Geum.ru

Черный ворон Дмитрий Вересов

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   19   20   21   22   23   24   25   26   ...   47

IX


   Дмитрий Дормидонтович Чернов сидел возле своего письменного стола, развернув кресло в центр комнаты. В противоположном углу в глубоком вольтеровском кресле под торшером сидел, закинув ногу на ногу, Павел, его сын.
   Отец и сын были и похожи друг на друга, и не похожи. У Дмитрия Дормидонтовича, невысокого плотного крепыша, было квадратное лицо – лицо практика, тяжелодума, упрямца с крупными чертами и глубокими треугольными залысинами. Лицо высокого, стройного и широкоплечего Павла имело форму трапеции и свидетельствовало о натуре интеллектуальной, самостоятельной в суждениях, волевой. Но у обоих были высокие прямые лбы с одинаковой вертикальной складкой посередине, небольшие серые глаза, разделенные широкой переносицей, густые брови. Их родство было ясно любому с первого взгляда.
   – Что ж, сынок, – сказал Чернов-старший, – раз это твой хороший друг, я, конечно, дам команду. Только ты там не особенно афишируй...
   – Разве я, батя, не понимаю? Ты не беспокойся. И спасибо тебе.
   Речь шла о закупке продуктов на предстоящую Ванечкину свадьбу через обкомовский распределитель. Павел не имел привычки лгать отцу, не соврал и на этот раз – просто не рассказал ему всего. Он действительно просит за друга, и так ли уж важно, что друг этот – прекрасно известный отцу Ваня Ларин, Елкин одноклассник и сын Марины Александровны? И на Татьянин день на даче действительно соберутся друзья, и так ли уж важно, что на этом сборе будет сыграна сугубо молодежная свадьба? То есть, конечно, важно, но... Увы, так было надо. Отец просто не понял бы – как это так, жениться без ведома родителей.
   К привилегиям, сопряженным с высоким постом, Дмитрий Дормидонтович относился спокойно – не рвался к ним, но и не отказывался, не выставлял напоказ, но и не прятал стыдливо. Казенные дачи, распределители, спецполиклиники, санатории и прочее он воспринимал как составную часть должности, которую доверила ему партия. Принимая ответственность, принимаешь и блага. Сочтет партия нужным с него эту ответственность снять, значит, и блага должны быть отменены и предоставлены новые, в соответствии с новым назначением. Пролаз и борцов за привилегии, полку которых прибывало с каждым годом, он не уважал, но от комментариев воздерживался, особенно если кому-то из таких брежневских соколиков удавалось вознестись на высокие посты – плачевно, конечно, но партии виднее, и рассуждать на эту тему не приходится, равно как и обсуждать начальство. Дмитрий Дормидонтович занимал свой пост и при Фроле Козлове, и при Толстикове, и при Романове, но что он о них думал, не знала даже жена.
   Общее дело, а особенно – его конспиративность и некая авантюрность, вновь сблизили "мушкетеров", дорожки которых за последние годы значительно разошлись. Павел с Елкой занялись калькуляцией и выяснили, что при их возможностях реально устроить праздник по высшему разряду сотни за три-четыре. Елка выложила сто рублей из тех ста восьмидесяти, которые получила за практику на комбинате, а заодно вызвалась организовать стол, если ей в подмогу выделят кого-нибудь. Ванечка кинул клич в общежитии, и было решено, что двадцать пятого Оля, Поля и Нелька отправятся в Солнечное первой электричкой. Там их встретит Елка, и они займутся делом вплоть до приезда остальных.
   Черновы-младшие вдвоем съездили в Петергоф к Леньке Рафаловичу, который хоть и имел право как "дедок"-пятикурсник обитать дома, предпочел устроится в курсантском общежитии, где жил в полном гусарстве, переходящем в кавалергардство, компенсируя самому себе казарменно-строевые салажьи годы. Ленька подошел к делу просто, по-военному. Он пришел к отцу и заявил:
   – Отче, есть проблема. Интимного свойства.
   – Что, опять подцепил?
   – Нет. Долг чести.
