Андреевское братство
| Вид материала | Документы |
- Братство святого Маврикия братство черноголовых, 76.61kb.
- Республики Беларусь «Морское братство», 1720.78kb.
- Вайнахские народы Грузии: мнимое братство и угроза полной грузинизации, 172.93kb.
- Тезисы проекта «Лицейское братство», 113.09kb.
- Месторождение андреевское, 41.99kb.
- Г г. Городец Врамках фестиваля проводятся: Всероссийский конкурс, 34.64kb.
- Відомості про зареєстровані Дунаєвецьким районним управлінням юстиції структурні утворення, 2164.32kb.
- Морское братство (Черное море) Краснодарский край, п. Ольгинка Возраст, 208.9kb.
- Ксения Кириллова Братство безгрешных Общие сведения о «Новой жизни» Культовое знание, 3106.31kb.
- Будет снег как причастное брашно… Тягчайшей тенью м I р обременен. Где утешенье? где, 202.02kb.
Время в последние дни ощутимо изменило свой темп. Нет, я сейчас не о времени как о составляющей так называемого пространственно-временного континуума, я об обыкновенном, обыденном времени, ход которого обозначают обыкновенные часы, хотя бы такие, как те, что висят на стене у нас в гостиной и каждые полчаса издают мелодичный многотональный звон. Столько стремительных, подчас смертельно опасных событий было спрессовано в этом времени совсем недавно, они наслаивались и опережали друг друга постоянно, не давая «остановиться, оглянуться», даже осознать как следует происходящее. И вдруг… Все сразу замедлилось, почти замерло вокруг. Длинными-длинными стали часы и даже минуты, солнце будто ползло теперь по небу с вдвое меньшей скоростью, события как бы вообще перестали происходить, разговоры, и те из коротких, энергичных, чрезвычайно насыщенных информацией стали никакими… Будто бессмысленная, вялая болтовня сидящих на скамейках бульвара пенсионеров, смертельно надоевших друг другу за годы и годы таких вот обязательных, как развод караула, встреч.
Оттого и мое повествование ощутимо потеряло темп, перечитываю последние страницы и не совсем понимаю, стоит ли вообще фиксировать внимание на массе скучных мелочей, раз уж нет чего-то по-настоящему острого. Тоже мне, очередной Марсель Пруст. Хотя… Историческая ценность труда, подобного моему, отнюдь не определяется количеством побегов и выстрелов на единицу бумажной площади. Когда начнутся вновь динамичные события, не знаю, как кому, а лично мне будет интересно проследить, что именно им предшествовало в этой короткой, словно бы никчемной паузе. И бытовые подробности, конечно, будут представлять интерес для моих читателей в том, «настоящем», мире.
Как увлекательно читать в дневниках Стенли: «Первым делом мы со слугой отправились в магазин братьев Брукс, где приобрели для намеченной экспедиции…» (далее следуют три страницы перечисления припасов с непременным указанием цен на каждый). Весьма успокаивающее и познавательное чтение.
…Для прогулок по окрестностям форта нам с Аллой предоставили в пользование небольшой открытый автомобильчик неизвестной мне ранее марки «Виллис». Зеленый, почти квадратный, на четырех узких колесах с ребристыми шинами. Оснащенный бензиновым двигателем внутреннего сгорания. Управлялся он тонким рулевым колесом из пластмассы цвета хаки, тремя педалями и тремя рычагами, не считая всяких мелких кнопок и тумблеров.
Избыточно сложная конструкция, но обучился я довольно быстро, поскольку основные принципы вождения были те же, что и на наших машинах. Труднее всего поначалу пришлось с переключением передач. Выжать педаль сцепления, сбросить газ, выключить предыдущую передачу, включить следующую, отпустить сцепление, снова прибавить газ… Да еще и загадочная «перегазовка» в определенных случаях. Умели предки создавать себе из ничего проблемы. Как сказал Андрей, «чтобы затем их героически преодолевать». Но ничего, часа через три я смог уже довольно сносно перемещаться в пространстве со скоростью до тридцати миль в час.
