Семантика крестьянского жилища мордвы

Вид материалаАвтореферат

Содержание


Еремеев Александр Дмитриевич
Горюнова Юлия Александровна
Общая характеристика работы
Степень разработанности проблемы.
Первый пласт
Второй пласт
Третий пласт
Четвертый пласт
Пятый пласт
Гипотеза научного исследования.
Личный вклад
Объектом исследования
Целью диссертационного исследования
Хронологические рамки
Источниковой базой исследования
Теоретико-методологическая база исследования.
Практическая ценность исследования.
Апробация работы.
Структура работы.
Основное содержание работы
...
Полное содержание
Подобный материал:

На правах рукописи


СУЛЬДИНСКИЙ МИХАИЛ ВИКТОРОВИЧ


СЕМАНТИКА КРЕСТЬЯНСКОГО ЖИЛИЩА

МОРДВЫ


Специальность

24.00.01 – теория и история культуры


АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

кандидата культурологии


САРАНСК

2007

Работа выполнена на кафедре культурологии Института национальной культуры ГОУВПО «Мордовский государственный университет имени Н. П.Огарева»


Научный руководитель: кандидат философских наук

профессор

Еремеев Александр Дмитриевич

Официальные оппоненты: доктор исторических наук

профессор

Никонова Людмила Ивановна


кандидат философских наук

доцент

Горюнова Юлия Александровна


Ведущая организация: ГОУВПО «Пензенский государственный

университет им. В. Г. Белинского»


Защита диссертации состоится «11» «апреля» 2007 г. в 14 часов на заседании диссертационного совета Д 212.117.10 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора культурологии и доктора искусствоведения при Мордовском государственном университете им. Н. П. Огарева по адресу: 430000, Республика Мордовия, г. Саранск, пр. Ленина, д. 15, ауд. 301.


С диссертацией можно ознакомиться в читальном зале Научной библиотеки им. М. М. Бахтина Мордовского государственного университета.


Автореферат разослан «10» марта 2007 г.


Ученый секретарь

диссертационного совета

доктор философских наук

профессор М. В. Логинова


ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ


Актуальность темы исследования. В современной гуманитарной мысли широко используется понятие «культурное пространство». К нему обращаются культурологи, философы, историки, писатели, этнографы, психологи и т. д. Оно имеет множество смыслов и ценностных значений. В центре культурного пространства всегда находится человек, от целенаправленной деятельности которого зависят не только настоящее, но и будущее культуры. Культурное пространство связано с представлением об освоенном и неосвоенном человеком мире. По меткому замечанию А. К. Байбурина: «Жилище – квинтэссенция освоенного человеком мира»1. Даже этого определения достаточно для того, чтобы понять, насколько актуальна тема нашего исследования. Жилище – не только и не просто материальный объект, но и один из ключевых символов и наиболее ярких показателей культуры. Оно является своеобразным зеркалом, отражающим жизнь человека, мерилом его духовно-ценностного отношения к миру.

В отечественной науке долгое время в изучении жилища оставался невостребованным философско-культурологический аспект. Но получить целостное представление о функционировании объективизированных элементов культуры, обусловленных наличием жилища, невозможно без учета того скрытного внутреннего содержания, которое они несли в себе в различные исторические периоды. Жилище как синтетический объект, связывающий материальные структуры и идеальные представления о мире должно стать предметом комплексного рассмотрения в рамках культурологии.

В русле вышеописанного определяется многоаспектный научный подход к проблеме жилища, его трансформации и современного модифицирования. Эта проблема имеет выходы в различные области науки: психологию, этнографию и т. д. Однако, пожалуй, именно культурология в большей степени способна осуществить междисциплинарный синтез в диапазоне огромных эвристических возможностей.

Таким образом, актуальность исследования обусловлена потребностью в комплексных междисциплинарных исследованиях жилища.

Степень разработанности проблемы. Анализ традиционного жилища как исторической категории, в развитии которой находит отражение культурная преемственность, возможен лишь на основе изучения и обобщения фактического материала. Неслучайно жилище является объектом всестороннего интереса представителей различных наук – историков и археологов, этнографов и географов, искусствоведов и социологов, и, в меньшей степени, этнологов и культурологов, применяющих свои специфические методы исследования и источники.

Специфика проблемы определяет характер ее теоретической проработки. Ограниченное число работ, непосредственно посвященных интересующей нас теме, не свидетельствует об отсутствии внимания к ней со стороны исследователей. Однако предметом их исследования становятся, как правило, лишь отдельные стороны этого явления. Поэтому, поиск адекватного контекста, языка и масштаба нашего исследования, и, соответственно, теоретических проработок, представляет не меньшую проблему, чем анализ эмпирического материала.

Можно выделить пять достаточно самостоятельных хронологических пластов литературы, затрагивающих данную проблему.

Первый пласт публикаций составляют наиболее ранние труды иностранных авторов, путешественников, дипломатов, посещавших территорию России в XVI – XVII вв. – Барберини, Н. Варнача, С. фон Герберштейна, Э. Зани, Лизека, С. Какаша, Т. Карлейля, М. Меховского, П. Петерея, Р. Ченслера.

Второй пласт литературы составляют работы второй половины XIX в. – этнографов Ф. Н. Берга, И. Я. Билибина, А. С. Машкина, В. Ненарокова, А. А. Ржевуского, И. А. Снегирева, В. Ф. Черемшанского, историка Ф. Ф. Ласковского, искусствоведов И. А. Голышева, Н. С. Чаева.

Третий пласт публикаций составляют работы конца XIX – начала XX вв. Здесь прежде всего необходимо выделить исследования этнографов И. Е. Забелина, Г. Н. Потанина, Н. Ф. Сумцова, А. Н. Харузина, историков Л. В. Даля, М. В. Красовского; археологов Н. Беляшевского, А. Бобринского, В. А. Городцова, И. Э. Грабаря, Н. Е. Макаренко, Н. И. Репникова, Д. И. Ровинского, В. В. Суслова, Н. В. Холостенко, искусствоведов М. А. Веневитинова, М. Д. Милеева и В. В. Стасова.

