Geum.ru

Дмитрий Сергееевич Мережковский. Петр и Алексей Дмитрий Сергееевич Мережковский. Антихрист ocr: Tamuh книга

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   47

ли ей невольно и в самом кощунстве., Шутовской тренож-

ник превратился в истинный жертвенник, где в подвиж-

ном тонком, как жало змеи, голубоватом пламени го-

рела душа Диониса, родного ей бога. И озаренная этим

пламенем, богиня улыбалась мудрою улыбкою.

Начался пир. На верхнем конце стола, под навесом

из хмеля и брусничника с кочек родимых -болот, заме-

нявшего классические мирты, сидел Бахус верхом на

бочке, из которой князь-папа цедил вино в стаканы. Тол-

стой, обратившись к Бахусу, прочел другие вирши, тоже

собственного сочинения - перевод Анакреоновой пе-

сенки:

Бахус, Зевсово дитя,

Мыслей гонитель Лией!

Когда в голову мою

Войдет, винодавец, он

Заставит меня плясать:

И нечто приятное

Бываю, когда напьюсь;

Бью в ладоши и пою,

И тешусь Венерою,

И непрестанно пляшу.


Лией (Lyaeus - лат.- "отгоняющий заботы"

-поэтическое наименование Бахуса. "приносящий уте-

шение")

- Из оных виршей должно признать,- заметил

Петр,- что сей Анакреон изрядный был пьяница и про-

хладного жития человек.


После обычных заздравных чар за процветание рос-

сийского флота, за государя и государыню, поднялся

архимандрит Феодосии Яновский с торжественным видом

и стаканом в руках.


Несмотря на выражение польского гонора в лице - он

был родом из мелкой польской шляхты,- несмотря на го-

лубую орденскую ленту и алмазную панагию с государевой

персоною на одной стороне, с Распятием на другой - на

первой было больше алмазов, и они были крупнее, чем на

второй,- несмотря на все это, Феодосии, по выражению

Аврамова, собою был видом аки изумор, то есть, заморыш

или недоносок. Маленький, худенький, востренький, в вы-

сочайшем клобуке с длинными складками черного крепа,

в широчайшей бейберовской рясе с развевающимися черны-

ми воскрыльями, напоминал он огромную летучую мышь.

Но когда шутил и, в особенности, когда кощунствовал,

что постоянно с ним случалось "на подпитках", хитрень-

кие глазки искрились таким язвительным умом, такою

дерзкою веселостью, что жалобная мордочка летучей мыши

или недоноска становилась почти привлекательной.


- Не ласкательное слово сие,- обратился Феодосий

к царю,- но суще из самого сердца говорю: через вашего

царского величества дела мы из тьмы неведения на феатр

славы, из небытия в бытие произведены и уже в общество

политических народов присовокуплены. Ты во всем обно-

вил, государь, или паче вновь родил своих подданных.

Что была Россия прежде и что есть ныне? Посмотрим ли

на здания? На место хижин грубых явились палаты свет-

лые, на место хвороста сухого - вертограды цветущие.

Посмотрим ли на градские крепости? Имеем такие вещи,

каковых и фигур на хартиях прежде не видывали...


Долго еще говорил он о книгах судейских, свободных

учениях, искусствах, о флоте - "оруженосных сих ков-

чегах"- об исправлении и обновлении церкви.


- А ты,- воскликнул он в заключение, в риторском

жаре взмахнув широкими рукавами рясы, как черными

крыльями, и сделавшись еще более похожим на летучую

мышь,- а ты. новый, новоцарствующий град Петров, не

высокая ли слава еси фундатора твоего? IBо, где и по-

мысла никому не было о жительстве человеческом, вскоре

устроилося место, достойное престола царского. Urbs ubi

& silva fuit. Град, идеже был лес. И кто расположение гра-

да сего не похвалит? Не только всю Россию красотою пре-

восходит место, но и в иных европейских странах подобное

обрестись не может! На веселом месте создан есть! Вои-

стину, ваше величество, сочинил ты из России самую

метаморфозис или претворение!


Алексей слушал и смотрел на Федоску внимательно.

