Geum.ru

Аль-шерхин Жанр

Вид материалаСказка
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8
Глава 2

- Откуда ты родом, Инди?

Они сидели на деревянной террасе на втором этаже гостиницы, по словам Оммар-бея, лучшей в городе, и пили холодный красный чай из маленьких расписных чашечек, которые Оммар-бей всюду возил с собой. Никогда не знаешь, сказал он, кому вздумается подсунуть тебе треснувшую чашку. Инди сперва не понял, и главный евнух охотно пояснил ему: пить из треснувшей чашки - дурной знак. Инди выслушал ответ с удивлением. Не местное суеверие поразило его - а то, что кто-то соизволил дать ему объяснения, о которых он попросил. Он успел отвыкнуть от этого.

- Из Аммендала. Это в Альбигейе, - ответил он на вопрос.

- Альбигейя, - задумчиво протянул Оммар-бей, поглаживая бородку белой пухлой рукой с длинными, остро заточенными ногтями. Инди слегка пугали эти ногти, но это было единственным, что не нравилось ему в Оммаре. - Это очень далеко от Ильбиана.

- Далеко, - кивнул Инди. - Мы сбились с курса. Я плыл в Ренкой с... со старым другом, - сказал он и помрачнел, вспомнив несчастного Тицеля.

- Твой друг погиб? - догадался Оммар - и, поймав затравленный взгляд Инди, улыбнулся с чуть заметной грустью. - Ты можешь не вдаваться в подробности. Я знаю, каково приходится тем, кто попадает в руки здешних корсаров.

Инди потупился, глядя в свою чашку. Был знойный полдень, в это время суток жизнь в суетливом Ильбиане слегка усмиряла свой лихорадочный бег, и здесь, на внутренней террасе, ограждённой от шума улиц, казалось, будто время замерло вовсе. Они сидели в тени и пили холодный чай, и Инди было почти хорошо.

- Ты неплохо говоришь на фарийском для иноземца, - заметил Оммар-бей, пригубливая своё питьё.

Инди пожал плечами. Он полтора месяца не слышал иного языка, кроме фарийского, и, будто извиняясь, объяснил это Оммару. Евнух чуть приподнял тонкие брови и недоверчиво покачал головой.

- Этого мало, чтобы так свободно изъясняться на чужом языке. Либо ты очень талантлив, либо тебя учили прежде.

- Немножко, - сказал Инди и покраснел. Талантлив он, конечно же, не был, и небогатыми своими знаниями целиком был обязан отцу, который с ним занимался. Теперь ему было стыдно, что он чуть не присвоил себе чужую заслугу.

- В Ихтанале в ходу наречие, похожее на общефарийский. Думаю, ты быстро научишься.

Оммар-бей говорил доброжелательно, ласково - он вообще был с Инди добрее, чем кто бы то ни было на этой проклятой земле, - но легче от этого не становилось. Евнух заканчивал какие-то свои дела в Ильбиане, и их караван должен был отправиться в путь лишь через несколько дней. Пока что Оммар-бей сказал Инди, чтоб тот отдыхал и набирался сил перед дальней дорогой, а тем временем между делом постоянно поминал то далёкое княжество, владыке которого теперь принадлежал Инди. Мысль об этом вгоняла его в такое отчаяние и такую тоску, что он отворачивался, зная, что всё равно не сможет их скрыть.

Вот и теперь, услышав слово "Ихтаналь", Инди лишь молча посмотрел мимо улыбающегося евнуха на птицу, сидящую в подвешенной к потолку клетке. Птица была очень красивая, с ярким красным и розовым оперением, но казалась больной и сидела нахохлившись, втянув пёструю голову и глядя в пустоту подёрнутым плёнкой глазом. Инди сам себя чувствовал этой птицей.

- Оммар-бей, - сказал он вдруг, не оборачиваясь.

- Да, Инди? - мягко спросил евнух. Он ни разу не одёрнул его, ни разу не прикрикнул и не велел замолчать. Он был весь каким-то круглым, этот евнух, рыхлым, пористым, будто козий сыр, каким-то уютным - и в то же время странно отталкивающим, как все полумужи. И эти его ногти... Инди вздохнул и спросил:

- Скажите, зачем я понадобился вашему господину? Почему вы купили меня?

Глаза евнуха, большие и влажные, будто коровьи, слегка расширились - он явно не ждал такого вопроса. Но он не разгневался, вместо этого снова слегка улыбнулся.

- Мой владыка Бадияр-паша, да продлится его благоденствие, велел мне отыскать в Ильбиане самого красивого мальчика, какого только смогут увидеть мои глаза.

Он замолчал. Инди повернулся к нему, не в силах сдержать нетерпеливый жест.

- Ну и? При чём здесь я?

Евнух моргнул - и вдруг, стукнув длинными ногтями по стенкам чашки, заливисто рассмеялся. Смех у него был высокий и чуть-чуть визгливый, словно у немолодой женщины, но при этом странным образом звучал приятно - может быть, потому, что вовсе не был зол.

- Инди, - отсмеявшись и глядя в удивлённое лицо юного пленника, сказал евнух, - ты разве не знаешь, что очень красив?

Инди недоумённо заморгал. Красив? Он?! Никогда никто не говорил ему ничего подобного. В Аммендале он рос в доме отца, где были одни мужчины - помощники и партнёры по торговым делам, занятые вечными подсчётами и переговорами. На мальчишку, по мере сил помогавшего отцу, они обращали внимания не больше, чем на писчую конторку. Со сверстниками Инди общался мало - он не ходил в школу при храме, отец говорил, что там научат только молитвам и прочим бесполезным глупостям. Так что учился он дома, и отчасти за это его не любили другие дети, жившие на одной с ним улице. Они дразнили его заучкой и папенькиным сынком, а ещё обзывали "желтоглазым" из-за странного, чересчур светлого оттенка карих глаз: они в самом деле были слишком яркими и при определённом освещении отливали лимонной желтизной. Может быть, именно поэтому Инди так рано приучился прятать глаза, а сделать это было проще всего, опуская их. Ну а ещё он был худ, низкоросл и плохо сложен - слишком узкими были его плечи и бёдра. К счастью, отец не корил его за это и часто повторял, что рост и стать только безмозглым драчунам нужны, а в настоящем мужчине главное - сила разума. Только Инди сомневался, что унаследовал от отца ум в той же мере, в какой от матери - внешность. Одно он знал точно: он некрасивый и неприметный, и так свыкся с этим, что даже никогда особенно не расстраивался от того, что дурен собой...

Он задумался обо всём этом сейчас - и вздрогнул, когда ладонь евнуха коснулась его волос.

- Золото, - сказал Оммар-бей. - Или солнце... солнечный свет, запрятанный во плоти. Волосы цвета мёда, и глаза, как янтарь. За одно уже это ты мог бы зваться самым красивым из мальчиков, когда-либо проданных в Ильбиане. Но у тебя есть не только это. У тебя кожа белая, словно вишня в цвету, мягкая, будто шёлк. Талия и запястья у тебя такие тонкие, что со спины тебя можно принять за женщину. И лицо твоё могло бы принадлежать юной деве, так правильны и нежны твои черты, но вот это, - он коснулся пальцем подбородка Инди, а потом, попеременно, обеих его скул, - вот эти твёрдые, резко очерченные косточки подсказывают мне, что внешность обманчива, и нрав у тебя не женский. Мы здесь, в Фарии, любим такие лица. И такие тела, - спокойно добавил он, и Инди слегка вздрогнул. - У нас говорят: дева должна быть тонкой, как хворостина, мальчик же - как полхворостины. Не знаю, кем ты считался у себя в Альбигейе, но здесь ты очень красив, Инди из Аммендала.

Инди слушал в полном смятении. Конечно, это многое объясняло. И взгляды, которые он ловил на себе, и прикосновения, о которых был бы счастлив забыть, и даже заоблачную цену, которую заплатил за него Оммар-бей. Он главный евнух гарема, вспомнил вдруг Инди. Он знает вкусы своего господина и явно не стал бы рисковать, покупая раба, в чьём превосходном качестве не был бы совершенно уверен. Больше того - евнух говорил так, словно ему очень повезло приобрести для своего владыки именно эту игрушку... Наверное, Инди должно было льстить всё, что он услышал, но вместо гордости или удовольствия он чувствовал лишь отвращение и стыд.

- Это неправда, - вырвалось у него. - Я некрасивый. Я... я наверняка не понравлюсь Бадияру-паше.

Глаза евнуха вспыхнули, и он снова рассмеялся - почти счастливо.

- А ты хотел бы ему понравиться?

"Нет, совсем нет", - подумал Инди, с досадой закусывая губу, но не стал объяснять. Что толку спорить... И всё же ему вдруг захотелось, чтобы рядом было зеркало, и он мог бы посмотреть на себя - новым, непривычным взглядом, думая о том, что услышала от Оммар-бея.

"На что вообще там похоже, в этом гареме?" - подумала Инди - и с внезапным страхом отогнал эту мысль.

- Послушай! - сказал Оммар, отставляя чашку и кладя ладонь Инди на колено. - Я кое-что придумал. Я знаю, как убедить тебя. Сейчас мы сходим на базар. Не тот, где торгуют рабами, - добавил он, когда Инди вздрогнул всем телом. - Другой, восточный. Там продают оливки и финики, муслин и зеркала, ножи и гребни - всё, что только можно придумать. Ты выберешь всё, что захочешь, и я куплю тебе это, но, какой бы ни была цена, предложу продавцу во имя твоей красоты снизить цену вдвое. Ты увидишь, что любой из них согласится. Ну, идём?

Инди сомневался, что ему нравится эта затея. Вовсе ему не хотелось, чтобы на него снова смотрели так, как раньше - как в полутёмном зале Большого Торга, как смотрел рыжебородый торговец рабами, и так, как глядел на него пират с чёрного судна много дней тому назад... Он вообще не хотел выходить из этой гостиницы, уходить с этой террасы. Если он не мог повернуть время вспять, то мечтал, чтоб оно хотя бы остановилось. Но в то же время он понимал, что Оммар-бей просто пытается как-то развеять его, отвлечь от тяжёлых дум. И он был за это так признателен Оммар-бею, что решил не расстраивать его капризами и отказом.

Поэтому он кивнул, хотя и не слишком охотно. Евнух ободряюще улыбнулся и снова хлопнул ладонью по его колену.

- Ну так пошли!