Четвертый пласт литературы составляют работы 1920 – 1930 гг., вплоть до начала Великой Отечественной войны. Это работы этнографов Д. К. Зеленина, Б. А. Куфтина; археологов А. Я. Брюсова, Н. Н. Воронина, Б. А. Грекова, П. П. Ефименко, М. А. Ильина, А. А. Мансурова, Н. П. Милонова; искусствоведов В. С. Воронова, М. П. Званцева, Н. Н. Соболева; историков Н. Я. Брунова, Р. И. Габе; этнолога М. И. Артамонова.

Пятый пласт составляют работы послевоенного времени, и вплоть до наших дней. Среди них – труды этнографов Е. П. Бусыгина, Е. Э. Бломквист, О. А. Ганцкой, Л. Н. Чижиковой; археологов В. Г. Борисевича, Г. К. Вагнера, Е. И. Горюновой, П. И. Засурцева, М. Г. Рабиновича, В. И. Равдоникаса, А. П. Смирнова, Ю. Н. Спегальского, А. А. Халикова, И. Г. Хныку; географов В. С. Вавилова, С. А. Ковалева, Г. М. Лаппо; экономистов В. В. Бокшишевского, Б. С. Хорева; историков Е. А. Ащепкова, Ф. К. Белинскиса, В. Л. Глазычева, М. Д. Голубых, С. А. Дектерева, Л. Н. Жеребцова, С. Я. Забелло, И. С. Ивянской, А. В. Иконникова, Б. Г. Калимуллина, И. В. Маковецкого, П. А. Максимова; М. Г. Милославского, А. В. Ополовникова, К. И. Тихазе; Л. В. Тыдман; искусствоведов П. Г. Богатырева, Н. А. Ковальчук, А. И. Скворцова.

Различные типы жилья в их социальном приложении и развитии: от традиционной избы и особняка до сталинских социальных экспериментов, «хрущоб» и брежневских «коробок» рассматриваются в статьях зарубежных и отечественных исследователей: М. Близнаковой, У. Брумфилд, А. Высоковского, С. Коткина, В. Паперного, Д. Пэллот, Б. Рубл, Р. Эдельмана.

Жилище финно-угорских народов (карел, коми-зырян, коми-пермяков, марийцев, удмуртов и мордвы), издавна населяющих северо-западные и поволжские районы Европейской части России, стало объектом научного изучения сравнительно поздно – с 80-х годов XIX в., хотя некоторые отрывочные сведения о нем встречаются еще в дневниках путешественников и материалах первых академических экспедиций XVI – XVIII вв. (К. де Бруин, Н. К. Витсен, И. Г. Георги, С. фон Герберштейн, А. Дженкинсон, И. И. Лепёхин, П. С. Паллас, П. Перссон, Ф. Тьеполо, Ф. И. Страленберг) и трудах православных миссионеров второй половины XVIII в. (Иоанн Дамаскин). Значительную роль в исследовании поселений и жилищ мордвы сыграло созданное в 1845 г. Русское географическое общество. Весомый вклад в изучение быта и традиционных построек народов Поволжья и Приуралья XIX в. внесли ученые и писатели, священники и просто государственные служащие. В работах В. М. Бехтерева, Г. Е. Верещагина, А. И. Герцена, Н. Добротворского, М. А. Кастрена, Д. Н. Островского, Н. Г. Первухина, Н. Попова, А. Ф. Риттиха, Н. Рогова и других энтузиастов собран интереснейший материал по различным типам жилищ и поселений, строительным обычаям и связанным с ними обрядам местных народов.

Поселения и жилища мордвы XIX в. достаточно хорошо известны в литературе благодаря публикациям С. И. Архангельского, В. А. Ауновского, В. Н. Майнова, П. И. Мельникова-Печерского, А. Мартынова, епископа Макария, Д. Л. Мордовцева, священника Н. Н. Н-лова, А. С. Примерова, Н. В. Прозина, И. В. Селиванова, А. В. Терновского и др. Несомненно, приоритет систематизации и сравнительного анализа жилых построек принадлежит членам созданного в Гельсингфорсе в 1883 г. Финно-угорского общества (Suomalias-Ugriiainen Seura) А. О. Гейкелю и У. Г. Сирелиусу. В дореволюционной этнографии первым объемным этнографическим исследованием, посвященным жилищу финно-угорских народов, является монография Гейкеля «Ceremissen, Mordwinen, Esten und Finnen». Исследователь рассмотрел жилище мордвы в типологической связи с постройками марийцев, эстонцев и финнов, что позволило ему проследить развитие отдельных элементов материальной культуры финно-угров в целом.

В 1895 г. в «Этнографическом обозрении» была опубликована работа Н. Н. Харузина. Она содержит, пожалуй, единственный анализ жилища мордвы в контексте представленной автором концепции эволюции современного финно-угорского жилища, которое, по мнению Харузина, является «продуктом долгого постепенного развития финнов, результатом взаимодействия собственного самостоятельного роста финского племени с одной стороны, и влияния на них соседей с другой»2.

Тот факт, что именно этнография стала первоначальной основой для изучения древнемордовского (как и в целом финно-угорского) жилища вполне очевиден. Сведения письменных источников по ранней истории мордвы крайне скудны и противоречивы, а подлинные остатки древних объектов не были известны вовсе. В конце XIX в. археологические исследования ограничивались раскопками погребальных памятников мордвы, а ее древние поселения и жилища оставались вне поля зрения исследователей. Метод ретроспекции хоть и применялся (А. О. Гейкель, И. Н. Смирнов и Н. Н. Харузин), но возможности его были весьма ограничены, прежде всего, по причине отсутствия надежной базы источников. Таким образом, в дооктябрьский период вопросы происхождения и генезиса древнейших типов жилища мордвы оставались нерешенными.

В первые годы советской власти эта проблема решалась главным образом в русле этнографических исследований. В конце 20-х годов выходит работа А. А. Гераклитова о мордовских «зимницах». Но главное, начинаются археологические раскопки древних памятников – городищ и селищ, в процессе которых открывается новый, чрезвычайно важный и ранее совершенно неведомый источник для изучения жилища мордвы – остатки самих жилых построек. Этот источник впервые был использован для исследования древних поселений и жилища мордвы Е. И. Горюновой.