Кстати сказать, ездить здесь особенно было и некуда. Километр брусчатки по поселку, еще три с половиной километра щебенчатой дороги до ровного плато, покрытого редкими деревьями и альпийским лугом, а там слабо накатанные колеи по густой жесткой траве к югу и к северу, пока не упрешься в непроходимые скальные завалы. Спокойной езды два часа максимум. Ширина плато немногим более двух километров. С одной стороны обрыв к океану, с другой – стена, прорезанная многочисленными расселинами, в которые на машине не заедешь. Только пешком или верхом на лошадях. Одним словом – «затерянный мир» Конан-Дойла.
Но красота вокруг изумительная, совершенно необыкновенная. Чистейшей синевы небо вверху и такой же океан до горизонта. Причудливые нагромождения плит то серого, то розового камня, словно окаменевшие груды книг из библиотеки сказочного исполина, поднимающиеся на невероятную высоту. Свисающие с них в беспорядке плети совершенно субтропических лиан всех оттенков зеленого цвета… А еще дальше – долина гейзеров со столбами шипящего пара высотой десять-пятнадцать метров, оловянные пятна пресных и лаково-черные – грязевых озер, на поверхности которых то и дело вспухали и лопались со своеобразным, ни на что не похожим звуком пузыри, испускающие густой запах сероводорода… И вдобавок над морем, куда ни поглядишь, парили огромные черные кресты – королевские альбатросы… Нет, всего, что мы там с Аллой видели, – не пересказать. Интересно только, в какую сумму вылилась покупка этого «поместья» у новозеландского правительства? И только ли в денежной форме выражалась эта плата?
За минувшие сутки после первой и, пожалуй, самой важной беседы никто нас больше деловыми разговорами не беспокоил. По просьбе Аллы Новиков переселил нас в другой домик, у самого края обрыва, так что теперь из окон гостиной и спальни был виден не узкий фьорд, а открытый океан. Алла моя, вволю пообщавшись с женщинами, с которыми она нашла гораздо более общий язык, чем я с мужчинами, успела узнать о технических возможностях этого сообщества и попросила оборудовать (или оформить) наш дом в настоящем старорусском стиле. Еще лучше и подлинней, чем была моя дача за Вологдой. Так и сделали. По виду стандартный коттедж представлял внутри что-то вроде боярского терема, общей площадью метров в триста, в два этажа с горницей, где расположилась настоящая, осанистая русская печь, с внутренними лестницами, ведущими в несколько уютных светелок, с верандой, имеющей вид так называемого гульбища. Не знаю, откуда вдруг у женщины, родившейся и выросшей в каменном Будапеште, появились такие запросы.
Но вышло вообще-то хорошо. На складе форта согласно предварительно поданной заявке Алла выбрала все, что ей требовалось для придания нашему пристанищу подобающего и обжитого вида, а неизменно молчаливые матросы крейсера привезли и помогли внести в дом заказанную мебель и иные предметы обихода, в том числе холодильник, микроволновую печь, довольно приличный видеомагнитофон и массу всякой посуды и продуктовых полуфабрикатов. Для чего это ей потребовалось, я до конца не понял, потому что питаться можно было и за табльдотом у Новикова в замке, и в довольно приличном ресторанчике, где бесплатно подавались обильные и вкусные завтраки, обеды и ужины для тех примерно полутора сотен местных жителей, которые не имели жен, а также и семейным парам, не желавшим затрудняться кухонными заботами.
Вообще образ жизни здесь весьма напоминал таковой в земных поселениях на кислородных планетах, на том же Крюгере, к примеру. И точно так же, как там, здесь совершенно не было детей. Тоже особенность «монастырского устава»?
На все мои вопросы Алла отвечала, что хочет наконец почувствовать себя нормальной женщиной, имеющей собственный дом и ведущей свое хозяйство, а не вечной постоялицей отелей. В принципе желание понятное, все три с половиной года нашей связи мы просуществовали именно в режиме навещающих друг друга любовников, что, в общем, меня устраивало. Алла в роли жены внушала некоторые опасения.
Но дом получился миленький. Примиряло меня с этим образцовым жилищем только то, что свою комнату в мезонине я оборудовал в соответствии с собственными военно-полевыми вкусами и отстоял право ее экстерриториальности.