   – Сколько?
   – Сто пятьдесят.
   Ефим Григорьевич крякнул, но требуемую сумму выложил.
   Ник Захаржевский, приехавший в Питер на каникулы, услышав новости, криво усмехнулся, но выдал Павлу, тайком от Ванечки, сорок рублей, а жениха довольно кисло поздравил. Он охотно согласился быть на подхвате: с двадцатого числа у него была путевка в "Дюны" – пансионат, расположенный совсем недалеко от дачи Черновых.
   За четыре дня до свадьбы пришло время заехать в распределитель к Смольному и забрать продукты – заказали не очень много и только такое, чего в обычных магазинах было вовсе не купить. По расчетам получалось два рюкзака и две коробки. Павел решил, что они с Ванечкой справятся вдвоем.
   Договорились так: Павел встречается с Ванечкой на факультете, оттуда они едут к Смольному, там забирают продукты, берут такси, едут на вокзал, садятся в электричку, а от платформы с помощью Ника дотаскивают все это хозяйство до дачи. Конечно, лучше было бы взять машину сразу на все мероприятие, но это получалось дорого и не вполне удобно.
   Павел решил дождаться Ванечку в преподавательском буфете на первом этаже. Постояв немного в очереди и купив кофе с пирожком, он подошел к столику у окна и краешком глаза заметил пристальный взгляд входящей в буфет высокой, стройной рыжеволосой девушки в джинсовом костюме. Он повернулся – она сделала шаг ему навстречу, но тут же остановилась, пожала плечами и отвернулась. Спутала с кем-нибудь, наверное. И в ту же секунду позади нее показался Ванечка.
   – Поль! – воскликнул он. – Привет! Я сейчас. Только очередь займу. – Он обратился к девушке: – Здорово, мать!
   – Приве-ет, – с чуть снисходительной улыбкой протянула она.
   – Будь другом, скажи, что я за тобой. Я на минуточку.
   И он пробрался к столику, где сидел Павел.
   – Ну что, едем?
   – Да. Только перекусим – и вперед... Слушай, а кто это? – Павел подбородком показал на рыжую красавицу. – У меня такое впечатление, что я ее уже где-то видел.
   – Таньку-то? Еще бы не видел! Это же Сестра Ника.
   – Та, маленькая? Шутишь!
   – Не такая уж и маленькая, как видишь... Тань, иди к нам!
   Та улыбнулась и не спеша подошла.
   – Вот, – сказал Ванечка. – Узнаешь? Он-то тебя не узнал.
   – Вообще-то узнал, только не сразу. Вы очень изменились за последние семь лет. Ведь вы Таня Захаржевская, сестра Ника.
   – Все, теперь и я вспомнила, – сказала Таня. – Вы – Павел, брат Лены Черновой.
   – Точно, – сказал Ванечка. – Вы пообщайтесь пока... Тань, тебе двойной?
   – Без сахара, – уточнила Таня. – И больше ничего не надо.
   Ванечка пошел к стойке. Павел и Таня посмотрели друг на друга. У нее были поразительные золотистые глаза с веселыми искорками.
   – Тогда, в школе, вы казались мне таким огромным, – сказала она.
   – А теперь? – Он улыбнулся.
   – Теперь вы просто большой. Мне почему-то кажется, что вы стали полярником.
   – Почти. Я геолог.
   – Наверное, все время в экспедициях?
   – Не совсем. Девять-десять месяцев в году сижу в лаборатории за микроскопом или просто за столом. А в поле, в Сибирь, выезжаю летом.
   – Что-то ищете?
   – В основном ищу подтверждение своим теориям. Я, видите ли, занимаюсь физическими свойствами разных минералов.
   – Это, должно быть, очень интересно.
   – Интересно. Хотите, я как-нибудь покажу вам нашу коллекцию.
   – Хочу.
   – И я тоже хочу, – сказал Ванечка, который уже вернулся с кофе, никем не замеченный.
   – У тебя сейчас другие заботы, – усмехнулся Павел. – Он ведь женится двадцать пятого.
