами.
  

Следует отметить, что информационная методология пока еще находится на стадии своего становления, что, конечно, затрудняет ее использование социальными науками. Однако сегодня информационная характеристика жизнедеятельности социума приобретает особое значение для социологии, предметом которой являются общие принципы воспроизводства и изменения основных форм социальных взаимодействий, в том числе общество как целостная система социальных взаимодействий [2]. Тем не менее, информационный подход в социологии понимается очень узко и сводится только к анализу различных аспектов научно-технического прогресса и прогнозированию последствий использования информационно-коммуникативных технологий в различных социальных средах. Но современная информационная методология, настаивая на признании объективности информации, а, значит, и на наличии объективных законов функционирования информационных процессов в различных системах (в том числе и социальных), позволяет проследить зависимость социальной динамики от этих законов, выявить информационные аспекты, обусловливающие существование различных явлений в обществе. Речь идет о новом понимании причинности и динамики социальных процессов и явлений: среди всех факторов, определяющих цель и направление общественного развития, информационные рассматриваются как основные.

Информационный подход обладает большими эвристическими возможностями относительно изучения социальных групп и их взаимодействий на основе анализа специфики информационных потоков и информационных потребностей исследуемых общностей. Возникающие социальные конфликты можно объяснять в контексте протекающих информационных процессов в обществе, как результат проявления барьеров информационного взаимодействия. Изучение культуры и культурной информации, исходя из общих свойств и закономерностей информационных процессов, позволяет сделать вывод об ее информационной природе и по-новому взглянуть на механизмы социальной трансформации и социального наследования. Проблемы социального управления также имеют информационную основу и могут решаться на основе анализа социальной информации.

Следует сказать, что сегодня, несмотря на противоречивое развитие информационной теории, разрабатываются и успешно применяются отдельные методы, такие как информационное моделирование развития социальной системы, имитационное компьютерное моделирование социальных процессов, методы математического и компьютерного прогнозирования, инструменты измерения влияния информационной среды на социальное поведение и др.

Таким образом, использование современной информационной теории и информационного подхода в контексте социологии позволит не только плодотворно исследовать новые проблемы, связанные с протеканием информационных процессов в социуме, но и даст возможность социологической науке адаптироваться к реалиям информационного общества.

Литература.

1. К.К.Колин Феномен информации и научная парадигма// Наука та наукознавство, 1998.- №4. - С.64 -76

2. Общая социология: Учебное пособие/ Под общ. ред. проф. А.Г. Эфендиева. - М.: Инфра-М, 2000.- 654 с.

Богомягкова Е.С. (Санкт-Петербург)

Социолог – исследователь или участник процесса конструирования социальных проблем?

Социальные проблемы как научная категория и объект практической деятельности являются феноменом XX века. В различных социологических теориях, концепциях социальные проблемы трактовались как патология, дезорганизация или дисфункции социальных институтов. При этом акцентировался объективный характер возникновения и существования социальной проблемы. Трактовка социальной проблемы как задачи, которую необходимо решить, стимулировало социологов к исследованию и предложению вариантов объяснения и решения социальных проблем. Изучение социальных проблем в XX веке прошло путь от взгляда на социальные проблемы как объективные условия к их трактовке как дискурса, риторики. Во всех концепциях по-разному осмысливались значение и роль социолога в объяснении и решении социальных проблем. Так, представители Чикагской школы (Р.К. Парк, Р. Берджес, У. Томас, Ф. Знанецкий и др.) не только активно изучали социальные проблемы, но и предлагали средства, методы их решения или интервенции, основанные на научных данных. В этом случае социологическое видение представлялось истинным и научным, а неблагоприятные условия поддавались изменению.

