Geum.ru

Карасёв сергей владимирович история плена: советско-японская война и ее последствия

Вид материалаАвтореферат

Содержание


В первом параграфе
Во втором параграфе
В «Приложениях»
Подобный материал:
1   2   3

– 20 чел.; руководящие работники полиции – 2 чел.; участники подготовки нападения на СССР – 2 чел.

18 июля 1950 г. на ст. Пограничная представителю МИД Китайской Народной Республики Лу Си были переданы 969 японских военнопленных, в том числе 17 генералов. Передача производилась по акту и именному списку с приложением на каждого из них следственных материалов (двух военнопленных передать не удалось по причине их смерти). За переданные следственные дела на военнопленных Лу Си выразил благодарность, заявив: «Наличие этих материалов даст возможность органам Министерства общественной безопасности Китая быстрее провести следствие по этим лицам и привлечь их к судебной ответственности».

23 декабря 1956 г. состоялась передача последней группы военнопленных и интернированных, куда входили 1.025 амнистированных японских граждан (22 генерала и приравненных к ним лиц, 233 офицера, 710 солдат и других лиц). Передачу, в качестве представителя советской стороны, производил старший оперуполномоченный тюремного отдела МВД СССР подполковник Никаноров.

Четвертая глава называется «Идеологическая работа в ходе советско-японской войны 1945 года и проблемы плена» состоит из трех параграфов.

В первом параграфе исследуются вопросы идеологической подготовки в японской армии. Отмечается, что японские военнослужащие были хорошо подготовленные в военном отношении, беспрекословно подчинялись командирам и были фанатично преданны императору. Они служили надежным орудием в борьбе Японии за власть в Азиатско-Тихоокеанском регионе и сложили оружие, только получив приказ о капитуляции.

До 1945 г. в японской армии среди категории таких потерь, как «военнопленный» практически отсутствовали офицеры рангом выше майора. «Смерть – это не капитуляция», – такая линия поведения японских военнослужащих была правилом, а не исключением. Это связано с тем, что Япония была страной «культуры стыда», а не «культуры вины».

Подход к войне, как к акту самопожертвования – гиокусай, считался идеалом. Крайним выражением этой культурной традиции стала идея смерти в бою как добродетели, более важной, чем сохранение жизни.

Поддержание на высоком уровне и дальнейшее развитие боевого духа японских военнослужащих являлось одним из основных направлений в воспитательной работе командиров с личным составом японской армии, так как все необходимые установки по идейному становлению японец получал еще до армии на основе устоев, сложившихся за время существования государства. В Японии наука, искусство, система воспитания – все складывалось веками на основе этих издревле заложенных положений.

В частях и подразделениях специальных отделений или офицеров, занимавшихся вопросами воспитания, не было. В дивизиях этими вопросами занимались командиры дивизий, начальники штабов или оперативных отделений. Занятия с солдатами и унтер-офицерами проводились совместно, но иногда, по мере необходимости, с унтер-офицерским составом занятия проводились отдельно. Случаи проведения занятий со всем личным составом одновременно были весьма редкими.

Содержание лекций относительно Советского Союза сводилось к тому, что слушателям (офицерам и солдатам) разъяснялось, что война на западе (Великая Отечественная война) подходит к концу, и у Советского Союза с ее окончанием высвободится большое количество войск, которые он может перебросить на восток. Офицерский состав предупреждался, что, несмотря на существующий договор о нейтралитете, возможно нападение со стороны СССР. Командованием Квантунской армии по этому вопросу были даны указания о том, чтобы любыми путями избегать столкновений с советскими пограничниками.

В поддержании боевого духа большая роль отводилась радиопередачам из Японии, которые регулярно транслировались в подразделениях Квантунской армии.

Боевой дух солдат, кроме прочих мероприятий, поддерживался за счет того, что они постоянно имели связь с родными и близкими. Это и письма родных и посещение частей и подразделений земляками солдат.

Во время ведения боевых действий, по показаниям военнопленных, никакой идеологической работы не проводилось. Вопросы плена с солдатами и офицерами не обсуждались – их просто не могло быть.

