Андреевское братство

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Братство святого Маврикия братство черноголовых, 76.61kb.
• Республики Беларусь «Морское братство», 1720.78kb.
• Вайнахские народы Грузии: мнимое братство и угроза полной грузинизации, 172.93kb.
• Тезисы проекта «Лицейское братство», 113.09kb.
• Месторождение андреевское, 41.99kb.
• Г г. Городец Врамках фестиваля проводятся: Всероссийский конкурс, 34.64kb.
• Відомості про зареєстровані Дунаєвецьким районним управлінням юстиції структурні утворення, 2164.32kb.
• Морское братство (Черное море) Краснодарский край, п. Ольгинка Возраст, 208.9kb.
• Ксения Кириллова Братство безгрешных Общие сведения о «Новой жизни» Культовое знание, 3106.31kb.
• Будет снег как причастное брашно… Тягчайшей тенью м I р обременен. Где утешенье? где, 202.02kb.

Глава 12


Было это в самом начале 2042 года, то есть четырнадцать лет назад по предыдущему летосчислению. Я состоял тогда в должности корреспондента-кандидата одного из самых популярных на Земле и в освоенной части Вселенной еженедельника «Звезды зовут» и возвращался из своей первой самостоятельной командировки на линию «фронтира», то есть цепочки передовых баз и станций на планетах и астероидах, с которыми имелось более-менее регулярное сообщение.

Вначале я добрался до системы двенадцати сравнительно уже освоенных планет Ригеля, а оттуда можно было вылететь домой на грузо-пассажирском экспрессе, только его отправления нужно было ждать больше двух недель. Меня это не устраивало. Материал для двух-трех очерков я собрал, на мой взгляд, приличный, хотелось как можно скорее сдать его в печать, а кроме того, мне, по молодости лет, представлялось, что жизнь и психологию тружеников Дальнего Космоса нельзя убедительно отразить, не испытав самому всех ее прелестей и тягот. Почему и сумел устроиться в качестве единственного пассажира на разведчик галактического класса «Кондотьер», который шеф-пилот Маркин в одиночку перегонял в марсианские доки на ремонт и модернизацию.

Этот достаточно длительный и сложный рейс с тремя ускорениями и хронокорректировками сулил возможность не только ощутить себя космопроходцем давних времен, но вдобавок спокойно и творчески поработать – воспользовавшись случаем, вытянуть из известного звездоплавателя что-нибудь интересное и достойное публикации, и просто наконец на собственной шкуре прочувствовать, что это такое – не пассажирский комфортабельный перелет, а сопряженный с лишениями и риском поиск в неосвоенном пространстве.

Вначале все так примерно и выходило. Я писал, наслаждаясь тишиной и покоем в тесной, но отдельной каютке штурмана, со всей доступной мне тогда деликатностью выведывал у Маркина живописные детали его работы и личной жизни, что, собственно, было одно и то же, а вдобавок пытался овладеть хотя бы началами хронокосмогации.

Но тут дело намертво уперлось в интеллектуальный барьер. А я ведь должен был уже представлять, что существует довольно обширная область человеческих знаний, постичь которые мне не дано в принципе. Подвела самонадеянность. Кое-что, в популярном изложении, о принципах космических перелетов с помощью хроноквантовых двигателей я знал со студенческих времен и был уверен, что при должном усердии пойму и специальные труды, и практические наставления для судоводителей.

Феномен хронокосмогации относился к тем не слишком редким в человеческой истории случаям, когда открытия, революционно меняющие само направление и суть цивилизации, возникают как бы на пустом месте, с нуля, никак вроде бы не вытекая из предыдущего развития науки и техники.

Законы экспоненциального развития к ним неприменимы. Никакой Жюль Верн или Гайнц Таунсенд не предвидели и не предсказывали изобретения компьютера, аккумуляторов на сверхпроводниках, лазера или авиапушки со скорострельностью шесть тысяч выстрелов в секунду. То же и здесь. Двигатель изобрели практически одномоментно, а через пять лет первые оснащенные им корабли (вначале обыкновенные твердотопливные планетолеты, только с десятикратно усиленной обшивкой, поскольку вес теперь не имел значения) уже достигли звезд, удаленных от Земли на пятьдесят-семьдесят светолет. И параллельно уже строились крейсеры и транспорты, специально предназначенные для достижения границ Галактики, ибо с бесчисленных новооткрытых планет было что возить на Землю.

Но все, что я сумел понять из имевшихся в памяти корабельного компьютера справочников и монографий, так только несколько формул вроде преобразования Лоренца, а также попадавшихся примерно через две страницы на третью русских слов и выражений: «итак», «из чего с очевидностью следует», «нельзя не признать, что» и «можно утверждать…». Остальные сотни страниц занимали цифры и символы, сконструированные из всех известных на Земле алфавитов.

Проникшись сочувствием к моему упорству и бессильному отчаянию, пилот попытался как-то мне помочь, но популяризатор из него был никакой, и в памяти остались только пригодные для осмысленного кивания головой в компании специалистов сведения о том, что при включении хроноквантового двигателя в открытом космосе пространство и время как бы меняются местами – пространство приобретает свойства времени и наоборот. Так называемый световой барьер вследствие этого понятным образом исчезает, тела приобретают волновую природу, получают возможность проникать через материальные и энергетические барьеры. Как радиоволны сквозь стены. Полетное время становится равно нулю и даже вроде бы начинает течь вспять в каких-то теоретически определяемых случаях. Но только именно в пределах конкретного «полета». При специальном подборе компонентов массы корабля, разгонной и путевой скорости, индикаторной мощности двигателя и т. д. можно получать массу вариантов соотношения «пространство – время». То есть перемещаться на бесконечное расстояние за ноль времени (и наоборот тоже?), на ограниченное расстояние за заранее заданное время и много всяких других, недоступных здравомыслящему индивидууму деталей и тонкостей. Поэтому, кстати, перелет транспорта с грузом в миллион тонн на сотню парсеков длится меньше и стоит дешевле, чем трехместного разведчика – на пятьдесят.

– А лучше всего не забивай себе голову, парень, – сказал мне Валентин Петрович, – умеешь писать, ну и пиши себе. Я вот не умею.

С малокомфортным чувством собственной неполноценности, но и облегчения тоже я принял его совет к сведению и руководству. А трех недель полета в качестве волновой частицы хватило для того, чтобы понять, что романтика хороша только в тщательно отмеренных дозах. Мне стало невыносимо скучно. Лишенный подобной эмоции капитан, измученный моими глупо-настырными вопросами, под любыми предлогами скрывался от меня в ходовой рубке, куда таким, как я, вход был строго-настрого запрещен всеми существующими Уставами, Наставлениями и даже Временными инструкциями.

В конце концов я откровенным образом затосковал, причем депрессию углубляло отчетливое ощущение, что дальше будет еще хуже – времени до финиша оставалось гораздо больше, чем пока прошло от старта. И еще один интересный феномен я заметил: вечером, почитав на сон грядущий и выпив кофе, я засыпал более-менее удовлетворенный – слава богу, еще один день прошел, а утром просыпался в тоске – господи, опять начинается бесконечный день.