Андрей и чаще Шульгин, ставший как бы моим наставником, иногда забегали на полчаса поинтересоваться, как идет процесс адаптации, переброситься несколькими не имеющими особого значения фразами, посоветовать, чем еще можно здесь занять досуг, ну, выпить по рюмочке-другой, то есть вели себя как радушные хозяева, не желающие напрягать случайно заехавших провинциальных родственников чрезмерным вниманием.
Александр Иванович, проявляя заботу, предложил мне выбрать оружие по вкусу, потому что хоть и нет здесь особо опасных хищников, но береженого Бог бережет, и болтаться по горам без ничего не слишком разумно. Свой «штейер» я особо не афишировал, предпочитал считаться безоружным. Вот и привел он меня в хранилище, не уступавшее своим ассортиментом магазину «Говард и Клайд» в Сан-Франциско.
Только там я стоял по внешнюю сторону прилавка, а здесь оказался внутри.
Длинные сводчатые подвалы без окон, напоминающие залы Петроградского артиллерийского музея, освещенные газовыми лампами, уходили, казалось, в бесконечность, уставленные с двух сторон шкафами, витринами, стеллажами.
Не буду описывать сотни и тысячи сортов и видов автоматического, полуавтоматического и совсем не автоматического оружия, винтовок, карабинов, автоматов, пистолет-пулеметов, пистолетов просто, револьверов, ружей, штуцеров и еще очень и очень разных моделей смертоубийственных изделий, заполняющих милитаристское Эльдорадо. Ходить по этому складу-музею можно было целый день, а изучить его ассортимент не хватило бы и недели.
И сам загадочно-иронический Александр Иванович среди этих бесценных сокровищ человеческого гения чудесным образом преображался. Он, словно рачительный садовник, брал эти смертоносные устройства в руки, ласково их поглаживал, неуловимым движением передергивал затворы, вскидывал экспонаты к плечу, и видно было, что именно здесь пребывает его сердце, а отнюдь не в горных высотах мировой политики.
В результате я выбрал для себя легкий и прикладистый карабин «винчестер» калибра 45 АПК с подствольным магазином на десять патронов, пятизарядный помповый дробовик для Аллы, больше похожий на изящную игрушку, но могущий стрелять не только дробью и картечью, но и весьма мощными полуоболочечными активно-реактивными пулями, что приближало его по огневому эффекту к самым солидным штуцерам, и еще два короткоствольных семизарядных револьвера 38 калибра на всякий случай. Со всей подобающей амуницией и несколькими коробками патронов.
Один из моих учителей боевых искусств говорил, что только отсутствие при себе огнестрельного оружия позволяет полностью собраться для отражения агрессии. После длительных размышлений я развил эту формулу. Дай понять врагу всем своим поведением, что у тебя нет оружия и ты полагаешься только на свои способности в карате, тэквондо и прочих изысках, заставь даже себя самого на миг забыть, для убедительности, о наличии в кармане или под ремнем «ствола», а в критический момент вместо какого-нибудь эффектного «хидари гедан маэ гири» выхвати то, о чем любил говорить полковник Кольт в плане социальной справедливости, и влепи сопернику пару пуль в лоб или колено со скоростью, намного превосходящей самый быстрый «темп».
Как это делали герои с большим удовольствием просмотренного нами с Аллой фильма «Великолепная семерка».
Тогда и наступит «момент истины».
Кроме того, мы полностью экипировались в соответствии с модой и климатическими условиями. Одежда здесь в принципе походила на нашу, но имела и некоторые существенные отличия. Например, у нас никто понятия не имел о жестких брюках из грубой синей ткани, простроченных цветными нитками и украшенных многочисленными бронзовыми заклепками, ботинках до середины голени на подошвах толщиной в три пальца и закрепляемых не шнурками, а «липучками», кожаных куртках по пояс, подбитых натуральным мехом животных. Здесь тоже чувствовалось отклонение мировых линий, пусть в таких мелочах, но повлиявшее на эстетические вкусы аборигенов. Но то, что подобная одежда удобна и создает некий архаично-мужественный облик ее носителя, не вызывало сомнений. Причем она одинаково подходила и мужчинам, и женщинам.