Высокая исполнительность, верность воинскому долгу, преданность императору не давали японскому военнослужащему выбора при ведении боевых действий между смертью на поле боя и пленом. Он предпочитал смерть позору пленения и, если смерть была неизбежна, то не просто ожидал ее, а старался уничтожить как можно больше врагов, после чего совершал самоубийство.

Во втором параграфе рассматриваются вопросы советской идеологической работы с местным, в том числе и русским населением на территориях занятых войсками РККА.

Делается вывод, что отношение местного населения к РККА, на занятых ей территориях, было искренне радушным. При входе красноармейцев в жилища местных жителей им предлагали воду, овощи, угощали их табаком и охотно оказывали помощь при вытаскивании застрявших автомобилей. Население занятых районов открыто носило красные повязки с надписью: «СССР», «Да здравствует Сталин». Некоторые местные жители просили портреты И.В. Сталина. Вывешивали красные и национальные китайские флаги на фанзах.

При наступлении частей Красной Армии почти все японцы бежали из мест своего жительства. Из Солуня большинство японского населения было эвакуировано Квантунской армией. Небольшие группы японцев были задержаны китайцами и приведены в военные комендатуры. При восстановлении местной власти один из руководящих принципов заключался в сохранении прежней администрации, как по структуре, так и по ее составу. Так, местная власть в населенных пунктах передавалась в руки старост.

Идеологическая работа велась по разным направлениям. Одно из них – налаживание отношений со служителями культа. Необходимо отметить, что никаких запретов на совершение религиозных обрядов на территориях, занятых советскими войсками, не вводилось. Буддийские храмы не закрывались, деятельность лам не преследовалась. Наоборот, буддийские храмы умело использовались в нужных целях. Другое направление идеологической работы – звуковое (устное) вещание, которое оказывало информационно-психологическое воздействие путем передачи через звуковещательные станции различных сообщений и программ. Еще одним, и весьма действенным, оружием психологической войны были печатные и изобразительные средства (плакаты, картины и т.п.). Воздействие на противника печатными средствами осуществлялось путем распространения печатной продукции на иностранных языках, а также публикацией материалов в средствах массовой информации. Наряду с листовками на занятых территориях широко присутствовали газеты как один из эффективных и распространенных видов печатной продукции.

Еще одним участком, на котором велась идеологическая война, были кинотеатры. Несмотря на то, что кинокартины, которые, демонстрировались местному населению сотрудникам 7-отделов Политических управлений РККА, шли на русском языке, выход из этого положения был найден.

Только в Чанчуне за первые три дня на просмотрах кинокартин присутствовало от 9 до 10 тыс. чел. Зрители живо реагировали на кинофильмы – аплодисменты в ходе фильма после понравившихся сцен были обычным явлением. Особой популярностью пользовалась мультипликация и кинохроника. Однако даже при наличии печатного либретто не все понимали смысл увиденного. Это явление навело на мысль о необходимости привлечения комментатора-китаиста, который бы давал комментарии по ходу фильма. Широкое распространение имели митинги, беседы.

Одной из особенностей психологической войны, которую вел СССР в этом регионе, было то, что ее приходилось вести среди значительного количества русских, проживавших на территории Маньчжурии и Китая, которые в своем большинстве колебались в выборе позиции относительно Советского Союза. Хорошо знакомые с методами воздействия советской власти на население и в большинстве случаев сознательно изменившие свою жизнь, выехав из СССР, они могли стать либо опорой советским войскам на занятых территориях, либо ее серьезным противником. В работе с русской эмиграцией был найден верный рычаг воздействия на эту категорию жителей Маньчжурии – национальная гордость, принадлежность к народу, победившему в страшной борьбе с фашистской Германией.

