Действие романа классика ингушской литературы Идриса Базоркина охватывает последнее десятилетие XIX начало XX века
| Вид материала | Документы |
- России Иван Беседин с программой «Романсы Павловского парка». В 19-00 здесь же пройдет, 19.04kb.
- Тематическое планирование по литературе. 10 класс, 31.14kb.
- Н. Э. Баумана Методическое объединение учителей русского языка и литературы программа, 68.89kb.
- Тема: Образ Л. Н. Толстого между строк романа «Война и мир» Ушакова Светлана Михайловна,, 14.6kb.
- История русской литературы XX века. Советская классика., 22.22kb.
- Тематическое планирование уроков литературы в 10 классе, 320.22kb.
- Курс лекций по русской литературе конца XIX начала XX века для студентов факультета, 1755.86kb.
- Список литературы: Газета «История» №12 март 1997, А. Головатенко «Аграрный вопрос, 6.34kb.
- Программа (по литературе) Раздел, 23.86kb.
- Книга 1 Аннотация Вкнигу вошли первый и второй тома романа «Война и мир», 8753.03kb.
Чаще всего эти думы приходили к нему, когда он, отогнав овец, на зеленые холмы, под отвесные стены и осыпи, поднимался на скалу Се-ска-Солсы и, прислонясь к отцовской сосне, вспоминал рассказы о прошлом и мечтал о своем будущем. Он чувствовал себя здесь одиноким и немного жалел себя. А за что, он и сам не знал.
Калою нравилось и льстило, что отец назвал его именем великого богатыря Калоя. Из-за этого он даже украл в храме бога охоты огромный козий рог, обточил его и сделал себе рожок, хоть и не совсем такой, как свирель сказочного Калоя. Никто не знал об этом рожке. Даже Виты - его друг и молочный брат. Он хранил его здесь, на вершине, в ямке, которую прикрывал каменной плитой. Сначала рожок только пищал. И если он очень сильно дул в него, то глупые бараны поднимали удивленные морды и с тревогой наставляли на мальчика длинные уши. Но постепенно, незаметно для самого себя, Калой научился играть. Играл он все, что играли мужчины на волосяных чондырах, и даже те веселые плясовые мотивы, которые исполняли девушки на своих семи- и двенадцатиладовых гармошках.
Однажды, когда день подходил к обеду и первый порыв прохладного ветерка из ущелья зашумел в мохнатых ветках сосны, Калой, перед тем как уйти, заиграл свою любимую грустную мелодию. И вдруг он увидел на краю скалы девочку. Она стояла испуганная и удивленная. Длинное, до босых пят, красное платье под лучами заходящего солнца горело, словно охваченное пламенем. Черные, жесткие космы свисали по плечам, сросшиеся над переносицей брови поднялись вверх. Она смотрела на Калоя широко открытыми черно-синими, как терн, глазами. Зору, соседка, дочь Пхарказа, была младше Калоя на несколько лет. Но здесь он словно впервые увидел ее...
«Какая она красивая...» — подумал он и перестал играть.
А Зору постояла, поглазела на него и как пришла незаметно, так и исчезла. Калой вскочил, подбежал к краю скалы. Зору ловко и быстро сбегала с каменной глыбы, по которой даже он ходил с опаской. Скала лежала на земле Эги, среди их пашен. Калой привык считать ее вторым домом. И вдруг кто-то обнаружил его в этом сокровенном месте...
На другой день случилось то же самое. На третий - Калой решил отбить у Зору охоту лазить куда не просят. Весь день он ходил за своими овцами, а Зору как ни в чем не бывало пасла аульских коз.
К вечеру Калой, будто не видя ее, поднялся на гору Сеска-Солсы, достал рожок и заиграл. Он играл, лежа на животе, и с края площадки тихонько следил за тем, что делала Зору. Мелкий кустарник скрывал его. Вот она оставила стадо, побежала к Калою. Не переставая играть, он перешел к тропе и стал так, чтобы загородить ей дорогу. Зору поднялась и остановилась, как всегда, поодаль. Но под деревом она не увидела никого. Что-то заподозрив, Зору кинулась назад и... столкнулась с Калоем. Она в ужасе отпрянула, заметалась, с отчаянием кинулась прямо на него, чтоб прорваться мимо. Но на этой тропе двое не могли разойтись. Ноги Зору соскользнули - в тот же миг Калой вцепился в нее... Он с трудом вытянул девочку на тропу, доволок до своего дерева и бросил на землю.