Потом и бессонница появилась. Часами валяясь на жесткой койке, я с грустью вспоминал свое пребывание в базовом лагере десантников, на 22-й планете системы Серых Звезд, где меня принимали так, как положено принимать гостя с Земли, всего месяц назад ходившего по московским бульварам и лично знакомого с Джоном Рокстоном и даже Мариной Малаховой. Я еще тогда для себя отметил, что человечество, практически случайно прорвавшись к звездам, вполне сохранило эмоции и психологические привычки предыдущей эпохи, и космопроходцы, особенно выпив по паре рюмок, ощущали себя совершенно адекватно и конквистадорами ХVI века, и русскими казаками, покоряющими Сибирь ХVII, и просто туристами ХХ века.

Не только доверчивые девушки-ксенобиологи, но и битые парни из Седьмого отряда неизвестно к чему готовых космодесантников слушали меня, раскрыв рты, а на прощание подарили панцирь рубиновой устрицы и первую модель лазерного штурмового карабина, с которыми сюда высаживались «первопоходники», отчаянные парни, не знавшие, что их ждет в чужих мирах.

Допускаю, что тогдашний мой организм не выдержал бы угнетающего воздействия «черной меланхолии», которая поначалу поражала процентов тридцать людей, опрометчиво выходивших не в привычный космос, а в какую-то вневременную субстанцию, если бы внезапно и резко все не изменилось.

В тишине моей каюты прогудел сигнал вызова, и голос Маркина из динамика спросил:

– Ты сейчас не слишком занят? Тогда зайди в рубку, есть новости.

И я вошел в святая святых, куда меня не пускали, очевидно, из принципа и где не было ничего особенно интересного. Два глубоких кресла, дугообразный пульт с десятком джойстиков и тремя изогнутыми экранами. Один – вне– и запространственного обзора, остальные – обычные выводы информационно-диагностических систем.

Стоило ли секретить от меня это тесное, ничем не замечательное помещение? Разве что в рассуждении моей потенциальной склонности к космическому пиратству.

Капитан обернулся и непривычно доверительно сказал:

– Интересно получается. Курс проложен гладко, я даже проекцию Южного Креста в трех парсеках обхожу, чтобы с наложением полей не морочиться, да и движки у нас, сам знаешь, при последнем издыхании. А тут на стыке подпространств прямо по курсу системка совершенно неуместная просматривается… Полюбуйся.

– Вам виднее… – деликатно ответил я, мельком взглянув на экран, где струились контуры взаимопроникающих многомерных торов и гиперсфер. Правда, цветовая гамма была изумительно красивая. – Насколько я понимаю, два варианта возможны. Или мы от курса сильно уклонились, или новую систему открыли, в известных координатах не зафиксированную. Второе, по-моему, лучше…

– Умный ты, Игорь, не зря я тебя учил. Тебе б каравеллой «Санта Мария» командовать, – непонятно к чему заметил капитан, сунул в рот реликтовую трубку, которую при мне никогда не закуривал, но постоянно носил в нагрудном кармане, и начал набирать команды на терминале бортового компьютера.

…Вторая, она же и последняя планета безымянного желтого карлика поразила не только меня, но и много чего повидавшего на своем веку Маркина. Человека, который действительно успел прожить, условно говоря, эпоху от сорокатонных колумбовских каравелл до турбоэлектроходов в двести пятьдесят тысяч регистровых тонн, не сходя с мостика.

Или, соответственно, от перкалевых бипланов до реактивных истребителей. А в нашем случае – от кое-как долетевших до Марса ракет на ЖРД до супергалактических звездолетов. В истории такие переломные эпохи встречаются не слишком часто, но все же… И имена людей, сумевших себя проявить на этих переломах, человечество хранит свято.

Когда наш «Кондотьер» вышел на геостационарную орбиту и включились системы универсального обзора, Валентин Петрович привстал в своем кресле и произнес нечто настолько энергично-архаическое, что я даже удивился. И показал мне рукой на цветную объемную картинку…

Внизу переливался и вспыхивал солнечными бликами ультрамариновый океан. Увенчанные белыми гребнями валы разбивались о круто падающие в воду скалы. Вправо, насколько доставал взгляд, тянулись покрытые непроходимыми лесами хребты. А левее и прямо по курсу до горизонта раскинулась перспектива пляжей всех оттенков золотого и оранжевого цветов. Такой роскошной панорамы не увидишь и на Земле, не говоря о прочих, до сего момента открытых планетах.

– Однако… – недоверчиво протянул Маркин, и я отчетливо понял, что имя в истории нам отныне надежно обеспечено. Открывателей ТАКИХ миров не забывают.

Все стандартные процедуры дистанционного исследования однозначно подтвердили абсолютную землеподобность и полную безвредность атмо-, био-, гидро– и литосферы сказочной планеты.

Пока капитан завершал предусмотреный инструкциями предпосадочный облет, я мучительно пытался уйти от назойливо лезущих в голову слащавых и заведомых банальностей, подбирая имя для свежеобретенного рая. И снимал, снимал пейзажи планеты на все свободные бортовые видеокамеры.

Осела взметенная посадочным выхлопом корабля коралловая пыль, последний раз пробежали по дисплеям колонки цифр, окончательно зафиксировав не просто безопасный, но совершенно курортный уровень всех мыслимых характеристик внешней среды, автоматика открыла выходной шлюз, и вскоре площадка лифта мягко коснулась грунта.

Мода на приличествующие случаю афоризмы и крылатые фразы давно прошла, и на почву планеты мы ступили молча.

Да и какие слова могли передать настроение людей, годами, как Маркин, или месяцы, как я, не видевших синего неба, не вдыхавших пахнущий магнолиями, орхидеями, выброшенными на берег водорослями, морской солью, йодом, горячим песком и бог знает чем еще воздуха, не слышавших отдаленного гула прибоя у нефритовых скал и шелеста умирающей у самых ног волны… И вдруг сразу все это получивших.

Мы шли возле самой воды, там, где мокрый песок глаже и тверже городского тротуара. Маркин – налегке, а я, вспомнив какой-то пункт старой, но неотмененной инструкции, а скорее всего из той же превратно понятой романтики, нес на ремне карабин.

– Охота тебе шею тереть, – пожал плечами капитан, когда мы выходили из корабля. – Сколько летаю, ни разу не слышал, чтобы даже десантникам такая штука реально пригодилась. И планет с агрессивной фауной никто не обнаружил, а если даже таковая найдется, вряд ли одним стволом от нее отобьешься…

– Ничего, Валентин Петрович, не помешает. В крайнем случае, просто так постреляем, потренируемся. Для чего-то же их вообще делают, эти смертоубийственные устройства…

– Вольному воля, – не стал больше спорить командир.