Идеологически до конца с японцами осталась лишь совершенно незначительная часть русской эмиграции, крайне реакционная и абсолютно не принимающая политику, проводимую Советским Союзом в Маньчжурии. В целом русская эмиграция в Маньчжурии была рада приходу Красной Армии и освобождению от японцев. Однако многие эмигранты хоть и были настроены лояльно, все же проявляли настороженность и боязнь за свою жизнь, опасались репрессий со стороны советской власти за содеянное ранее – участие в борьбе против советской власти. В этом отношении показателен ответ, как выражение общего мнения, пожилого русского эмигранта на вопрос об отношении к приходу Красной Армии в Маньчжурию: «Поживем – увидим». Русская молодежь опасалась репрессий за антисоветское поведение своих родителей. Но, несмотря на настороженность и проявления чувства страха со стороны эмигрантов, можно отметить, что у русских значительно выросло чувство патриотизма и желание воссоединиться с Родиной

Несмотря на убедительные успехи в мероприятиях идеологической и психологической войны, на территориях Кореи, Маньчжурии и Китая имели место и недостатки в работе среди местного населения. К их числу следует отнести то, что пропагандистская работа не сумела охватить все слои местного населения в зоне размещения советских войск, а особенно в зоне проживания корейского, китайского и маньчжурского крестьянства. Проведение только митингов не было способно заменить широкую разъяснительную работу по вопросам советской пропаганды. Такое положение можно объяснить не только недостаточно высокой, а в ряде случаев и просто низкой языковой квалификацией работников политических отделов, но и отсутствием четкой плановости в их работе. Кроме этого, отсутствовал единый печатный орган для населения Маньчжурии и Кореи. Это мешало оперативно доводить информацию до местного населения. Также слабой была радиотехническая база частей и подразделений РККА.

В третьем параграфе исследуются вопросы индоктринации японских военнопленных в период их нахождения в Советском Союзе.

В результате поражения Японии около 547.261 военнослужащего только японской национальности были перемещены в лагеря, расположенные на территории Советского Союза, где, кроме использования их труда, проводилась большая работа по идеологическому перевоспитанию военнопленных. Эта работа проводилась со всеми – от рядового до генерала и от крестьянина до императора. Методы воспитания военнослужащих и методы перевоспитания военнопленных японской армии определялись конечными задачами, а задача в обоих случаях была одна – иметь полную власть над людьми с целью их использования для решения глобальных политических задач, стоящих перед той или иной страной на фоне изменения отношения к стране противника. И эта работа проводилась советскими властями настолько успешно, что представляла собой объект серьезной заботы японского правительства после возвращения военнопленных этой страны на родину из советского плена. Многие из них стали активистами коммунистического движения в Японии и внесли тем самым раскол в коммунистическое движение в стране, так как считали только себя истинными коммунистами.

Основными формами работы с военнопленными являлись: различные пропагандистские мероприятия (митинги, собрания, доклады, лекции, дискуссии с привлечением активистов лагерной группы), создание различного рода организаций (союзов, кружков военнопленных, ведущих пацифистскую и антиправительственную пропаганду), привлечение военнопленных для выступления по радио на аудиторию военнопленных, для выпуска информационно-пропагандистских материалов, опросы военнопленных с целью получения информации о морально-психологическом положении в лагере (о готовящихся побегах, создании антисоветских групп и т.п.), склонение военнопленных к сотрудничеству с лагерной администрацией.

Центрами работы с японскими военнопленными стали как специально созданные для них лагеря, так и лагеря, в которых совместно содержались заключенные различных национальностей. Руководство этих лагерей для более эффективной работы предприняло несколько шагов. Во-первых, военнопленные сняли знаки различия. Это было сделано для того, чтобы снизить роль офицеров и уровнять всех военнопленных. Во-вторых, после изучения контингента, был выделен лагерный актив из числа военнопленных, наиболее склонных к сотрудничеству. Кроме этого, в первую очередь подлежали репатриации те, кто выполнял производственные нормы и «не доставляли трудностей» лагерной администрации. Идеологической работе с военнопленными, кроме остальных факторов, способствовали как условия содержания, так и каждодневная физическая работа. Эти условия не позволяли военнопленному думать ни о чем другом, кроме как о скорейшем возвращении домой. Письма, которые писали домой военнопленные, свидетельствуют о высоком уровне идеологической работы в лагерях японских военнопленных. Так поручик Окава Киёси писал: «Простота жизни народа вызывает удивление. В Советском Союзе нет различия между национальностями. Работники лагеря относятся к нам внимательно и культурно».