Когда тот говорил о "веселом расположении" Петербурга,

глаза его встретились на одно мгновение, как будто не-

чаянно, с глазами царевича, которому вдруг показалось,

или только почудилось, что в глубине этих глаз промель-

кнула какая-то насмешливая искорка. И вспомнилось ему,

как часто при нем, конечно, в отсутствие батюшки, ругая

это веселое место, Федоска называл его чертовым боло-

том и чертовой сторонушкой. Впрочем, давно уже цареви-

чу казалось, что Федоска смеется над батюшкой почти

явно, в лицо ему, но так ловко и тонко, что этого никто

не замечает, кроме него, Алексея, с которым каждый раз

в подобных случаях менялся Федоска быстрым, лукавым,

как будто сообщническим, взглядом.

Петр, как всегда на церемониальные речи, ответил

кратко:


- зело желаю, чтобы весь народ прямо узнал, что

Господь нам сделал. Не надлежит и впредь ослабевать,

но трудиться о пользе, о прибытке общем, который Бог

нам пред очами кладет.

И, вступив опять в обычный разговор, изложил по-

голландски,- чтобы иностранцы также могли понять,-

мысль, которую слышал недавно от философа Лейбница

и которая ему очень понравилась -"о коловращении наук":


науки и художества родились на Востоке и в Греции;

оттуда перешли в Италию, потом во Францию, Германию и,

наконец, через Польшу в Россию. Теперь пришла и наша

череда. Через нас вернутся они вновь в Грецию и на Во-

сток, в первоначальную родину, совершив в своем тече-

нии полный круг.


- Сия Венус,- заключил Петр уже по-русски,

особою, свойственной ему, простодушною витиеватостью,

указывая на статую,- сия Венус пришла к нам оттоле,

из Греции. Уже Марсовым плугом все у нас испахано и

насеяно. И ныне ожидаем доброго рождения, в чем. Гос-

поди. помози! Да не укоснеет сей плод наш. яко фини-

ков, которого насаждающие не получают видеть. Ныне

же и Венус, богиня всякого любезного приятства, согла-

сия, домашнего и политического мира, да сочетается с

Марсом на славу имени РОССИЙСКОгО.


- Виват! Виват! Виват Петр Великий, Отец оте-

чества, Император Всероссийский!- закричали все,

подымая стаканы с венгерским.


Императорский титул, еще не объявленный ни в Евро-

пе, ни даже в России,- здесь, в кругу птенцов Петровых,

уже был принят.


В левом дамском крыле галереи раздвинули столы

и начали танцы. Военные трубы, гобои, литавры семенов-

цев и преображенцев, доносясь из-за деревьев Летнего

сада, смягченные далью, а, может быть, и очарованием

богини - здесь, у ее подножия, звучали, как нежные

флейты и виольдамуры в царстве Купидо, где пасутся

овечки на мягких лугах, и пастушки развязывают пояс

пастушкам. Петр Андреич Толстой, который шел в ме-

нуэте с княгинею Черкасскою, напевал ей на ухо своим

бархатным голосом под звуки музыки.


Покинь, Купидо, стрелы:

Уже мы все не целы.

Но сладко уязвленны

Любовною стрелою

Твоею золотою,

Любви все покоренны.


И жеманно приседая перед кавалерами, как того требо-

вал чин менуэта, хорошенькая княгиня отвечала томной улыб-

кой пастушки Хлои семидесятилетнему юноше Дафнису.


А в темных аллеях, беседках, во всех укромных угол-

ках Летнего сада, слышались шепоты, шорохи, шелесты,

поцелуи и вздохи любви. Богиня Венус уже царила в Ги-

перборейской Скифии.


Как настоящие скифы и варвары, рассуждали о любов-

ных проказах своих кумушек, фрейлин, придворных мам-

зелей или даже попросту "девок", государевы денщики и

камер-пажи в дубовой рощице у Летнего дворца, сидя вда-

ли от всех, особою кучкою, так что их никто не слышал.

В присутствии женщин они были скромны и застенчи-

вы; но между собою говорили о "бабах" и "девках" со

звериным бесстыдством.