По-настоящему систематический и организованный характер изучение жилища приобретает в 60 – 70-е годы XX в. Характерной чертой этого периода можно назвать обращение к проблеме мордовского народного жилища не только этнографов, но и историков, архитекторов, искусствоведов. В это время выходят монографические исследования и публикации В. А. Балашова, В. И. Белицер, Н. П. Макушина о поселениях и народном жилище мордвы. Авторы, собрав и систематизировав обширный этнографический материал в различных районах проживания мордвы, дали типологическую характеристику поселений и жилищ мордвы Среднего Поволжья и частично Приуралья, определили ареалы их отдельных типов, и в заключение предприняли попытку дать характеристику общего и особенного в жилищах мордвы и русских. Привлечение письменных источников позволило авторам выявить общие принципы, закономерности и тенденции формирования жилища мордвы в XVII – XIX вв.

Дальнейшую разработку этнокультурный аспект проблемы получил в работах В. Ф. Вавилина, предложившего в 80-х годах XX в. подробную типологическую классификацию сельских поселений и жилища мордвы. Поставив перед собой задачу выявления архитектурно-художественных достоинств народных построек мордвы, исследователь обращается к истокам традиционного зодчества этноса. Вавилиным дан детальный анализ основных архиетктурно-конструктивных, планировочных, декоративных и композиционных особенностей сельских поселений, крестьянских усадеб и хозяйственных построек этнических групп мордвы – мокши и эрзи. Поднимаются вопросы творческого использования традиций народного зодчества в современной сельской архитектуре и создания архитектурно-этнографического музея под открытым небом.

В конце 90-х годов XX в. исследователями истории архитектуры В. Б. Махаевым и А. И. Меркуловым была предпринята попытка охарактеризовать общее и частное в городском и сельском жилище мордовского края конца XVII – начала XX вв., выстроена типология, проанализированы декоративное оформления и экстерьер жилища.

В 2001 году публикуется работа А. С. Лузгина о промысловой деятельности крестьян мордовского края во второй половине XIX – начале XX вв. Поселения и жилища мордовского края XIX – начала XX вв. рассматриваются автором в тесной взаимосвязи с характером промысловых занятий.

Тем не менее, одно из перспективных направлений в изучении жилища – семиотический аспект – остается неизученным.

Автором диссертации впервые предпринята попытка философско-культурологического анализа жилища с привлечением данных истории, этнографии и фольклористики.

Гипотеза научного исследования. Жилище мордвы моделирует локально-общую семейную общину, совмещая языческое и христианское начала. Его суть выражена в системе внешне-внутренних границ, организующих и регламентирующих общение внутри семьи, а также важнейшие жизненные циклы и связь с внешним миром. Жилище мокши и эрзи связано с ритуализированными формами освоения («очеловечивания»), пространства-времени. Семантика резного декора жилища мордвы представлена орнаментом, узорами, украшениями, восходящими к истокам древнеславянской и финно-угорской языческой культуры, а также набором элементов из русской городской и помещичьей культуры, несущим главным образом эстетическую функцию.

Личный вклад диссертанта. Проведено типологическое сопоставление архитектурного облика и внутренней планировки мокшанского и эрзянского жилища с русской избой. Доказано, что в конце XIX в. по архитектурному облику и внутренней планировке эрзянское жилище стало фактически подобным русской избе, тогда как мокшанское сохранило ряд архаических черт. На основании собранного в 2001 – 2002 гг. в 15 районах республики Мордовия полевого материала доказано, что в ритуальной практике строительства и заселения жилища до сих пор устойчиво сохраняются некоторые реликты древней строительной обрядности мордвы, хотя первоначальный смысл ее утрачен.

Объектом исследования является жилище как важнейшая универсалия человеческой культуры.

Предметом исследования выступает семантика и эволюция жилища мордвы.

Целью диссертационного исследования является рассмотрение жилища как феномена культуры, что достигается решением следующих основных задач:
  • рассмотреть образ дома в культурно-философской традиции;
  • рассмотреть крестьянское жилище как многотекстовое образование;
  • определить характерные типы мордовского жилища;
  • проследить ритуально-строительную практику освоения жилого пространства, выделяемого из природного окружения;
  • систематизировать пространственные границы крестьянского жилища, связанные с важнейшими жизненными циклами;
  • проанализировать семантические особенности резного узорочья мордовской избы на материале рисунков А. О. Гейкеля.

Хронологические рамки исследования охватывают главным образом конец XIX – начало XX вв.

Территориальные рамки исследования в основном ограничиваются пределами Мордовии.

Источниковой базой исследования является комплекс материалов, в котором можно выделить три основные группы: 1) письменные, 2) фольклорные, 3) полевые, собранные диссертантом в ходе поездок по Атяшевскому, Большеберезниковскому, Большеигнатовскому, Дубенскому, Ельниковскому, Инсарскому, Ичалковскому, Ковылкинскому, Кочкуровскому, Краснослободскому, Лямбирскому, Ромодановскому, Рузаевскому, Старошайговскому и Чамзинскому районам Мордовии в течение 2001 – 2002 гг.

К письменным источникам относятся записки иностранных авторов, путешественников, дипломатов, посещавших территорию Поволжья в XVI – XVIII вв. – К. де Бруин, Н. К. Витсен, И. Г. Георги, С. фон Герберштейн, А. Дженкинсон, И. И. Лепёхин, П. С. Паллас, П. Перссон, Ф. И. Страленберг, Ф. Тьеполо. К числу немногих работ первой половины XIX в. относится публикация С. И. Архангельского о строениях и занятиях мордвы, а также очерк «Мордва» писателя И. В. Селиванова, дающий широкую картину жизни и быта мордвы деревни Малое Маресево (современный Чамзинский район Мордовии). Во второй половине XIX в. появляется большое количество литературы, посвященной описанию жилища мордвы – В. А. Ауновского, В. Н. Майнова, П. И. Мельникова-Печерского, А. Мартынова, епископа Макария, Д. Л. Мордовцева, священника Н. Н. Н-лова, А. С. Примерова, Н. В. Прозина, И. В. Селиванова, А. В. Терновского и др.

Особую ценность для нашего исследования представляет работа «Ceremissen, Mordwinen, Esten und Finnen» этнографа, исследователя культуры финно-угорских народов, профессора А. О. Гейкеля, фрагменты которой были переведены диссертантом с немецкого языка на русский.