Работу органов МВД с японскими военнопленными, оказавшимися в советских лагерях, можно разделить на несколько этапов.

Первый этап начался в августе 1945 г. и окончился в декабре 1946 г. В этот период закончились перемещения военнопленных на территорию Советского Союза. Оказавшиеся в условиях плена и психологически гнетущей обстановки, подавленные люди были «готовы» к проведению первых мероприятий по идеологической работе. Второй этап в перевоспитании военнопленных в советских лагерях начался с января 1947 г. и продлился до апреля этого же года. Именно в это время положение в многочисленных лагерях стабилизировалось – вопросы голода не стояли уже так остро, произошла адаптация военнопленных к условиям плена, прошел стресс, который имел место на начальном этапе, зажили боевые раны. Третий этап в идеологическом перевоспитании продолжался с мая по сентябрь 1947 г. К этому времени большое число японских военнопленных, в основном молодых, с низким уровнем образования были приобщены к «Демократическим группам» и становились их активными участниками. Последний – четвертый период идеологического перевоспитания японских военнопленных в советских лагерях начался с осени 1947 г. Этот период отмечен задержкой в программе репатриации японских военнопленных, что советское правительство ставило в вину Америке и Японии. К окончанию этого периода от 20 до 25% японских военнопленных стали активно помогать в проведении идеологической обработки. Те, кто зарекомендовал себя как «истинные коммунисты», направлялись в специальные школы для дальнейшего обучения. В этот период в письмах и открытках, которые военнопленные отправляли домой, они писали об явных улучшениях условий жизни в лагерях.

Однако, может ли служить показателем глубоко приобретенной коммунистической веры то, что до 80% японцев, вернувшихся по репатриации на родину, периодически устраивали паломничества в штаб Коммунистической партии Японии с требованием «записать их в коммунисты» (в частности, с мая по декабрь 1948 г. в ряды КПЯ вступило 6.000 японцев, репатриированных из Советского Союза)? Конечно, нет. Скорее, это были последствия грамотно спланированной работы МВД СССР по коммунистической идеологизации военнопленных, но реальность жизни заставила их пересмотреть свои взгляды. Через год после возвращения на родину только 10% бывших военнопленных сохранили приобретенные убеждения. Эти 10% под всеобщим «недовольным взглядом» соотечественников вряд ли были способны привлечь на свою сторону и сплотить вокруг себя на условиях глубокой идеологической убежденности широкие народные массы.

Пятая глава «Положение японских военнопленных в местах заключения на территории СССР и вопросы оперативно-чекистской работы» состоит из двух параграфов.

В первом параграфе изучаются вопросы размещения и содержания японских военнопленных в советском плену. Отмечается, что только для японских военнопленных на 1 января 1946 г. в СССР было создано 49 лагерей и еще 8 лагерей смешанного типа. Отмечается, что последующее изменение числа лагерей на территории Читинской обл. и Хабаровского края в большую сторону произошло за счет создания на их территориях спецобъектов 30 и 45 соответственно. В более поздних документах уже отсутствуют лагеря на территориях Кемеровской области и Киргизской ССР, а на территории Узбекской ССР их количество уменьшилась на 2 лагеря. На территории же Казахской ССР, наоборот, произошло увеличение на 4 лагеря.

Направление военнопленных по железной дороге и пешим порядком производилось и обеспечивалось в соответствии с распоряжениями командования фронтов, подразделения которых осуществляли охрану до места назначения войсковыми командами частей армий только в тех случаях, когда отсутствовали конвойные войска. Для наблюдения за порядком движения эшелонов по железной дороге на каждый эшелон было выделено из состава работников соответствующих УНКВД и лагерей 250 офицеров.