Несколько иначе обстоит дело с современной концепцией социальных проблем, возникшей в 70-ее гг. XX века, – социальным конструкционизмом. Его основатели – М. Спектор и Дж. Китсьюз – предложили рассматривать социальные проблемы как методы, используемые людьми для определения и институционализации тех или иных условий, обстоятельств, ситуаций в качестве социальной проблемы. При этом совершенно неважно, каковы эти обстоятельства и ситуации, более того верификации не поддается даже сам факт их объективного существования. Чтобы избежать обращения к объективным условиям, исследователями был предложен термин «предполагаемые условия», а в более поздних версиях конструкционизма появилось понятие «условие-категория», полностью порывающее связь с «объективной реальностью». По мнению П. Ибарры и Дж. Китсьюза, использование термина «предполагаемое условие», которое исходит из предпосылки, что любое высказывание – это всегда высказывание о чем-то, ведет к раздвоенности онтологических оснований социальной проблемы. Таким образом, может существовать множество описаний и интерпретаций одной и той же социальной реальности, которые конкурируют между собой за право на истинность. Введение термина «условие-категория» снимает противоречие между означаемым и означающим, снимает раздвоенность онтологических оснований социальной проблемы, переводя ее в область субъективного. Условия-категории – это определенный способ структурирования и классификации обществом своего содержания с помощью определенных типизаций; это термины, которые используют социальные группы, выдвигающие утверждения-требования, для определения предмета данных утверждений. Социальная реальность такова, каков язык, и выйти за рамки языка представляется проблематичным. Применение понятия «условие-категория» «высвечивает символический и языковой характер деятельности по выдвижению утверждений-требований», и ориентирует исследователя на рассмотрение того, «каким образом, использование участниками моральных и дискурсивных стратегий…составляет процесс социальных проблем» [1].

Социальные группы и отдельные индивиды конструируют определения социальных проблем в процессе своего взаимодействия, используя определенные методы для придания важности, значимости тем или иным условиям. Артикуляция недопустимости текущего положения дел опирается на предположение о том, что условия существуют объективно и независимо от интерпретации участников (общераспространенная онтология Мелвина Полнера). Часто в процессе выдвижения утверждений-требований возникает спор «о чем на самом деле эта социальная проблема», спор по поводу оснований, по поводу предмета утверждения-требования. Системы классификации общества различны, что позволяет участникам формировать различные, а подчас и совершенно противоположные типизации явлений, вызывающих недовольство. Например, проблема эвтаназии для ее сторонников будет выступать как проблема расширения прав человека, тогда как для противников – как проблема утраты ценности человеческой жизни. Различными будут не только стратегии выдвижения утверждений-требований, но и сам предмет этих требований.

Основания социальной реальности, и в т.ч. социальных проблем, укоренены в субъективности сознания. Дискурс формируется участниками процесса проблематизации, их интерпретирующие практики создают социальные проблемы. При этом, исследователь не может «заглянуть за» этот дискурс. Социолог – исследователь социальных проблем сталкивается с требованием «рациональности изнутри». Научная рациональность непригодна для описания и разъяснения социальной проблемы. Социальная проблема может быть понята только исходя из системы смыслов и значений участников. П. Ибарра и Дж. Китсьюз предлагают исследовать просторечные ресурсы как средства, с помощью которых участники выдвигают утверждения-требования, реконструируя тем самым социальную проблему.

Конструкционисткая методология проводит различие между практическим проектом участника процесса проблематизации и теоретическим проектом социолога [1]. Если участник предпринимает попытки изменения тех или иных социальных условий, то социолог трансформирует используемые участником ресурсы в темы исследования, осуществляя их реконструкцию. Социолог, таким образом, теряет роль эксперта в отношении социальной проблемы, и не должен выносить суждений о ценности, осмысленности или рациональности выдвигаемых утверждений-требований.

Кроме того, социологический взгляд на социальную проблему сам является структурированием реальности, еще одной «версией» социальных проблем. И эта версия является только одной из возможных, но никак не доминирующей, приоритетной, истинной. Она сама может стать предметом социологического конструкционисткого анализа. Таким образом, социолог сам становится участником процесса проблематизации, предлагая свою интерпретацию, свой взгляд на социальные проблемы, используя «научное» знание. С одной стороны, социолог является исследователем социальных проблем, формулируя категории «второго порядка» (А. Шюц), осуществляя теоретическую реконструкцию просторечных ресурсов. С другой стороны, социолог выступает участником процесса конструирования социальных проблем, а его видение выступает как часть языковой игры в социальные проблемы и может анализироваться как конструкции «первого порядка».

Литература

1. Ибарра П., Китсьюз Дж. Дискурс выдвижения утверждений-требований и просторечные ресурсы // Социальные проблемы: конструкционистское прочтение. Хрестоматия. Казань: Изд-во Казанск. ун-та, 2007. С.55-114.

Браславский Р.Г. (Санкт-Петербург)

Цивилизационный поворот в социологическом анализе современности в конце XX – начале XXI вв.

В докладе предполагается рассмотреть вклад цивилизационного анализа в социологическое изучение современности.