Следующее открытие, сделанное на первом же километре похода, потрясло нас не меньше, а даже, пожалуй, сильнее, потому что планет во Вселенной достаточно, и среди них могут быть всякие, а тут…

Мы обошли массивный, похожий на руину водонапорной башни утес, громоздившийся посреди пляжа, и увидели легкое, тропического типа бунгало из разноцветного пластика. Стол и несколько раскладных стульев на открытой веранде, закопченные камни импровизированного мангала и все прочие культурологические признаки неопровержимо свидетельствовали, что совсем недавно здесь отдыхала и развлекалась небольшая дружная компания безусловных гуманоидов.

– Тур-р-ристы… – Маркин явно хотел сказать что-то еще, но сдержался и приступил к систематическому изучению находки.

Выводы были несомненны и для честолюбивых наших надежд убийственны. Не более чем пару недель назад на этом месте радовалась жизни группа отдыхающих, безусловно с Земли.

– Ну ладно, это я понимаю, – бурчал себе под нос капитан, – прилетели, повеселились… Но почему в навигационных дополнениях об этой системе ничего не сообщили? Я же сам все корректировки принимал…

Я представил, что скандал, который он устроит в службе навигации и картографии после прибытия на Землю, тоже может обессмертить имя Маркина, хотя бы и в устных преданиях.

– Но ведь можно допустить, что они отсюда еще куда-нибудь полетели по свободному графику и просто не успели еще сообщить об открытии. Или вообще решили оставить планету для себя… Как хорошую грибную полянку… – постарался я смягчить гнев законника-капитана.

– Да они-то, туристы, ладно. Но у них же и профессиональный навигатор был, который правила знает. А впрочем… – и начал вспоминать похожие случаи. Как однажды три года летал в составе космофлота не внесенный ни в один реестр, а следовательно, фактически не существующий линейный крейсер. И ничего…

А эти туристы все же были молодцы, не только о себе думали, оставили в бунгало приличное количество деликатесов и напитков. Вполне достаточное, чтобы мы могли вознаградить себя за скудный корабельный стол и разбитые надежды.

Мы развели костер из выброшенных на берег обломков неведомых далеких лесов, зажарили консервированный шашлык, запили его безалкогольным шампанским и вполне натуральным виски «Джим Бим», искупались в жидкой бирюзе теплого океана, предвкушая два, а то и три дня внепланового отдыха. Капитан надеялся, что за это время сюда не нагрянет очередная партия курортников, а я, напротив, только об этом и мечтал. Смущало только, удобно ли будет оставить Маркина одного, а самому присоединиться к туристам и вернуться домой на круизном лайнере? Себе в оправдание я приводил довод, что капитан – человек привычный, устал от моего общества, а меня, наоборот, от одного воспоминания о тесных броневых отсеках начинало мутить.

Светило почти коснулось близких изумрудно-черных гор своим краем, с моря потянул приятно освежающий бриз, и Маркин поднялся с шелковистого песка, предложив заняться подготовкой к ночлегу. На корабль сегодня было решено не возвращаться. Планета, очевидно, безжизненна, а система защиты крейсера такова, что и армия крестоносцев не сумеет его раскупорить всей мощью своих стенобитных машин.

Уже ступив на край веранды, я машинально повернул голову вправо, туда, где из-за скал виднелась зазубренная игла звездолета, и буквально похолодел. Эффект был таким, будто за шиворот мне плеснули жидкого азота.

Окружающий пейзаж медленно, бесшумно и жутко менялся. Пляж, только что бывший идеально плоским, начал изгибаться по всем трем направлениям, и бунгало уже стояло словно на дне гигантского блюдца, неумолимо превращающегося в пиалу.

Мгновенно проэкстраполировав направление и скорость процесса, я сообразил, что минут через пять мы окажемся замкнутыми внутри сферы примерно стометрового диаметра.

Но Маркин понял это гораздо раньше меня. Почему он поступил именно так, что его озарило, капитан не мог впоследствии объяснить ни мне, ни одной из двух десятков комиссий, расследовавших этот случай.

Выкрикнув нечто бессвязное, но грозное, он схватил прислоненный к перилам веранды карабин и со скоростью выигрывающего Олимпийские игры спринтера рванул к звездолету. За ним, не успев даже поднять сохнувшие на камнях плавки, – я.

Когда сферическая крутизна пляжа стала непреодолимой, Валентин Петрович прижал к бедру приклад, сдвинул предохранитель и вывел движок реостата на максимум.

Из ствола ударила струя бело-фиолетовой плазмы, нависшая над головами стена удивительным образом неосыпающегося песка вскипела в фокусе луча, с шипением повалил зловонный, обжигающий легкие дым.

Сцепив зубы, Маркин бил в одну точку, и полусфера вдруг лопнула, как воздушный шар. В лица нам полетели горячие липкие ошметки.

Исчезла яркая декорация, и планета явила свое истинное лицо. Вокруг раскинулась мрачная лавовая равнина, над которой клубился бурый туман. Ледяной воздух удушающе вонял аммиаком.

Спотыкаясь на острых камнях, сгибаясь пополам от рвущего легкие кашля, исследователи прекрасного нового мира, почти теряя сознание, кое-как добрались до корабля.

Хотя и безвкусный, но чистый земной воздух сразу принес облегчение. Маркин ввалился в рубку и, едва дождавшись, пока я пристегнусь ремнями к амортизационному креслу, скривил губы в мстительной усмешке, откинулся на компенсирующие подушки и до упора послал вперед красный рычаг, прямо с поверхности давая двигателям полную маршевую тягу…

После того как мы вернулись, Маркин представил куда следует полный отчет о нашем приключении. Его, разумеется, на какой-то срок засекретили, предприняли ряд разведывательных экспедиций по записанному нашим бортовым компьютером маршруту и ничего не нашли. Вообще ничего, кроме абсолютно безжизненной, состоящей из вулканических отложений и источенной пещерами, как швейцарский сыр, планеты.

Как они там разбирались на своем профессиональном уровне – не знаю. А я дописал к своему путевому очерку такой вот абзац:

«…В глубокой пещере, скрытой в толще базальтового массива, крупный негуманоид, одетый в лиловую тогу, с досадой ударил по подлокотнику лежанки сразу тремя средними конечностями.

– Сорвалось! – надрывно выбулькнул он. – Но, бессмертные предки, нигде же не сказано, что двуногие этой породы имеют плазменные жала. Испортили такую ловушку! Я буду жаловаться…

– Что же делать, на то и охота. Никогда не знаешь, что может случиться, – не желая гневить эманацию предков, смиренно встопорщил антенны второй, одетый в малиновую тогу наемного егеря. – Пусть все будет так, как угодно достославным… Но я чую, что не далее как в сотне твербулей отсюда в пространство ввинчивается межгалактический кокон кочующих пфердов. Это тоже достойная добыча. Посмотрим, на что они обычно клюют в этот сезон…

И шлепнул на овальную крышку походной автоматической чучельницы толстый засаленный том».