Среди фольклорных источников особо отметим материалы, собранные Т. П. Девяткиной, М. Е. Евсевьевым, М. Г. Имярековым, К. Т. Самородовым, И. Н. Смирновым и др.

В полевых материалах, собранных диссертантом в ходе поездок по республике Мордовия, представлена реликтовая строительная обрядность, дошедшая до наших дней.

Теоретико-методологическая база исследования. Теоретической базой исследования послужили работы А. К. Байбурина, А. А. Гагаева и П. А. Гагаева, Г. Д. Гачева, М. С. Кагана, Д. С. Лихачева, Ю. М. Лотмана, Б. А. Рыбакова, О. Шпенглера.

В диссертации использованы следующие методы:
  • знаково-семиотический подход к культуре как к тексту, в рамках которого рассматривается и текст жилища;
  • интегративный метод в изучении крестьянского жилища позволяет представить в единстве материального и духовного начал;
  • метод реконструкции идеально-материального образа мордовского жилища по сохранившимся описаниям и иллюстрациям дореволюционных источников;
  • метод сравнительного анализа для сопоставления облика жилища русских и мордвы;
  • метод интерпретации содержательной стороны декоративных украшений мордовского жилища.

Новизна исследования определяется:
  • философско-культурологическим анализом жилища;
  • уточнением типологии русской крестьянского жилища Поволжского региона;
  • всесторонним анализом структуры и функции крестьянского жилища мордвы как многосложного текста и как целостной системы в социальном бытовании этнонациональной культуры;
  • обращением к крестьянскому жилищу мордвы как реалии действительности в культурологическом аспекте, а также характером и конкретностью материала исследования;
  • введением в научный обиход до настоящего времени не публиковавшихся материалов и источников;
  • выявлением характерных типологических особенностей жилища мордвы-эрзи и мокши;
  • анализом семантики резного декора жилища мордвы на основании иллюстраций дореволюционных источников.

Положения, выносимые на защиту:
  1. Жилище является культурным феноменом, интегрирующим идеальные представления о мире и наиболее значимых жизненных циклах бытия человека. Образ дома – один из наиболее значимых и часто повторяющихся в культурно-философской традиции (античной, средневековой, зарубежной, отечественной). Представления об образе жилища трансформировались, наполнялись новым содержанием, попадая в контекст определенной эпохи и культуры. В структуре традиционного русского жилища (избы) просматриваются такие черты национального менталитета, как беспредельность и безграничность.
  2. Изба представляет собой множество текстов (мифологический, ритуально-обрядовый, декоративный, ансамблевый). Понятие «текст жилища», являющееся производным от универсальной категории «текст культуры», позволяет провести целостный анализ избы как явления культуры и его знаково-символической природы. Данный текст представлен текстом материального объекта и текстом нематериальным (внеположным). Первый непосредственен и повествует о социальных, религиозных, хозяйственных аспектах жизни коллектива. Второй содержится в текстах иной субстанциональной природы, выступающих в роли метатекстов по отношению к нему: данные языка (и, в первую очередь, терминология), обряды, фольклор, мифология.
  3. На протяжении XVIII – XIX вв. существовало несколько типов мокшанского и эрзянского жилища: 1) четырехстенная рубленая изба с архаичной планировкой, ведущая свое начало от землянок, 2) двухкамерные постройки, различавшиеся плану, внутреннему устройству и расположению в уличной застройке, 3) трехкамерная постройка, включавшая архаичную избу (куд), сени, расположенные по продольной оси дома и вторую, устроенную по русскому образцу, или так называемую голландскую, фактически представлявшую собой горницу, избу, 4) односрубная четырехстенная изба, которая включала, как правило, квадратную в плане клеть и небольшие сени и по своему облику и внутренней планировке была подобной русской избе среднерусских губерний и Поволжья.
  4. Процесс строительства жилища у мордвы и русских, проживающих на территории мордовского края, имел много общих черт как в технологии, так и в обрядово-ритуальной практике. Одновременно с этим у мордвы в большей мере присутствовали языческие реликты, особенно ярко проявлявшиеся в процессе заселения и обживания жилища в связи с постоянным обращением к местным божествам (Куд-ава эрзянск., Юрт-ава мокшанск. и др.). Выделяются три основных этапа строительства: 1) предварительный (выбор места, материала и времени), 2) собственно возведение жилища, 3) заселение и обживание пространства, выделенного из природного окружения. Каждый из названных этапов сопровождался особыми обрядами, призванными установить регламентированную связь с реальным и потусторонним мирами и упорядочить внутреннее пространство, предназначенное для проживания семьи.
  5. Важнейшие элементы жилища, обеспечивающие статус дома, «делающие жилище собственно жилищем», наряду со специальными и инструментальными функциями обладают функцией границы. Эта функция присуща не только собственно границам (стенам, крыше, полу и т. п.), но и так называемым локативам (печь, стол и др.). С граничной функцией значимых элементов жилища связано приписываемое им в системе народных представлений экстраконструктивное содержание. Выделяется несколько типов границ: внешние, отделяющие обитателей дома от природного мира; внутренние, фиксирующие социальные роли жильцов и важнейшие жизненные циклы; символические, разделяющие мир живых и потусторонний мир.
  6. В символике резного узорочья жилища мордвы в последней четверти XIX в. отчетливо прослеживается наличие характерных украшений, выполняющих эстетическую и магическую функции. Роль последней с течением времени ослабевала. Наиболее распространенными были солярные, водные и земные знаки, представленные в виде геометрических фигур (треугольник, ромб, квадрат, розетка), вертикальных и горизонтальных линий, зигзагов. У мордвы практически отсутствует христианская символика. Орнаментика жилища мокшан и эрзян представляла собой синтез реликтов финно-угорской и древнеславянской языческой культуры, в котором отражен комплекс космогонических представлений и магических заклинаний, а также набор элементов из русской городской и помещичьей культуры, несущий главным образом эстетическую функцию.

Практическая ценность исследования. Актуальность темы исследования позволяет использовать материалы и выводы диссертации в общих и специальных курсах по философии культуры, культурологии, истории мордовского края, при написании обобщающих трудов по истории мордвы.

Апробация работы. Основные положения и выводы диссертационного исследования были отражены в публикациях автора, в сборниках кафедры культурологии МГУ им Н. П. Огарева «Феникс» и «DUSCURSUS» (2002 – 2005).