…Ловко вращая колесо руля, я вывел автомобильчик на край плато и остановился в идеальном для наших целей месте. В незапамятные времена с окружающих плато гор скатились три валуна в десятки тонн каждый и образовали на берегу укромную, со всех сторон закрытую площадку. О древности этого загончика свидетельствовали заросли похожих на плющ лиан.
Я выключил зажигание, мотор пару раз чихнул, что-то у него внутри последний раз провернулось, и он затих. Нас охватил первобытный покой нетронутой со времен раннего кайнозоя природы. Только далекий гул и грохот волн, набегающих на прибрежные рифы, не то чтобы нарушали, но несколько разнообразили эту тишину.
Наверное, не меньше минуты я сидел молча, оставив руки лежать на руле, и вслушивался в собственные ощущения, в окружающие звуки, в том числе и в тихое потрескивание, раздающееся из-под плоского капота автомобиля. Алла на соседнем сиденье тоже молчала.
– Так что мы теперь будем делать? – спросила она наконец.
– В смысле – сейчас или – вообще? – откликнулся я. Умеет моя подруга задавать вопросы исторического значения. На узком заднем сиденье у меня лежала свернутая палатка, надувные матрасы, туго скрученный рулон зеленого брезента и прочее необходимое путешественникам снаряжение, походный мешок с продовольствием, в том числе и с подготовленной для немедленного поджаривания на вертеле бараниной.
Шашлык не шашлык, но что-то хорошее сделать из нее было можно.
– Начинай собирать подходящие дрова, женщина, – сказал я, – остальное доверь опытному мужчине.
На всякий случай я осмотрел в бинокль окрестности по всем представляющим хотя бы гипотетическую опасность азимутам. Таковой быть не могло по определению, но уж очень меня взволновала тоже не укладывающаяся в рамки допустимого атака неизвестных торпедных катеров посередине открытого океана. Мы теперь, сказал я себе, живем вне общепринятых норм, и лучше перебдеть, чем недобдеть.
Алла вернулась из ближней рощицы, притащив солидную охапку высохших и естественным путем опавших буковых сучьев. Для начала неплохо, но мне все же пришлось пойти туда самому и принести пару действительно толстых бревен, которые смогут гореть и создавать нужный жар хоть до утра. Возвращаться сегодня в форт я не собирался.
С помощью небольшой бензопилы (еще одно полезное изобретение предков, которым меня научил пользоваться тот же Шульгин) я нарезал два десятка аккуратных, подходящих к размеру сложенного мною очага поленьев. Разжег костер, расставил и разложил на брезенте то, что должно было способствовать приятному времяпрепровождению, еще раз мысленно поблагодарил Александра Ивановича за очередной совет – насчет того, что сиденья «Виллиса» снимаются и могут использоваться как походные кресла в процессе пикника, и только тогда вернулся к вопросу, заданному Аллой:
– Так о чем ты, дорогая, хотела меня спросить? Как жить дальше? В гносеологическом, надеюсь, смысле?
Раньше я таких тем избегал, инстинктивно опасаясь прослушивания в комнатах и других общественных местах.
– Я не слишком интересуюсь теоретическими предпосылками сложившейся обстановки. Они мне неинтересны. Верю я или не верю в межвременные перемещения – тоже неважно. Я думала, ты более чуток. Моя степень вины в случившемся? Может быть, и есть. Только вина ли это? Суди сам, если хочешь. Однако… После всего, что уже произошло, я счастлива. Особенно если ты мне позволишь забыть прошлое…
Я, признаюсь, никогда еще Аллу такой не видел. Женщиной она всегда была настолько уверенной в себе, агрессивно-победительной, что даже я, человек не из последних в общем для нас с ней обществе, принимал ее манеры и стиль поведения без протеста. Даже тогда, когда она задевала мои сокровенно-самолюбивые чувства.
Но за последний месяц, конечно, ее гордость и самоуважение получили столько не щелчков даже, а тяжелейших ударов… И еще мне показалось, что она несколько превратно истолковала смысл моих слов. Или – их интонацию.