От Большого Торга к гостинице их сопровождало полдюжины воинов. Сейчас Оммар-бей решил устроить маленькую прогулку, да и восточный базар, как выяснилось, располагался совсем недалеко - поэтому обошлись всего лишь одним стражем. Евнух оделся просто, почти непритязательно, и такую же одежду велел принести для Инди - он явно не хотел, чтоб они выделялись из толпы. Это оказалось легко - в огромном, гудящем и шевелящемся людском море, ещё не отошедшем от обеденной жары. Инди шагал между евнухом и стражем, невольно вертя головой - столько странных, цветастых, привлекавших взор предметов и людей было вокруг. Прямо над головой у него вдруг пронёсся огромный зеленокрылый попугай и, издав громкий гортанный звук, уселся на темя старику, просившему милостыню на обочине. Старик взвизгнул и вцепился в свои волосы; попугай последовал его примеру; кругом поднялся крик и хохот. Старик катался по грязной земле, пытаясь стряхнуть дрянную птицу, а прохожие тыкали в него пальцами и гоготали, даже не пытаясь помочь. Инди смотрел на них в изумлении.

- Хочешь, подадим ему милостыню? - неправильно истолковав его взгляд, спросил Оммар-бей - и, вынув из складок пояса медяк, бросил его в оловянную миску для подаяния, возле которой извивался старик.

"Какое это странное, дикое место", - подумал Инди.

Он оглядывался украдкой, гадая, нельзя ли попробовать воспользоваться этой неожиданной возможностью и бежать. Он не был ни связан, ни закован, его даже не держали за руки, а страж был всего один. Если кинуться в сторону и нырнуть в толпу... "Но что, если меня потом поймают?" - подумал он - и похолодел. Слишком свежей была память о жутком каменном гробе, в который его запихнули в прошлый раз за ослушание... Инди с трудом мог представить, что Оммар-бей мог быть способен на такую жестокость... но, с другой стороны, отец учил Инди всегда трезво оценивать положение и отличать истину от иллюзий. Оммар добр, но лишь до тех пор, пока Инди послушен. Вряд ли, будучи евнухом, он только развлекает и балует наложниц своего господина, наверняка он же их и наказывает, если они упрямятся... "Это малодушие, это трусость", - твердил себе Инди - но не мог ничего поделать: страх перед неизбежной карой был так силён, что мешал ему даже предпринять попытку прорваться к вожделенной свободе. "Да и что я стал бы делать? Здесь всё чужое. И люди все злые и жестокие. И денег у меня совсем нет..."

За этими терзаниями он не заметил остатка пути до базара. Евнух остановился и придержал Инди за рукав, показывая ему на лоток.

- Смотри, какие свирели. Хочешь?

- Я не умею играть, - виновато сказал Инди.

- О, не страшно - кто-нибудь из рабов будет играть для тебя... А вот здесь чудесные расписные чаши, взгляни. Каждому мальчику следует иметь свою собственную, личную чашу...

Он продолжал говорить, указывая на разные товары и идя вдоль лотков. Инди смотрел, но больше из вежливости - пёстрое разнообразие ильбианского рынка не занимало его и не радовало глаз. Ему хотелось домой. Верзила-страж молча вышагивал рядом, словно огромный ишак.

- А вот этот бурнус, посмотри, в точности такого же цвета, как твои глаза - как янтарь... В дороге тебе понадобится бурнус, мы ведь поедем пустыней, - голос Оммар-бея звучал почти просяще, и Инди повернулся, решившись наконец проявить хоть какой-то интерес к происходящему. Торговец бурнусами немедленно уловил это и принялся махать руками и многословно расхваливать свои драгоценные ткани. Нещадно привирая, конечно; вот это, к примеру, вовсе не эндлийская шерсть - что же, Инди эндлийской шерсти никогда не видел? До сих пор на складах в доме его отца осталось её, наверное, мер пятнадцать... При мысли о доме Инди бездумно погладил ладонью тёплую шерсть. Не эндлийскую, но какая разница... Янтарно-жёлтая ткань была такой яркой, что слепила глаза.

- Наверное, это подойдёт, - сказал Инди.

Оммар-бей, до того болтавший без умолку, не ответил. Инди подумал, что он отвлёкся, и обернулся, внутренне вздрогнув от мысли, что, возможно, именно этот миг можно попытаться использовать для побега...

...он обернулся, и что-то брызнуло ему на лицо - что-то горячее. Инди поднял руку, чтобы отереть это "что-то" - и замер, не донеся её до лица. Пальцы его были красными. И перёд туники был красным. И жёлтый бурнус, который всё ещё сжимала его правая рука, покрылся длинным веером алых брызг.

А евнух Бадияра-паши, хрипя перерезанным горлом, глядел на него огромными, чёрными провалами глаз, и валился вперёд.

Кто-то закричал. Не Инди - какая-то женщина, стоявшая рядом и тоже заметившая кровь. Страж, топтавшийся у Инди за спиной, дёрнулся так, словно его с силой толкнули - а потом вокруг поднялся дикий крик. Несколько мгновений Инди ещё стоял, не шевелясь, не в силах поверить своим глазам, потом отшвырнул жёлтый бурнус и повернулся, намереваясь кинуться в гущу толпы... Но сделать этого не успел. Его схватили сзади, смяли так, что у него оборвалось дыхание, а в следующий миг мир вокруг исчез и свет померк, потому что на голову Инди набросили просторный и плотный плащ. Инди забарахтался, пытаясь высвободиться, но плащ быстро обмотали вокруг его тела, а потом вдруг ноги его оторвались от земли и голова закружилась - кто-то взвалил его на плечо и потащил сквозь мечущуюся в панике толпу. Кругом топотали - Инди не знал, погоня это или драка; он ничего не видел, не мог разобрать в мешанине ора, звона, стука и грохота никаких членораздельных звуков. Потом шум отдалился и стих, остался лишь топот ног человека, тащившего Инди на плече и не обращавшего никакого внимания на его отчаянные попытки вырваться - безуспешные, ибо он был спеленат тканью плаща, как младенец.

Потом его бросили на коня, не дав поднять головы, и повезли галопом. Путь был недолог; вскоре конь остановился, Инди стащили с седла и снова куда-то поволокли. Наконец его бросили наземь и сорвали с его головы плащ.

Инди посмотрел вокруг, ошалело моргая. Всё произошло так стремительно, что он даже испугаться не успел - но испугался теперь, увидев свою залитую кровью одежду и руки и вспомнив алую рану на горле Оммар-бея. Тошнота липким комом подступила к горлу. Инди резко нагнулся вперёд, и его вырвало прямо на роскошный персиковый ковёр.

- Ну, ну, - раздался откуда-то сверху голос, знакомый и одновременно чужой. - Неужели нельзя было быть чуть менее грубым, Ахтар? Ты поранил его?

- Это кровь старого мерина, мой господин. Этого проклятого пса, - ответил кто-то из-за спины Инди.

- А, так он всё-таки мёртв? Бедняга Оммар... А стража?

- С ними был только один человек. Я убрал его сразу же за Оммаром.

- Понятно...

Инди услышал шаги - и, всё ещё не в силах поднять голову, увидел перед своим лицом широко расставленные ноги в высоких сапогах с щёгольскими отворотами. Ему почудилось, он видел где-то эти сапоги, совсем недавно... Он наконец поднял взгляд и посмотрел в склонившееся над ним ухмыляющееся лицо.

- Ну, здравствуй, Аль-шерхин, - сказал Арджин-бей, проигравший евнуху Бадияра-паши на Большом Торгу, и сердце Инди ринулось к внутренностям, а оттуда - к горлу, а оттуда - к голове, и там взорвалось и ослепило его, послав в долгожданное небытие.


Он очнулся и сразу сел в кровати, на которой лежал - большой и широкой кровати. Комната, в которой он оказался, походила на ту комнату в Большом Торге, где он прожил целый месяц. Только на окне не оказалось решёток: оно было просто забрано резными железными ставнями, запертыми на подвесной замок, так что в помещение почти не проникало света. На дворе были сумерки, но ещё не стемнело окончательно, и Инди смог рассмотреть себя и то место, где волею судеб оказался. Его окровавленная одежда исчезла, он был в одной тунике, без обуви и даже без кушака. Набедренной повязки - и той ему не оставили.

Инди спустил ноги с кровати. Его колотила крупная дрожь, и он никак не мог её унять. Он уже понял, что с ним на этот раз произошло. Арджин-бей, темнолицый человек с острыми скулами и злыми чертами, не смирился со своим поражением на торгу. Не одолев соперника монетой, он сумел победить мечом. Отчаявшись купить понравившегося раба, он просто его похитил, убив прежнего хозяина - как украл бы драгоценный камень из чужой сокровищницы. Должно быть, подобные вещи в ходу здесь, в Фарии - в этом диком, зверском краю, где людей держат за грязь.

Инди и прежде инстинктивно понимал, что этот человек, Арджин, жесток, себялюбив и беспощаден - даже в плену наркотического дурмана и на расстоянии он почувствовал это. Теперь же в том отпали любые сомнения. Лучше было умереть, чем стать его рабом.

Инди встал с постели, с трудом переступая негнущимися ногами, и подошёл к запертому окну. Сквозь ажурные прорези в ставнях он видел двор и густые кроны высоких деревьев, высаженных вдоль каменной ограды. У ограды прохаживался воин с кривым мечом за поясом - такие мечи, вспомнил Инди, называются ятаганы. Таким мечом перерезали горло Оммар-бею, словно свинье.

"Его убили. Как Тицеля. Всех, кто хоть немного добр ко мне, убивают", - подумал Инди и, закрыв глаза, привалился плечом к стене. Его снова тошнило. Но он знал, что больше не упадёт в обморок. Нет, ему при полной памяти и сознании придётся встретить то, что его теперь ждёт.

Он услышал щелчок ключа, поворачивающегося в замке, затем негромкий скрип открывающейся двери.

И обернулся, изо всех сил стараясь сдержать дрожь.

Темнолицый мужчина стоял на пороге. Довольная усмешка раздвигала его чёрные усы. Он не спешил подходить к Инди - так, словно теперь, получив наконец желаемое, решил растянуть удовольствие. Его чёрные, как у всех фарийцев, чуть раскосые глаза в оперении длинных густых ресниц были, пожалуй, красивы, но алчный блеск и надменность, сквозившая в каждом взгляде, делали их отвратительными.

- Как долго мечтал я об этом мгновении, - проговорил он своим звонким и чистым голосом, подходя ближе и улыбаясь. - С той самой минуты, как увидел тебя на помосте.

Инди молчал, глядя на него исподлобья и не шевелясь. Мужчина подошёл к нему вплотную, протянул руку и пропустил прядь его волос сквозь пальцы, будто любуясь. А потом рука его скользнула Инди на лицо, пальцы провели по щеке, а большой палец - по губам.

Тогда Инди наконец вышел из охватившего его оцепенения и, стряхнув эту наглую руку, отступил.

Арджин-бей не попытался удержать его. Рука его опустилась, а во взгляде мелькнуло лёгкое удивление, смешанное с насмешкой.

- Ты сердишься? - спросил он вкрадчиво, будто дразнясь. - Прости меня за дерзостное похищение, о прекраснейшее из созданий, и за грубость моего слуги. Если хочешь, я его накажу. Но попозже, а сейчас иди к своему господину...