- Девка-то Гаментова с Хозяином ночь переспала,-

равнодушно объявил один.


Гаментова была Марья Вилимовна Гамильтон, фрей-

лина государыни.


- Хозяин - галант, не может без метресок жить,-

Заметил другой.


- Ей не с первым,- возразил камер-паж, мальчонка

лет пятнадцати, с важностью сплевывая и снова затяги-

вааясь трубкою, от которой его тошнило.- Еще до Хо-

зяина-то с Васюхой Машка брюхо сделала.


- И куда только они ребят девают?- удивился

первый.


- А муж не знает, где жена гуляет!- ухмыльнулся

мальчонка.- Я, братцы, давеча сам из-за кустов видел,

как Вилька Монсов с хозяйкой амурился...

Вилим Монс был камер-юнкер государыни - "немец

подлой породы", но очень ловкий и красивый.

И подсев ближе друг к другу, шепотом на ухо приня-

лись они сообщать еще более любопытные слухи о том,

что недавно, тут же в царском огороде, при чистке засо-

ренных труб одного из фонтанов, найдено мертвое тело

младенца, обернутое в дворцовую салфетку.


В Летнем саду был неизбежный по плану для всех

французских садов так называемый грот: небольшое че-

тырехугольное здание на берегу речки Фонтанной, снару-

жи довольно нелепое, напоминавшее голландскую кирку,

внутри действительно похожее на подводную пещеру,

убранное большими раковинами, перламутром, коралла-

ми, ноздреватыми камнями, со множеством фонтанов и

водяных струек, бивших в мраморные чаши, с тем чрез-

мерным для петербургской сырости обилием Воды, кото-

рoe любил Петр.


Здесь почтенные старички, сенаторы и сановники бе-

седовали тоже о любви и о женщинах.


- В старину-то было доброе супружество посхи-

менье, а ныне прелюбодеяние за некую галантерию почи-

тается, и сие от самых мужей, которые спокойным серд-


цем зрят, как жены их с прочими любятся, да еще глуп-

цами называют нас, честь поставляющих в месте столь

слабом. Дали бабам волю - погодите, ужо всем нам сядут

на шею!- ворчал самый древний из старичков.


Старичок помоложе заметил, что "приятно молодым

и незаматерелым в древних обычаях людям вольное об-

хождение с женским полом"; что "ныне страсть любовная,

почти в грубых нравах незнаемая, начала чувствитель-

ными сердцами овладевать"; что "брак пожинает в один

день все цветы, кои амур производил многие лета", и что

"ревнование есть лихоманка амура".


- Всегда были красные жены блудливы,- решил

старичок из средних.- А у нынешних верченых бабенок

в ребрах бесы дома, конечно, построили. Такая уж у них

политика, что и слышать не хотят ни о чем кроме амуров.

На них глядя, и маленькие девочки думают, как поаму-

риться, да не смыслят, бедные: того ради младенческие

мины употребляют. О, коль желание быть приятной дей-

ствует над чувствами жен!


В грот вошла государыня Екатерина Алексеевна, в соп-

ровождении камер-юнкера Монса и фрейлины Гамильтон,

гордой шотландки с лицом Дианы.


Старичок помоложе, видя, что государыня прислуши-

вается к беседе, любезно принял дам под свою защиту.


- Самая истина доказывает нам почтительное свой-

ство рода женского тем, что Бог в заключение всего, в

последний день сотворил жену Адамову, точно без того и

свету быть несовершенным. Уверяют, что в едином составе

тела женского все то собрано, что лучшего и прелестного

целый свет в себе имеет. Прибавляя к толиким авантажам

красоту разума, можно ли нам их добротам не дивиться,

и чем может кавалер извиниться, если должное почтение

им не будет оказывать? А ежели и суть со стороны

их некоторые нежные слабости, то надлежит помнить,

что и нежна есть материя, от которой они взяты...


Старый старичок только головой покачивал. По лицу

его видно было, что он по-прежнему думает: "рак не рыба,

а баба не человек; баба да бес - один в них вес".