Объединение в рамках одного теоретического подхода понятий современности и цивилизации может показаться парадоксальным либо (если иметь в виду сингулярное значение «цивилизации») в силу подразумеваемой тавтологии этих двух понятий, либо (если брать термин «цивилизация» в плюральном значении) вследствие их предполагаемой принадлежности к двум противоположным дискурсам – модернистскому и антимодернистскому соответственно. Именно в силу этих двух обстоятельств понятие цивилизации долгое время занимало маргинальное положение в социологии. Однако, в конце концов, понятие цивилизации в обоих своих значениях было введено в социологическую теорию в качестве одного из го концептуального средства в осмыслении современности. Наибольшую роль в цивилизационном повороте в социологии в 1970-е гг. сыграли теории Н. Элиаса (главный труд которого «О процессе цивилизации» был впервые опубликован в 1939 г., переиздан в конце 1960-х гг. и только после этого), Б. Нельсона и, в особенности, С. Эйзенштадта. Важнейшими контекстами подъема цивилизационного анализа в социологии были критическая реакция на структурный функционализм и линейно-эволюционную теорию модернизации, культурный поворот в социальных науках, бурное развитие исторической социологии.

Для того чтобы оказалось возможным объединение в рамках одной теоретической конструкции понятий «современность» и «цивилизация», потребовались существенные сдвиги как в социологическом анализе модерна, так и в сравнительном изучении цивилизаций – двух направлений, долгое время развивавшихся в нейтральной или враждебной отчужденности друг от друга.

В теории модернизации современность рассматривалась с точки зрения возникновения в Западной Европе и последующего распространения по всему миру социетального устройства, характеризующегося несколькими ключевыми политическими и экономическими институтами (демократическая нация-государство, либеральная рыночная экономика, исследовательский университет) и определенным фиксированным набором культурных ориентаций. В теории локальных цивилизаций (ассоциируемой, прежде всего, с именами Н.Я. Данилевского, О. Шпенглера, А. Тойнби) и теориях «западного» и «восточного» типов развития (чаще всего представляющих собой вариации на темы азиатского способа производства К. Маркса, патримониального господства М. Вебера, редистрибутивной экономики К. Поланьи) человечество представлялось культурно и институционально фрагментированным.

Несмотря на всю свою противоположность, теории модернизации (конвергенции) и культурно-исторических типов и параллельных путей эволюции «восточных» и «западных» обществ в некоторых существенных моментах подобны друг другу, а именно: все они исходят из принципов гомогенности, когерентности и эндогенности рассматриваемой социетальной конфигурации – будь-то «современное общество», «локальная цивилизация» или «институциональная матрица». В конце XX – начале XXI вв. все эти ранее неоднократно подвергавшиеся критике теории были реактивированы и использованы для объяснения социальных изменений в посткоммунистических обществах. Альтернативу этим теориям, а также постмодернистскому дискурсу составили теории, которые основываются на представлениях о современности как неоднородной, изменчивой и вариативной социоисторической реальности, выраженной в разнообразных культурных и институциональных формах. Идея гетерогенности современности воплощена в модели «трансформации современности» и модели «диверсификации» современности». Трансформационная модель представлена теориями, в которых выделяются разные стадии, фазы современности (У. Бек, Э. Гидденс, П. Вагнер, З. Бауман). Диверсификационная модель современности разрабатывается в опирающейся на цивилизационный анализ теории нескольких современностей (С. Эйзенштадт, Й. Арнасон, Б. Виттрок, Д. Гункар).

Переосмысление современности сопровождается переосмыслением цивилизационного анализа. Классическая теория локальных цивилизаций оказывается столь же ограниченной в своих познавательных возможностях, как и классическая теория модернизации, поскольку институциональное и культурное разнообразие существующих обществ не является экстраполяцией, простым продолжением некогда сложившихся культурных традиций и институциональных форм.


Головин Н.А. (Санкт-Петербург)

Типовые переменные межкультурной коммуникации

Разработка вопроса о типовых переменных социальной коммуникации как общих параметров, аналогичных типовым перемененным социального действия Парсонса, представляется актуальной задачей в силу возрастания роли теории социальной коммуникации в теоретической дискуссии по сравнению с теорией социального действия. Материалы социологического исследования межкультурной коммуникации, направленные на решение проблем адаптации представителей различных культур в российском мегаполисе (проект фундаментального исследования «Проблемы аккультурации иностранных граждан в российском мегаполисе и способы их решения», поддержанный РГНФ и Правительством СПб в 2008-09 гг., № 08-01-95348а/П), содержат материал, позволяющий сформулировать типовые переменные с учетом теоретических положений фундаментальной социологии.