Наибольшее число военнопленных содержалось на территории Хабаровского края, и по состоянию на 10 декабря 1946 г. здесь в лагерях НКВД находилось 141.374 военнопленных японцев, в том числе генералов и офицеров – 2.849 чел., унтер-офицеров – 12.117 чел., рядовых – 126.408 чел. В связи с тем, что число военнопленных, которых предполагалось разместить на тех или иных территориях Советского Союза, постоянно менялось, менялось и количество лагерей и лагерных отделений. Это влекло за собой изменение количества лагерной администрации. Так, из-за увеличения численности лагерных отделений и общего количества военнопленных на территории Читинской обл. штат работников, который первоначально был предназначен на 14 лагерных отделений, был перераспределен по 45 отделениям. Это привело к снижению качества работы всех подразделений. В сложившейся ситуации основные должности, такие как интендантские работники, счетные, финансовые и медицинские работники, работники по организации труда совсем не замещались. В сложившейся ситуации начальники отдельных лагерей и некоторые руководители организаций и предприятий, на которых трудились военнопленные, проявили безответственность в вопросах строительства бараков и других лагерных построек. Практически отдав решение этого вопроса «на откуп» самим военнопленным, лагерная администрация столкнулась с гибелью и травматизмом заключенных, которые имели место при строительстве различных сооружений.

В Дальневосточных районах подготовка к приему помещений для военнопленных и интернированных происходила более медленно, чем в других регионах страны. Многие организации, в том числе Наркомстрой, Наркомуголь и Наркомлес, полностью выделенную им рабочую силу принять были не в состоянии. В этой связи Приморским и Хабаровским краевыми комитетами ВКП(б), совместно с УНКВД, было произведено частичное перераспределение военнопленных в этих районах между другими организациями, которые были в состоянии организовать более качественный прием, размещение и трудовое использование прибывающих военнопленных. Наиболее сложная ситуация с приемом была в районах строительства железнодорожных участков БАМ-Тында и на участке Тайшет-Братск. Отсутствие жилых и специальных помещений, элементарных условий быта ставило вопрос приема и жизнедеятельности военнопленных на этих участках в весьма затруднительные условия. Прием военнопленных на участке Комсомольск-Советская Гавань, Комсомольск-Ургал, Известковая-Ургал производился наличным аппаратом и ресурсами «стройки 500», что значительно облегчало эту работу.

Отдельные военнопленные не оставляли мысль о побеге. Так, в одном из случаев, 20 апреля 1946 г., в районе Сковородино совершили побег 20 японских военнопленных 9-го лагерного отделения 6-го лагеря. Они предварительно подготовили запас продуктов, а при побеге убили охранника. Принятыми оперативно-розыскными мерами участники побега были задержаны, часть из них оказала сопротивление и была убита.

Японские военнопленные на территории Советского Союза трудились на многих стройках различных Наркоматов. География их распределения по стране была обширна, но основная часть пленных размещалась в суровых климатических условиях. Жизнь в необорудованных, порой строящихся руками самих военнопленных лагерях, физические и психологические трудности, с которыми им приходилось сталкиваться, – все это способствовало их высокой смертности.

Потребность в медицинских госпиталях и других учреждениях для японских военнопленных возникла сразу по прибытии первых эшелонов из Маньчжурии, ибо многие японцы еще не оправились от ран, полученных на фронте, другие заболели в пути. Впереди пленных ждала их первая сибирская зима с ее морозами. Жилье, которое в таежных районах японцы организовывали себе сами, представляло палатки или, в лучшем случае, землянки. Все это обусловило высокую заболеваемость и смертность зимой 1945
-1946 гг. Положение ухудшалось еще и общей неподготовленностью к принятию большого количества военнопленных и недостаточно оперативным и качественным обслуживанием. Сами японцы рассказывали, что санитарно-гигиеническое состояние лагерей было таким, что заболевания сыпным тифом, лихорадкой, пневмонией стали обычным явлением. Следствием этих болезней стал большой процент смертности – до 11%.