Структура работы. Исследование состоит из введения, двух глав, заключения, библиографического списка и приложений. Содержание работы изложено на 195 страницах. Библиографический список включает 175 источников.


ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ


Во введении обосновывается актуальность исследования, характеризуются степень научной разработанности темы и источниковая база работы, формулируются цель и задачи диссертации, определяются объект и предмет исследования, его хронологические и территориальные рамки, методологическая основа работы, ее научная новизна и практическая значимость.

Первая глава «Жилище как феномен культуры» состоит из двух параграфов. В первом – «Образ дома в культурно-философской традиции» – дается ретроспективно-исторический анализ образа дома в западноевропейской, отечественной и отчасти американской философской, эстетической, литературно-критической и художественной традиции.

Точкой отсчета выступают философско-эстетические взгляды античных мыслителей, обращавшихся к данному вопросу в контексте постановки общей проблемы соотношения архитектуры и природы (Демокрит) и при определении степени утилитарности жилища в соотношении с его эстетическими достоинствами (Сократ, Аристотель).

В Средневековье с его средоточием человеческой жизни в «круге» храма и стремлением к преодолению «земной тяжести», строительство дома рассматривалось как пример теологической устремленности к постижению Бога. Христианское миропонимание связывало образ дома с актом божественного мироустройства, в котором символически сливались два пласта – мирской и сакральный.

Новое звучание проблема жилища приобретает в XIX в. ввиду усиления внимания мыслителей к вопросу о соотношении природного (естественного, неосвоенного) и рукотворного (искусственного, освоенного), традиционного (архаического) и нового (цивилизованного). Он освещался в трудах западноевропейских и отечественных представителей гуманитарной мысли.

Американская культурно-философская мысль 1-ой пол. XIX в. представлена философом-идеалистом и писателем Г. Д. Торо, называвшим кров (жилище) в числе предметов первой необходимости. Он воспевает лишенное претензий жилище, которое человек строит «как птица свое гнездо», в частности вигвамы индейцев. По существу, Торо – один из первых мыслителей, противопоставивших «патриархальное» и «цивилизованное» жилище.

В русле указанной оппозиции выстраивается значительный пласт художественной литературы в России 1-ой пол. XIX в. Среди произведений такого рода значатся сочинения Н. В. Гоголя, И. А. Гончарова, Д. В. Григоровича, В. И. Даля, Н. М. Карамзина, А. С. Пушкина, И. С. Тургенева и др. Встречающаяся у них мысль о доме-ковчеге и доме-семейном гнезде, обрамленная в художественно-образную форму, получает концептуально-теоретическое оформление в работах славянофилов (К. С. Аксаков, И. В. Киреевский, А. С. Хомяков). Они были первыми отечественными теоретиками дома, которым удалось осмыслить архаическую модель жилища в ее целостности, а также придать ей определенную аксиологическую и идео­логическую направленность.

В середине XIX в. оформилась теория русского «стиля», выдвинутая И. Е. Забелиным. Структурным первоэлементом русского зодчества является, по Забелину, крестьянская рубленная из дерева изба, или клеть – символ самобытного характера русского народа.

В 1-ой четверти XX в. оригинальную концепцию жилища предложил О. Шпенглер. В ее основе лежит развернутая антитеза природное / культурное. Шпенглер придает исключительное значение крестьянскому дому, который предстает как идеализированное «внеисторическое» и «надкультурное» образование.

В свете рассматриваемой проблемы, по мнению диссертанта, особую актуальность приобретает ницшеанская лексика («дионисийское» и «аполлоническое»), позволяющая выйти на анализ пространственных характеристик русской и европейской культур, связанных с национальным менталитетом, и неизбежно отразившихся в структуре крестьянского жилища. В этом плане представляют интерес воззрения зарубежных (О. Шпенглер) и отечественных (Н. А. Бердяев, Г. Д. Гачев, А. А. и П. А. Гагаевы, В. О. Ключевский, Д. С. Лихачев) мыслителей. Диссертант особо выделяет немецкую ментальность, в которой дом как модель мира становится одной из культурных доминант, а также русскую, где морфология традиционного города и структура традиционного жилища предстают отражением такой черты национального миропонимания как незнания границы.

Анализ приводит к выводу о том, что жилище – это не только сугубо материальный объект, а своего рода «квинтэссенция» освоенного человеком пространства, в котором фиксируются ментальность народа и его ценностные представления о сущности бытия.

Во втором параграфе «Знаково-символическая природа крестьянского жилища» рассматривается жилище не только как сугубо материальный объект (артефакт), но и как многотекстовое образование, содержащее в себе массу «скрытой» информации, требующей специального анализа и расшифровки. С этой целью в параграф вводится понятие «текст жилища», являющееся производным от универсальной категории «текст культуры» (Ю. М. Лотман). Под текстом жилища понимается совокупность текстов двух уровней: текста материального объекта (собственно готовая постройка) и текста нематериального – внеположного (образ жилища в мифологии, фольклоре, его место в обрядово-ритуальной практике, включая процесс строительства и обживания). «Чтение» текста первого уровня позволяет проследить технические и технологические стороны жилища, его формальные признаки, второго – открывает возможность представить его как «одухотворенный», «очеловеченный» микрокосм.

Исключительную важность в плане постижения феномена крестьянского жилища представляет синтетическое понятие «ансамблевость», позволяющее проследить эволюцию различного типа надворных построек в сочетании с самим жилищем, их усложнение, изменение объемно-пространственных характеристик. Принимая за основу типологию ансамбля русского крестьянского жилища, предложенную М. А. Некрасовой, диссертант уточняет ее применительно к Поволжскому региону, выделяя тип жилища, для которого характерны: сохранение в своем внешнем облике архитектурных деталей двускатной крыши самцовой конструкции, а также сочетание одного большого и двух малых окон, постепенная замена традиционной конструкцией кровли на «самцах» на стропильную, бревенчатого фронтона гладким дощатым, появление на линии перехода бревенчатой стены в дощатый фронтон лобовой доски с зачатками корабельной резьбы – прототипа позднейшего карниза, увеличение размеров боковых окон и украшение их наличниками.