- Дура! - крикнул он, едва переводя дыхание. - А если б сорвалась?
Зору сидела, сжавшись в комок, втянув шею. Она, видимо, ждала, что он сейчас надает ей тумаков. Но он не трогал.
- Не бойся! — сказал он.
И тогда Зору вскочила и снова, рискуя сломать себе шею, помчалась вниз.
Калой заиграл. Он играл, стоя во весь рост, свободно, не прячась. Таинственный звук рожка остановил девочку. Она замерла под скалой, посмотрела вверх.
И у него вырвалось:
- Хочешь, приходи завтра! Расскажу тебе про этот волшебный рожок...
Три дня после этого стояла непогода. Шел дождь, лежали туманы, не давая земле просохнуть. Но на четвертый день снова пригрело. И опять после полудня Калой отправился к своему дереву, поднял плиту. Рожок был совсем сухим. До этого весь день Калоя тянуло на скалу. Но когда он взял рожок, то долго не мог начать играть. «А вдруг девочка подумает, что я ее зову! Нужна она мне!» — думал он и... все-таки заиграл. И Зору пришла, постояла все там же на краю скалы и спросила:
- Будешь рассказывать? Сказку?
- Не сказку, а правду! - ответил Калой. - Садись.
Зору чуть-чуть приблизилась и села.
- А ты разве не слыхала про богатыря Калоя? - спросил Калой.
Зору отрицательно покачала головой.
- Ну тогда слушай.
И он, подражая взрослым, важно начал:
- Много лет тому назад, когда на Цей-Ломе жила птица Симурх, которая одним глазом видит все прошлое, другим - все будущее, когда осенью сеяли ячмень, а зимой собирали урожай, жил в нашем ауле парень из рода Эги. И имя было у него, как и у меня, - Калой. Он был самый-самый сильный и самый-самый добрый из всех и никому не делал зла. Было у него два старших брата. Они жили в ауле, а Калой жилна Цей-Ломе и пас овец. На ночь он загонял их в пещеру, а вход задвигал каменной плитой.
А за горой жил кабардинский князь. Он был богат, и не было во всей Кабарде человека сильнее его.
Вот как-то гуляли у него гости. И стал он хвастаться перед ними своей силой: сломал руками кость от бычьей ноги. Гости удивились. А один сказал: «Сильный ты! Но есть человек сильнее тебя. Это Калой-Кант*. Он живет на Цей-Ломе. Никто не может сбросить три камня, которые он уложил один на другой. Никто не может увести у него баран-ту, потому что нельзя сдвинуть с места плиту, которой он заставляет вход в пещеру».
«Это сделаю я!» - сказал князь и тут же пустился в путь. Ехал он три дня и три ночи и наконец доехал до Цей-Лома. Попробовал сбросить сложенные Калоем камни - и не смог. Кликнул князь своих друзей, но им всем вместе не удалось даже самый меньший из тех камней сдвинуть с места. Дождались они ночи и пошли к пещере. Ухватились за плиту, дернули — а плита ни с места... Очень рассердился князь. Был он не только сильный, но и хитрый. И где не мог победить силой, там брал хитростью. Решил он убить Калоя, а баранту угнать. Но пойти на него открыто побоялся. Привез он тогда на Цей-Лом свою красавицу сестру, порвал на ней одежду и положил девушку на тропу, как будто она с горы упала. Вечером вел Калой свое стадо к пещере и увидел девушку небывалой красоты. Поднял он ее и понес к себе. В пещере девушка открыла глаза. Накормил он гостью мясом, напоил молоком и уложил на свою постель, а сам просидел у костра всю ночь. Наутро пошел пасти овец, а девушка осталась одна. Вечером не спавший ночь и день Калой не смог поставить плиту на место. Осталась щель такая, что в нее могла проползти кошка. На другую ночь щель осталась еще шире, так что в нее мог протиснуться баран. А к концу третьего дня Калой сказал красавице: «Больше трех дней гостем человек не бывает. Или я должен отвезти тебя в твой дом, или ты должна остаться здесь хозяйкой моего дома». И она согласилась стать его женой. В этот вечер щель в пещере осталась такой, что в нее мог пройти человек. А когда Калой уснул, князь со своими друзьями пробрался к нему. Они связали ему руки и ноги сырыми буйволиными ремнями, зарезали его черного козла, который понимал человеческий язык, и съели его. А потом выкололи Калою глаза, забрали свою девушку и угнали овец.