- Вы мне не господин, - сказал Инди и снова отбросил руку, потянувшуюся к нему. Его всё ещё трясло, но теперь не столько от страха, сколько от гнева. Этот человек, без колебаний убивший ради минутной прихоти, разговаривал с ним так, словно он был собакой или пугливой птичкой, которую хозяин заманивал к себе на ладонь. Да только Инди знал, что будет, если он клюнет на эту приманку. Теперь уже знал.

Его внезапная смелость и злость удивили Арджина не меньше, чем его самого. Мужчина снова остановился, холодное веселье исчезло из его глаз, а улыбка слегка померкла. Он разглядывал пленника так, будто видел его впервые.

- Строптив, - коротко сказал он. - На торгу не предупреждали об этом. Впрочем, они никогда не предупреждают...

- Вы меня не покупали, - резко сказал Инди. Он уже знал, что в этой стране все, даже рабы и их хозяева, говорят друг другу "ты", но сейчас был настолько не в себе, что не мог вспомнить о такой мелочи. - И не взяли в бою. Вы просто украли меня, как... как овцу... И вы убили Оммар-бея.

- О да, Оммар-бея, - чуть скривился мужчина. - Он успел залить твои уши сладкой патокой, верно? Все эти полумужи сладки, как марципан, пока не встанешь им поперёк дороги. Попробовал бы ты с ним спорить - увидел бы, что бы он с тобой сделал. Или, - Арджин подступил ближе, и рука его упёрлась в стену над плечом Инди, - ты, может быть, жаждал оказаться в гареме его владыки? Среди женщин и мальчишек, таких же хорошеньких и безмозглых, как ты сам? Носить золотые цепи и вертеть своим сладким задиком перед слюнявой рожей старика Бадияра? Этого ты хотел? - другая его рука вдруг метнулась вперёд и жёстко, грубо схватила Инди за ягодицу. - Ну уж нет. Твой задик, как и ты сам, будет моим. И только моим.

Инди рванулся всем телом. Рука, упиравшаяся в стену над его плечом, тут же сгребла его, и он оказался тесно прижат к большому, сильному, тяжело дышащему телу. Это уже было с ним раньше, и он вновь ощутил знакомый, липкий ужас от неизбежности того, что последует дальше. И как в первый раз страх этот парализовал его и отнял возможность сопротивляться, так в этот раз придал ярости. Инди вывернулся, извиваясь, как угорь, и вцепился зубами в державшую его руку. Мужчина гневно вскрикнул и ударил его по лицу - с такой силой и беспощадностью, что из глаз у Инди брызнули искры. Он упал, но его тут же подхватили и поволокли вперёд, к постели, слишком большой, слишком широкой для одного.

- Ах ты маленький щенок, тхеньяр, - тяжело дыша, проговорил Арджин, швыряя его на кровать лицом вниз и заламывая руки ему за спину. - Что ж, сопротивляйся, так даже лучше.

Он снял с себя пояс одной рукой, другой продолжая придерживать руки Инди, и быстро и умело скрутил ему за спиной запястья. Теперь не осталось никакой надежды вырваться - да её и с самого начала не было... Просто Инди не мог, не мог сдаться ему без борьбы, не мог и не хотел - это значило бы позволить окончательно себя растоптать. Он лежал на кровати, точнее, стоял возле неё на коленях, верней частью тела вминаясь в смятые покрывала. Большая жёсткая пятерня легла на его затылок, вжимая лицом в покрывало; он в отчаянии завертел головой, пытаясь отвернуться, но не смог. Он слышал, как за его спиной Арджин-бей возится со своей одеждой, и всхлипывал без слёз от злости и отчаяния, от ненависти, которой не мог дать никакого выхода. В отличие от главаря пиратов, фариец не стал его раздевать - только задрал на нём тунику, обнажив голые, беззащитные ягодицы.

- Ах, какой же ты сладкий, как персик, - пробормотал низкий, хрипловатый голос позади Инди, и другая рука, не та, что давила ему на затылок, снова сжала его ягодицу, так, что ему стало больно. Он вздрогнул, дёрнулся, и рука сжалась крепче, а потом со всей силы шлёпнула по его попке раскрытой ладонью. Инди вскрикнул.

- Кричишь? Кричи... - сказал Арджин и ударил его ладонью снова, ещё сильнее, а потом опять сжал и принялся мять, сперва одну половинку, потом другую. Инди ткнулся лицом в покрывало и кусал губы, глотая слёзы, льющиеся по щекам, и изо всех сил давя подступающий к горлу крик. Нет, раз этот ублюдок хочет его крика - кричать он не станет.

- Что же ты не кричишь? Ну! - нетерпеливо сказал мужчина и вдруг с силой ущипнул его за ягодицу, успевшую припухнуть и раскраснеться. Было очень больно, но Инди сумел удержать стон. Тогда ладонь, только что бившая, вдруг легла на его попку и нежно погладила. Тяжёлое тело навалилось сзади, придавив Инди к постели, и вкрадчивый голос прошептал над самым ухом:

- Терпеливый... это хорошо.

Мужчина наконец отпустил его затылок, позволив приподнять голову и глотнуть воздуха - но лишь затем, чтобы перехватить его бедро и притянуть ближе, вжимаясь в него сзади тазом. Он пристраивался довольно долго, так, что Инди успел сполна осознать и даже, насколько это было возможно, внутренне подготовиться к неизбежному вторжению. Он был как хрупкая, ажурная дверца из тонких деревянных досточек, которую бесцеремонно и нагло ломали воры. А дверце только и оставалось, что вздрагивать под ударами и жалобно скрипеть на ветру.

Когда замок был сломан и вор проник внутрь, Инди закусил губы с такой силой, что кровь, щекоча, потекла по подбородку, и глухо застонал, не в силах сдержаться. Арджин толкнулся вперёд и снова размашисто шлёпнул его по истерзанной попке, но на сей раз Инди едва ощутил эту боль. Вся его боль, весь он сосредоточился в заднем проходе, куда вторглась чужая, огромная, горячо пульсирующая плоть. "О, боже, - как в бреду, подумал Инди. - Я никогда не смогу к этому привыкнуть".

- Подмахивай мне, ну, - недовольно сказал Арджин и снова толкнулся в него, грубо и нетерпеливо. Он был больше, чем пират, сделавший с Инди это первым, и боль была сильнее, и бессильная злость - тоже, гораздо сильнее страха. От толчка Инди подался вперёд. Его скрученные за спиной руки ныли, в плечах немилосердно тянуло и отдалось болью, когда Арджин подхватил его под бёдра и рванул, глубже насаживая на себя.

- Подмахивай! - рявкнул мужчина и опять ударил его по ягодице - на сей раз сжатым кулаком. Инди вскрикнул, и мужчина задвигался в нём быстро и яростно, помогая себе руками, цепко державшими индины бёдра. Его большие волосатые яйца шумно ударялись о ягодицы Инди каждый раз, когда он вводил свой член в тело пленника на всю глубину.

Наконец это кончилось. Мужчина застонал и отстранился, вынимая из Инди расслабленный член. Инди остался лежать на постели; он уже не стоял на коленях, а был распластан, широко раскинув ноги, меж которых сочилось семя и кровь. Мокрое лицо он всё так же прятал в покрывале, и, ему казалось, никогда не найдёт в себе сил подняться.

Мужчина натянул штаны, оправил тунику, протянул руку и потрепал Инди по раскрасневшейся попке.

- Славный мальчишка. Ты стоишь четырёх тысяч, - проговорил он и ппогладил Инди снова, а потом распутал узел на его запястьях. Инди медленно подтянул одеревеневшие руки и спрятал их под грудью, отвернувшись лицом в ту сторону, где не было этого отвратительного человека. Однако даже такой иллюзии уединения ему не дали: Арджин-бей перевернул Инди на спину и, наклонив голову, поцеловал его в губы, будто окончательно утверждая свою безраздельную власть над ним. Инди так измучился и устал, что не попытался отвернуться, хотя жёсткие усы и борода Арджин-бея кололи и царапали его кожу. Даже целуя, этот человек причинял ему боль.

- Это будет твоя комната, - сказал Арджин, отстранившись. Голос его звучал бесстрастно и деловито. - Если будешь хорошо вести себя, со временем сможешь выходить во внутренний двор и гулять там. Еду тебе принесут сюда. А также всё, что тебе будет нужно.

Он постоял ещё немного, как будто ожидая, что Инди ответит, а может, просто любуясь делом своих жестоких рук. Но Инди лежал так, как его оставили: перевернувшись на спину, запрокинув одну руку над головой и закрыв глаза. Его наполнило какое-то странное, страшное равнодушие ко всему. Ему нечего было сказать этому человеку, а если бы и было что, он всё равно бы не стал говорить. Он даже не вздрогнул, когда скрипнула, открывшись и снова закрывшись, дверь, не открыл глаза и не попытался сменить положение, когда ключ повернулся в замке. Он уплывал куда-то бесконечно далеко, где не было ни боли, ни позора, ни беспросветного будущего - туда, где было тепло и свежо и где руки, его касавшиеся, не хотели причинить ему зла. Он уплывал. Быть может, домой.


Ночью Инди лежал на животе - любое прикосновение к ягодицам причиняло боль, - глядя в подступившую со всех сторон темноту, и слушал крики, доносившиеся из соседней комнаты. В доме Арджин-бея были очень тонкие стены.

- Ты совсем умом рехнулся, похотливый козёл! - кричал женский голос, полный такой силы и страсти, что оставалось только диву даваться, как сухая земля Фарии способна родить столь бесстрашную женщину. - Украсть раба Бадияра-паши, зарезать его главного евнуха у всех на глазах, среди белого дня! О, богиня Аваррат, неужто ты совсем отняла разум у этого мужчины?!

- Молчи, женщина! - рявкнул в ответ знакомый, злой и звучный голос. Инди слышал, как взбешённый Арджин меряет комнату широкими шагами. - Я знаю, что делаю. Кто такой этот Бадияр? Старый сморчок, давно выживший из ума. Что там за княжество у него, бесы знают где затерянный пустырь? Его даже нет на картах!

- О да, и его шимранов тоже нет на картах, уж можешь мне поверить! - яростно отвечала женщина, похоже, ничуть не страшась мужниного гнева. - И их колесниц, и боевых коней, и их ятаганов на картах нет. Однако все они существуют, и в этом ты убедишься, когда они явятся сюда и сожгут наш дом!

- Молчи, трусливая тварь, - повторил Арджин, и Инди вдрогнул, услышав тяжёлый звук пощёчины. Женщина вскрикнула, но скорее гневно, чем испуганно - полуприкрытыми, обращёнными в темноту глазами Инди почти видел, как она схватилась за лицо. - Ничего не случится. Ахтар был в маске и не оставил свидетелей. Подумаешь, похитили мальчишку - делов-то! Это мог сделать кто угодно. Пол-Ильбиана на том торгу за него дралось!