В комплексе проблем, касающихся вопросов пребывания военнопленных, оказавшихся в советском плену в результате советско-японской войны, особая роль принадлежит вопросам их смертных случаев в результате различных причин. Итоговая цифра в 62.056 умерших не может быть абсолютно точной, и не только по той причине, что при проведении подсчетов не учитывались показатели 1956 г. Основной причиной здесь является разночтение аналогичных показателей в однотипных документах, хранящихся в архивах.

Во втором параграфе отмечается, что одной из важных задач, стоявших перед лагерной администрацией, органами управлений НКВД по делам военнопленных, была задача по проведению оперативно-чекистских мероприятий в среде военнопленных. Эта работа заключалась в выявлении лиц, совершивших преступления против мирного населения, членов японских военных миссий, сотрудников разведывательных и карательных органов, в получении информации о настроении военнопленных, фактах нарушения правил внутреннего распорядка лагеря, а также в проведении вербовочной работы, решении вопросов получения и отправки корреспонденции военнопленными и т.д. Особое внимание уделялось выявлению лиц, ведущих в лагере сбор информации разведывательного характера.

На 22 марта 1946 г. на оперативном учете оперативно-чекистских подразделений лагерей состояло 8.870 чел. В это число входило: работников военных миссий и разведывательных отделов штабов Квантунской армии – 1.329 чел., работников полиции – 3.025 чел., работников жандармерии – 2.114 чел., работников радиоразведки – 253 чел., работников тюрем, суда и прокуратуры – 151 чел., участников диверсионных отрядов и шпионско-диверсионной агентуры – 194 чел., командно-преподавательского и курсантского состава шпионско-диверсионных школ – 443 чел., работников противоэпидемиологического отряда 731 – 206 чел., военных преступников из числа генеральского и офицерского состава – 38 чел., руководящий состав Кё-ва Кай – 119 чел., руководителей и активных участников реакционных организаций в лагерях – 640 чел., руководителей правительственных учреждений Маньчжоу-Го и японского правительства – 50 чел., военнослужащих 59-й карательной дивизии, которая вела боевые действия против 8-й китайской революционной армии – 302 чел., бунсицу (работники особого кабинета при полиции, проводившие пытки допрашиваемых) – 6 чел. При изучении уголовных дел, по которым проходили японские военнопленные, определилось, что около 80 процентов осужденных проходили по пункту 6 статьи 58 УК РСФСР (шпионаж).

Чтобы привлечь виновных к ответственности, необходимы были убедительные доказательства. Но как показало изучение документов, они не всегда присутствовали. Не выдерживают никакой критики уголовные дела, в которых военнопленные обвинялись в исполнение должностных обязанностей: выявление агентуры советских разведывательных органов, задержании и арестах лиц за различные преступления, за то, что военнопленные после освобождения хотели продолжить работу в разведывательных органах Японии. Однако анализ уголовных дел, возбужденных в отношении военнопленных и интернированных, показывает и то, что некоторые из них действительно совершали уголовно-наказуемые действия, уже находясь в лагерях, намеревались использовать собранную информацию по возвращении в Японию против СССР.

В «Заключении» подведены итоги проведения исследования. Отмечается, что войны, военные конфликты и вооруженные противостояния происходят на всем протяжении существования человечества. Их организаторы преследуют различные цели, но достигаются эти цели ценой жизни ее участников – тех, кто выполняет приказы, терпит тяготы и лишения, отдает жизнь ради победы. Однако каждый военнослужащий должен отчетливо понимать, что в ходе выполнения поставленной боевой задачи, приказа, он может быть убит, ранен, может оказаться в плену, что не является чем-то специфическим. В связи с этим, при исследовании проблем плена, весьма интересен не сам факт пленения, а обстоятельства, при которых военнослужащий оказывается в плену, его личное отношение к своему положению, условия содержания, стойкость духа военнопленного, верность воинскому долгу, мероприятия государства, чьи военнослужащие оказались в плену, направленные на их освобождение из плена, адаптация бывшего военнопленного на родине после освобождения. На сегодняшний день вопросы боевых действий в период советско-японской войны августа-сентября 1945 г. широко отражены как в отечественной, так и в зарубежной литературе. Однако такой вопрос, как плен, из-за своей специфичности, в отечественной и зарубежной литературе отражен не равнозначно.