И вот лежит Калой и говорит: «Если б узнали о моем горе братья, они спасли бы меня. Видно, придется умереть мне здесь с голоду...». И тогда заговорила козлиная голова. «Возьми кость от моей ноги, - сказала она, - сделай из нее свирель и заиграй». Нашел Калой кость, пробил в ней мизинцем дырочки и начал играть...
Калой прервал свой рассказ, взял рожок и заиграл мелодию ослепленного Калой-Канта... Зору слушала его с глазами, полными слез. Закончив играть, Калой отложил рожок и продолжал рассказ:
- Вышла утром во двор жена брата Калой-Канта и услышала свирель. Побежала она в дом и говорит: «Видно, что-то неладное с вашим братиком. Песню печали играет он». Пошли братья наверх, развязали Калоя и кинулись догонять князя. Только не мог слепой Калой бежать с ними. Упал на колени и заплакал от бессилия.
Услышала это птица Симурх. Кликнула курочку богини Тушоли и велела ей: «Слетай на озеро, откуда выходит река Амар-хи, и принеси Калою две капли воды». Полетела курочка, принесла воду и капнула в глаза Калою. И он снова увидел свет. Кинулся он за князем, только тот уже перегонял его баранту за Терек. Половина ее и сам князь уже были на той стороне, а другая половина и сестра князя еще оставались на этой. Как увидел князь погоню и самого Калой-Канта, испугался и стал молиться, просить мать рек, чтобы сделала она Терек большим, непроходимым. И сразу зашумел, почернел Терек, поднялась вода. Оторвал тогда Калой-Кант кусок скалы и бросил ее в князя. И крикнул тот ему в ответ: «Пусть сестра останется тебе в жены, а ты оставь мне за нее половину своей баранты, что со мной!» На этом они и расстались.
Калой замолчал.
- А я родился под тем камнем, который бросил Калой-Кант, потому и дал мне отец его имя.
- А рожок? — вырвалось у Зору.
- А рожок?.. Тот самый... Калой-Канта. Я нашел рожок в его пещере, - ответил Калой.
- Неправда, - воскликнула Зору. - У Калой-Канта была свирель из кости козла. А этот рог ты стянул у бога Елты... Ты думаешь, я не видела, когда ты тащил его сюда!.. «Волшебный!..» - Она презрительно фыркнула.
Калоя очень задел этот смех, ему захотелось, чтоб она поверила, что его рожок волшебный.
- И все равно рожок не простой, - сказал он. - Я не хотел говорить тебе, потому и придумал, что он из пещеры. Но раз ты не веришь, так знай: бог Елта сделал так, что, когда я на нем играю, меня понимают животные.
- Опять врешь, - сказала Зору и поднялась.
- Ну, смотри! - таинственным голосом произнес Кал ой, - Я сейчас заиграю и заставлю овец пастись! - И он заиграл плясовую.
Зору посмотрела на стадо и рассмеялась:
- Так они и так паслись!
Но Калой не сдавался:
- А вот теперь? Я скажу им: посмотрите на эту глупую девчонку, она не верит, что вы меня понимаете! - Он надул щеки и извлек из рожка те самые звуки, которые извлекал, когда учился играть.
И на удивление Зору бараны подняли головы и посмотрели в их сторону.
То ли Зору поверила Калою, то ли нет, но только глаза ее снова загорелись, и она засмеялась.
- А Калой-Кант остался слепым. И про птицу Симурх и про курочку Тушоли ты все наврал!
- Так ты что же, знала про Калоя?
- Да.
- А зачем заставила меня рассказывать, зачем слушала? - удивился Калой.
- Так. Интересно... И врешь ты интересно: «Калой жил в Эги-ау-ле!» - Она снова рассмеялась.