Для реконструкции образа древнерусского жилища существенными представляются данные фольклора. Особенно примечателен сказочный мотив «избушки на курьих ножках», относящийся к числу наиболее устойчивых и показательных фольклорных образов и имеющий мифологические, а не реально-бытовые истоки.

Как ценный источник знаний, до сих пор не введенный в полной мере в научный оборот, представляют интерес также русские народные сказки и былины, в которых нередко упоминаются разнообразные виды построек, их отдельные элементы, интерьер, строительные материалы, методы строительных работ, порядок выбора строительного участка и даже сами строители.

Резюмируя изложенное, диссертант делает вывод, что знаково-символическая природа крестьянского жилища (избы) наглядней всего проступает в его способности выступать в качестве своеобразного текста, синтезирующего в себе единство «материального» и «духовного».

Вторая глава «Зодчество как духовно-пространственный способ организации жизни мордовского этноса» состоит из четырех параграфов. В первом параграфе «Эволюция жилища мордвы: культурно-исторический аспект» анализируется сложный процесс трансформации мордовского жилища под влиянием русской домостроительной культуры. Используя дневники иностранных и отечественных путешественников, материалы первых этнографических экспедиций XVI – XVIII вв., труды православных миссионеров 2-ой пол. XVIII в., художественные публикации, этнографические очерки и монографии, диссертант выделяет характерные типы мордовского жилища.

Основным типом крестьянского жилого дома мордвы в XVIII в. являлась четырехстенная рубленая изба с архаичной планировкой, ведущая свое начало от землянок. Она ориентирована дверным проемом на юг либо восток, который одновременно служил единственным источником света.

В 1-ой пол. XIX в. получает распространение двухкамерная постройка, состоящая из жилого помещения – избы, отапливаемой по-черному, и сеней. Она располагалась в глубине двора и была обращена боковым фасадом к улице, причем выходящая на улицу стена не имела окон. Волоковые окна прорубались только в стенах, выходивших во двор. Значительно реже в курных избах мордвы встречалось сочетание одного косящатого и двух волоковых окон, служивших для выхода дыма. Для удаления из помещения дыма даже в зимнюю стужу приходилось приоткрывать дверь, в связи с чем во многих курных избах она делалась двойной. Эту же функцию выполняли два продолговатых волоковых окна под потолком. Для подобного жилища был характерен план, при котором «святой» угол находился непосредственно у двери, а печь – у противоположной стены. Во 2-ой пол. XIX в. такая архаичная планировка уступает место планировке русского образца, при которой печь размещалась в одном из углов и устьем была обращена к окнам передней стены.

Под влиянием русской домостроительной культуры у мокшан в последней четверти XIX в. получает распространение жилой дом в виде двухкамерной постройки, включающей жилое помещение – избу, а также сени. По облику и внутренней планировке она типологически близка к русской избе, но имела локальные отличия: 1) вход располагался в торцовой, а не в долгой стене, 2) вход в омшаник и в дом находился под навесом, 3) отсутствовало наружное крыльцо, 4) в печи имелся массивный шесток.

Конец XIX в. ознаменован появлением еще одного типа мокшанского и эрзянского жилища – трехкамерной постройки, в которую входили архаичная изба (куд), сени, расположенные по продольной оси дома и вторая изба, устроенная по русскому образцу (голландская), представлявшая собой горницу, с печкой городского типа – голландкой. Более простым и менее распространенным типом мокшанского жилого дома в названый период являлась четырехстенная рубленая изба, где печь размещалась справа от входа в центре долгой стены и устьем была обращена к лицевой стене дома. Между печью и входной дверью оставалось загороженное пространство – помещение для содержания зимой овец и телят. Вдоль печи помещалась крупная неподвижная конструкция русского типа – сооружение в виде шкафа с открывающейся наружу дверцей, пройдя которую, по лесенке можно было спуститься в подполье.

Простейший тип эрзянского крестьянского жилого дома в конце XIX в. – односрубная четырехстенная изба, которая включала, как правило, квадратную в плане клеть, небольшие сени, а по своему облику и внутренней планировке была подобной русской избе среднерусских губерний и Поволжья.

Анализ свидетельствует, что в конце XIX в. по архитектурному облику и внутренней планировке эрзянское жилище стало фактически аналогичным русской избе, тогда как мокшанское сохранило ряд архаичных черт.

Второй параграф «Ритуальная практика освоения жилого пространства» посвящен рассмотрению особенностей трех этапов строительной обрядности: 1-ый период, предваряющий строительство; 2-ой – собственно строительство; 3-ий – заселение и обживание жилища. Анализ работ М. Е. Евсевьева, И. Н. Смирнова, а также произведений мордовского устно-поэтического творчества показывает, что в мордовском крае процедура выбора древесины для дома проходила в строгом соответствии со специально разработанной классификацией деревьев, согласно которой им приписывалось положительное или отрицательное значение, и соответственно, давалось добро или налагался запрет на использование их в качестве строительного материала.

К запрещенным для этих целей относилась большая группа так называемых «священных» деревьев. Священными (неприкасаемыми) считались: 1) одиночные деревья на могиле, 2) деревья и целые рощи, находившиеся на особых культовых местах, где проводились моления мордвы (озксы). Негативная разновидность отмеченных по данному признаку деревьев – «нечистые деревья», к которым мордва традиционно причисляла: 1) осину и ель, 2) деревья, упавшие от удара молнии, 3) деревья, поваленные ветром, т. е. умершие естественной, стихийной смертью. К специфическим классификаторам следует отнести запрет на рубку деревьев, растущих на перекрестках дорог: они воспринимались как «нечистые».

Аналогично – через деление пространства на «счастливые» и «несчастливые» места – протекал процесс выбора места для возведения жилища. Далеко не все реально пригодные участки удовлетворяли его условиям, основанным на том, что любая часть пространства изначально имеет либо положительное, либо отрицательное содержание. Конкретная стратегия включала ряд этапов, а само структурирование пространства шло по пути последовательного ограничения, накладываемого на места, отмеченные положительным значением.

Ритуальная практика строительства и заселения жилища включала комплекс обрядов при возведении дома и его обживании. Диссертант анализирует понятие «строительная жертва», воплощающее представления, отражающие концептуальную схему строительства, в которой доминирует универсальная идея культуры – идея упорядоченности, и далее сосредоточивает внимание на процессах, характерных для функционирования и эволюции «строительной жертвы» в мордовском крае.

