Geum.ru

Борис Акунин Детская книга

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   22   23   24   25   26   27   28   29   30

мрачные боярские физиономии, а друг на друга и улыбались блаженными улыбками.

Зато Ластик наслушался всякого. Ропот, начавшийся еще в день свадьбы, звучал все

громче, почти в открытую.

- Испокон веку такого непотребства не бывало, - говорили бояре. - Псами на пиру

Иоанн Васильевич нас травил, это да. Бывало, что и посохом железным осердясь прибьет.

Князя Тулупова-Косого из окошка выметнул, для своей царской потехи. Но чтоб, обрядясь в

немецкое платье, с царицей непотребно скакать?

- А может, царь вовсе не Иванов сын? - пропищал чей-то голос, явно измененный, но

Ластик узнал - Мишка Татищев, думный дворянин.

На опасные слова со всех сторон зашипели: "Тс-с-с". Ластик и не оборачиваясь знал -

это они его, царева брата, стерегутся.

Помолчат немного, и снова за свое.

- Гляди, княже, телятину подали, - брезгливо скажет один. - А хрестьяне

православные телятины не едят.

Другой подхватывает:

- Руки-то, руки мыть заставляют, будто нечистые мы.

Это про польский обычай - у входа в пиршественную залу слуги подавали гостям

кувшин и таз для омовения рук. Бояре обижались, руки прятали за спину, проходили мимо.

Садясь за стол, молча ели, пялились на голые плечи и декольте полячек, в разговоры с

иноземцами не вступали.

Но и польские паны вели себя не учтивей.

Громко гоготали, не стесняясь присутствием государя. Тыкали в бояр пальцами, о русских

людях и московских обычаях отзывались презрительно - хоть и по-польски, но языки-то

похожи, "swinska Moskva" понятно и без перевода.

С каждым днем враждебность по отношению к наглым чужакам всё возрастала.

Во дворце, при царе с царицей, кое-как сдерживались, а в городе было совсем худо.

Поляки, кто званием попроще и в Кремль не допущен, пили еще забубенней, чем

москвичи, благо злата от Дмитриевых щедрот у них хватало. Напившись, приставали к

девушкам и замужним женщинам. Чуть что - хватались за сабли.

Никогда еще русская столица не видывала подобного нашествия иностранцев, да еще

таких буйных.

С войском Дмитрия и свитой воеводы Мнишка на Москву пришли далеко не лучшие

члены шляхетского сословия - шумный, полуразбойный сброд. Поговаривали, что король

Жигмонт в свое время поддержал претендента на царский престол по одной-единственной

причине: надеялся, что Дмитрий уведет с собой из Польши смутьянов, забияк, авантюристов -

и пускай всю эту шантрапу перебьет войско Годунова. Причем с Дмитрием год назад ушли те,

что похрабрее, и многие из них, действительно, сложили головы, но поляки пана Мнишка шли

не воевать, а гулевать, не рисковать жизнью, а пьянствовать.

Вышло так, что самые распоследние людишки польского королевства почувствовали себя

в Москве хозяевами, особенно когда вино полилось рекой.

Уж доходило до смертоубийства - меж пьяными ссоры вспыхивают быстро. Польские

сабли звенели о русские топоры, лилась кровь. Пробовали ярыжки наводить порядок - какое

там. Схватят разбушевавшегося шляхтича - на выручку бегут десятки поляков с ружьями и

саблями. Заберут буяна-посадского - тут же валят сотни с колами и вилами.

Скверно стало на Москве, тревожно. В воздухе густо пахло вином, кровью и ненавистью.

Ластик, хоть сам пешком по улицам не ходил, но наслушался достаточно. Много раз

пытался прорваться к государю для разговора с глазу на глаз, но Дмитрий или находился на

царицы-ной половине дворца, или был окружен придворными.

Пробиться к нему удалось всего дважды.

В первый раз днем, когда двор возвращался с псовой охоты.

Ластик улучил момент, когда царь в кои-то веки был один, без царицы (она заговорилась о

чем-то с фрейлинами) и подъехал вплотную.

- Юр, ты бы в церковь сходил, на молебне постоял, - заговорил он вполголоса и очень

быстро - нужно было успеть сказать многое. - Ропщут бояре и дворяне. И кончай ты

нарываться, не ходи во французских нарядах, со шпагой. Тоже еще Д'Артаньян выискался!

Скажи своим полякам, чтоб вели себя поскромнее. А бояр припугнуть бы, очень уж языки

распустили...