– Я не хочу возвращаться обратно, – продолжила Алла, прикуривая чужую, здешнюю сигарету от горящей веточки. – Мне там делать нечего. Тебе-то все равно, может быть, а меня даже перспектива судебного разбирательства независимо от исхода повергает в дрожь. Срок, в случае неблагоприятного исхода, может быть долгим. Ты меня ждать не будешь, я уверена. Если даже такого не случится, мне, – она увидела мой протестующий жест, поправилась, – пусть нам, придется постоянно остерегаться и ждать появления агентов твоего друга Панина. Андрей правильно сказал – никто не простит унижения, потери десяти миллионов долларов и надежды на вечную жизнь. Поэтому ТАМ, – Алла подчеркнула это слово, – мне нечего ловить. Никто меня там не ждет, кроме матери разве, да и она интересуется моими делами не чаще двух раз в год. В поздравительных открытках с Новым годом и с днем рождения. Все. Да и вдобавок нынешняя жизнь сулит гораздо больше интереса и разнообразия…
– Те дамочки что-то эдакое порассказали? – догадался я. – Поделись, если не слишком секретно. Или они тебя приняли в свой, особый, орден?
Алла не поняла потаенного смысла моих слов.
– Какой еще орден? Мы чисто по-женски поболтали о том о сем… Я убедилась, что жить здесь можно. И интересно жить. А какой на дворе год – так ли это важно? Люди в свое время уезжали из Парижей и Лондонов в американские леса и прерии и были там счастливы. У нас разве не такой же случай?
В этом все женщины, не только Алла. Трудно представить себе мужика, который ради любви к туземной принцессе согласился бы забыть предыдущую цивилизованную жизнь и переселиться навсегда в плетенную из хвороста, обмазанного слоновьим навозом, хижину. А среди женщин такие переходы из европейских дворцов в верблюжьи шатры бедуинов отнюдь не редкость. Однако Бог им судья. Я сейчас не об этом.
Я хотел выяснить, что интересного о нынешней и предстоящей жизни могли выболтать в непринужденном разговоре местные женщины, что невзначай сказать о своих мужчинах, о специфических особенностях здешнего существования и, соответственно, о реалиях обычного их «модуса вивенди». И Алла это пересказать сумела.
– Они все не отсюда. Я не меньше твоего наблюдала за малозаметными деталями. Они проговаривались, потому что не чувствовали необходимости как-то от меня маскироваться. Или просто расслабились в обществе свежей собеседницы. Они как минимум из конца двадцатого века. Если и не наши прямые современницы, то в живые бабушки еще годятся.
Оригинальное и меткое наблюдение. Я это понял еще на «Призраке».
– Итак? Что конкретного тебе было сказано и предложено?
– Ничего. Хочешь верь, хочешь нет. Девушки расспрашивали меня о модах нашего времени, о некоторых подробностях жизни, слегка – о роде моих профессиональных занятий…
– Все об этом расспрашивали? – уточнил я.
– Ирина, конечно, нет. Она и так все знает. Леди Сильвия тоже больше молчала, сдержанно усмехалась, понемножку потягивала розовый джин, а основную активность проявляла Лариса. Можно понять, она моложе всех и в чужих мирах скорее всего еще не бывала…
Хорошо, это укладывалось в продуманную мной схему.
– А что-то конкретное все-таки было? Ты не почувствовала, что тебя прощупывают, пытаются навести на нечто специфическое? Предложения, намеки?
– Да ничего не было. Что у тебя за мания преследования? Если случилось с нами непредвиденное в отдельно взятой сфере жизни, так зачем же сразу делать глобальные обобщения? Ну, говорили, что если мы захотим поехать в Харьков, в Севастополь, в Европу, то узнаем, как чувствовал себя граф Монте-Кристо со своей верной Гайде. Лариса еще пошутила, прищурив глазки, что любовников я себе смогу найти таких, что сейчас и вообразить не в силах…
Ну нет, так нет, подумал я про себя. Возможно, Алла как раз права, а я дурак, дующий на воду. Хорошо, если так. Отчего и не пожить годик в совершенно новом и неизвестном мире, набраться новых впечатлений? Уж наверняка их здесь будет больше, чем на скучной космической станции под изолирующим куполом.