- Но у тебя одного достало бы безумства его украсть, - отрезала женщина. - И те, кто знают тебя, первыми это поймут. А там дойдёт и до Бадияра. О, Арджин, если ты не думаешь обо мне, то подумал бы хоть о своих сыновьях. Одна из подобных твоих выходок однажды погубит всех нас. И владыка наш Шардун-паша не всегда будет тебя покрывать.

Она говорила поразительно смело для женщины, только что заработавшей оплеуху за несдержанность. В то же время теперь, когда сварливый голос её звучал чуть спокойнее, в нём слышалась искренняя тревога. Какое-то время стояла тишина, будто женщине удалось на мгновение пристыдить своего мужа и вернуть ему толику рассудительности. Когда мужчина заговорил, голос его звучал уже не так уверенно, хотя по-прежнему с упрямой верой в свою правоту:

- Никто не узнает, говорю тебе. Эта часть дома заперта от посетителей. Мальчишка носа не высунет за порог, пока не пройдёт достаточно времени и все не забудут об этой истории. А Бадияр, что Бадияр... он далеко, здесь у него никакой власти нет, никто не даст ему проводить полноценное расследование во владениях Шардун-паши. - Чем дальше, тем увереннее и громче звучал его голос: похоже, он сам себя убеждал. Жена его молчала. - Всё будет в порядке, Захра. Не бойся. Иди ко мне...

- Зачем я сдалась тебе, раз у тебя есть теперь твой мальчишка, - проворчала та, но по голосу было слышно, что гнев её почти улёгся. - Ты извращенец, Арджин, я сто раз говорила - неужели тебе мало твоих наложниц?!

- Погоди-ка, вот дойдём до постели, и ты станешь меня умолять, чтоб отпустил тебя и вспомнил о моём аль-шерхине, - ухмыльнулся её супруг, а дальнейшие звуки были таковы, что Инди захотелось натянуть на голову подушку. Он слышал, как стонет женщина, но не от боли, а от чего-то другого, и недоумевал - как можно испытывать что-то, помимо боли, когда ты в объятиях пылающего похотью мужчины, и как можно соглашаться на эти объятья, если минуту назад он тебя ударил. Инди не понимал фарийцев. Эта земля была ему так чужда.

Он так и не сомкнул глаз в ту ночь. Уже под утро, когда небо за запертыми на замок резными ставнями стало светлеть, сполз с кровати и, прихрамывая, подошёл к окну. Сад был пуст, но немного в стороне виднелся отсвет факела, двигавшийся из стороны в сторону - это патрульный страж мерил шагами землю, пытаясь согреться в прохладной пустынной ночи. Инди отвернулся от окна и обвёл взглядом комнату. Кроме кровати, в ней был резной столик с потушенной лампой на нём и разбросанными вокруг подушками, и несколько тяжёлых, некрасивых бронзовых статуй по углам, а больше ничего. Что ж, значит, вот каково его будущее. Быть запертым в этой неуютной и страшной комнате и служить игрушкой для человека, в своей похоти и жестокости не знавшего никакой меры. Хотя, как знать, была ли бы лучше его участь, если бы он всё же попал в гарем Бадияра-паши. Арджин по крайней мере не старый... хотя это-то и плохо: Инди слышал, что чем старше человек, тем больше он думает о грядущей вечности и меньше - о бренных удовольствиях плоти. Может быть, Бадияр так стар, что совсем не смог бы трогать его, или делал бы это совсем редко - у него ведь наверняка десятки и сотни наложников и наложниц... У Арджина тоже есть наложницы, но мальчиков, кажется, нет. Поэтому он станет часто приходить к Инди.

Отец учил его смотреть на жизнь здраво и рассчитывать вероятности. Инди умел это делать, поэтому редко ошибался.

Арджин явился вновь на следующий же день. Состояние пленника нимало его не интересовало, хотя он не мог не помнить, как обошёлся с ним в прошлый раз. За весь этот день, долгий, полный тоски и тревоги, к Инди никто не пришёл, его не покормили, а для малой нужды ему пришлось использовать вазу, стоящую на столике. Арджин был пьян и весел - должно быть, он наводил справки в городе и узнал, что концы давешнего происшествия на восточном базаре канули в воду, и убийц Оммар-бея уже никто не ищет. А что до похищенного мальчишки, то о нём и вовсе не вспомнят - что такое раб рядом с главным евнухом паши? Но даже и о евнухе вскоре забудут - а о мальчишке тем паче.

Все эти догадки Арджин-бей подтвердил, самолично пересказав Инди "радостные" вести. Вино сделало его словоохотливым и развязным, и, ещё не завершив своей речи, он притянул Инди к себе, силой усадил на колени и прижался ртом к его губам. От него плохо пахло; Инди передёрнулся от отвращения и оттолкнул его - не мог не оттолкнуть, хотя и знал, что за этим последует. И вновь оказался прав: Арджин-бей немедленно и страшно рассвирепел. Он ударил мальчика кулаком, в полную силу, так, что тот будто щенок слетел с его колен и рухнул на пол, чувствуя, как на скуле расползается уродливый синяк. Привстав, Арджин схватил Инди за волосы, вскинул его голову и, приспустив штаны, ткнул ему прямо в лицо набухший лиловый член. Инди впервые видел мужскую плоть так близко и так ясно: она была скользкой, лоснящейся, перевитой синими венами, и его так и скрутило от отвращения. Он смутно осознавал, что, если не сможет сдержать позыва и вытошнит, то его жестоко накажут, потому из последних сил подавил тошноту, хотя в глазах у него мутнело от подступающих слёз. Арджин встряхнул его и придвинул ближе, так, что головка члена коснулась губ Инди, и произнёс лишь одно слово: "Рархат".

Инди никогда раньше его не слышал, но смысл был прозрачен и ясен. Рархат означало - "соси".

Мысль, восхитительная в своём безумии, мелькнула в его мозгу ярким сполохом: сделать вид, что подчиняешься, открыть рот, впустить в него нетерпеливо вздрагивавшую плоть... а потом сомкнуть зубы, яростно и кровожадно, слушая воющий крик, и сжимать, сжимать изо всех сил, глотая горячую кровь, даже когда холодная сталь полоснёт по горлу....

Он вздрогнул. Нет. Умирать он не хотел. Сам не знал, почему, ненавидел себя за это - но не хотел. Не так. И не здесь. И не от этой руки.

- Я не буду, - сказал он, слыша свой голос словно издалека. Его, конечно, заставят... хотя как, он не знал - и ужасно удивился, когда Арджин выпустил его волосы и отстранился. Неужели, подумал Инди, неужели он оставит меня в покое?.. Но уже через миг он лежал на полу ничком с раздвинутыми ногами, и член мужчины впивался в его израненный задний проход, причиняя в десять раз больше боли, чем вчера.

Инди сунул в зубы кулак и стиснул их - почти так же крепко, как мечтал минуту назад. Ничего, сейчас это закончится... Но от того ли, что мужчина был пьян, или от чего-то ещё - однако ничто не заканчивалось. Арджин то убыстрял движения, подходя к самой границе экстаза, то снова замедлял их, с явным трудом, рыча сквозь сжатые зубы, как будто нарочно отказывал себе в удовольствии. Иногда он почти выходил, оставляя в теле пленника лишь головку члена - и тут же врезался в него вновь, на всю глубину, выбивая весь воздух из его лёгких. В конце концов Инди понял, что Арджин не собирается заканчивать. Прошёл уже почти час, а конца-края не было видно - он может делать это и дальше, до рассвета, до бесконечности, пока не сотрёт Инди внутри и не порвёт ему внутренности... Инди сам не чувствовал, что плачет, давно и громко, задыхаясь, извиваясь и не в силах ничего прекратить.

- Хватит! - наконец закричал он. - Хватит, пожалуйста! Отпустите меня!

- Отпустить? - низко наклонившись и дохнув на него винным паром, спросил этот ненавистный голос.

- Да, отпустите! Я прошу!

- А ты будешь послушным? Будешь сосать?

- Да! - крик комом встал в горле. Что угодно, боже, что угодно, он просто больше не мог это терпеть. - Да, буду, я сделаю всё, что скажете, только не надо больше...

Его отпустили. И даже позволили полежать немного, ёжась и вздрагивая. Инди боялся встать, боялся шевельнуться - ему казалось, что из него польётся кровь и нечистоты. Но это была иллюзия - не так уж и сильно ему навредили, как он понял потом. В конце концов он неловко сел, утирая с лица слёзы, не в силах поднять глаза. И когда всё такая же твёрдая, влажная от природной смазки мужская плоть коснулась его губ, он всхлипнул, закрыл глаза и позволил ей заполнить его рот. Кажется, Арджин всё же сжалился над ним и не стал в тот раз входить глубоко - остановился почти сразу и, положив ладонь Инди на затылок, легонько, почти мягко подтолкнул его вперёд. Инди не знал, что надо делать, он был неловким и неуклюжим, и он так боялся, что, если не справится, его снова поставят на четвереньки и продолжат мучить...

- Ну, соси его. Как леденец, - сказал вкрадчивый голос. "Как леденец", - тупо подумал Инди и стал сосать. Пальцы на его затылке сжались чуть крепче. Шепот обжёг кожу:

- Умница, славный маленький аль-шерхин... Ты быстро научишься.

И верно, не прошло и минуты, как Инди почувствовал, что плоть мужчины во рту у него странно вздрогнула, как будто выгибаясь, и оросила его язык и нёбо чем-то солёным. Он инстинктивно сглотнул - и только тогда понял, что это было. Арджин вынул разрядившийся член у него изо рта и ладонью провёл по губам Инди, размазывая по ним своё семя.

- Весь перепачкался, - сказал он голосом, в котором звучало ленивое удовлетворение. - Иди умойся.

Инди встал и, пошатываясь, сделал несколько шагов в сторону. Потом остановился. Умыться ему было негде и нечем. И лишь тогда это заметил тот, кому он теперь принадлежал целиком.

- Что? У тебя нет воды? Как же так? Я всё-таки высеку эту мерзавку Захру... Эй! Кто там!

Теперь это была его жизнь. Что-то, что он по привычке называл жизнью, не зная другого слова.