При разработке совокупности типовых переменных применительно к межкультурной коммуникации сначала с позиций классической феноменологической социологии рассматривается фундаментальный уровень социального взаимодействия применительно к межкультурной коммуникации. Затем средствами этнометодологии, в частности, с помощью метода кризисных экспериментов Гарфинкеля выявляются типичные коммуникативные проблемы в повседневной жизни, взятые из практики социологического исследования. Наконец, проводится их логическое упорядочение с точки зрения центра и периферии повседневных взаимодействий, причем центр и периферия определяются с помощью критериев, подсказанных практикой повседневной жизни.

В комплекс типовых переменных межкультурной коммуникации вошли некоторые типовые переменные социального действия Парсонса, получившие признание в социологической теории и в прикладных исследованиях в конкретных обществах. К ним относятся те, что нашли свое наибольшее подтверждение в кросс-культурных исследованиях: диффузность или контрастность ролевых рамок социального взаимодействия: роль эмоций во взаимодействии; общепризнанный личностно-общественный аспект отношений, зафиксированный в типовой переменной индивидуализм коллективизм. Одним из столь же общепризнанных в последние десятилетия параметров является тендерный аспект рассмотрения всех социальных отношений.

В совокупность типовых переменных межкультурной коммуникации вошли также некоторые обобщенные параметры, предлагаемые в работах известных культурологов Э. Холла и Г. Хофстеде, а именно: тип отношения ко времени, включающий несколько параметров (темп времени взаимодействия; структурирование дел во времени; дистанция межличностного контакта); степень контекстуальности культуры; градиент власти в межличностных отношениях.


¶Гусева Н.А. (Санкт-Петербург)

Социальная сущность награды и ее функции

Среди исследователей наград есть распространенное мнение: существующая в том или ином государстве наградная система может охарактеризовать «социальное лицо» эпохи. С позиции социолога справедливость данной точки зрения очевидна. Обратимся к концепции классика науки П.А.Сорокина.

Награда есть положительная реакция на поведенческий акт (совокупность актов), выходящий за рамки нормы, но не нарушающий ее. Такой акт носит необязательный (в отличие от должного) характер, является добровольным и не вступает в конфликт с устоявшейся атрибутивно-императивной системой. Сама награда также может квалифицироваться как поведенческий акт (совокупность таких актов)¹.

Как и всякое социальное явление, награда содержит в себе два основных компонента²: 1) нематериальную сторону в виде ассоциаций, мыслей, эмоций, пр.; 2) материально-символическую сторону (медали, ордена, грамоты, т.д.).

Наградной акт эквивалентен поощряемому акту, но конкретно не тождествен ему (как причина и следствие)³. В различных обществах награда за разные поступки может принимать самые разнообразные формы. Общим для всех них является их шаблонизация⁴, которая достигается через формальное закрепление форм наград в правовых отношениях и неформальное в сфере морали.

Субъекты поощряемых актов могут быть реальными–воображаемыми, одушевленными–неодушевленными, могут иметь измерение индивидуальное–коллективное. То же относится к адресатам подобных актов⁵. Наградная реакция следует при наличии тождественной оценки некоторого акта со стороны субъекта и адресата⁶.

Награда может иметь различную силу и степень влияния на разных индивидов/социальные группы, что зависит, согласно П.А.Сорокину, от следующих факторов: 1) время, или приближенность получения награды к моменту совершения поощряемого акта; 2) неизбежность награды; 3) реальная потребность индивида/социальной группы в получении награды для удовлетворения собственных нужд; 4) мировоззрение; 5) представление индивида(-ов) о «должном»¹.

Такая природа награды делает ее чрезвычайно функциональной. В числе функций, выполняемых наградой:

1. Мотивирующая. Награда есть стимул, активизирующий представления индивида о получении каких-либо выгод².

2. Социализации. Способствует принятию и усвоению устоявшихся в обществе/группе социальных ценностей и норм, «правил игры».

3. Гедонистическая (удовольствие от обладания наградой, удовлетворение потребности в социальной значимости).

4. Оценивания. Награда содержит в себе потенциальную оценку, проводящую границу между «благостным», желаемым и «противоречащим», нежелательным.