- Пускай, - беспечно перебил Юрка. - Еще недельку попразднуем, а потом возьмемся

за работу. - Схватил современника за плечи, крепко стиснул и шепнул. - Эх, Эраська,

вырастай скорей. Женишься на своей Соломонии - узнаешь, что такое счастье.

Ластик залился краской, вырвался.

- Дурак ты! Какую недельку? Того и гляди на Москве в набат ударят - поляков резать.

Но уже подъезжала на чистокровном арабском жеребце царица. И была она,

раскрасневшаяся от ветра и скачки, так хороша, что у Юрки взгляд затуманился, выражение

лица стало идиотское - и беседе конец.

Во второй раз, когда дело приняло совсем паршивый оборот (потасовки вспыхивали чуть

не ежечасно, причем в разных концах города), Ластик уселся Наверху, возле дверей женской

половины дворца и твердо решил дожидаться хоть до самой ночи, но обязательно выловить

Юрку для серьезного разговора.

Час сидел, два, и высидел-таки.

Из Марининых покоев вышел Дмитрий, довольный, улыбчивый. Увидел друга -

обрадовался. Начал рассказывать, какая Маринка чудесная, но Ластик про эту чепуху и слушать

не стал.

- Юрка, приди ты в себя! Сегодня в Китай-городе шляхтич купца зарубил. Убийцу не

нашли, так вместо него трех других поляков на куски разорвали. Бояре меж собой тебя в

открытую ругают вором и самозванцем. Мой дворецкий слышал от дворецкого князя Ваньки

Голицына, будто его хозяин со товарищи убить тебя хотят. Такой уж народ бояре, не могут без

острастки. Если бы кому-нибудь как следует шею намылить, остальные враз поутихнут. Голову

рубить, конечно, не надо, но, может, хоть в ссылку отправить человек несколько? - И Ластик

перечислил самых зловредных шептунов - братьев Голицыных, Михаилу Татищева,

Салтыкова. - Действуй, Юрка! Пока ты любовь крутишь, эти гады дворец подожгут, да и

зарежут тебя вместе с Мариной!

Государь снисходительно улыбнулся.

- Во-первых, не подожгут. Тут брус с огнеупорной спецпропиткой, моё изобретение.

Во-вторых, бояре только шептаться здоровы, а поднять руку на помазанника Божия им слабо.

Рабская психология. Уж на что папка мой липовый Иван Васильевич был паук кровавый, никто

против него пикнуть не посмел. А коли все-таки сунутся какие-нибудь уроды, у меня, сам

видишь, охрана крепкая. Снаружи стрельцы, триста человек. Внутри - рота храбрых немцев.

Отборные ребята, один к одному, боевые товарищи. Со мной от самой границы шли. Таких не

подкупишь.

Он кивнул на алебардщиков в золоченых кирасах. Командир караула, увидев, что царь на

него смотрит, лихо отсалютовал шпагой.

- А где капитан Маржерет? - спросил Ластик, увидев, что офицер незнакомый.

- Заболел. Это его помощник, лейтенант Бона, тоже славный рубака. Ты не думай,

Эраська, я же не лопух какой. - Юрка шутливо щелкнул Ластика по носу. - Опять же про

решетки защитные не забывай. Чик-чик, и никто не сунется.

Он подошел к стене, из которой торчал рычаг. Повернул - в коридоре лязгнуло: это

опустилась и отсекла лестницу прочная стальная решетка. Такое же устройство имелось и с

противоположной, женской стороны.

- Чудо техники семнадцатого века, запатентовано Ю.Отрепьевым, - гордо сказал царь и

вернул рычаг в прежнее положение.

- А если на тебя нападут не во дворце? - не дал себя успокоить Ластик. - На охоте, на

улице или...

Но в этот момент с царицыной половины выплыла дебелая фрейлина в широченной юбке..

Присела в реверансе, лукаво улыбнулась и пропела:

- Великий круль, пани крулева просит тебя вернуться до опочивальни. У нее до тебя

очень, очень срочное дело.

Только он Юрку и видел.

К себе на Солянку Ластик возвращался мрачный. На улицах было уже темно, по обе

стороны кареты бежали скороходы с факелами, возница щелкал длинным бичом и орал: "Пади!

Пади!"