Этот многое объясняющий эпизод к основному тексту был подверстан в скобках, с пояснением, что мнение официальных инстанций он не отражает. Но в штат еженедельника меня все равно зачислили. Не каждый, даже крайне популярный репортер начинает свой творческий путь с сенсации галактического масштаба.

На тему этого первого в моей жизни настоящего приключения я размышлял долго, даже вот и сейчас вспомнил. Не знаю, действительно ли нам с Маркиным не поверили или это была такая игра заинтересованных спецслужб, но развития тема, могущая перевернуть представление человечества об окружающей нас ветви Галактики, не получила никакого. А ведь я могу поклясться хоть чем, что ни тени галлюцинации в происшедшем не было. И бортовые видеокамеры записали-таки панораму «курортной зоны» со всеми оттенками цветовой гаммы пляжа и моря. Канули эти пленки в дебрях канцелярии «Особого по делам государственной важности присутствия».

Да вот самый лучший довод – через не слишком большой промежуток времени я встретил Валентина Петровича уже с адмиральскими шевронами на рукавах и в должности высокопоставленного сотрудника той самой службы галактической безопасности, которая нас с ним долго допрашивала. Это о чем-то говорит?

Моя собственная карьера с тех пор тоже развивалась вполне благополучно, словно кто-то мне деликатно, но последовательно протежировал… Или держал под присмотром «на длинном поводке».


Глава 13


Ключ в двери скрипнул как раз тогда, когда я, умиротворенный воспоминаниями о далекой, но безмятежно счастливой молодости, начал слегка задремывать. Настроившись, я собрался увидеть во сне что-нибудь доброе, даже слегка сентиментальное, и вот…

Дверь открылась, и я, не желая изображать человека неестественно спокойного, тут же рывком сел на койке. Даже ни в чем не виноватые люди в подобных местах сохраняют видимость душевного спокойствия только значительным напряжением воли.

– Пойдемте, – предложил юноша в командирской форме Красной Армии. Похожий на одного из тех, вчерашних, в «Мотыльке».

…Сопровождающий привел меня на третий этаж, в помещение, весьма напоминающее здешние «присутственные места». Две просторные смежные комнаты, в меру неопрятные. Высокие потолки, не слишком яркое электрическое освещение, разностильная мебель, собранная по царским еще департаментам и квартирам экспроприированных богачей. Окна, задернутые плотными бордовыми шторами, запахи застарелого табачного дыма и другие, которые распространяют вокруг себя люди, явно не ежедневно принимающие душ и меняющие нижнее и верхнее белье.

Кроме Станислава, я увидел здесь еще троих мужчин в такой же, как у него, полувоенной форме, отличающейся только цветом гимнастерок и брюк. И, к своему то ли удивлению, то ли разочарованию, – Людмилу, тоже одетую по-советски: в узкую шерстяную юбку, шевровые сапожки, чуть не лопающиеся на тугих икрах, коряво сшитую кожаную куртку и красную косынку. Она сидела в уголке за некогда полированным, а теперь исцарапанным и заляпанным чернильными пятнами столом и читала бумаги из замусоленной картонной папки.

Украдкой вскинула глаза и снова уставилась в плохо пропечатанные строчки.

Высокие часы в противоположном углу показывали 21 час.

– Здравствуйте, товарищ Риттенберг, – не вставая, протянул мне через стол руку главный здесь, наверное, человек, лет сорока, с кривоватой растрепанной бородкой, в чеховском пенсне. – Мы с удовлетворением восприняли ваше согласие помочь нам в работе…

– Здравствуйте, – ответил я. Нашел поблизости свободный стул, как можно бесцеремоннее подтянул его к себе, сел. – Помогать я всегда рад. Это мое даже, в некотором смысле, кредо. Ну и немножко профессия… Со всем, отсюда вытекающим.

– Ах да, да, конечно, – сообразил, что я имею в виду, собеседник. Пошевелил длинными худыми пальцами над разложенными по столу бумагами. – Первый, так сказать, взнос, которым мы с вами рассчитались, это ваша жизнь… и здоровье. О следующих можно поторговаться.

– Не согласен. Жизнь и здоровье всего лишь необходимое условие для самой возможности нашего дальнейшего сотрудничества. Так что еще неизвестно, может, это я вам пошел навстречу, не став разгрызать, допустим, зашитую в воротнике ампулу с ядом.

Один из стоявших сбоку от стола «товарищей» дернулся, но начальник остановил его жестом.

– Игорь Моисеевич шутит. Он не принадлежит к тому типу людей, которые готовы на подобные решительные шаги. Но смысл в ваших словах есть, – вновь обратился он ко мне. – После применения процедуры принуждения к сотрудничеству ваша потребительская стоимость значительно упала бы…

Видел я уже таких мужчин, с непреодолимой склонностью к разглагольствованиям там, где следует говорить коротко, сжато и по делу. Очевидно, им кажется, что таковые словесные конструкции придают им значительности и убедительности.

– Вам не приходило в голову, что все наоборот? Если бы вы начали с процедуры принуждения, то заведомо поставили бы крест на всей операции, которую, судя по всему, намереваетесь продолжить и возлагаете на нее определенные надежды. Поясняю – со мною что-то такое происходит, и вся цепочка рвется. От источника, который передал какую-то, очевидно, важную информацию через ту вон дамочку, – я показал пальцем на Людмилу, – потом через меня и до почти самой головки «Братства». Она, конечно, сама тоже выходит из игры, исчезаю я… Выводы способен сделать самый ограниченный контрразведчик. Разумеется, обесценивается сама информация, сворачивается вся сеть агентуры, причастная к делу. И вы остаетесь – с чем?

Теперь для убедительности нужно взять без разрешения папиросу из коробки на столе, закурить и ждать развития событий.

– Нет, ты посмотри, Вадим Антонович, как он нагло себя ведет! – вдруг, совершенно против логики происходящего, вскочила со своего места Людмила. – Если каждый беляк… – она даже задохнулась от праведного пролетарского гнева. – Правильно я говорила – нечего с ним нянькаться. Уже давно бы все как на блюдечке выложил и сам по всем явкам нас провел. Сейчас бы все его помощнички и резиденты сидели бы по камерам и кололись только так…

Она даже, как подлинная фурия революции, изобразила намерение схватить меня за грудки своими неслабыми ручками.

Это уж такой наигрыш, что я на секунду растерялся. Но тут же подумал: а вдруг у них подобная истеричная несдержанность в порядке вещей? Нервы у граждан истрепаны годами войн и перманентных революций…

Я нагловато ей усмехнулся и подмигнул, даже сделал руками короткий, почти неуловимый жест, напоминающий ей то, что у нас уже было, и как бы предлагающий повторить это же в ближайшее время. Вообще-то этот жест из «лексикона» тамильских сепаратистов, с которыми я имел дело во время индо-цейлонской войны, но Людмила поняла его без перевода. Она одновременно и еще больше рассвирепела, и смутилась. Наверное, сочла, что нарушила чем-то свой революционный долг, вложив в исполнение агентурной задачи слишком много эмоций.