Впрочем, со временем стало немного легче. В первое время Арджин-бей приходил к нему постоянно, иногда несколько раз в день. Инди довольно скоро понял, что он груб и несдержан, но не жесток сверх того, что считает необходимостью. Если с ним были покорны, если выполняли его приказы и принимали ласки, он мог быть по-своему нежен, и тогда поглаживаний и поцелуев Инди получал от него на порядок больше, чем оплеух и шлепков. Если же Арджину перечили, он немедленно выходил из себя и совершенно терял голову. Особенно страшен был его гнев, когда он бывал пьян - а случалось это нередко. В один из таких дней, когда накануне он взял своего раба целых три раза и совершенно его измучил, Инди не сумел сдержаться и вновь отпихнул от себя его руки. Тогда Арджин бросил его на пол и избил - ногами, пиная по пояснице, по лицу, в совершеннейшем бешенстве от того, что с ним осмелились спорить. Потом бросил животом на холодный низкий столик, отымел и ушёл, оставив лежать на полу. Вскоре после него пришёл лекарь, осмотревший и смазавший раны Инди, но это мало помогло ему, и несколько недель после этого он не мог толком разогнуться, да и позже, весь остаток жизни у него временами ныли почки. Этот случай многому научил его. В частности, он понял, что иногда на одной чаше весов твоя злость, твоя гордость, остатки твоего самоуважения, а на другой - жизнь, не больше и не меньше. И с этим пониманием та, первая чаша весов стала значительно легче.

Но то были первые, страшные и тяжкие дни. Потом интерес Арджина к Инди, казалось, поубавился. Он стал приходить всё реже, порой не показывался целую неделю, а приходя, делал всё быстро и как будто небрежно. Одновременно он стал с Инди не то чтобы ласковее - скорее, охладел к нему, а потому не мог уже испытывать сильных чувств, как раньше - ни сильной похоти, ни сильной ярости. Он иногда ещё бил Инди, но теперь в основном по лицу и по ягодицам - последнее ему особенно нравилось. Пару раз было так, что он вообще за целую ночь не вводил в Инди свой член - только шлёпал его, перекинув через колено, до тех пор, пока Инди не начинал молить о пощаде. Это Арджину тоже очень нравилось, хотя его нельзя было провести, и он всегда мог отличить ненастоящую мольбу от искренней.

- Не пытайся меня обдурить, маленький негодяй, - сказал он как-то, когда Инди решил схитрить и взмолился почти сразу же после начала экзекуции. - Я же вижу, ты ещё ни слезинки не пролил. И зубами не скрежещешь, как обычно. Я тебя знаю, - добавил он, ухмыльнувшись, будто то, что происходило между ними, было какой-то игрой с безумными и жестокими правилами. Впрочем, так оно и было - для Арджин-бея. Для Инди же это была не игра, но битва не на жизнь, а на смерть.

Однако, в общем-то, если он слушался, Арджин не был к нему чересчур суров - и даже заботился, на свой лад. Если Инди ложился перед ним покорно, то он делал всё быстро и останавливался, как только Инди просил его об этом. Он следил теперь, чтобы в комнате всегда была свежая и чистая вода для питья и умывания - он был чистоплотен и требовал, чтобы Инди мылся после каждого соития, а также полоскал рот. Его хорошо кормили - не так обильно, как в Большом Торге, но вкусно. Выясняли, что он любит, по тому, какое именно из принесённых кушаний он съедал до крошки, и баловали этим, а ещё Арджин иногда спрашивал, что ему нужно - может, музыкальный инструмент или ещё что-то. В конце концов Инди, набравшись смелости, попросил какую-нибудь книгу - и Арджин ответил ему взглядом, полным такого изумления, словно о книге его попросил конь. Просьба явно поразила его, и неприятно поразила - только тогда Инди понял, что Арджин-бей не умеет читать. То, что раб его умеет что-то, чего не умеет он сам, рассердило Арджина; он ударил Инди, не сказав ни слова, и ушёл. Книг он, конечно, не получил, и с тех пор не просил ничего.

Впрочем, гнев Арджин-бея был хотя и страшен, но скоротечен. Он быстро забывал обиды, хотя, может быть, и не до конца - главное было не наносить ему новых, потому что тогда он припоминал всё разом и изливал на несчастного Инди троекратно усиленный гнев. Поэтому в конце концов Инди понял, как себя надо с ним вести: слушаться, подчиняться, подставлять губы для поцелуев и попку для соития и шлепков, не задавать вопросов, не заговаривать первым и не смотреть в глаза. Последнее было важнее всего: взглядом своим он, увы, управлять совсем не умел, и всякий раз, глядя в его глаза, Арджин-бей видел там лишь глухую боль и глубоко похороненную ненависть. Не одну пощёчину Инди получил за эти взгляды - только взгляды, ничего больше. Впрочем, не так уж часто это случалось - ведь что-что, а прятать свои глаза он умел.

В глубине души он надеялся, что однажды окончательно надоест Арджину. Он не знал, что будет тогда - может, его просто отведут на задний двор и прирежут, как захромавшую лошадь. Он знал только, что мечтает вырваться отсюда, и эта мечта придавала ему сил вынести всё. Однако шло время, недели складывались в месяцы, а Арджину он не надоедал. То есть прежней, безумной страсти уже не было - но и равнодушие не приходило. Арджин-бей как будто привязался к нему - так, как привязываются к соколу или собаке. И как о собаке Арджин о нём и заботился: держал в конуре, хорошо кормил, иногда гладил по шёрстке, иногда бил палкой и пинал ногами. Так не относятся к людям, только к животным, даже очень любимым - Инди всё время твердил про себя это, но никогда не осмелился бы сказать вслух.

Впрочем, даже такое отношение к нему его хозяина нравилось далеко не всем. Спальня Арджин-бея была сразу за стеной, и, когда он изволил брать в свою постель жену - всё реже и реже - Инди слышал, как они ссорятся.

- Ты уже три месяца держишь у себя этого мальчишку. Что с тобой, Арджин, я не узнаю тебя! Ни одна наложница не задерживалась у тебя столько.

- Вы, бабы, быстро надоедаете своей трескотнёй, - отвечал Арджин-бей без злости, скорее, дразня - он и с Инди иногда так разговаривал, но Инди никогда не посмел бы ему отвечать в том же тоне.

- О да, а мальчишка молчит, потому что иначе ты выколачиваешь из него мозги.

- Это всё не твоего ума дела, женщина.

- Нет уж, как раз моего, раз ты предпочитаешь его ласки моим. В последний раз ты брал меня месяц назад! А к нему бегаешь чуть ли не через день.

- Может, мне и сейчас следует уйти от тебя к нему? Уж он-то не станет меня упрекать в невнимании, не закатит сцен ревности, будто глупая женщина...

- Ещё бы, - фыркнула Захра. - Ведь он тебя ненавидит.

Арджин не ответил. Инди невольно вздрогнул, хотя их и разделяла стена - он знал уже, что сулило это молчание.

- Что ты сказала?

- А что, ты будто не знал? Конечно, он ненавидит тебя! Всем сердцем, как... - речь женщины оборвалась вскриком и шумом падающего тела, когда тяжёлой пощёчиной муж сбросил её с постели на пол.

- Заткнись! Заткнись, шлюха. Да будет проклято лоно, которое тебя породило, - прошипел Арджин, и Инди услышал ещё один звук удара. Он вздрагивал от этих звуков, как будто били его самого.

- Да, ненавидит! - вскрикивала женщина между ударами, будто не зная, что каждое её слово порождает новый. - Ненавидит! А я люблю! Но тебе же не надо любви, ты хочешь, чтоб тебя ненавидели, лишь это даёт силу твоему... - она осеклась, раздался шум борьбы, а потом - стоны. Инди часто слышал такие сцены, и чем дальше, тем больше ему казалось, что Захра нарочно провоцирует своего мужа на грубость. Как будто это нравилось ей не меньше, чем ему... или она в самом деле любила его, как говорила. Хотя Инди и не мог взять в толк, как такое возможно.

Как бы там ни было, ему дорого стоила эта любовь. Ссоры между супругами, сперва полушуточные, вскоре перешли на серьёзный тон. Чем дальше, тем сильнее Захра ревновала Арджина к Инди - а тому как будто нравилось это, и он нарочно зачастил к юному наложнику, дразня свою ревнивицу. Инди почти физически чувствовал, как зарождается в этой женщине и растёт ненависть к нему, хотя он никогда не видел её в лицо. Ухаживали за ним слуги, которыми она командовала. Может быть, Арджин запрещал ей самой входить к Инди, а может, она брезговала посещать его комнату - он не знал.

Примерно в то время, когда Инди превратился в предмет раздора между Арджином и его женой, его впервые выпустили из комнаты в коридор, а оттуда и во двор. Дом Арджин-бея оказался очень просторен - просторней даже, чем Большой Торг. Там было несколько отдельных крыльев и несколько входов; та часть, где жил Инди, принадлежала хозяевам и была закрыта и для гостей, и для большинства рабов, кроме личных слуг Арджин-бея и его жены. Арджин был богат - это Инди понял тоже. Также он узнал, что его хозяин принадлежит ко двору Шардуна-паши, владыки Ильбиана, и очень им любим - быть может, именно это делало его таким безрассудным в удовлетворении собственных капризов. Дом его находился на окраине Ильбиана и был обнесён высокой стеной из белого кирпича, гладкой и ровной. Ни заглянуть, ни перебраться через неё не было возможности - деревья, растущие вдоль ограды, были посажены слишком далеко и регулярно подрезались, чтобы воры - или беглые рабы - не могли пробраться по их ветвям. В дополнение к этому вдоль стен всегда вышагивали несколько дозорных. Выбраться из этого дома было совершенно невозможно.

Однако Инди не мог не думать об этом, сидя в благоухающем саду, куда ему теперь иногда позволяли спускаться. Он делал вид, будто слушает пение птиц или рассматривает струи фонтана, а сам изо всех сил косил глазами вокруг, пытаясь придумать хоть что-то. Беда была в том, что садик, в который его выводили, был также огорожен от остальной части дома, и Инди не видел из него ворот в стене, так что было очень трудно планировать бегство. Одно он понял: из сада проникнуть за стену не легче, чем из запертой комнаты с навесным замком на железных ставнях. Поэтому очень скоро вспыхнувший было энтузиазм Инди угас, оживление покинуло его, и он опять сделалася апатичен и угрюм, так что прогулки уже не радовали, а лишь сильнее угнетали, потому что лишний раз подчёркивали безвыходность положения.

Было и ещё кое-что, отравлявшее Инди и без того нерадостную жизнь. У Арджин-бея было два сына. Старший, Керим, уже взрослый двадцатилетний юноша, мало времени проводил в доме отца - больше ездил на верховые прогулки, охотился и кутил. Инди видел его всего один раз, когда он зашёл в сад нарвать цветов для какой-то продажной женщины, которой в ту пору увлёкся. Это был статный молодой человек, совсем не похожий на своего отца - Инди догадался, что лицом он пошёл в мать, хотя черты его были резки и мужественны. Увидев Инди, Керим остановился и посмотрел на него со странной смесью чувств, которые Инди не успел определить, потому что поспешно отвернулся, сам не зная от чего ужасно смутившись. Керим не сказал ему ни слова, закончил собирать букет и ушёл, бросив на него ещё лишь один, всё такой же странный взгляд. Больше Инди его не видел.