– Достаточно. Не будем забивать себе голову вопросами, ответов на которые невозможно получить до того, как… Будем отдыхать и веселиться. – Я подбросил сучьев в хорошо разгоревшийся костер. До углей, приличествующих нашим целям, то есть поджариванию мяса на вертеле, было еще далеко. А солнце успело сесть, океан из темно-синего постепенно превратился в тускло-серый, а потом и совсем растворился в равномерном лунном свете, стершем границу между водой и небом. Чувствовалось, что за пределами согреваемого желто-алым огнем круга быстро холодало. Тем лучше. Гранитная стена за спиной, костер впереди, гулко плещущий океан справа внизу, густо покрывшие небосвод звезды с Южным Крестом над горизонтом… Абсолютно дико вообразить, что всего несколько недель назад я был где-то там, среди этих звезд. Носился между ними, словно яхта Новикова от острова к острову. Примерно с той же относительной скоростью… Есть вещи, которые свободно понимаешь умом, но воспринять их эмоционально не хватает воображения. Или чего-то еще, более важного.
Я хотел было спросить Аллу, что она думает по поводу предложенного мне членства в «Братстве», но тут же понял, что это – лишнее. Не следует перекладывать на близких решение проблем, которые все равно кроме тебя никто не в состоянии решить.
«Каждому достанет своей заботы», любил провторять отец Григорий. Мудрый человек. Особенно ярко его мудрость проявилась, когда он подарил мне свой старый армейский пистолет. Где бы мы сейчас без него были?
А на самом-то деле? Что за проблемы? Я жив, вполне благополучен, нахожусь сейчас на островах своей юношеской мечты, рядом со мной женщина, лучше которой я пока не встречал, так что же мне еще? Глуп тот, кто утверждает, будто есть в мире вещи, чем-то более важные, чем твоя собственная душа. А чего эта душа хочет именно сейчас? Правильно. Только сначала нужно поставить палатку, поджарить мясо и съесть его, запивая сухим и терпким красным вином, а уж тогда…
Так мы и сделали все.
Вот одна из сторон нашей безудержной космической экспансии, о которой отчего-то не принято говорить публично. Чтобы не создавать среди экипажей кораблей и обитателей инопланетных станций ненужных коллизий, все их участники, и мужчины, и женщины, проходят специальный курс кондиционирования. Абсолютно снимающий все сексуальные проблемы. Зато они возникают после возвращения. Подавленное и загнанное в подсознание либидо вырывается на поверхность, и на два-три месяца космопроходцы обоих полов превращаются в донжуанов, казанов и клеопатр.
Ничего особенно плохого в этом вроде бы и нет, подходящих партнеров на Земле в избытке, но лично меня это раздражает. Не совсем приятно чувствовать себя жалкой игрушкой буйства гормонов и подкорки.
Хорошо, если рядом Алла, а если нет? Приходится выбирать: или держать себя в жесткой узде постоянным усилием воли, или пускаться во все тяжкие…
Вот и сейчас. Пресытившись любовью, Алла уснула, задернув до подбородка зубчатую медную застежку пухового мешка, а я выбрался из палатки наружу, с особенным удовольствием выпил еще стаканчик терпкого и крепкого вина, наконец-то разрешил себе закурить (две-три сигареты или пара сигар в день – моя предельная норма, чтобы вдыхание дыма не превратилось из тонкого удовольствия в дурную привычку), пошевелил палочкой затухающие угли, и по их дымчато-алой поверхности вновь забегали суетливые язычки пламени. Не из страха перед опасностью, а исключительно ради удовольствия ощущать себя первопроходцем неведомых стран, я подвинул поближе «винчестер» со снятым предохранителем и погрузился в подобающие времени и месту размышления. Что-то тянет меня на них последнее время. Обычно, возвращаясь с небес, я валялся на пляжах, ловил рыбу в лесных озерах, любил Аллу и ни о чем не думал принципиально. Обходился инстинктами и рефлексами. А теперь вот, увы…
Но уж если не удается избавиться от мыслей вообще, лучше думать о чем-нибудь приятном. Лучше всего – о собственном прошлом, которое для всех окружающих меня сейчас людей является неопределенным будущим, и о собственном, достаточно успешном в нем пребывании. Есть откуда извлекать обнадеживающие положительные примеры.
Вот, например, история нашего знакомства с Аллой таковым примером является.