   – Да ну? – Таня искренне удивилась. – Поздравляю. На ком-нибудь с факультета? Я ее знаю?
   – Нет. Она не из универа, – сказал Ванечка. – Она строитель. Ее зовут Таня.
   – Значит, мы с ней тезки. Еще раз поздравляю. – Таня улыбнулась.
   Павел не мог не отметить, какая у нее очаровательная улыбка. С каждой минутой сестренка Ника нравилась ему все больше, и он с грустью подумал, что вот сейчас они расстанутся и не известно, когда увидятся в следующий раз. В Тане все было ярко, экзотично: густые кудри, даже не рыжие, а медно-красные, золотые глаза, широкий рот с яркими пухлыми губами и ровными мелкими зубками – казалось, что их больше, чем положено иметь людям. На брата она походила разве что высоким ростом. Да и в манерах было мало общего: Таня держалась просто и дружелюбно, не обнаруживая и следа вычурного, чуть капризного высокомерия, свойственного Нику.
   – Нам пора, – с сожалением сказал Павел и обратился к Ванечке: – Ты рюкзаки-то приготовил?
   – А как же?
   – В поход собрались? – поинтересовалась Таня.
   – Нет. Понимаешь, свадьба будет у нас на даче, без родителей. – Павел незаметно и неосознанно перешел на "ты". – Надо заехать в одно местечко, забрать продукты.
   – А местечко, надо полагать, у Смольного, въезд с Тульской?
   Ванечка посмотрел на Таню с открытым ртом. Павел, наоборот, рот резко закрыл.
   – Маршрут известный, – продолжила Таня. – Хотите, подвезу вас?
   – На чем? – спросил Ванечка.
   – Моя персональная карета припаркована у БАНа, – сказала Таня. – Пойдем.
   – Как? У тебя собственная машина?
   – "Жигули-тройка". А что, запрещено? – Таня снова улыбнулась.
   – Красиво жить не запретишь, – согласился Павел. – Поехали. Ты нас здорово выручишь.
   Она подвезла их не только к распределителю, но и к электричке. Приглашение же на свадьбу с виноватой улыбкой отклонила, сославшись на крайнюю занятость.
   Трясясь в полупустой электричке и придерживая руками коробки, Ванечка без умолку говорил о предстоящем торжестве, о планах на будущее, о том, какие у него замечательные друзья.
   Павел молчал. У него перед глазами стояло мед-новолосое лицо с золотыми глазами и алыми губами.
   На платформе их ждали Ник в дубленке с поднятым воротником, но без шапки, и Елка в дутом оранжевом пальто.
   – Эй! – брюзгливо сказал Ник, когда они выгрузились из вагона. – Однако ж вы не спешили. Мы тут намерзлись.
   – Побойся Бога, Ник! – засмеялась Елка. – Всего-то минус четыре на дворе. Надел бы шапку и горя не знал.
   – К вашему сведению, мадемуазель, в Европах ходят без шапок круглый год. Ладно, – Ник махнул рукой. – Давайте табанить номенклатурный харч.
   Они погрузили коробки на саночки. Ванечка и Павел надели рюкзаки, и все двинулись по направлению к заливу.
   Двухэтажная дача Чернова стояла чуть в стороне от дороги в окружении аналогичных дач, обнесенных бетонным заборчиком с четырьмя сторожевыми будками. С сентября по май на все эти будки приходилось всего два охранника – один дневной, дядя Саша, и один ночной, без имени. Три другие дачи зимой пустовали, и только на даче Чернова играла музыка и звучал веселый молодой смех.
   Ребята сидели на просторной, убранной голубым кафелем кухне и отпивались легким глинтвейном, на скорую руку приготовленным Ником из вина "Гамза", сахара, гвоздики и корицы. Елка сидела рядом с Павлом. Перед ними лежал длинный список. Елка, надев очки, водила шариковой ручкой по списку, ставя то галочки, то крестики, то вопросительные знаки.
   – Посуды хватит, – говорила она. – С продуктами теперь тоже все в порядке. Осталось купить картошки, яиц, муки, сахару, масла. Это все завтра. Фруктов тоже. Хлеб – в последний день...