– Сядь, Бутусова, и молчи, пока не спросят. А то вообще за дверь выставлю…

В чекистов, значит, решили поиграть ребята, в гэпэушников то есть. Какая она к черту Бутусова, выдвиженка в славные органы из беднейших слоев пролетариата, как старается изобразить? Ее вчерашняя легенда куда ближе к истине, да и то, пожалуй, в смягченном варианте. Не ошибусь, если предположу, что еще до революции, а не только последние три года ей довелось повращаться за границей, и отнюдь не в поисках куска хлеба насущного… Так что игра становится все интереснее.

– Станислав Викентьевич не ошибся, вы перспективный сотрудник. Польза от вас может быть. У нас, увы, не так много людей, способных мыслить столь четко и здраво. Допустим, я соглашусь на ваши условия. На все, – он голосом подчеркнул последнее слово. – Что реально мы можем получить взамен?

– Вас, значит, Вадим Антонович зовут? – уточнил я.

– Лучше попросту – товарищ Кириллов…

– И вы хотите меня убедить, что настолько слабо профессионально подготовлены, пытаясь говорить со мной о достаточно деликатных вещах в такой обстановке? – я обвел рукой вокруг. – Может, еще на митинге будем вопросы решать? Так и ответы будут соответственные… – И я наизусть закатил длиннейшую фразу из только что прочитанного Троцкого.

– М-мда, – сказал Вадим Антонович, и после движения его головы комната опустела.

– Я, признаться, не сразу поверил Станиславу Викентьевичу, что нам в руки попал разведчик высокого класса. Я думал – ну, курьер и курьер, ну, может быть, образованный и неглупый. Однако… И почему же вы – и просто курьер?

– Почему и нет? А если на такой как раз случай? Если ситуация настолько серьезна, что кое-кому потребовалось проверить надежность не только канала связи, но и всей московской сети? Что и достигнуто. Были бы ваши люди чуть-чуть грамотнее, уже после нашей с «Бутусовой» встречи в кабаке нужно было всю схему операции менять. А так… – Я снова посмотрел на часы. – У вас остается всего два с половиной часа, чтобы принять принципиальное решение. Или на операции крест, а меня к стенке, или…

– Что должно случиться в полночь? – быстро спросил Вадим.

– Ничего чрезвычайного. Просто выйдет контрольное время, и меня, посылку и всю операцию спишут в расход. Концы в воду, как у вас говорят. И можете ловить конский топот.

Он задумался, а я снова закурил, чувствуя неприятное жжение на языке. Неужели было время, когда я выкуривал одну-две хорошие сигары в неделю, под настроение?

Но у этого не совсем мне пока понятного человека папиросы тоже были высококачественные, турецкие, марки «Кара Дениз».

– А если, значит, успеть до двенадцати? У вас есть чем замотивировать столь долгую задержку?

– Раз плюнуть. Первая половина – в соответствии с фактами. А дальше… – я сделал вид, что импровизирую на ходу. – Кафе открылось не в девять, а почти в полдень. Меня это насторожило, я долго проверялся, заметил слежку. Водил преследователей по всей Москве до темноты, потом оторвался. Укрылся вместе с Людмилой на тайной, лично моей квартире, немножко ее подопрашивал, на предмет выяснения, не работает ли она на противника, потом со всеми предосторожностями явился на место в последний момент. Специально в последний…

– Не слишком ли примитивно? Вам поверят? – спросил Кириллов, обмозговав мой план.

– Должны. Именно потому, что, будь я «двойником», обставил бы все без задоринки. Пошел, встретил, вернулся, и ноль сомнений.

– Возможно, возможно. А для чего вам Людмила? Ее-то на какой хрен с собой тащить?

– Для достоверности и безопасности.

– Чьей? – быстро спросил Кириллов.

– По легенде – ее и всего дела. Раз была слежка, то вели, безусловно, Людмилу. От самого Лондона, возможно. Или от Риги. Оставить ее нельзя. Попади она в лапы ГПУ – что тогда? Но и свою безопасность я из внимания не упускаю. Она же у вас тоже не так просто, не девочка на побегушках. Кое-что знает, в заложницы сгодится… Или, если все гладко пойдет, будет моей связницей и еще одним вашим человеком в недрах интересующей вас организации…

– Логично, – протянул он. – Уж до того логично, что я даже и не знаю… Ведь что получается – мы отпускаем вас, возвращаем посылку (подменить ее или хотя бы исказить часть заложенной там информации технически невозможно), отдаем в заложники своего человека плюс расшифрована очень для нас важная явка – и что?

Его лицо выразило настолько естественное недоумение и обиду, что я рассмеялся. А ведь и в самом деле… Или прав Шульгин, и люди этого времени и этого мира настолько примитивнее нас в интеллектуальной (пусть даже очень специфической) сфере, что обманывать их даже несколько стыдно. Как у малыша-первоклассника конфету выманить…

А почему бы и нет в конце концов? Пусть устройство мозгов и качество интеллекта за тысячу лет у людей и не изменилось, а вот жизненный и профессиональный опыт, реальная практика политической интриги, сам способ подхода к решению определенных задач изменились очень и очень…

– А об этом, любезнейший Вадим Антонович, думать надо было гораздо раньше. Хотя я понимаю, положение у вас сложилось хуже губернаторского. Рискнули вы отчаянно, в условиях дефицита времени, но… Но ведь и не проиграли пока. Все, как я понимаю, упирается для вас в вопрос гарантий. Если я, пусть и преследуя собственные интересы, согласился пойти на вербовку и честно буду обязательства исполнять, перед вами открываются блистательные перспективы…

– Если же нет?

– Если нет… Милейший, а как вы вообще представляли себе все это? Вы же достигли своей цели – клиент сдался и пошел на вербовку…

– Не так он на нее пошел…

– Ах черт, какой же я дурак! – хлопнул себя по лбу, в искреннем отчаянии. – Мне бы сопли попускать, в ногах у вашего Викентия, то бишь Станислава, поваляться, жизнь выпрашивая, а уж потом…

– Примерно так, – кивнул Кириллов.

– Увы, не сообразил вовремя. А теперь что уж… Либо верьте, как есть – либо к стенке… Игра так и так проиграна, но там хоть в будущем сомнения мучить не будут…

– Что-то уж слишком часто вы о стенке поминаете. Это тоже какой-то приемчик?

– А как же. У меня этих приемчиков…

– Тьфу ты, черт! – Человек совершенно натурально плюнул на затоптанный пол, подошел к окну. Как и учил Шульгин, я довел его до полной растрепанности чувств. Отодвинув угол шторы, он молча смотрел на улицу. И пока он так стоял, я успел заметить на противоположном доме вывеску: «Мосгико при МОСО». Нормальная советская абракадабра, но теперь при необходимости найти их логово – раз плюнуть. Разумеется, если останусь жив.