Всё вроде было как обычно, но сердце сжималось от тревожного предчувствия. Завтра

пойду к нему снова, прямо с утра, и так легко не отпущу, пообещал себе Ластик. А может,

лучше отправиться к Марине, вдруг пришло ему в голову. Она умная и поосторожней Юрки,

она поймет.

Давно надо было с ней потолковать. Как только раньше не сообразил!

У ворот подворья, как всегда, толпились нищие, знали, что князь-ангел, возвращаясь из

поездки, обязательно подаст несчастным. Увидели карету - подбежали, встали в очередь.

Давки и сутолоки почти не случилось, люди были привычные, не сомневались - милостыни

хватит на всех.

Ластик взял с сиденья кошель, стал раздавать по серебряной копейке - деньги немалые,

десяток пирогов купить можно.

Последней в окно сунулась девчонка-оборвашка. Из одежды на ней был лишь рогожный

мешок: по талии перехвачен грубой веревкой, голова продета в дырку, но волосы нищенка

покрыла платком, честь по чести.

Руку с монетой бродяжка оттолкнула, залезла в карету по самые плечи.

Сердито сказала ужасно знакомым голосом:

- Жду его жду, а он невесть где прохлаждается!

- Соломка, ты?! Княжна всхлипнула:

- Беда, Ерастушка! Пропали! Все пропали!

ЗАГОВОР!

Он втащил Соломку в карету.

- Кто пропал? Почему? Что это ты чучелом вырядилась?

- Я тайком... Я из дому... Ворота-то заперты... Я через дыру. Чтоб лихие людишки за

узорчато платье да сафьяновы сапожки не зарезали, разулась-разделась, мешковиной

прикрылась... И ничего, добежала как-нито, Бог миловал. Что страху-то натерпелась! Ох,

ноженьки, мои ноженьки, исколола все.

- Ты толком говори! - тряхнул Ластик всхлипывающую подружку.

Карета уже въехала во двор, Ластик схватил княжну за руку и быстро повел в терем. Из

коридора, истерически полоща крыльями, вылетел попугай Штирлиц, заверещал:

- Добррррый вечеррр, доррррогие рррадио-слушатели!

Выпив воды, Соломка заговорила более связно.

- Беда. Сидят у батюшки в горнице бояре. Сговариваются нынче ночью царя кончать. А

убьют Дмитрия, тебе тож головы не сносить.

Штирлиц подхватил:

- Рррадиостанция "Эхо столицы"! Только хор-ррошие новости!

- Езжай, Ерастушка, к государю, предвари! Пускай в трубы трубит, в барабаны бьет.

Только умоли, чтоб батюшку смертью не казнил. В монахи его, дурня старого, постричь, и

довольно бы.

- Не послушает Дмитрий, - вздохнул Ластик. - Только что говорил с ним,

предупреждал. Отмахивается. Мол, бояре лишь шушукаться горазды, на настоящее дело у них

кишка тонка. Может, и правда поболтают да по домам разойдутся, а?

- Я что тебе, дура заполошная, почем зря в одном мешке бегать? - оскорбилась

Соломка. - А не веришь, пойдем со мной. Сам проверь.

- Как это?

- Увидишь.

Чтобы не привлекать внимания, выехали в простом дорожном возке и без свиты. До

Ваганьковского холма домчали в четверть часа. Возница остался с лошадьми, а Ластика княжна

повела вдоль высокого тына, окружавшего подворье Шуйских. За углом, в укромном месте,

навалилась на одно из бревен, оно чуть-чуть отъехало, и образовалась щель, вполне

достаточная, чтоб пролезть двум титулованным особам небольшого возраста.

Снаружи, на московских улицах, было темным-темно, а во дворе ярко пылали факелы,

бродили вооруженные слуги, звенела сталь, ржали лошади.

- Идем прямо, не робей, - дернула спутника за рукав Соломка. - Вишь, тут содом

какой.

На них, действительно, никто не обращал внимания. Какие-то люди в железных шлемах,

должно быть, начальники, покрикивали на воинов, деля их на отряды. Возле одного сарая

раздавали пищали, сабли и бердыши.

- Что они задумали? - шепотом спросил Ластик. - На Кремль напасть? Но там же

охрана. Стрельцы не пустят, палить начнут.

- Сказано тебе: сам послушай.

- Да как я услышу-то? Не к заговорщикам же мне идти?

Соломка взбежала на крыльцо, приоткрыла дверь, заглянула внутрь.

- Давай сюда, можно... Из потайного оконца посмотришь.