- Не жил, - рассердился Калой, - так живет теперь! - И он хлопнул себя по груди.
Зору перестала смеяться и снова колючими глазами посмотрела на него.
- «Калой!» А Чаборз из тебя курицу сделал!.. Думаешь, не видела?.. - Она убежала.
Калой не посмотрел ей вслед. И еще долго стоял с опущенной головой, сгорая от стыда.
Конечно, Зору не знала, какую глубокую и больную рану его она посыпала солью и что из этого получится.
Шли дни. Калой по-прежнему пас своих и соседских овец, отыскивал для них места с хорошей травой и очень редко ходил к своему дереву. Зору иногда как бы невзначай подгоняла своих коз к его стаду. Он ругался, но не прогонял ее. Раза два ей все же удалось послушать рожок. Калой играл печальные напевы, и глаза его бывали грустными. Он почти не замечал Зору, не говорил с ней, но ему было приятно, что она хочет быть с ним, что он теперь не один.
5
Пришел конец месяца этинга*. Дозревал ячмень. Люди готовились к уборке. Все теперь жили только этой мыслью. Дождь, туман или даже солнце без меры могли одинаково погубить урожай.
Как-то утром Пхарказ попросил Гарака, чтобы Калой забрал и его коз, потому что Зору приболела. Гарак согласился.
Калой захватил с собой еду, сказал, что он останется ночевать в горах, потому что перегонять коз нелегко, да и трава там лучше, и повел стадо на пастбище.
Днем Гарак, Пхарказ и другие мужчины аула сходили на поля, посмотрели ячмень, овес, попробовали зерно на зуб, на вкус и решили, что завтра или послезавтра - крайний срок начинать жатву.
Но после полуночи жителей Эги-аула и хуторов разбудили выстрелы. А вслед за ними послышался отдаленный звон - жрец Конахальг бил в гигантский родовой котел для варки пива.
- Аллаху солат! Аллаху солат! - зычно кричал со своей крыши Ха-сан-мулла.
Люди выбегали из башен и, пораженные, цепенели. На соседнем склоне горы бушевало яркое пламя пожара. Гарак тоже выскочил на лестницу. Пхарказ вылез на башню.
- Что это может быть? - крикнул он соседу.
- Поле... Гойтемировых... - ответил Гарак. - То, с которого меня выгнали, - добавил он. — Бог видит!..
- Об этом помалкивай, - тихо предостерег его Пхарказ. - Тушить надо.
Пешие и конные, с косами, лопатами, серпами люди кинулись спасать хлеб соседей. Там, где бушевало пламя пожара, поле было ближе к Эги-аулу, чем к Гойтемир-Юрту, и эгиаульцы первыми начали тушить его. Немного погодя, появились и хозяева. Они вместе сбивали пламя одеждой, полосами скашивали хлеб, чтоб оградить места, не охваченные огнем, жали серпами. Но огонь шел со стороны ветра, и бороться с ним было очень трудно.
И все же, когда забрезжил рассвет, все было кончено. Огонь уступил. Усталые, черные от копоти и грязи люди обоих аулов собрались вместе. Самый древний гойтемировец вышел в круг.
- Не зря говорится, - начал он хриплым, дрожащим голосом, - прежде, чем выбрать место для жизни, выбери соседа! Спасибо вам, Эги, от всех нас! Если б не вы, ничего у нас не осталось бы... И еще: если это дело рук плохого человека, да нашлет на него злая Цолаш гнев своих детей, да поразит его мать оспы и мать болезней!.. А если это воля Божья, да простит он нам грехи наши, за которые покарал! Мы не ропщем!
- О-чи! А-а-мин! Ге-лой! — раздалось в многоголосой толпе.
Старшина Гойтемир стоял черный от гнева.
С тяжелым чувством расходились горцы по своим домам.
Несмотря на то, что больше всего пострадали участки Гойтемира, Эги не радовались. Старшине огонь причинил большой вред, но всех остальных он мог оставить нищими.
Ветер разносил по ущелью запах жженого хлеба.
В полдень стало известно, что на пожарище найдено огниво. Все соседи гойтемировцев очистились от подозрения, приняв присягу. Настал черед Эги-аула.