5. Интеграции. Награда – необходимый инструмент, сохраняющий бесконфликтное состояние группы/общества в целом, укрепляющий групповую солидарность³.

6. Социальной регуляции. Поддерживает и закрепляет ценностно-нормативную систему.

7. Стабилизации. Модели поведения и их выбор со стороны индивидов становятся предсказуемыми.

8. Преемственности. Награды обеспечивают возможность существования и актуализации «социальной памяти».

Однако, подобно многим социальным явлениям, выводы в отношении наград не могут быть однозначными. По образному, но очень точному выражению классика, «награды – слепые силы», поскольку «нельзя поручиться, какой плод они дадут». Характер последнего определяет, от кого и на кого направлены санкции и с какой целью это делается⁴ (речь может идти и о манипуляции посредством наград).

Награды, следовательно, выступают в качестве формы внешнего социального контроля, как формального, так и неформального (в зависимости от вида награды). Данная положительная санкция относится к прямому мягкому контролю.


Давыдов С. А. (Санкт-Петербург)

К вопросу об адекватности положения об экстремальном характере экономического действия (на примере выбора трудовой вакансии).

К числу теоретических положений, дискуссия вокруг которых до сих пор не завершена, можно с полным основанием отнести и маржиналистское положение о рациональности экономического действия, и в частности, об экстремальном характере выбора рабочего места. Нам показалось интересным произвести эмпирическую проверку данного положения и понять, действительно ли предельная полезность является константой, а, следовательно, экстремальной величиной, или она представляет собой социальную переменную.

Для ответа на этот вопрос нами был проведен ряд экспериментов. Их целью была апробация модели, формализующей связь между социальными индикаторами привлекательности рабочей вакансии и величиной предельной заработной платы. Предварительные теоретические рассмотрения привели нас к предположению о том, что связь эта может быть представлена следующим выражением:

Если = f (), а = F (),

где (F) - функция, обратная от индивидуальной функции полезности заработной платы (f),

то = F () ,

,

C_max = a₁b_j1 + … + a_z + … + a_nb_jn,

где: - уровень предельной зарплаты для найма работника на k-ю рабочую вакансию;

- степень удовлетворенности заработной платой, достаточной для выбора работником k-й рабочей вакансии;

С_maх - предельная привлекательность рабочей вакансии;

a_i (i = 1, …, n) – коэффициент относительной значимости i-го параметра k-й альтернативы;

b_ki (i = 1, …, n; i z) – численное основание i-го параметра k-й альтернативы;

b_ji (j = 1, …, m; j k; i = 1, …, n; i z) – численное основание i-го параметра j-й альтернативы;

- степень удовлетворенности заработной платой, достаточной для выбора работником j-й рабочей вакансии.

Обратим внимание, что из представленного выражения видно, что для измерения предельной заработной платы нам требуется найти величину предельной полезности (привлекательности) вакансии С_maх , которая всякий раз должна принимать одно и то же значение. Соответственно, если модель выдерживает тест на адекватность, то у нас появляются веские аргументы в пользу утверждения об экстремальности полезности рабочего места.

К удовлетворению автора лабораторные эксперименты показали, что приведенная модель при определенных ограничениях демонстрирует адекватность: значения величины предельной заработной платы для k-го рабочего места, найденные во всяком конкретном случае расчетным и эмпирическим путем, оказывались очень близкими друг к другу. Уже само это обстоятельство подтверждало бы постулат об экстремальности притязаний работника при выборе рабочего места, хотя и косвенным образом.

Однако этот постулат нашел и прямое эмпирическое обоснование. Так, в ходе экспериментов, которые проводились с представителями различных поло-возрастных и социально-профессиональных групп, рассчитанные аналитическим путем значения предельной полезности (привлекательности) отдельно взятого рабочего места C_max оказывались всякий раз очень близкими друг к другу. С другой стороны, оказывалась несущественной и разница в значениях операционного показателя C_max , рассчитанных для ряда альтернативных рабочих мест на основе оценок a_i, b_ki, b_ji, а также расчетной величины , полученных в ходе интервью с отдельным работником.

Тем самым можно считать экспериментально установленным, что при определенных ограничениях, формирующих в практике найма пространство реальных альтернатив, предельная полезность (привлекательность) альтернативной вакансии приобретает для наемных работников некое постоянное значение. Наши эксперименты позволяют полагать, что величина этой константы может лежать в пределах от «6» и до «7» по шкале «0 - 10». Впрочем, проблема оценки «точного» ее значения, равно как и проблема эвристической интерпретации результатов измерения предельной привлекательности рабочего места все еще ожидают своего завершенного решения.