Они прошмыгнули через темные сени, свернули в узкий переход, оттуда попали в

чуланчик, из чуланчика в тесную кладовку, а там Соломка открыла какую-то неприметную

дверку, зажгла свечу, и Ластик увидел в щель лестницу, что вела вверх.

- Батюшка сюда больше не пролазит, очень уж раздобрел, - объяснила княжна. -

Вишь, сколь паутины-то? Лестница в верхнее жилье ведет, по-над думну камору. Оттуда я

ныне всё и подслушала. Только тише ступай, скрипит.

Поднялись гуськом - тихо, осторожно.

Лесенка закончилась крошечным закутком, в стене которого светилось маленькое

решетчатое оконце. Из думной каморы (то есть хозяйского кабинета) оно, наверное, казалось

обычной отдушкой - вентиляционным отверстием.

Ластик приник к оконцу, Соломка тоже. Оказалось, что отсюда отлично видно и слышно

всё, что происходит внизу.

На скамьях вдоль стен сидело десятка полтора придворных. Тут были не только злыдни

вроде уже поминавшихся братьев Голицыных или Мишки Татищева, но такие, про кого Ластик

никогда бы и не подумал.

Посередине в одиночестве восседал сам Василий Иванович, явно бывший за главного.

Князь был угрюм, пухлая рука нервно постукивала по столу, правый глаз возбужденно

посверкивал.

Общей беседы заговорщики не вели - то ли обо всем уже договорились, то ли чего-то

ждали.

- В набат-то ударят, как сговорено? Не промедлят? - спросил Татищев у Шуйского. -

Глянь, скоро ль полнощь, княже. Я знаю, у тебя часо-мерная луковица любекской работы.

- Остается час с половиною, - важно ответил Василий Иванович, поглядев на

карманный хронометр размером с хорошую грушу. - Не сомневайтесь, бояре. В полночь

начнем. Дороги назад у нас нету. Если ни с чем разойдемся - сами знаете: утром побежим друг

на дружку доносить, кто скорее.

По горнице прокатился смешок.

- А как мы к вору в терем-то войдем? - не унимался Татищев. - Ты так и не сказал.

Там и ворота кованы, и караул крепкий.

- Войдем, Михаила, войдем, - успокоил его Шуйский и вдруг резко повернулся к двери,

прислушиваясь.

Раздались громкие шаги, стукнула створка, в камору быстро вошел человек в панцыре,

шлеме, с саблей на боку.

Коротко поклонился присутствующим, снял железную шапку и Ластик чуть не вскрикнул

- это был Ондрейка Шарафудин.

- Ну что? - приподнялся со стула Василий Иванович.

- Всё ладно, боярин. Подожгут сено - в Кремле, у Собакиной башни. В полночь ударят

в колокол, будто за-ради пожара. До царского терема оттуда недалеко. Стрельцы, что в карауле

стоят, тушить побегут - про то с их головой сговорено. Тут мы через Фроловскую башню

войдем, я пятидесятнику десять рублей посулил. Дальше - просто. - Ондрейка выразительно

тряхнул ножнами.

- Как же, "просто", - засомневался один из бояр. - А поляки вору на выручку побегут?

Их в Москве тысячи две, и все при оружии.

- Побегут, да не добегут, - ответил Шуйский. - Как в Кремле пальба начнется, мои

холо-пишки на Москве закричат, что это шляхта царя извести хочет. Чернь Дмитрия-то любит,

а поляков ненавидит. Поднимутся все, кинутся панов бить, и пойдет свара великая. Пока

разберутся, мы самозванца кончить успеем.

- А коли не успеем? - заробел другой боярин. - У вора в тереме немцы-алебардщики,

сто человек. Их, чай, скоро не вышибешь.

- Ондрейка, скажи им! - велел Шуйский.

Подбоченясь, Шарафудин обвел заговорщиков взглядом и заулыбался своей кошачьей

улыбкой.

- Маржеретов-капитан с утра пьяный лежит, нарочно подпоен. А поручику Бонову я

пятьсот рублей дал и еще два раза по стольку обещал. Не станут алебардщики биться.

Бояре ахнули:

- Неужто и немцы за деньги купились?

- А что, чай, они тоже люди, - засмеялся Шуйский. - Не трусьте, вор там один будет,

много - сам-двадцатый, а нас пять сотен в кольчугах да с оружием.

По комнате прошло движение. Лица присутствующих повеселели, напряжение спало.

- Идите, готовьте своих людей. Перед полуночью всем быть перед Фроловской башней,

я сам вас в Кремль поведу.