Я совсем в тот момент забыл, что Шульгин со своей аппаратурой, безусловно, знает и это место, и любое другое…

Постояв пару минут спиной ко мне, он, похоже, нашел решение. Отчего весь расцвел.

– Мы вот что сделаем. Сначала заедем на одну из явок, которую вы нам выдали. Признаюсь, мы о ней знали, и то, что вы ее не утаили, говорит в вашу пользу. Изымем кое-какие документальные улики, по-свойски побеседуем с людьми, которые там могут оказаться. Конечно, вы примете в этом самое активное участие, а мы, что нужно, тщательно задокументируем, а потом уже – отпустим. И подписочку потребуем, о согласии работать на нас. В случае чего…

Для импровизации – неплохо. И, как это ни отвратительно, придется на такой вариант соглашаться. Шульгин же сказал, что принимать любое предложение, дело важнее сантиментов. А там – как уж сложится, может, Александр Иванович и вмешается в нужный момент.

Я пожал плечами и улыбнулся. Мог бы еще сказать непонятному человеку, в том же шульгинском стиле, что и такой остроумный вариант ничем не улучшает его положения, но воздержался. У них, может быть, к подобным делам серьезнее относятся, верят, что запачканный предательством человек никуда не денется.

…Снова появились в комнате люди, очень похожие на местных гэпэушников, но один из них втащил за собой большой деревянный фотоаппарат на треноге, с черными кожаными мехами и медным цилиндрическим, поблескивающим линзами объективом.

– Перед тем как заняться делом, давайте на всякий случай сфотографируемся. На память, – с извиняющейся улыбочкой предложил Кириллов.

– Ради бога. Особенно если карточку подарите…

Под яркие, дымные магниевые вспышки меня запечатлели индивидуально, в фас и профиль, а потом еще сделали несколько групповых снимков: на стуле в окружении дружески улыбающихся «чекистов», вдвоем с Вадимом, вдвоем со Станиславом, с Людмилой. Зачем бы это? Если как доказательство моего с ними сотрудничества, так вполне примитивно. Или – намереваются запустить портрет по своим каналам, на предмет идентификации…

Затем все скопом мы отправились вниз. Что интересно – мне опять застегнули на запястьях наручники. Очень примитивные по нашим меркам, то ли дело добротные гравитационные. Избавиться от них – не вопрос. Я так прикинул, что у меня хватит сил и выдержки просто разорвать цепочку. С некоторыми, конечно, травмами, но в основном косметического плана.

Лестница, по которой мы спускались, была довольно крутой, со ступенями из натурального, но сильно вытертого мрамора, и стены были грязные, едва угадывался на штукатурке когда-то яркий растительный орнамент.

И угольная лампочка светила тускло, только-только чтобы не спотыкаться в пути.

Чем я и воспользовался, удовлетворяя свои мелкие злобные инстинкты. Людмила спускалась на двух человек ниже меня, и, выбрав подходящий момент, я повторил вчерашнюю шутку. Заставил шедшего за ней «чекиста» оступиться и, падая, подсечь женщину.

Они покатились вниз, считая ступеньки боками и головой. С руганью и визгом. Угол наклона лестницы был как раз подходящий.

Изумленные неловкостью своих товарищей, сотрудники подняли Людмилу, начали промокать имеющимися у них, к моему удивлению, платками оцарапанную щеку и обильно кровоточащий нос. Она, тоже ничего не понимая, уставилась тем не менее на меня, а не на непосредственного виновника мечущим искры взглядом.

Осталось только пожать плечами и показать ей скованные руки. Но она-то помнила и неизвестно почему разбившийся бокал, и мой давешний намек. Который можно, при желании, толковать не только в буквальном, но и в переносном смысле. Мол, я тебе еще сделаю… Хороший намек, особенно если иметь в виду, что нам с ней предстоит остаться наедине в стане ее врагов…

В мой автомобиль, который кто-то уже перегнал внутрь глухого двора-колодца, меня подсадили довольно аккуратно. Один из охранников сел рядом, мой первый здесь знакомец, Станислав Викентьевич, – за руль, а Кириллов – на переднее сиденье.

Следом тронулись еще две под завязку набитые вооруженными людьми большие машины, похожие на немецкие штабные «ганомаги».

Поехали, как я понял, туда, где их мог ждать максимальный успех. В Марьину рощу, в засвеченный Шульгиным оперативный штаб организации, которая выражала здесь интересы «Братства».

Долго пробирались темными переулками, которые если и были когда-то вымощены булыжником, то убедиться в этом оказалось невозможно из-за полуаршинного слоя жидкой грязи.

Проехали мимо Савеловского вокзала. И снова, как не первый уже раз, меня кольнуло странное чувство. Мир совсем другой, а опорные точки в нем прежние. И здание вокзала я помню, пусть и несколько перестроенное, но в принципе такое же.

Как говорил Новиков, многие из объектов наших миров мы эксплуатируем совместно и иногда даже и одновременно. То есть в этом самом месте полтора столетия спустя толпятся мои земляки-современники, чтобы на архаичном пригородном поезде отправиться на дачу или по грибы в недалекие лесные угодья.

Вот только что я, может быть, нечувствительно задел кого-нибудь из них плечом… Да… А если вдруг как-то суметь выломиться отсюда в то пространство-время? Тем же образом, каким Андрей выдернул меня к себе… И, поразительно, я вдруг спиной и волосами на затылке ощутил близкое присутствие Артура. Совершенно так, как в Сан-Франциско в оружейном магазине. Неужто и он сумел преодолеть межвременной барьер, оставив свою бренную оболочку в каюте «Призрака»?

Но в этот раз я не испугался, скорее испытал прилив энтузиазма и надежду. Вдруг и от его появления будет какая-то польза, как тогда на гангстерской базе?

– Не боишься, Вадим Антонович, бо-ольшой заварушки? – спросил я, перейдя на фамильярный тон, когда наша машина остановилась в квартале от объекта.

В свое время я прошел соответствующий курс корректировки зрения и в темноте видел ненамного хуже, чем при свете, тем более что сквозь разошедшиеся тучи светила яркая, почти полная луна.

Место для своей базы Александр Иванович выбрал более чем грамотно. От последнего дома в переулке ее отделял промежуток, который раньше заполняли два или три дома, частично сгоревших, частично разобранных на дрова и иные хозяйственные нужды соседями. То есть стоял он на отшибе в и без того глухом и мрачном месте. Но главное было даже и не в этом. Участок вплотную примыкал к кирпичному забору, за которым возвышались покосившаяся колокольня снесенной церкви и какие-то еще полуразрушенные строения.

Удобнейшее место для засады.

– Вы не ответили – не боитесь неожиданностей, товарищ Кириллов? – снова спросил я. – Насколько мне известно, народ там может оказаться серьезный…

– Не боюсь. А вы не суетитесь, Игорь Моисеевич. Возможно, придется немного и пострелять, но не ваша это забота. В нужный момент я скажу, что делать. Пока же лучше помолчать…

И он нервничает, невзирая на показную отвагу.