Зато видел, и часто, младшего сына - Зияба. Он был старше Инди на год или два, но сам себя считал уже полноценным мужчиной и ужасно важничал, то и дело подчёркивая свой статус. Он был точной копией отца - как лицом, так и нравом. Только казался ещё более сумасбродным и несдержанным, а усы его, которые он отпустил явно в подражание родителю, были ещё чересчур жиденькими и висели, как две длинные чёрные сопли, придавая Зиябу ужасно глупый вид. Инди невольно фыркнул, увидев его в первый раз, всего такого надутого, будто индюк, щеголяющего новеньким шелковым бурнусом и мечом с драгоценной рукоятью. Инди вошёл в сад, когда Зияб, поднявшись на цыпочки - ростом он не удался и был слишком мал для своих лет, - дёргал груши с только что начавшего плодоносить дерева. Груши были зелёные и твёрдые, не имело никакого смысла воровать их сейчас, но Зияб, как и его отец, редко задумывался о целях и последствиях своих поступков.

Он не сразу заметил Инди, а когда увидел, круто повернулся и вперил в него пожирающий взгляд, исполненный жадного любопытства. Почему-то этот взгляд меньше смутил Инди, чем взгляд его старшего брата, и сильнее разозлил.

- Вот так-так! - воскликнул Зияб наконец; голос у него был чуть хрипловатый, ибо только что кончил ломаться. - Так это ты - Аль-шерхин, эге? Тебя отец прячет от всех нас вот уже пятый месяц? - он быстро приблизился и схватил Инди за плечо. - Какой ты тощий. А ну, смотри на меня! Хех, ещё и желтоглазый... И что в тебе такого, что отец предпочитает тебя матери? А ну, повернись!

- Отстань от меня, - тихо и сдержанно сказал Инди, не трогаясь с места. Зияб выпучил глаза, такие же тёмные, как у отца, но лишённые холодного жёсткого блеска.

- Что-о? Ты как со мной говоришь, раб? Да я с тебя шкуру спущу! Да я... - он схватился за кнут, который торчал за его поясом рядом с мечом, но вдруг замер, будто ему в голову пришла какая-то мысль.

- А ну-ка пошли! - прошипел он и поволок Инди за угол дома, туда, где их не могли увидеть прохаживающиеся по саду стражи. Инди молча вырывался, но Зияб был старше, выше и сильнее его. Может, если бы Инди стукнул его кулаком по носу, он бы отстал, да только вот что потом будет, Инди представлял себе слишком хорошо.

В конце концов Зияб швырнул его на траву, а потом задрал на себе тунику, обнажив маленький, сморщенный член. Инди уже кое-что понимал в таких вещах, поэтому смог прикинуть, что даже в возбуждённом состоянии член арджинова сынка будет не больше ладони. При этой мысли он засмеялся, хотя ничего тут не было смешного - но ему хотелось уколоть этого мерзкого заносчивого мальчишку. За свой смех он немедленно заработал пощёчину, не столь тяжёлую, как от Арджин-бея, но болезненную - всё же Зияб был сыном своего отца.

- Заткнись, - прошипел мальчишка очень похоже на Арджина. - И разевай рот. Ну! Покажи мне, чем ты так пленил моего отца.

- Ты ещё мал, - улыбнулся Инди; рот у него был в крови, но удержаться не было никаких сил. - Ты не поймёшь.

За это он получил новую оплеуху и упал в траву, а потом согнулся, когда сапог Зияба пнул его в живот. Его схватили за волосы, дёрнули голову, и перед лицом оказался член Зияба, всё такой же крошечный и вялый.

- На, возьми его! Рархат!

- Как? - простонал Инди, задыхаясь и смеясь. - Как я могу его взять, когда он болтается, словно дохлая рыба? Да он же потеряется там, у меня во рту, мы его потом не найдём!

- Ах ты... - задохнулся Зияб и умолк, не находя слов. Он стоял с выпученными глазами, всё ещё держа Инди за волосы, и сам походил на рыбу, выложенную на прилавок. Инди сказал ему об этом - и тогда кровь Арджин-бея наконец взыграла в его младшем сыне. Зияб избил Инди, не так, конечно, как избивал порой его отец, но всё равно приятного в этом было мало. Потом он убежал, на ходу заправляя член и бормоча себе под нос проклятия, а Инди остался лежать в траве, быстро и часто дыша. Он уже знал, как надо дышать, когда тебя бьют, чтоб было не так больно. Он ощущал странное, свирепое удовлетворение от того, что унизивший его человек вызывал в нём уже не страх, но лишь презрение.

Однако он вовсе не был рад, когда история эта получила неожиданную развязку. Слуги нашли Инди в саду и, догадавшись обо всём, тайно перенесли в комнату, молясь, чтобы хозяин не заглянул к своему наложнику в ближайшие дни. Но, как назло, именно в этот вечер Арджин решил навестить Инди. Увидев его, он за полминуты вытряс из него правду - Инди и не пытался покрывать Зияба. Арджин-бей потемнел лицом и вышел прочь. Вскоре Инди услышал вопли, разносящиеся по всему дому - Арджин-бей порол своего младшего сына, а тот не умел сдерживать крики боли. Скоро к крикам подростка добавились вопли его матери, пытавшейся остановить жестокую отцовскую руку - но добилась она лишь того, что досталось и ей. Потом Арджин-бей кричал, и гневный этот ор тоже был слышен повсеместно. Арджин-бей был в ярости, что кто-то, пусть даже собственный сын его, посмел прикоснуться к его рабу. Дом давно не знал такой бури - и несколько дней после этого стоял тих, будто в нём провожали покойника. Арджин не приходил к Инди какое-то время, давая ему отлежаться. А потом, придя и закончив соитие, сжал его лицо пальцами и сказал:

- Зиябу повезло, что он мне любимый сын. Любого, кто прикоснётся к тебе, я убью.

Так Инди заработал не жестокое любопытство, но ненависть Зияба иб-Аджира. И так получил десятикратно усиленную ненависть его матери.

С этого дня жизнь его превратилась в ад.

Он не мог больше спускаться в сад - Зияб преследовал его повсюду. Он постоянно торчал дома, и как будто нарочно выгадывал время, когда Инди спускался вниз, чтобы подкараулить его. Конечно, бить Инди или домогаться его он больше не осмеливался, но был щедр на тычки, пинки, уколы и бесконечные насмешки, жестокие в своей прямоте. Он спрашивал, приятно ли это - когда тебя трахают в зад, и быстро ли Инди научился сосать, и прочие такие же вещи, от которых на душе делалось гадко. Как-то раз он подстерёг Инди со спины и забросил ему за шиворот живую жабу, а однажды подкараулил на кухне, когда ему будут нести еду, и подсыпал в пищу рвотное, так что Инди промучился целую ночь. Инди знал, что стоит ему сказать хоть слово Арджину, и Зияб получит новую порцию розг и угомонится на время. Но молчал: не потому, что боялся усилившейся ненависти и новой мести, а потому что не хотел вновь оказаться в положении, когда Арджин становился его заступником. Он не был заступником - он был мучителем и самодуром, терзавшим своих домашних почти так же, как и рабов. Он не мог быть союзником. Инди не хотел его себе в союзники. Слишком сильна была его ненависть к этому человеку.

Так что он сделал единственное, что мог: перестал спускаться в сад. Пару раз сказался больным, потом сослался на непогоду, и мало-помалу совсем перестал выходить. Зияб, должно быть, был разочарован - он привязывался к живым игрушкам в той же мере, что и его отец. Но ничего, найдёт себе новую. Такие, как он, всегда находят.

Вся эта история была противной и неприятной, она лишила Инди одной из немногих радостей существования - солнечного света и пения птиц, но куда хуже и страшнее было то, как относилась к нему теперь Захра. Она больше не ссорилась с Арджином из-за Инди - и почему-то это пугало его, пугало по-настоящему, так, как испугал когда-то каменный карцер в Большом Торгу. Всё реже Инди слышал её голос из-за стены - похоже, случай с наказанием Зияба стоил супругам серьёзной размолвки, и Арджин-бей почти перестал звать жену в свою спальню. К Инди он, впрочем, не стал ходить чаще - видимо, утешался с наложницами. Однако именно Инди стал объектом ненависти Захры-ханум; именно на него она вылила всё своё недовольство, нараставшее многие месяцы и теперь, после порки Зияба, достигшее пика. Инди видел её несколько раз, когда ещё выходил из комнаты. Это была статная, неожиданно очень рослая женщина, не красавица, но огненный взор и крепкий здоровый румянец делали её живой и привлекательной. Однако доброй она не была, это Инди понял сразу - и ещё понял, что она ему враг. Взгляд её, обратившись на Инди впервые, был лишён даже того холодного любопытства, которое обычно давало ему небольшую фору; нет, ей было всё равно, как он выглядит, её не заботило, что нашёл в нём её супруг. Она просто ненавидела его и хотела, чтобы его никогда не было. И в глазах её он читал приговор.

Он стал плохо спать, ему всё время казалось, что сейчас эта женщина войдёт к нему с кинжалом в руке и перережет ему горло спящему, и, оставаясь один, он часто вскидывался посреди ночи и хватался за шею, проверяя, цела ли она. Он был рад теперь, когда Арджин оставался на ночь с ним, и, случалось, даже просил его об этом. Но бывали ночи - и они составляли большинство - когда его запирали во тьме и одиночестве, не оставив даже огня, и тогда он сидел на своей большой постели, вздрагивая от каждого резкого звука и судорожно вслушиваясь в ночь, ожидая услышать тихие лёгкие шаги.

Так продолжалось не менее двух недель. А потом в один из дней, когда пришло время обеда, дверь распахнулась, но вместо привычного слуги на пороге показалась сама Захра. Руки её изящно придерживали поднос с кушаньями. Инди смотрел на неё со смесью страха и изумления - никогда прежде она не входила в его комнату.

Пройдя на середину комнаты, Захра-ханум грациозно наклонилась и поставила поднос на столик. Она была уже немолода, но движения её были легки, а поступь плавной, словно ей едва минуло семнадцать лет. Когда она обернулась, на лице её играла улыбка.

- Мы с тобой в ссоре, Аль-шерхин, - сказала она без предисловий, и Инди вздрогнул, так странно звучал её грудной, бархатистый голос, который он так часто слышал кричащим в гневе. - Ты, я думаю, об этом знаешь, ибо вовсе не глуп. Ты рассорил моего любимого мужа с любимым сыном, и я сердилась на тебя. Но теперь я подумала и решила, что была не права. И что ты один теперь можешь исправить то, что натворил.

Инди молча смотрел на неё. Захра пристально посмотрела ему в глаза, будто пытаясь понять, что у него на уме. Потом картинно вздохнула.