Заговорщики, переговариваясь между собой, вышли. В горнице остались лишь хозяин и

Он-дрейка.

- Лейтенант Бона - предатель? - прошептал Ластик. - Алебардщики биться не

станут? Аи да неподкупные... В Кремль надо! Скорей!

Хотел кинуться к лестнице, но Соломка схватила за рукав:

- Постой! Гляди...

Прижавшись щеками, они снова прильнули к окошку.

- Ну, чего ждешь? Веди, - махнул слуге Василий Иванович.

Шарафудин выскользнул за дверь и минуту спустя ввел в думную камору квадратного

человечка в черном плаще.

Келли!

Алхимик поставил на скамью сундучок, сдернул берет и склонился перед князем.

- Ну, будет пол-то подметать! - прикрикнул на него Шуйский. - Что алебардщики?

Сделал, как обещал?

Барон приложил руки к груди:

- Сделал, твоя светлость. В полночь стражников обносят горячим ромом, чтоб не

засыпали. Я изготовил сонное зелье и передал господину Бона. Он уже влил смесь в чашу.

Напоит солдат, да и сам выпьет - чтобы потом отвести от себя подозрение.

Какой гад этот доктор! Предал Марину, а она ему так верила! Ведь знает, что бояре, убив

царя, и царицу не пощадят.

С алебардщиками прояснилось. Не изменили царю боевые соратники, продался один

только подлый Бона.

- Сонное зелье? - покривился Шарафудин. - Не лучше было их насмерть отравить?

- Чтобы остальные две роты начали мстить за своих товарищей? - пожал плечами

барон. - И встали на сторону поляков? Я думаю, так быстро с шляхтой вы не справитесь.

Запрутся по дворам, будут отстреливаться. Могут и день продержаться, и два.

- Значит, вся стража сомлеет? Это точно? - спросил боярин.

- Кроме кальвинистов - тем вера запрещает пить вино. Но их в карауле всего 14

человек, я проверил. Ваших же, насколько я знаю, во много раз больше. С царскими

телохранителями вы справитесь быстро. Как видишь, князь, я выполнил свою часть сделки.

Теперь ты выполни свою. Прежде всего покажи мне книгу, о которой ты говорил.

Василий Иванович с кряхтением встал, прошел в дальний угол, под божницу, что-то там

не то нажал, не то покрутил, и под иконами в стене открылась ниша.

- Ух ты! - шепнула Соломка. - А я и не знала, что у него тут схрон.

Пошарив, князь вынул из тайника какой-то предмет - и Ластик чуть не вскрикнул.

В руках у Шуйского был унибук! Тот самый, что якобы покоился на дне Бела-озера!

- Это и есть фолиант, о котором говорила твоя милость?

Англичанин с любопытством взял книгу, открыл.

- Интересно, очень интересно... Некоторые из рисунков мне понятны, другие нет... И

буквы - вроде бы знакомы, а прочесть не могу...

- Ты страницу дерни, - посоветовал князь. - Посильней. Вишь, не рвется. А теперь

свечкой пожги. Небось, не загорится.

Келли рассмотрел бумагу на свет, пощупал и даже лизнул корешок.

- Я обязательно изучу эту удивительную книгу. Но помни, князь, что главное - алмаз,

который мальчишка носит на шее. Я объяснял тебе.

- Получишь, получишь свое Яблоко. - Шуйский потрепал алхимика по плечу. - Мне

Философов Камень самому понадобится - когда стану царем и великим князем.

Потрясенная Соломка громко ахнула. Зажала себе рот, да поздно - те внизу услышали.

Шарафудин схватился за змеиную рукоятку кинжала, завертелся во все стороны.

Англичанин прижал к груди книгу. Один Василий Иванович не растерялся.

- Это там! - показал он на отдушку (а померещилось, что прямо на Ластика). -

Ондрейка, в сени беги, оттуда в чулан! Перехвати лазутчика!

Соломка и Ластик кубарем скатились по узкой лестнице.

Проскочив кладовку и чулан, князь-ангел вылетел в коридор - и прямо в руки шустрому

Ондрейке.

- А! - вскрикнул Ластик, чтобы Соломка не вылезала, спряталась.

- Ты? - удивился Ондрейка и опустил уже занесенный было кинжал.-Аи да встреча,

князюшка!

Схватил Ластика за ворот, бегом проволок через одну комнату, через другую, распахнул