Жители аула встретили старшину и его родственников на своей окраине. Гойтемир был спокоен, но гневное выражение его глаз не проходило. И это не сулило хорошего.
- Все ли ваши мужчины здесь? - спросил он, оглядывая собравшихся.
Ему ответили, что, кроме двух-трех больных и стариков, все. Тогда он достал из нагрудного кармана завернутое в белую материю огниво, поднял над головой:
- Тот, кто под присягой скажет, кому принадлежит эта железка, по лучит шесть коров! - Он медленно обвел всех пристальным взглядом и, дойдя до Гарака, уже не смог оторваться от него. - Меня огонь не сделал бедным, - сказал Гойтемир, - он даже не уменьшил моего богатства. Но я служу царю, и сделанное во вред мне — сделано во вред ему.
И как ингуш, и как старшина я не успокоюсь, пока не найду злодея!
Если б сгорел ваш хлеб, я также искал бы его... - Он говорил, изредка снова поднимая руку с огнивом.
Наконец он развернул материю и передал огниво ближайшему парню. И пошла железка из рук в руки. Как невиданное чудо разглядывали ее все, даже дети. А Гойтемир и сородичи внимательно следили за выражением лиц. И, казалось, лица эти говорили: «Вот она, невольная виновница пожара. А где же руки, которые высекли ею огонь?»
Пхарказ, взглянув на огниво, очень разволновался, но вида не подал, быстро сходил к себе и вернулся.
Огниво снова было в руках Гойтемира. Все молчали.
И тогда Пхарказ откашлялся и срывающимся голосом заговорил:
- Гойтемир! Каждый на твоем месте искал бы человека, который сделал ему такое зло. Я не собираюсь тебя учить. Но хочу вот что сказать: не ошибись! Смотри. - И он протянул руки. У него на ладонях лежало три огнива. Они, как близнецы, были похожи на то, которое было у Гойтемира. А у одного точно так же как и у найденного, был отломан усик. - Я хочу сказать, что кузнецы стараются делать их похожими друг на друга, а усики очень часто отлетают. Сталь сухая! И еще: допустим, люди скажут — мы видели такое у Пхарказа. Они будут правы. Но ведь огниво я мог потерять... а тот, кто нашел, мог даже нарочно подбросить его, чтобы навести след на меня... Так что находка эта важная, но надо узнать, не чье огниво, а кто им поджег поле!
Люди одобрительно зашумели. Гойтемир постоял, подумал и ответил:
- Я давно на должности старшины. Не купил и не по жребию вытянул я эту должность. Вы избрали меня. Не для всех я хорош. Все это я понимаю. Пхарказ, ты умно сказал. Я одобряю твои слова. Обвинить невинного - значит простить виновного! Я этого не хочу. Но, как я ни прикидывал, как ни советовался со своими, нет у меня другого пути, как только к вам!..
Народ заволновался.
Гойтемир выждал, пока улеглось движение, и продолжал:
- Я человек старый, прямой. Я и весь Гойтемировский тейп*, мы считаем... так я говорю? - обратился он к своим.
- Подтверждаем! - откликнулись члены его рода.
- Мы считаем, что никто не мог причинить нам этого вреда, кроме... Гарака!.. К роду Эги у нас претензия!
- Доказательства? Доказательства какие? - заволновались родственники Гарака.
- Вы знаете нашу с вами старую тяжбу, знаете, что ваши предки заплатили нам этой землей, знаете, что Турс, а за ним и Гарак хотели вернуть эти земли... А Гарак в эту весну даже начал сеять на ней, но мы недали. Кому же, как не ему, мешал спать наш хлеб?
- Пусть скажет Гарак!
- Где он? Где он был ночью? - зашумел народ.
Гарак стоял бледный, взволнованный, уставший от работы на пожарище. Глаза его ввалились. Он вышел и встал против Гойтемира.
- Что ж, я отвечу. - Он посмотрел на людей своего аула, на родственников, на Гойтемира. - Гойтемир, то, что ты сказал, почти полная правда. Претензии к вам у нас были и есть. И они справедливы. Но к пожару... Я к этому делу не причастен! Весь вечер и всю ночь я был дома. Это знают соседи.