Мои новые коллеги оцепили с трех сторон деревянный, не слишком большой дом с мезонином, окруженный тесовой оградой и густыми, давно облетевшими зарослями кустарника за ним. Возможно, они даже успели форсировать в каких-то местах этот забор заблаговременно. Вооружены штурмовые группы были, как я успел заметить еще при посадке в автомобили, характерно выглядевшими немецкими автоматами «рейнметалл» образца, кажется, 1918 года, с торчащим влево и вбок коробчатым магазином.

Шульгин меня хорошо натаскал на знание всей легально существующей в этом мире боевой техники. (Слово «легально» я подчеркнул потому, что была здесь еще и другая, которой пользовались только члены «Братства», сильно от местной отличающаяся.)

Еще два или три человека, как я успел заметить, облаченные в полную форму ГПУ, то есть в обычную военную плюс кожаные куртки и фуражки с василькового цвета верхом, пошли прямо к калитке. Я взглянул на часы. Зеленоватые фосфорные стрелки показывали пять минут одиннадцатого.

– Полтора часа максимум осталось, – сказал я так, будто это больше касалось меня, чем их. Никто из присутствующих в машине не ответил.

После вызывающе громкого и частого стука сапогом или даже прикладом в калитку за забором гулко залаяла собака, большая, что-то вроде кавказской овчарки, к ней тут же присоединилась вторая.

Вспыхнул свет мощного фонаря. Слишком яркого и мощного, если это не был стационарный, подключенный к кислотному аккумулятору прожектор.

– Кто там, чего надо? – послышался раздраженный голос уверенного в себе человека.

Невнятный ответ с нашей стороны, и тут же хлопнул одиночный пистолетный выстрел.

То ли человек со двора выстрелил, то ли «гэпэушник». Или нет, сначала я все-таки услышал яростный лай и хрип собаки, почуявшей и вцепившейся в добычу. И ночь взорвалась огнем.

Из удобно поставленной машины поле боя было видно отлично. По крайней мере – мне. Автоматы нападающих стреляли почти без пауз. Слышно было, как пули откалывают щепки от досок забора, с чмоканьем врезаются в стены дома и стволы деревьев, рикошетят от кирпичного цоколя водокачки. Со стороны дома хлопали редкие пистолетные выстрелы. Через минуту-другую все стихло.

– После такой артподготовки вряд ли там найдется, с кем проводить индивидуальную работу, – заметил я. – И наручники с меня вы бы лучше сняли. А то не дай бог что случится, куда я вот такой? – и протянул Кириллову скованные руки.

– Сними, – сказал он Станиславу, а тот, поворачивая ключ в замке, поинтересовался:

– А какой вариант вы имеете в виду?

– Тот, что часто случается. Начиная стрелять, не всегда знаешь, чей выстрел будет последним… И лучше прилечь возле машины, до поры…

– Зря опасаетесь. Все уже кончилось. Теперь нужно поторопиться, чтобы шум лишней тревоги не вызвал…

Мы вошли во двор. Поперек дорожки лежал убитый пес, а чуть дальше – человек. Тоже, похоже, мертвый.

…Дом внутри выглядел как раз так, как и должна выглядеть конспиративная квартира тайной организации, готовящей государственный переворот.

Прямо в первой комнате, у стен, – несколько ящиков с винтовками, пистолетами и патронами, какие-то мешки, грудами сваленные красноармейские шинели, связки сапог. На столе во второй комнате – зеленая коробка полевого телефона с уходящим в форточку проводом. Вокруг конторки в углу рассыпаны по полу десятки серых книжечек партийных билетов РКП, удостоверений личности, еще каких-то документов. Из опрокинутой чернильницы расплылась по светлой столешнице фиолетовая лужа.

Если Александр Иванович попытался создать здесь убедительную декорацию, на мой взгляд, он перестарался.

Зато, пожалуй, так не думали мои сопровождающие. Они воспринимали все за чистую монету. Звучит, как каламбур, но «монета» тут же и объявилась. Рассыпавшиеся по дому сотрудники Кириллова с торжествующими возгласами выволокли на середину комнаты приличных размеров сундук, почти доверху набитый не только пачками советских денег, но и врангелевскими сторублевками с изображением Георгия Победоносца, и даже упаковками царских золотых десяток и империалов.

Еще один обитатель этого дома лежал без признаков жизни на ступеньках ведущей в мезонин лестницы. А двое живых стояли с бледными лицами, подняв руки под дулами винтовок.

– Ну спасибо, Игорь Моисеевич, разуважили, – громко сказал Станислав Викентьевич. – Я ведь вам до последнего не верил, а теперь что ж, примите мои извинения…

Стоявший справа человек с поцарапанной до крови щекой посмотрел на меня с нескрываемой ненавистью.

– Товарищ Кириллов, тут сейф, – крикнули из-за приоткрытой двери узкой боковой комнаты, или чулана.

– Сейчас посмотрим… – «Чекист» прямо лучился радостью и энтузиазмом. – Что в сейфе, у кого ключи? – обратился он к пленникам.

Оба промолчали.

– Зря запираетесь, все равно ответить придется…

– Вы не особенно увлекайтесь, – я говорил, старательно понижая голос, чтобы слышал один Станислав. – Как бы на засаду не нарваться. Трудно поверить, что такое место – и без надежной охраны.

– А это пусть вас не заботит, все предусмотрено… Лучше покажите, что вы окончательно определили, на чьей вы теперь стороне… – и протянул мне пистолет. – Возьмите. Еще раз спросите, согласны они открыть сейф? Если нет – стреляйте в любого, на ваш выбор. Оставшийся будет сговорчивее.

В такое безвыходное положение я еще не попадал. Теория теорией, но когда стоишь перед выбором… Даже ради выполнения задачи взять и выстрелить в безоружного человека я не был готов. Что бы там ни говорил мне Шульгин.

Ударить сейчас «англичанина» рукояткой в лоб и выскочить в окно? Задание будет провалено (а может быть, и нет? Такой мой шаг тоже предусмотрен?), и неизвестно, удастся ли мне скрыться под огнем десятка автоматов оцепивших дом «гэпэушников», или кто они на самом деле есть?

Однако же… Не блефует ли сам Станислав? Рискнул бы он дать мне в руки действительно заряженный пистолет, не будучи уверен в моей лояльности? Или он теперь полностью мне доверяет?

– Ну, чего тянешь? Стреляй, все равно по-вашему не будет! – выкрикнул все тот же, с залитыми кровью щекой и воротником зеленой гимнастерки. И мне показалось, что он мне подмигнул тем глазом, который Станислав Викентьевич не мог видеть. И даже слегка кивнул.