В просвете между разорванных туч, на бездонно-яс-

ном и грустном, золотисто-зеленом небе тонкий серебряный

серп новорожденного месяца блеснул и кинул нежный

луч в глубину пустынной аллеи, где у фонтана, в полу-

круге высоких шпалер из подстриженной зелени, под мра-

морной Помоной, на дерновой скамье сидела одиноко

девушка лет семнадцати, в роброне на фижмах из розовой

тафтицы с желтенькими китайскими цветочками, с пере-

тянутой в рюмочку талией, с модною прическою Расцве-

тающая Приятность, но с таким русским, простым лицом,

что видно было - она еще недавно приехала из деревен-

ского затишья, где росла среди мамушек и нянюшек под

соломенною кровлею старинной усадьбы.


Робко оглядываясь, расстегнула она две-три пуговки

платья и проворно вынула спрятанную на груди, сверну-

тую в трубочку, теплую от прикосновения тела, бумажку.

То была любовная цидулка от девятнадцатилетнего двою-

родного братца, которого по указу царскому забрали из

того же деревенского затишья прямо в Петербург, в нави-

гацкую школу при Адмиралтействе, и на днях отправи-

ли на военном фрегате, вместе с другими гардемаринами,

не то в Кадикс, не то в Лиссабон - как он сам выра-

жался,-к черту на кулички.


При свете белой ночи и месяца девушка прочла ци-

дулку, нацарапанную по линейкам, крупными и круглы-

ми детскими буквами:


- "Сокровище мое сердешное и ангел Настенька!

Я желал бы знать, почему не прислала ты мне послед-

него поцелуя. Купидон, вор проклятый, пробил стрелою

сердце. Тоска великая - сердце кровавое рудою запекло-

ся".


Здесь между строк нарисовано было кровью вместо

чернил сердце, пронзенное двумя стрелами; красные точки

обозначали капли крови.


Далее следовали, должно быть, откуда-нибудь спи-

санные вирши:


Вспомни, радость прелюбезна, как мы веселились.

И приятных разговоров с тобой насладились.

Уже ныне сколько время не зрю мою радость:

Прилети, моя голубка, сердечная сладость!

Если вас сподоблюсь видеть, закричу: ах, светик мой!

Ты ли, радость, предо мной?..


Прочитав цидулку, Настенька снова так же тщатель-

но свернула ее в трубочку, спрятала под платье на груди,

опустила голову и закрыла лицо платочком, надушенным

Вздохами Амура.


Когда же отняла его и взглянула на небо, то похожая

на чудовище с разинутой пастью, черная туча почти съела

тонкий месяц. Последний луч его блеснул в слезинке, по-

висшей на реснице девушки. Она смотрела, как месяц ис-

чезал, и напевала чуть слышно единственную знакомую,

Бог весть откуда долетевшую к ней, любовную песенку:


Хоть пойду в сады и винограды,

Не имею в сердце никакой отрады.

О, коль тягостно голубою без перья летати,

Столь мне без друга мила тошно пребывати.

И теперь я, младенька, в слезах унываю,

Что я друга сердечна давно не видаю.


Вокруг нее и на ней все было чужое, искусственное -

"на Версальский манир"- и фонтан, и Помона, и шпа-

леры, и фижмы, и роброн из розовой тафтицы с желтень-

кими китайскими цветочками, и прическа Расцветающая

Приятность, и духи Вздохи Амура. Только сама она, со

своим тихим горем и тихою песней, была простая, русская,

точно такая же, как под соломенную кровлею дедовской

усадьбы.


А рядом, в темных аллеях и беседках, во всех укромных

уголках Летнего сада, по-прежнему слышались шепоты,

поцелуи и вздохи любви. И звуки менуэта доносились,

как пастушеские флейты и виольдамуры из царства Ве-

нус, томным напевом:


Покинь, Купидо, стрелы:

Уже мы все не целы,

Но сладко уязвленны

Любовною стрелою

Твоею золотою,

Любви все покоренны.


В галерее, за царским столом, продолжалась беседа.