- А разве вы с соседями вместе спите? — спросил один из Гойтемировых.
- Нет. Каждый из нас спит у себя... Я не мог сделать такое, потому что я должен был знать, что вы все равно подумаете на меня.
- Пусть очистится клятвой!
- Пусть даст присягу! - закричали в толпе.
- Я не приму его клятвы! - грубо одернул их Гойтемир.
- Почему не примешь? - еще более бледнея, спросил Гарак. - Я, правда, не сказал еще, что буду присягать. Но если бы я согласился, почему б тебе не принять моей присяги?
- А я не знаю, кому ты веришь! - резко бросил Гойтемир. - Аллаху или этим? - он показал плеткой на святилище на горе.
- Но кому-то из них я верю?.. Хасан-мулла, скажи ты...
Но Хасан-мулла сделал вид, что не понял его, и промолчал.
- Никто не знает, кому ты веришь. Ты язычник! — крикнул Гойтемир.
- Ах, так! - вышел из себя Гарак. - Тогда слушайте меня, люди! Вам присягаю я! - Он схватил горсть земли. - Клянусь этой святыней Аллаха, клянусь и вон теми богами, - он протянул руку к горам, на которых высились древние храмы, - клянусь святилищами Мятт-Лома и Цей-Лома, я не жег его поля и, кто его сжег, я не знаю! А тебе, Гойтемир, скажу: вернее всего ты сам сжег его, чтоб свалить вину на меня. Брата, моего ты спровадил, и я тебе помеха... Ты решил, что со мной легко расправиться, так делай, что задумал! Но не ошибись!
- Верни сгоревший ячмень! - невозмутимо сказал Гойтемир.
- Возьми, если сумеешь! - с ненавистью ответил Гарак и скрылся за стенами башен.
Объявив членам рода Эги, что он будет ждать их решения до следующего дня, Гойтемир уехал. И Эги пошли к Гараку.
Старейший из них, глубокий старик Зуккур, занял почетное место в дальнем от дверей углу. Это был мягкий, слабохарактерный человек, с которым считались только благодаря его доброте и старости. За время своего главенства он так распустил членов рода, что многие из них перестали поддерживать друг друга. Когда жизнь шла мирно, это не имело значения. Но когда перед родом возникал грозный призрак кровной вражды с другим тейпом, слабость главы могла оказаться пагубной для всех.
- Гарак, здесь все свои. Можно ли верить тому, что ты объявил на людях? — спросил Зуккур.
Гарак ответил, что говорил он перед Богом и поэтому повторять клятвы не будет. А кто не хочет - может не верить.
- Я ни в чем не виноват, - заключил он.
Одни из родственников стали упрекать Гарака да заодно вспоминали и Турса за то, что они возбудили против Эги соседей и, поссорившись со старшиной, накликали на всех его вражду. Другие вступились за Гарака, считая, что надо было всем поддержать его и Турса, когда они потребовали с Гойтемира родовые земли, а не стоять в стороне.
Говорили все. Говорили долго. Во многих родственниках пришлось Гараку разочароваться. Но в конце концов договорились на том, что как бы разноречивы ни были мнения, а перед гойтемировцами надо держаться твердо, независимо, иначе чужие тейпы перестанут считаться с Эги.
Вызвали Пхарказа и еще одного соседа и попросили их передать гойтемировцам такое решение:
«Эги - мусульмане, а не язычники. Они не считают себя виновными в пожаре, и Гарак, если надо, подтвердит это присягой на Коране с восемнадцатью родовыми братьями».
Чтобы произвести на посредников нужное впечатление, Зуккур добавил:
- Вы-то понимаете, что с нами тягаться - это не с кем-нибудь!
- Мы понимаем! - согласился Пхарказ. - Вы древний род, с большими связями...
- Вот-вот! - обрадованно подхватил Зуккур. - Так и скажите им!
Это, мол, вам не шалтай-болтай! За ними, мол, род Тоньга, род Ужака, род Богтыра встанут! Да мы, знаешь... Да мы, знаешь, что можем сделать?! Нет, вы знаете, что мы можем сделать? - распалился Зуккур, и лицо его вытянулось, взгляд стал страшным.