Солдат в Японии имел образ человека, совершающего подвиги на войне во имя своей страны, человека, который презирает смерть и делает все ради славы. Воин, проявивший в бою отвагу, доблесть, умение, покрывал славой не только себя, но и весь свой род.

Тактика действий японских частей и подразделений, взявшая все лучшее из тактики европейских армий, была построена в основном на атаке. Только вперед, любыми способами, любой ценой. Оборона, как таковая, была неприемлема японскому военному духу.

Пленение японских военнослужащих в ходе советско-японской войны 1945 г. происходило в различных ситуациях. Если говорить о добровольной сдаче в плен, в том числе и в ходе боевых действий, то такие факты отмечались только в отношении монголов, китайцев, баргут. Они не только добровольно сдавались в плен, но и приходили сдаваться целыми подразделениями. При этом нередко отмечались случаи, когда они убивали своих японских командиров, о чем спешили сообщить советскому командованию. Фактов же добровольной сдачи в плен военнослужащих японской национальности установить не удалось.

За период боевых действий против Японии войсками РККА было пленено всего 640.453 чел. из которых военнопленных японской национальности было 609.825 чел. Из этого числа военнопленных, относящихся к высшему командному составу и лиц приравненных к ним по своему положению до пленения было 260 чел.

После 17 августа 1945 г. сдача войск противника проходила целыми воинскими подразделениями. Японские части, первоначально сконцентрированные на территориях Сахалина, Курильских островов, Северной Кореи, Маньчжурии, сами себя охраняли, кормили, уже, будучи плененными, несли гарнизонную и караульную службу. Советский Союз не ожидал такого количества военнопленных – а на территорию СССР было перемещено
547.261 чел. военнопленных и интернированных. Санитарные, медицинские, тыловые и другие вопросы приходилось решать без подготовки. Необходимо отметить, что, условия, в которых содержались военнопленные, были сопоставимы с условиями жизни местного населения, а зачастую, в условиях голода и неурожая, военнопленные были даже в более выгодном положении. Особо стоял вопрос создания приемлемых условий работы для лагерной администрации. Обеспечение жильем, транспортом, создание элементарных бытовых условий – все это приходилось решать без подготовки.

Сложной оказалась судьба японских военнопленных, оказавшихся в советском плену. Первоначально они содержались в лагерях и сборных пунктах на территориях занятых войсками РККА. После принятия решения об их вывозе на территорию Советского Союза военнопленные перемещались сюда как пешим порядком до ближайших железнодорожных станций, откуда они направлялись в места заключения, так и непосредственно железнодорожным и морским транспортом. В связи с тем, что многие места сосредоточения военнопленных на территории СССР были не подготовлены к их приему, военнопленные были физически ослаблены и психологически подавлены, в подавляющем большинстве содержались в суровых климатических условиях, основными причинами их смерти стали: алиментарная дистрофия, туберкулез, воспаление легких. В течении 1945-1956 гг. на территории Советского Союза умерло 62.056 чел. Одна из стоящих в августе-сентябре 1945 г. перед Советским Союзом задач заключалась в налаживании мирной жизни на занятых территориях. И не последнюю роль в этом вопросе играло налаживание отношений с бывшими русскими гражданами, которые по различным причинам оказались на занятых войсками РККА территориях. Пропаганда на местное население проводилась советскими специалистами, имеющими большей опыт работы в этой области. Газеты, листовки, радиопередачи, концерты художественной самодеятельности, демонстрации фильмов, митинги с привлечением заранее подготовленных выступающих и т.п. располагали местное население к войскам СССР и к политике, которую они проводили.