Типологическое сопоставление некоторых сохранившихся у мордвы обрядов закладки фундамента дома, зафиксированных диссертантом в ходе полевых исследований в ряде районов Мордовии, с аналогичными обрядами других народов, позволило сделать предположение о существовании у мордвы в далеком прошлом жертвоприношений людей или животных, которые вполне могли сопровождать данную операцию. Полевой материал, собранный диссертантом показывает, что мифологический аспект при строительстве жилища особенно наглядно проступает в обычае сажать на месте будущего сруба деревце (дуб, береза, рябина), связанное с концептуальной схемой, которую принято именовать «мировым деревом».

Диссертант выделяет изменения на конкретно-топографическом уровне, касающиеся прорубания двери (входа – выхода), и исследует специфический комплекс обрядовых действий, связанный с подъемом матицы. Для понимания и интерпретации этих обрядов не просто как магических действий, а гораздо более глубоких и сложных представлений, рассматривается роль матицы не только как конструкции жилища, но и в семиотическом аспекте, и специально подчеркиваются указанные моменты (конструктивный и семиотический) с целью продемонстрировать их взаимообусловленность. Выделенность укладки матицы во времени позволяет видеть в данной операции кульминационный момент ритуала строительства.

Своеобразным символом «своего», освоенного пространства является образ божества, покровительствующего жилищу, в котором воплощены представления о доле (счастье), богатстве, устойчивости коллектива во времени (домовой – предок), порядке, организации, характеризующие природу освоенного, обжитого. Именно этим объясняется то обстоятельство, что в обрядах перехода в новый дом столь существенное место отводилось «переселению» божества дома, а следовательно, и переносу на новое жилище соответствующих признаков. Названный образ встречается в двух разновидностях: 1) антропоморфной, ареально близкой восточнославянскому домовому и фигурирующей в образе женщин (Куд-ава эрзянск., Юрт-ава мокшанск.), а также мужчин (Куд-атя э., Юрт-атя м.), считавшихся мужьями женских божеств и игравших менее важную роль, чем их жены, 2) зооморфной (Куйгорож м., Трямка, Трямо, Тиряминге, Тирямка э.).

Резюмируя изложенное, диссертант делает вывод том, что каждый этап строительства сопровождался особыми обрядами, призванными установить регламентированную связь с реальным и потусторонним мирами и упорядочить внутреннее пространство, предназначенное для проживания семьи.

В третьем параграфе «Жилище как система пространственно-временных границ» диссертант обращается к понятию «граница», являющемуся одной из составляющих культуры, дающих возможность определить сущность взаимоотношений «очеловеченного» пространства с внешним миром. Доказывается, что важнейшие элементы крестьянского жилища, наряду со специальными и инструментальными функциями, обладают функцией границы. Подобный подход позволяет показать семиотические аспекты организации внутреннего пространства мордовского жилища во взаимосвязи с внешним миром. Эта функция присуща не только собственно естественным границам дома (стенам, крыше, полу и т. п.), но и так называемым локативам (печи, столу и др.). Граничной функцией значимых элементов жилища обусловлено приписываемое им в системе народных представлений экстраконструктивное содержание.

Различая внешние и внутренние границы, диссертант показывает специфику их функций. Внешние границы дома призваны защищать его обитателей, изолировать от негативного воздействия извне, поэтому их семантика складывается с учетом возможности разрушения, вторжения стихий, неподвластных человеку. Границы внутри дома объективируют социальную структуру семьи, служат выражением особенностей религиозной, ритуальной, хозяйственно-экономической и других видов деятельности. Соответственно несоблюдение этих границ, точнее игнорирование приписываемого им содержания, может привести к нежелательным последствиям.

Утверждается, что в жилище любого типа выделяются три комплекса границ, отличающихся характером не только сегментируемого пространства, но и связанных с ним представлений. Диссертант выводит общую классификацию типов границ дома: 1) границы, определяющие внешний статус дома, благодаря которым обеспечивается глобальной пространственной оппозиции дом – окружающий мир (стены, крыша, а также окна, двери и другие элементы, несущие сложное семантическое значение и поддерживающие регламентированную связь внутреннего пространства дома с внешним миром), 2) границы, определяющие внутренний статус жилища, упорядочивающие жилое пространство (матица, печной столб с примыкающими к нему брусьями, пол, потолок и печь; при этом первые две структурируют горизонтальную, а пол и потолок – вертикальную плоскость), 3) символические, разделяющие мир живых и потусторонний мир.

Обращается внимание на важнейшие границы внутреннего пространства жилища, к числу которых относятся, прежде всего, окна и двери, заключающие в себе сложное семиотическое значение.

Сведения, полученные диссертантом на основании литературных источников, говорят о том, что определенную роль в обрядах, регулировавших социальный аспект жизни человека, его социализацию и десоциализацию, играли печь и красный угол.

Многоаспектное исследование приводит к выводу о том, что границы мордовского жилища являются как материальным, так и мифологизированным его элементом, отмеченным в системе ритуально-мифологических представлений, в которой они занимают специфическое место.

В четвертом параграфе «Семантика резного узорочья избы» подробно освещаются знаковые характеристики декора жилища мордвы, исходя из анализа материалов, представленных в работе финского этнографа А. Гейкеля, до сих пор не переведенной на русский язык. В ней, в частности, представлены рисунки жилища конца XIX в. с типичными для мордвы резными украшениями наличников, зафиксированными в двух селах: Каргашино (мордва-мокша) и Дракино (мордва-эрзя) Спасского уезда Тамбовской губернии (современные Зубово-Полянский и Торбеевский районы Мордовии).

Деревянные резные украшения жилища мордвы были многообразны и в разных уездах мордовского края имели отличия в технике исполнения, сюжетах и композиционном расположении на постройке. Сюжеты плоской резьбы, распространенные в крестьянских постройках конца XIX в., связываются диссертантом с древними языческими представлениями мордвы, с магическими заклинаниями, не исчезнувшими после длительной христианизации. Мотивы орнамента, бывшие когда-то магическими символами, оказались очень устойчивыми и сохранились до наших дней в декоративных элементах, в народных узорах резьбы по дереву и в росписи.