- Муж мой не слушает больше меня. Впрочем, - она хитро прищурилась и приложила палец к губам, - мужчины ведь обычно не слушают женщин... и мальчиков... но женщины и мальчики, если они мудры, могут направить мысли мужчины.

- Я не понимаю, о чём вы говорите, госпожа, - тихо ответил Инди.

Глаза женщины блеснули, как будто в гневе, но вспышка тут же прошла, и она сказала:

- Это не важно. Знай лишь одно: тебе я не враг. Мне даже жаль тебя, ведь я не хуже твоего знаю, как тяжёл бывает нрав нашего господина... его нрав и его рука, - добавила она и, когда Инди вздрогнул, мягко добавила: - На вот, выпей: я принесла тебе травяного настоя. Я слышала от слуг, что у тебя иногда болят почки. Я сама его пью, и он очень мне помогает.

Он взяла с подноса расписную круглую чашку и подошла к Инди, всё так же сидящему на постели. Присела рядом, протягивая чашку и глядя ему в глаза так прямо и так невинно, что Инди невольно усомнился в том, что подсказывало его чутьё. Она ведь, в конце концов, всего лишь любящая мать и жена... она всего только женщина и ещё слабее, чем он. И муж, кажется, вот-вот разлюбит её, тогда как Инди для него по-прежнему важен. Не так уж и странно, что она решила теперь с ним подружиться.

Поколебавшись, Инди принял чашку и пробормотал слова благодарности. Захра улыбнулась и пригладила его волосы, а потом по-матерински поцеловала в висок.

- Пей, - прошептала она.

Инди вздохнул, опустил глаза, поднёс чашку к губам...

И так и застыл, в последнее мгновенье заметив тоненькую, едва уловимую взглядом трещинку, идущую от края чашки к её основанию.

Оммар-бей... вы говорили, что у каждого должна быть его собственная чашка, потому что никогда не знаешь, из чьих рук придётся принимать чужую...

Инди почти коснулся фарфора губами и вдруг отстранился. Ладонь Захры лежала на его плече и чуть сжалась, когда он отвёл правую руку в сторону и быстрым движением выплеснул содержимое чашки на мраморный пол.

Захра вскочила, глядя на него с яростью и сжимая кулаки. Но прежде, чем она произнесла хоть слово, Инди посмотрел ей в лицо и сказал:

- Госпожа, я знаю, вы хотите, чтоб я исчез... исчез навсегда. Вы хотите, чтобы я покинул ваш дом, и вы никогда не видели меня и не слышали обо мне. Но поверьте, именно этого я и сам желаю всем своим сердцем. Моя госпожа, - продолжал он твёрдо и тихо, - чтобы наше с вами желание осуществилось, вам вовсе не нужно меня убивать. Подумайте: ведь Арджин-бей наверняка захочет выяснить, отчего я умер. И когда он узнает правду... вы знаете, как он поступит.

Женщина смотрела на него чуть расширившимися, неподвижными глазами - как кошка на пса. Но не перебивала. Инди сказал, внутренне обмирая, но стараясь, чтобы голос звучал спокойно и твёрдо:

- Мы с вами могли бы сделать иначе. Помогите мне. Вы хозяйка этого дома - сделайте так, чтоб я смог выйти за ограду. Тогда я исчезну... и, клянусь, вы никогда больше обо мне не услышите.

Он ждал чего угодно в ответ на эти слова. Смеха, брани - он ждал даже, что она тут же пойдёт и донесёт на него Арджину. Но она молчала, закусив свои полные губы и глядя на него, как глядят на опасного врага, оказавшегося умнее и непредсказуемее, чем можно было рассчитывать. Взгляд её метнулся к разлитой на полу лужице. Конечно, она не подумала о последствиях... Она тоже редко думала о них, как и её муж.

- Послезавтра он уедет во дворец паши, - наконец проговорила Захра-ханум. - Его не будет весь день. Другого случая может не представиться долго. - Она умолкла, потом резко повернулась и пошла к выходу. У самой двери остановилась и добавила, не оборачиваясь: - Будь готов.


Следующие два дня в определённо смысле принесли Инди мучений больше, чем последние полгода - несмотря на то, что впервые за всё это время в жизни его забрезжил луч света и надежды. Часы тянулись, как годы; Инди не мог дождаться, когда же наступит благословенный день, назначенный его тайной сообщницей. Нетерпение сделало его возбуждённым, и это так сильно отличалась от извечной холодной апатии, в которой он пребывал, что даже Арджин, обычно равнодушный к его настроению, заметил перемену.

- Что-то ты сегодня непривычно жарок, мой славный, - сказал он, когда Инди нетерпеливо шевельнулся под ним, подаваясь ближе и насаживая своё тело на его плоть. - Ни дать ни взять, молодой жеребчик, застоявшийся в стойле. Неужели наконец распробовал любовные утехи? Входишь во вкус?

Инди покраснел и пробормотал что-то невразумительное - пусть лучше думает так, чем подозревает правду. Арджин довольно засмеялся и задвигался в нём, и мысли Инди были так далеко, что он почти не ощутил боли в тот раз. Он уже был мысленно на побережье, пробирался на пристань и прятался в трюме торгового корабля, уходящего прочь от Фарии, дальше и дальше на север...

На прощанье Арджин поцеловал его, как делал обычно, если был в достаточно хорошем расположении духа, и Инди ответил на поцелуй, что всегда заставлял себя делать - но на сей раз с непривычным пылом. Арджин взглянул на него удивлённо.

- Ты просто поражаешь меня сегодня. Как жаль, что я вынужден завтра с тобой расстаться, - сказал он и погладил Инди по попке. Инди выдавил улыбку. Во взгляде Арджина ему почудилась лёгкая тень подозрения, поэтому во внезапном порыве вдохновения он прижался к мужчине, спрятав выдававшее его лицо на могучей груди хозяина, и прошептал:

- Я буду ждать тебя, мой господин.

Оставшись один, он подумал, что страх, боль, унижения и угроза смерти не сделали из него такого лжеца и лицемера, как сделали надежда и близость свободы.

Наконец наступило завтра, такое вожделенное и такое пугающее. Согласно с обещанием Захры, Арджин-бей с самого утра уехал во дворец. Как и всегда во время отлучки хозяина, слуги и рабы его расслабились и работали втрое менее усердно, чем обычно. Зияб мучил кошку в саду - Инди слышал из своей комнаты её жалобное мяуканье. Он мерил комнату нервным шагом, а кошка мяукала и мяукала, так, что сердце разрывалось, и никак не смолкала. "Да перестань же ты, перестань её мучить, дрянной мальчишка", - думал Инди в гневе и раздражении, судорожно сжимая руки перед собой. Когда заскрипела дверь, он крутанулся на месте и кинулся вперёд, едва не сбив с ног жену Арджин-бея.

- Тихо, - шикнула Захра с порога. Через предплечье у неё был перекинут синий бурнус, который она бросила Инди. - Надень это. Капюшон подними. Иди со мной рядом и молчи. Я проведу тебя на гостевую половину дома. Там тебя никто не знает, я выдам тебя за гостя. Идём.

Инди сделал всё, как она сказала. Захра вывела его из хозяйской половины, ловко минуя коридоры и дворики, в которых суетились слуги; лишь раз или два им встречались рабы, которые могли узнать Инди, так что он опускал голову, а госпожа смотрела на рабов надменно, вынуждая их отвести взгляд и от неё, и от её спутника. В гостевой половине дома они остановились, чтоб перевести дух.

- Ворота сейчас открыты, - сказала Захра шепотом. - Когда выйдем из дому, поклонись мне, и я скажу тебе несколько слов, как бы прощаясь. Потом иди к воротам, и, во имя Аваррат, спокойно иди, не беги! Шагай ровно, пока дом не скроется из виду. А там... - она запнулась, и Инди торопливо кивнул: дальше не имело значения. Только бы вырваться, вырваться наконец-то из этих стен...

Всё шло в соответствии с планом: снаружи, во дворике, где было много слуг, Захра остановилась и громко сказала Инди:

- Благодарю тебя за визит, Альдан-бей. Передай своей досточтимой матери, Андалле-ханум, мой низкий поклон и пожелания доброго здравия, да не забудь напомнить, что я жду её к обеду послезавтра.

Инди глубоко поклонился, с трудом сдерживая трепет. Глаза его в последний раз встретились со взглядом Захры, жгучим, как пламя. Он повернулся и, как ему было велено, неспешно зашагал к воротам, сквозь которые его ввезли сюда, переброшенного через луку седла, целую вечность назад. Полгода, думал Инди, глядя, как с каждым шагом приближается высокая арка, за которой остался мир. Полгода я был рабом этого человека. Но не буду больше. Ни дня, ни часа. Ни минуты.

Он сделал ещё один шаг - и оказался за воротами.

Свобода не успела ни оглушить его, ни осчастливить. Он занёс ногу для нового шага, первого своего шага по вольной земле, спокойного, ровного шага, как велела ему Захра - и сонная полуденная тишь разорвалась пронзительным криком:

- Держите его! Он сбежал! Держите раба!

Он так и не узнал - кто это крикнул, да и о нём ли кричали - быть может, крик раздался из соседнего двора... Но это не имело значения: Инди наклонил голову, подобрался и рванулся вперёд со всей быстротой, на какую были способны его ноги. Сзади всё ещё кричали, но крик быстро слился с шумом улиц - стуком телег, фырканьем лошадей, рёвом ишаков и людским говором. На ногах у Инди были деревянные сандалии, отягчающие ступню и замедляющие бег, так что он сбросил их и помчался дальше босиком, выбивая пятками пыль из сухой земли. Люди шарахались от него, несущегося сквозь толпу узкими лабиринтами переулков. Он не знал, куда бежит и от кого - "бежать! бежать!" колотилось в нём вместе с пульсом, и он бежал, задыхаясь, не видя вокруг ничего. Он бы скорее умер, чем остановился.

Но остановиться всё-таки пришлось - он ведь не мог бежать вечно. Инди встал и огляделся, задыхаясь, с бешено колотящимся сердцем. Он не знал, где находится - кругом были какие-то дома, лотки, люди. Его толкнули в бок, он отступил с дороги и чуть не попал под копыта коня. Все кругом суетились, спешили куда-то - никому не было до него никакого дела.

И как же это было хорошо!

Инди отошёл к обочине, сел на землю и расплакался - от облегчения, от радости, от благодарности. "Храни вас господь, Захра-ханум", - подумал он, отирая слёзы с щёк. Если бы не сострадание, шевельнувшееся в зачерствелом сердце этой женщины, он был бы мёртв, а ещё хуже - продолжал бы влачить жуткое и бессмысленное существование в доме её мужа. Но теперь всё было кончено. Всё было позади.