   – И что бы я без вас делал? – прочувствованно изрек Ванечка.
   – Спился бы или пошел по комсомольской линии, – усмехнувшись, отозвался Ник.
   – Цветы... цветы гости принесут, определенно, – продолжала Елка. – Теперь в загсе. Фотограф, шампанское. Машина своя будет... Ванечка, ты квитанции взял?
   – Взял, взял.
   – Так... Кольца?
   – Кольца?
   – Кольца?!
   – Кольца!!!
   Все посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, схватились за головы и застонали. Про главное-то и забыли!
   – Что у нас осталось по части денег? – спросил Павел.
   – Рублей восемьдесят, – сказала Елка. – Но это впритирочку. Столько еще покупать надо!
   – Все равно не хватит, – сокрушенно сказал Ванечка. – В "Юбилее" два кольца, как минимум, четыреста. Ну, триста, если тоненькие.
   Беспокоить по этому поводу Таню и ее подруг было бы просто неприлично. Это понимали все, и подобного предложения ни от кого не поступило.
   – Стоп! – сказал вдруг Ник. – Не хотелось бы мне этого, но, видно, придется... Где тут у вас телефон?
   – Один в гостиной, другой у отца в кабинете, – сказала Елка.
   – Я лучше из кабинета, – заявил Ник. – Извините, братцы, но разговор довольно конфиденциальный.
   Ник поднялся и балетной походочкой вышел из кухни.
   Остальные выпили еще по чашечке и притихли в ожидании.
   – Все! – воскликнул Ник, возвратившись. – Я договорился. Вано, завтра жду тебя у "Юбилея" ровно в полдень. Не опоздай и не забудь талоны. И еще узнай у Тани размер пальчика.
   – Ой, спасибо тебе! – сказал Ванечка и поднялся. – Братцы, я пошел.
   – Все же интересно, Ник, – сказал Павел, когда за Ванечкой захлопнулась калитка. – Откуда, сколько и на каких условиях?
   – А стоит ли?
   – Уж ты скажи. Нам с Елкой, да и Ванечке надо знать, сколько отдавать и в какие сроки. Очень не хотелось бы, чтобы у тебя были неприятности.
   Ник вытащил из пачки сигарету, закинул ногу на ногу, закурил и выпустил струйку дыма почти в лицо Павлу.
   – Поль, о каких неприятностях ты говоришь? Скорее всего, ничего отдавать не придется. Там, где я взял, еще много осталось.
   – То есть?
   – Ну, раз уж так хочешь знать, попросил у любимой сестренки. Для нее это не деньги. Павел вспыхнул и отвернулся.
   Дома Ванечка напустил такого конспиративного тумана, что даже и сам удивился. С вечера он собрал сумку и сообщил матери, что едет на недельку к друзьям на дачу. Когда Марина Александровна, опасаясь возможного загула, потребовала уточнений, он сказал, что его пригласил к себе в Сосново Леня Рафалович покататься на лыжах. Никакой дачи в Соснове у Рафаловича отродясь не было, но, во-первых, мать с родителями Рафаловича не общалась и узнать этого не могла, а, во-вторых, к его школьным друзьям она относилась столь же положительно, сколь отрицательно – к друзьям студенческой поры. Про дачу Черновых он не сказал, потому что мать вполне могла и обратиться за справками к Дмитрию Дормидонтовичу, и сама не вовремя нагрянуть туда. Впрочем, он сказал, что с ними пару дней пробудет и Павел. Марина Александровна, которой Павел очень нравился, охотно отпустила сына. Надо мальчику побыть на природе с хорошими людьми, а то совсем заучился, из библиотеки не вылезает... Она даже выдала ему двадцать рублей на расходы.
   Утром Ванечка сел на трамвай, но у вокзала не вышел, а поехал дальше, до самого "Юбилея", где его уже ждал Ник. Они купили кольца, и оставшиеся до свадьбы два дня Ванечка мотался между Солнечным и общежитием на Маклина.