¶

Ерофеева М. А. (Санкт-Петербург)

Копии без оригиналов: онтологический статус социальной реальности в интерпретации Ж. Бодрийяра и И. Гофмана

Проблема онтологического статуса социальной реальности является ключевой для социологической теории. Фундаментальные представления социолога о том, в какой форме существует социальный мир (онтологические представления), являются предпосылками любого социологического исследования и тем самым определяют получаемые научные результаты. В социологической теории сложилось два базовых представления о природе социальной действительности: социологический реализм, утверждающий правомерность онтологического статуса социальных явлений как надиндивидуальной реальности sui generis, и социологический номинализм, настаивающий на номинальной значимости массовых социальных явлений, основу которых составляет взаимодействие индивидов. Современная социология не ограничивается догматической приверженностью названным онтологическим представлениям, что выражается в постоянных попытках их теоретического сопряжения и рождении синтетических представлений о природе социальной действительност¹.

Социологов XX века Ж. Бодрийяра и И. Гофмана объединяет тезис о том, что социальная реальность представляет собой совокупность копий, не имеющих оригиналов, однако их интерпретация данного утверждения в корне различна и отражает альтернативные подходы к пониманию социального мира.

В своих работах французский философ и социолог Жан Бодрийяр обосновывает положение о том, что социальная реальность как автономная сфера символического обмена между людьми утрачивает свой онтологический статус. Его аргументация основана на предположении о том, что в XX веке, когда общество приобретает массовый характер, люди начинают производить знаки, никак не связанные с реальностью и замкнутые друг на друга, копии без оригиналов, или симулякры. Знаки соотносятся только со знаками, существуют только внутри системы кодирования, поэтому они оторваны от собственно человеческих, личностных или родовых смыслов, что приводит к «смерти социального» (la fin du social), иными словами к уничтожению социальной реальности. Следовательно, в процессе перехода от общества модерна к обществу постмодерна социальный мир превращается в фикцию, а объектом изучения социологии оказывается нечто в реальности не существующее, поэтому работа социолога становится симуляцией научной деятельности¹.

В отличие от Бодрийяра Ирвин Гофман не отказывает социальному миру в жизнеспособности, а наоборот стремится показать, что тот обладает большей реальностью, чем индивиды и их действия: «Нет… людей и их действий. Скорее, есть действия и их люди»². Такая постановка вопроса стала одним из главных постулатов гофмановского социологического реализма и была названа Г.С. Батыгиным «теоремой Гофмана» (в противоположность знаменитой «теореме Томаса»): «Попробуйте определить ситуацию неверно, и она определит вас»³. По Гофману, социальная реальность является изображением, видимостью, т.е. также состоит из копий без оригиналов. Это объясняется тем, что человеческая деятельность в обществе многослойна и направлена на «управление впечатлениями», что превращает деятельность в представление (presentation) этой деятельности. Следовательно, социальная реальность оказывается «по ту сторону истинного и ложного» (Бодрийяр). Оригинал не является истинной моделью для ложных подделок-копий – они обладают одинаковым статусом в социальном мире. Задачей социолога в таком случае является не исследование «реальности» социальной реальности» (Вахштайн), а изучение того, почему люди считают нечто более или менее реальным.

Таким образом, рассмотрев различные интерпретации онтологического статуса социальной реальности в социологии XX века, можно заключить, что несмотря на сходство базовых предпосылок (мир состоит из копий, у которых нет оригиналов), используемые подходы являются альтернативными. Более того, невозможно однозначно отнести позиции Гофмана и Бодрийяра к социологическому реализму или социологическому номинализму, что подтверждает необходимость теоретического синтеза онтологических представлений социологов о природе социальной реальности.

Литература

1. Батыгин Г.С. Континуум фреймов: драматургический реализм Ирвинга Гофмана // Вестник РУДН. 2002. № 1.

2. Бодрийяр Ж. К критике политической экономии знака. – М.: Академический проект, 2007.

3. Вахштайн В.С. Книга о «реальности» социальной реальности: И. Гофман. Анализ фреймов: эссе об организации повседневного опыта. - М.: Институт социологии РАН, 2003 // Социологический журнал. 2004. №3-4. [online]