Черт его знает как быть. Но снова вспомнились слова Шульгина: «Делай абсолютно все, что скажут. Бежать не пытайся…» Да в конце-то концов, это их игры, не мои. Может, так у них заведено, не жалеть ни своих, ни чужих жизней ради «общего дела».

Зажмурившись, я нажал спуск. Пистолет оглушительно в тесном помещении выстрелил, дернулся в руке. Я открыл глаза. Человек с окровавленной щекой медленно сползал вниз по стене, прижав руки к животу. Значит, все у них всерьез. Я тупо смотрел на пистолет, не зная, что еще с ним делать.

– Хорошо. Теперь вы готовы открыть нам сейф? – обратился Станислав ко второму пленнику, не обращая внимания ни на упавшего, ни на меня. Тот показал глазами на дверь. Они вышли, и я видел, как «англичанин» начал выгребать из верхнего отделения железного шкафа груды бумаг.

А через минуту темнота за окнами снова взорвалась грохотом автоматных очередей. Но теперь стрельба велась по преимуществу извне, из-за забора, и, похоже, как раз с колокольни, на которую я обратил внимание как на удобное место для засады. Неужели люди Кириллова действительно не догадались осмотреть окрестности?

Стреляли, как я понял по звуку и темпу огня, в основном из компактных автоматов «АКСУ», тоже по своим характеристикам и качеству исполнения не принадлежащим нынешней эпохе. Гулкие, пофыркивающие очереди немецких «рейнметаллов» звучали на сей раз неубедительно.

И если подготовка «чекистов» находилась на уровне не более чем хорошо обученных пехотинцев Мировой войны, то их сейчас атаковали классные спецназовцы. Я кое-что в этом деле понимал. Вся первая половина ХХI века прошла в череде бесконечных локальных войн между мелкими полуфеодальными державами и княжествами, прекрасно организованными отрядами террористов разнообразного толка и еще более профессиональными отрядами национальных контрпартизанских и карательных ооновских войск.

Выжив в нескольких подобных заварушках, я приобрел соответствующий опыт.

Не успела смолкнуть первая клокочущая пулеметная очередь из «ПК», звук которого и огневую мощь я тоже успел узнать, пройдясь поперек комнаты, вышибая стекла из окон и кроша штукатурку, как я упал на пол сам и сбил с ног Станислава. Позади кто-то дико заверещал. Я не стал оборачиваться. Тот человек, последний из гарнизона «Братства», как мне показалось, ударил кулаком охранника с автоматом и метнулся в глубь дома.

Подталкивая в оттопыренную задницу удивительно ловко перемещающегося на четвереньках «англичанина», я скатился с крыльца на холодную, уже чуть прихваченную первым морозом землю.

Прямо напротив меня стрелял из пистолета-пулемета короткими очередями один из «гвардейцев кардинала», так я условно назвал прибывших для захвата базы бойцов.

Как положено, прячась за дерево и осторожно выставив ствол с правой его стороны.

«Ну-ка, ну-ка», – подумал я, прикидывая дальнейшие действия и за стрелка, и за его противников.

Все вышло точно так, как я и ожидал. Отстреляв полмагазина, боец решил сменить огневую позицию, что в принципе было правильно, и, привстав, стремительно метнулся вправо же, к следующему укрытию. И не добежал. На втором шаге точно посланная пуля опрокинула его на спину, и он упал навзничь, разбросав руки. Живые так не падают.

А чего же еще он хотел? Любому, хоть поверхностно знакомому с тактикой, известно, что в девяноста процентах случаев слабо подготовленный солдат уходит вправо от укрытия, в сторону своего оружия. Инстинктивно. Где опытный стрелок его и перехватывает точно посланной пулей.

– Похоже, ребята, больше здесь ловить нечего, – бросил я сквозь зубы неизвестно откуда появившемуся рядом Кириллову. Шальные пули то и дело просвистывали поверху, но кто-то ведь мог невзначай и снизить прицел. Я бы мог сейчас в два касания повышибать обоим моим сопровождающим шейные позвонки, только вот команды такой мне не поступало. Игра развивалась по каким-то другим правилам, и стоило посмотреть, куда все повернется.

– Не знаю, чекисты вы или честные бандиты, но шума подняли многовато. Пожалуй, и на Красной площади скоро будет слышно…

– Почему скоро? – не понял моего юмора Станислав. Точно – англичанин.

– Пока звук долетит…

Бой принимал позиционный характер.

И, значит, был проигран, потому что подняться теперь в решительную контратаку людям Кириллова было куда как труднее, чем сгоряча, первым броском прорваться сквозь еще не организованный заградительный огонь.

Да и потеряли они уже едва ли не половину своего первоначального состава.

Над крышей дома взлетела ярко-зеленая осветительная ракета, оснащенная парашютиком, повисла как раз над серединой переулка, высветив черные, отбрасывающие резкие тени фигуры «чекистов», и судорожно перемещающиеся вдоль проломленного в нескольких местах и все равно непреодолимого забора, и уже навсегда неподвижные.

– Смываться надо, – повторил я свое предложение. Трескотня стояла такая, что приходилось почти кричать. Давно я такой славной пальбы не слышал. – Давайте сигнал на отход, и делаем ноги. А можно и без сигнала, шансов больше. Ну…

И сам первый оттолкнулся от поверху твердой, но под тонкой ледяной корочкой по-прежнему мокрой и липкой земли.

До машины мы добежали без потерь. Я не исключал, что через приборы ночного видения нас давно рассмотрели и опознали, оттого и идут, посвистывая, пули, хоть и чуточку, но все же поверх голов.

Через забор перелетели и с тусклой оранжевой вспышкой лопнули две гранаты. Кто-то истошно, захлебываясь, заорал и смолк. «В живот», – привычно определил я. И похоже, аорту перебило, если в кишки – кричат дольше и по-другому…

– Да мать твою! – заорал я, с размаху залепил Кириллову затрещину, потому что он, свалившись в кювет, никак не мог заставить себя выпрямиться под огнем, чтобы запрыгнуть на высокую подножку автомобиля. – Не хотите уходить, дело ваше, тогда хоть пушку дайте, помирать тут с вами… Сам поеду! – и рванул застежку его кобуры. Удивительно, но он так до сих пор и не вытащил свой «наган».

Мне показалось (нет, не показалось, конечно, просто слишком это было неожиданно), что прямо возле уха раздался крик (но шепотом, так что и в шаге уже не услышать) Шульгина:

– Игорь, лежать!

Не раздумывая, рефлекторно я ткнулся лбом в грязь. И тут же за спиной что-то дважды оглушительно громыхнуло. Краем глаза я увидел слепящую вспышку и услышал сдавленный вскрик одного из моих «партнеров», кажется, как раз Кириллова.

Опять прошелестел неизвестно откуда исходящий голос Шульгина:

– А вот теперь хватай их в охапку, и деру. Переулочками в Сокольники. Здесь сейчас совсем жарко будет…

Я машинально оглянулся, но никого, конечно, не увидел. Оставалось выполнять приказ.