   В ночь накануне решающего дня он сидел на кухне дачи Черновых с Павлом и пил чай. Спать не хотелось. Свадебный костюм, отглаженный Елкой, висел наверху в хозяйской спальне, которая на трое суток переходила в распоряжение молодоженов. Коробочка с кольцами лежала возле лампы на серванте. В соседней спальне спала вконец умотавшаяся Елка.
   – И все же я не пойму, друг сердечный, восхищаться тобой или погодить пока, – задумчиво проговорил Павел.
   – А что? – вскинулся Ванечка.
   – Понимаешь, уж не знаю, хорошо это или плохо, только оттого, что я, сколько себя помню, все по горкам лазал, то и приучился смотреть на жизнь не как на скачку с гиканьем по ровной дорожке, а то и под откос, а как на цепь вершин, которые нужно покорять одну за другой. И каждая новая выше предыдущей. Забрался, передохнул немного, проверил веревочки, слесарню, просчитал маршрут – и снова вверх. А если в расчетах ошибся или сделал неверное движение, то навернешься так, что потом ворон костей не соберет... Только в последнее время ловлю себя на том, что жутко завидую людям, которые способны предпринять что-то важное, даже не понимая, что перед ними вершина, ломятся, толком не подготовившись, не просчитав. Главное – знаю ведь, что, скорее всего, они свалятся, набьют себе шишек, если вообще шею не сломают, а все равно завидую.
   – Кому это? – озадаченно спросил Ванечка.
   – Да тебе, дурачок! Ведь ты, извини меня, взрослый только по паспорту, а так – телок телком. И все же хватает отваги или безрассудства жениться. И, опять же, продолжая альпинистские сравнения, не только не подготовился к восхождению, а наоборот – веревку и крючья выбросил, трикони свинтил, фляжку продырявил...
   – В каком это смысле? – Ванечка обиделся, но чуть-чуть. Ему очень хотелось продолжения разговора. Он любил, когда говорили о нем – только не родители, конечно.
   – В самом прямом. Скажи мне, например, где вы собираетесь жить?
   – Жить? Мы? Ну, то есть... у нас, конечно...
   – И ты думаешь, Тане будет приятно войти в твой дом так, как это планируешь ты? Или Марина Александровна безропотно примет ее? Неужели ты, с твоим писательским воображением, не способен представить себе, какую адскую жизнь она вам устроит?
   – Так что же делать?
   – Наверное, вам придется пока что снимать жилье. И рассчитывать только на свои силы. На твоем месте я нашел бы какую-нибудь работенку...
   – Но Таня хорошо зарабатывает...
   – Вот этого я и боялся. Разве непонятно, что это ты должен нести ее в гору, или, по крайней мере, идти с ней в связке, но ни в коем случае не ехать на ее плечах. Это недостойно.
   – Но я же ничего не умею!
   – Чему-то научиться придется. А потом, что значит не умею? Ты же без пяти минут дипломированный словесник. Можешь давать уроки. А нет, так можно и вагоны разгружать. Мой друг Соболев в аналогичной ситуации пошел в дворники и получил служебную комнату.
   Ванечка призадумался. А что, в этом есть даже некоторая романтика – жить трудами рук своих, учиться ковать себя... Как Мартин Иден... Или как у Чехова: "Мы будем работать, работать..."
   – Да, – сказал он. – Я подумаю.
   – Наверное, это самое главное – чтобы ты думал... Ну ладно, иди спать, жених. Спокойной ночи.
   И Павел пошел к себе, а Ванечка остался покурить. Он немного походил по кухне, а потом, воровато озираясь, залез в переполненный холодильник, извлек оттуда сверток с осетриной, предназначенной для завтрашнего торжества, и отхватил увесистый ломоть. Он не собирался отрезать так много, но что делать, если нож пошел криво? Ванечка положил жирный белый кусок в рот и зажмурился. Ах-х! Хорошо. "Завтра, уже завтра", – прошептал он. И полез в буфет в поисках какой-нибудь початой бутылочки. А то ведь без успокоительного и не уснуть.