Местное население, которое годами эксплуатировалось Японией, с радушием встречало войска РККА и оказывало им посильную помощь. Местные жители указывали расположение различных складов и баз, помогали восстановить инфраструктуру городов и населенных пунктов. Не только указывали на места, где скрывались оставшиеся военнослужащие японской армии и представители администрации, но и принимали участие в их поимке. Случаи мародерства, которые имели место со стороны военнослужащих, безусловно, наносили большой вред установлению тесных отношений с местным населением, но они не имели массового характера, а, кроме того, немедленно пресекались сотрудниками комендатур. Большую помощь в налаживании мирной жизни на занятых территориях оказывали русские эмигранты. Многие из них хорошо знали японский, китайский и другие языки, служили в различных государственных учреждениях, и их помощь была весьма полезна. Но на этих территориях проживали и те русские, которые до выезда из СССР принимали участие в совершении различных антисоветских действий (участие в бандах, террористических актах, антисоветских выступлениях и т.п.). Эта категория сразу изолировалась, и в их отношении проводились оперативные мероприятия.

В условиях всеобщей подозрительности проверке подвергались практически все русские жители Маньчжурии. Можно предположить, что в условиях ограниченных возможностей и времени сотрудники, проводившие проверку, старались не только «перестраховаться», но и проявить активность в выявлении различных «антисоветских организаций», которые, без сомнения, реально существовали на занятых территориях.

В течении плена были созданы все предпосылки для того, чтобы «привить» заключенным коммунистические идеи, а затем руками бывших военнопленных проводить коммунистическую пропаганду в Японии. Идеологическая работа с военнопленными в местах их заключения была развернута с широким размахом. Для этого использовались газеты, радиопередачи и непосредственное общение. Происходило так, что при отсутствии других средств информации военнопленные, даже не желая поддаваться идеологическому воздействию, просто вслушивались в родную речь, читали тексты на родном языке и незаметно для самих себя попадали под воздействие пропаганды. Идеологическая работа, которая проводилась с военнопленными, воспринималась ими неоднозначно. Часть военнопленных категорически отвергала любые попытки, направленные на их «перевоспитание», и их не страшили последующие наказания. Они создавали подпольные организации, занимались сбором информации с целью ее передачи в дальнейшем соответствующим органам в Японии. Другие примкнули к числу сторонников коммунистических идей, рассчитывая только на то, что это поможет им оказаться в числе первых, кто будет отправлен на родину. Были и те, кто с пониманием отнесся к коммунистической пропаганде. Эти военнопленные не только охотно изучали основы марксизма-ленинизма для его дальнейшего распространения среди остальных военнопленных, но и готовились для выполнения в последующем специальных задач в различных регионах мира. Эта категория пленных внесла раскол в ряды коммунистического движения после возвращения в Японию, называя только себя «истинными коммунистами», что можно считать провалом всей коммунистической пропаганды на протяжении 11 лет плена.

Весьма важной была и оперативно-чекистская работа, которая проводилась с военнопленными. Оперативно-чекистскими отделами изучались практически все военнопленные. Выявлялись сотрудники разведывательных органов, жандармерии, лица, причастные к проведению научных разработок в области оружия массового поражения. Однако до настоящего времени осталось много спорных вопросов в плане привлечения этой категории к уголовной ответственности. Сотрудники разведывательных органов, жандармерии выполняли свои служебные обязанности: пресекали работу представителей иностранных разведок, обеспечивали сохранность своих секретов. Привлечение их к ответственности опиралось в основном на этот факт. Весьма спорным остается вопрос правомерности привлечения отдельных военнопленных к уголовной ответственности. Безусловно, любой следователь был заинтересован в раскрытии каждого преступления, но исследование этого вопроса показало, что имеются не единичные случаи необоснованного наказания. В каждом из таких случаев следователь преследовал свою личную цель: карьерный рост, продвижение по службе и т.п. Реабилитация к настоящему времени практически всех военнопленных не свидетельствует о всеобщей невиновности всех, кто проходил по уголовным делам. В этом вопросе главенствуют политические мотивы, направленные на нормализацию советско-японских отношений.

Вопросы японского плена периода 1945-1956 гг. до настоящего времени стоят на пути нормализации двусторонних отношений, и в данной ситуации только совместные усилия России и Японии позволят преодолеть сложившиеся в отношении друг друга стереотипы и выйти на новый уровень двусторонних отношений.

В «Приложениях» приводятся отдельные документы, касающиеся темы исследования.