Диссертант обосновывает вывод о том, что в архитектурном облике мокшанской и эрзянской избы прослеживается влияние русской домостроительной культуры, однако художественное оформление у мокшан гораздо в большей степени отражало местные этнокультурные традиции декоративно-прикладного искусства.

Несмотря на принятие христианства, мордва западных районов мордовского края (бывший Спасский уезд Тамбовской губернии) не утратила языческие представления, о чем свидетельствует символика резного декора. На это указывает также отсутствие каких бы то ни было христианских символов, включая изображение креста в круге (восходящее к дохристианской эпохе).

Древние солярные и земледельческие символы, имевшие место в декоре мордовского жилища, выполняли магическую, заклинательную функцию, которая ослабевала по мере усложнения и развития хозяйственной деятельности. Постепенно на первый план выступило эстетическое отношение к знакам как к декоративным элементам. Поэтому смысловое начало орнаментальных знаков-символов заменялось реализацией принципов декоративного формообразования, закреплявшихся в формально-композиционных связях. Отсюда сложность истолкования и расшифровки символики, поскольку не всегда ясна мотивация народных мастеров, создававших орнаментику.

Резюмируя сказанное, диссертант приходит к выводу о том, что орнаментика жилища мокшан и эрзян представляла собой синтез реликтов финно-угорской и древнеславянской языческой культуры, в котором отражен комплекс космогонических представлений и магических заклинаний, а также набор элементов из русской городской и помещичьей культуры, несущий главным образом эстетическую функцию.

В заключении обобщаются результаты проведенного исследования, подводятся итоги, формируются основные выводы и намечаются перспективы дальнейшей разработки поставленных проблем.

В результате проведенного исследования диссертант приходит к выводу о том, что в культуре мордвы жилище фигурирует как материальный объект и как одухотворенный микрокосм, выступающий концентрированным выражением освоенного («очеловеченного») пространства. Текстовая природа крестьянского жилища мордвы, предстающая как специфический текст этнонациональной культуры народа, сложна и разнообразна. Расшифровка текста мордовского жилища на уровне материальных составляющих (собственно строения, методы строительства) позволили выделить характерные признаки и типы мокшанского и эрзянского жилища 2-ой пол. XIX в.

Процесс эволюции мордовского жилища протекал в соответствии с закономерностями, присущими культуре других народов Поволжского региона. Его результатом явилось постепенное вытеснение русской избой архаичного мордовского жилища, ведущего начало от землянок. Однако, становясь типологически близким русской избе, мордовское жилище консервировало в своем архитектурном облике и внутренней устройстве некоторые традиционные этнонациональные черты (асимметричное расположение окна на главном фасаде, специфическое художественное оформление и др.). В последней четверти XIX в. в архитектурном облике и внутренней планировке мордовского жилища произошли существенные изменения под влиянием русской культуры, в том числе и домостроительной, проникавшей даже в сравнительно удаленные от городов и торговых путей лесистые территории мордовского края.

Расшифровка текста мордовского жилища на уровне его нематериальной составляющей через фольклор и мифологию показывает, что у мордвы и русских имелось много общих черт в строительной обрядово-ритуальной практике. Одновременно с этим у мордвы в большей мере присутствовали языческие реликты: обожествление как самого жилища, так и его отдельных зон как места обитания божеств, в честь которых устраивались специальные моления, сопровождавшиеся совершением жертвоприношений.

Орнаментика жилища мокшан представляла собой синтез реликтов финно-угорской и древнеславянской языческой культуры, в котором отражен комплекс космогонических представлений и магических заклинаний. На характер декоративной отделки эрзянских изб в значительной мере оказала влияние русская городская и помещичья культура, несущая главным образом эстетическую функцию.

Диссертант приходит к убеждению в том, что дальнейшее изучение, сохранение и использование этнокультурных особенностей мордовского жилища в современной архитектурной практике будет способствовать возрождению национального самосознания народа и ощущения сопричастности к богатому историческому наследию прошлого.

Основные положения диссертационного исследования отражены в следующих публикациях автора:

Ведущие рецензируемые научные журналы:
  1. Сульдинский М. В. Эволюция взглядов на дом в истории философской мысли / М. В. Сульдинский // Объединенный научный журнал. – 2006. – №23 (183). С. 3 – 4.

Научные статьи, тезисы выступлений:
  1. Сульдинский М. В., Вавилин В. Ф. Топографические планы как исторический источник / М. В. Сульдинский // III-я конференция молодых ученых МГУ им. Н. П. Огарева. – Саранск, 1998. – Ч. 1. – С. 164.
  2. Сульдинский М. В., Вавилин В. Ф. Планировка крестьянских усадеб у мордвы-эрзи в советский период / М. В. Сульдинский // Материалы научной конференции МГУ им. Н. П. Огарева (XXVII Огаревские чтения) 15 – 19 декабря 1998 г. – Саранск, 1998. – С. 113 – 114.
  3. Сульдинский М. В. Знаковая система резного декора мордовского крестьянского жилища / М. В. Сульдинский // DIСKURSUS-III : материалы аспирантского семинара. – Саранск, 2002. – С. 60 – 63.
  4. Сульдинский М. В. Символика крестьянского жилища мордовского края в конце XIX столетия / М. В. Сульдинский // Социально-гуманитарные исследования: теоретические и практические аспекты : межвуз. сб. науч. тр. – Саранск, 2001. – Вып. 2. – С. 83 – 84.
  5. Сульдинский М. В. Корабельная резьба в украшении мордовского крестьянского жилища / М. В. Сульдинский // Феникс-2002 : ежегодник кафедры культурологии. – Саранск, 2002. – С. 124 – 125.
  6. Сульдинский М. В. Орнаментика наличников мордовского жилища / М. В. Сульдинский // Феникс-2004 : ежегодник кафедры культурологии. – Саранск, 2004. – С. 161 – 162.
  7. Сульдинский М. В. Образ дома в культурно-философской традиции / М. В. Сульдинский // Феникс-2005 : ежегодник кафедры культурологии. – Саранск, 2005. – С. 190 – 191.




1 Байбурин, А. К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. – Л., 1983. С. 3.

2 Харузин, Н. Н. Очерк истории развития жилища у финнов / Гл. 1 // Этнограф. обозрение. – 1895. – № 1. – С. 35 – 78.