Следующие несколько часов Инди бродил по городу, пытаясь выйти к пристани. Он боялся спрашивать дорогу - не хотел привлекать к себе ничьего внимания. Синий бурнус с белой вышивкой, который дала ему Захра, оказался слишком ярок, но другого у Инди не было, а под ним на Инди была надета лишь тонкая шёлковая туника без штанов и даже без кушака - вид более чем странный для бездомного мальчишки, слоняющегося по улицам. Вскоре он ощутил голод, но пока что чувство это было терпимым, так что Инди на время отмахнулся от него. Важнее сейчас было выбраться из Ильбиана, и как можно быстрей.

Он брёл по одной из незнакомых улиц, менее людной, чем остальные - кажется, он всё-таки отдалился от центра города, куда сперва занесли его ноги. Вечерело, сумерки принесли прохладу и тень. Инди казалось, что он идёт правильно - и вдруг дорогу ему, не в первый раз за день, преградил всадник. Фарийские всадники не питали ни капли уважения к пешим, не признавали проезжих дорог и запросто могли врезаться в самую гущу толпы, хлыстом прокладывая себе путь. Инди сегодня разок уже отведал такого хлыста, так что теперь быстро отскочил в сторону, освобождая коннику дорогу, мельком обернулся...

И застыл, будто вкопанный. "Беги! беги!" - завопило в нём что-то, но он не мог - ноги будто вросли в землю.

С роскошного гнедого жеребца на него неотрывно смотрел Керим, старший сын Арджин-бея.

Вся слюна изо рта Инди разом куда-то делась. Гортань пересохла, но сглотнуть он не мог. Так и стоял, глядя на сына человека, от которого сбежал этим утром, а Керим смотрел на него. Во взгляде его не было изумления - и Инди внезапно понял, что Кериму известно о его побеге. Всем известно: и Арджин-бею тоже. Он разослал своих людей по всему городу, отправил и сына, не зная, кому первому повезёт настигнуть беглеца. О, как он был глуп, позволив себе расслабиться лишь потому, что ушёл от погони... Ненадолго ушёл...

- Вот ты где, - без улыбки сказал Керим, наклоняясь вперёд. Конь его загребал ногами перед самым лицом Инди, гневно фыркал, раздувая ноздри, косил налившимся кровью глазом. Он был в мыле и явно устал, и всадник его наверняка устал тоже. - А отец весь день ищет тебя... Верней, твой бурнус. Мать правду сказала: он очень приметный.

Взгляд его был внимательным и спокойным - и было в нём ещё что-то, то самое, странное, что Инди уже когда-то видел. Керим наклонился ещё чуть ниже, так, что теперь свободно мог протянуть руку и схватить его.

- Беги, - сказал он негромко. - Беги... Я считаю до десяти. Раз.

Несколько мгновений Инди стоял, не в силах шевельнуться и поверить. Когда Керим сказал "Два", он рванулся с места и понёсся вперёд, как нёсся уже сегодня утром - но только ещё быстрее, потому что эйфория и преждевременная радость покинули его: теперь он сполна сознавал, в какой страшной опасности очутился... куда большей, чем та, что грозила ему утром.

Потому что он знал, что если его схватят, то он умрёт.

Он задел какой-то лоток, и наземь с грохотом посыпались апельсины, заглушая брань торговца. Полы бурнуса развевались и хлопали за спиной Инди, будто крылья, превращая его в перепуганную синюю птичку, вылетевшую из клетки и теперь метавшуюся в поисках выхода из пленившей её комнаты. Не дом Арджин-бея - весь Ильбиан, вся Фария была для Инди тюрьмой. Пока он здесь, ни на мгновение он не окажется в безопасности...

Он услышал позади себя крик и прибавил жару.

- Бурнус, я вижу его бурнус! - крикнул кто-то, и Инди схватился за горло, пытаясь сбросить предательскую ткань. Тщетно: завязки стянулись намертво, так что их мог разъединить только нож. Захра-ханум сама затянула на нём эти завязки... Захра-ханум... Какая-то мысль мелькнула у Инди, но не было времени думать - мысли обессиливали. Он бежал, он только и мог теперь, что бежать.

- Стой! Стой, негодяй! Вот он, вот же! Эй, держите!

Всадник, наступавший Инди на пятки, приблизился достаточно, чтобы привлечь к своей жертве внимание прохожих. Кто-то схватил Инди сбоку; он рванулся, оставив в руках человека обрывок плаща, и бросился дальше. Что-то просвистело над его головой, и шею сзади огрел хлыст. Инди рванулся снова, смог выскользнуть, хлыст опять щёлкнул - и обвил его горло, сдавив в смертельной петле.

- Сюда! Я поймал его! Поймал!

Инди вцепился в горло, сжимающееся под петлёй. Хлыст рванулся, выдёргивая землю у него из-под ног. Кругом стоял крик, шум, всё мелькало и прыгало перед взглядом, темнеющим от удушья. Инди увидел над собой лицо, знакомое столь же, сколь и ненавистное, и не сразу узнал Зияба, с мерзкой ухмылкой склоняющегося над ним. Зияб... не Керим... ну конечно - ведь Керим пытался его спасти. Сказал, чтобы Инди бежал... и он ведь бежал... так быстро, как только мог.

Он понял уже, что всё кончено, что его поймали, но в последнем порыве отчаяния вскинул кулак и со всей мочи влепил Зиябу по ухмыляющейся роже. Тот схватился за расквашенный нос и завопил во весь голос. О, будь он один - Инди бы справился с ним, он бы убил, если б понадобилось!.. Но рядом уже были другие. Его схватили, срывая с него предательский плащ, скрутили так, что он едва мог дышать. Жестокие руки бросили его наземь, связали запястья, а потом и лодыжки - и Инди вспомнил вдруг эти руки. Они когда-то вот так же схватили его - на восточном базаре, давным-давно.

- Это я, я его поймал, - шмыгая разбитым носом, сказал Зияб. - Ахтар, давай его сюда. Я его повезу.

Инди вздёрнули на ноги, потом швырнули поперёк зиябова коня. Тот вскочил в седло сзади, жутко довольный, и ударил пятками лошадиные бока. Инди болтался поперёк седла, то и дело сползая; Зияб хватал его за тунику и подтягивал вверх, заставляя больно врезаться животом в луку седла. Он весь так и лучился чванливой гордостью, как будто возвращался с охоты с завидной добычей...

Впрочем, так ведь оно и было. Инди был добычей для него в той же мере, в какой и псом для его отца. Животное, не человек.

Хотя вряд ли это важно теперь.

В доме Арджина стоял страшный переполох. Инди и подумать не мог, что побег одного-единственного раба может вызвать столько шума и суеты. Его сбросили с коня наземь, и он упал на спину в пыль, где его немедленно обступили со всех сторон. Все говорили разом, возмущённые и потрясённые произошедшим. Наверное, подумал он отрешённо, прежде из этого дома никогда не сбегали рабы.

Потом шум разом стих. Произошло это так резко, что во дворе повисла оглушающая тишина. Люди расступились в стороны, давая дорогу человеку, тяжёлым шагом мерявшему двор. Инди сказал себе, что не будет прятать глаза - не теперь. Теперь это не имеет смысла. Всё теперь не имеет смысла.

Его поставили на ноги. Он осмотрелся, вскинув подбородок и стараясь, чтоб нижняя челюсть не очень дрожала. Ближе все к нему стоял Зияб, раздуваясь от гордости и твердя: "Это я, я поймал его, отец!". Нос у него распух и посинел, но он как будто кичился этой раной, словно получил её в честном бою. Чуть дальше стоял Керим, мрачный, угрюмый. Он поймал взгляд Инди и сразу же отвернулся. А ещё дальше стояла Захра, и во взгляде её, обращённом на пойманного раба, было злобное торжество.

И только тогда Инди понял. Глупый, наивный, доверчивый мальчик...

Он был прав: отрави его Захра, Арджин узнал бы об этом. Потому она решила убить его по-другому - и гораздо вернее. Она знала, лучше, чем Инди, что делает её муж с беглыми рабами. Для них нет иной доли, кроме смерти от руки их господина. Арджин-бей - единственный, кто может принести смерть проклятому наложнику, этому Аль-шерхину, съедающему мужские сердца. Захра знала это, и потому, устроив Инди побег, сделала всё, чтобы его как можно быстрее поймали.

И он был послушной марионеткой в её холодных жестоких руках.

Она даже не отвела глаза, когда Инди, поняв наконец всё, взглянул на неё с болью и растерянностью, не зная, чем заслужил такое. Разве же он хотел попадать в этот дом?.. Но в следующий миг на него упала тень, закрывшая солнце, и от Захры он перевёл взгляд на лицо, которое увидел полгода назад в полумраке Большого Торга. Увидел и подумал тогда: "О боже, пусть кто угодно - но только не он!"

Арджин смотрел на него долго. И взгляд его, и молчание были так тяжелы, что могли раздавить насмерть. Потом он поднял руку и отвесил Инди пощёчину, такую, как никогда прежде. Голова мальчика дёрнулась на бок, и Арджин ударил его снова, по другой щеке. И опять, и опять - он хлестал Инди по лицу, пока из носа у пленника не потекла кровь, и остановился, лишь когда ладонь у него устала. Инди повис на руках Ахтара, державшего его сзади - если бы не эти руки, он бы упал. Голова его тоже повисла, тяжёлая и немая, как и всё его тело.

- Ты умрёшь, - сказал Арджин-бей. - И смерть твоя будет долгой. Ты не получишь ни пищи, ни воды до тех пор, пока я не придумаю такую смерть, которая будет достойна тебя, неблагодарнейшей из тварей, укусившей руку твоего господина. Ты...

Он схватил Инди за волосы и дёрнул, подняв ему голову. Налившиеся кровью глаза глянули Инди в лицо, и на долю мгновенья в них мелькнуло что-то, поразившее его до глубины души. Как будто обида... смертельная обида человека, чувствовавшего себя жестоко преданным. Словно совсем потеряв голову, Арджина наклонился к Инди и впился в его губы исступлённым, злым поцелуем, который почти тут же прервал и прохрипел:

- Ты был так красив.

Потом он разжал руку и, слегка пошатываясь, побрёл прочь.

Он не отдал никаких приказов, поэтому перепуганные и притихшие слуги, не решившись самовольничать, отвели Инди обратно в ту самую комнату, из которой он ещё этим утром вышел с такой надеждой. Там его развязали. Он сел на пол и смотрел, как запирают двери. Голод, мучивший его весь день, стал почти непереносимым - как назло, именно теперь, когда, по словам Арджина, еду он больше не получит. Его бил озноб. Всё случившееся было как во сне, жутковатом дурмане, порождённом наркотиком. "Он убьёт меня", - подумал Инди и не почувствовал ничего. Что ж, может, оно и правда к лучшему... Жить так, как прежде, в мире, где нельзя никому верить и не на кого положиться, он больше не мог, и теперь всё так или иначе будет кончено.