Петр говорил с монахами о происхождении эллинского

многобожия, недоумевая, как древние греки, "довольное

имея понятие об уставах натуры и о принципиях мате-

матических, идолов своих бездушных богами называть и

верить в них могли".


Михаиле Петрович Аврамов не вытерпел, сел на своего

конька и пустился доказывать, что боги существуют, и

что мнимые боги суть подлинные бесы.


- Ты говоришь о них так,- удивился Петр,- как

будто сам их видел.


- Не я, а другие, точно, их видели, ваше величество,

собственными глазами видели!- воскликнул Аврамов.

Он вынул из кармана толстый кожаный бумажник, по-

рылся в нем, достал две пожелтелые вырезки из голланд-

ских курантов и стал читать, переводя на русский язык:

"Из Гишпании уведомляют: некоторый иностранный

человек привез с собою в Барцелону-град Сатира, мужи-

ка в шерсти, как в еловой коре, с козьими рогами и копы-

тами. Ест хлеб и молоко и ничего не говорит, а только блеет

по-козлиному. Которая уродливая фигура привлекает мно-

го зрителей".


Во второй реляции было сказано:


"В Ютландии рыбаки поймали Сирену, или морскую

женщину. Оное морское чудовище походит сверху на чело-

века, а снизу на рыбу; цвет на теле желто-бледный; гла-

за затворены; на голове волосы черные, а руки заросли

между пальцами кожею так, как гусиные лапы. Рыбаки

вытащиили сеть на берег с великим трудом, причем всю

изорвали. И сделали тутошние жители чрезвычайную бочку

и налили соленою водою, и морскую женщину туда по-

садили: таким образом надеются беречь от согнития. Сие

в ведомость внесено потому, что, хотя о чудах морских

многие фабулы бывали, а сие за истину уверить можно,

что оное морское чудовище, так удивительное, поймано.

Из Роттер-дама, 27 апреля 1714 года".

Печатаному верили, а в особенности иностранным

ведомостям, ибо, если и за морем врут, то где ж правду

искать? Многие из присутствующих верили в русалок,

водяных, леших, домовых, кикимор, оборотней и не только

верили, но и видели их, тоже собственными глазами. А еже-

ли есть лешие, то почему бы не быть и сатирам? Ежели

есть русалки, почему бы не быть морским женщинам с

рыбьими хвостами? Но тогда, ведь, и прочие и даже эта

самая Венус, может быть, действительно существуют?


Все умолкли, притихли - и в этой тишине пронеслось

что-то жуткое - как будто все вдруг смутно почувство-

вали, что делают то, чего не должно делать.


Все ниже, все чернее опускалось небо, покрытое туча-

ми. Все ярче вспыхивали голубые зарницы, или безгром-

ные молнии. И казалось, что в этих " пышках на темном

небе отражаются точно такие же вспышки голубоватого

пламени на жертвеннике, все еще горевшем перед под-

ножием статуи; или - что в самом этом темном небе, как

в опрокинутой чаше исполинского жертвенника, скрыто

за тучами, как за черными углями, голубое пламя и, порой

вырываясь оттуда, вспыхивает молниями. И пламя небес,

И пламя жертвенника, отвечая друг другу, как будто вели

разговор о грозной, неведомой людям, но уже на земле

и на небе совершающейся тайне.


Царевич, сидевший недалеко от статуи, в первый раз

взглянул на нее пристально, после чтения курантных

выдержек. И белое голое тело богини показалось ему та-

ким знакомым, как будто он уже где-то видел его и даже

больше, чем видел: как будто этот девственный изгиб спи-

ны и эти ямочки у плеч снились ему в самых грешных

страстных, тайных снах, которых он перед самим собой


стыдился. Вдруг вспомнил, что точно такой же изгиб спи-

ны, точно такие же ямочки плеч он видел на теле своей

любовницы, дворовой девки Евфросиньи. Голова у него

кружилась, должно быть, от вина, от жары, от духоты -

и от всего этого чудовищного праздника, похожего на

бред. Он еще раз взглянул на статую, и это белое голое

тело в двойном освещении - от красных дымных плошек