Он сошел в Вечность с палубы восставшего в ноябре 1905 года в Севастополе крейсера "Очаков" как командир повстанцев, лейтенант Шмидт. Матушка природа воистину с царской щедростью одарила Петра Шмидта талантами
| Вид материала | Документы |
- 1905 год: революция и самодержавие, 43.6kb.
- Экипаж самолета «Каталина», потерпевшего катастрофу 29 октября 1944 года, 71.77kb.
- Книга памяти, 1160.81kb.
- Владимир Петрович Молотков, участник боев за Херсон в августе 1941 года, 109.72kb.
- Программа тура: 1 день Встреча группы на Московском вокзале у памятника Петра, 37.02kb.
- Виктор Ярославский Военные методы в бизнесе. Тактика Часть первая. Командир. Глава, 510.05kb.
- Огромное небо одно на двоих, 51.16kb.
- М. А. Шмидт в 1905 1909 гг. Почти закон, 515.08kb.
- В г. Севастополе Совет у м. Севастополі Рада VI созыва VI скликання решение, 27.15kb.
- План нашего урока таков: 1) Сначала мы познакомимся (кратко) с жизнью царской семьи, 125.31kb.
Он сошел в Вечность с палубы восставшего в ноябре 1905 года в Севастополе крейсера “Очаков” как командир повстанцев, лейтенант Шмидт. Матушка природа воистину с царской щедростью одарила Петра Шмидта талантами. Похоже, этим и рассердила капризницуСудьбу. Та будто решила вступить в единоборство с природой, зло ехидничала над ее избранником. Поманила на мятежный “Очаков”, дабы предотвратить кровопролитие, и… утопила в крови сотни повстанцев и ни в чем не повинных людей.
Сделала “красным адмиралом”, но… всего лишь на неполные сутки. Распалила в его чутком сердце альтруиста вулканическую любовь к женщине и… заперла в камеру в каземате таинственного острова. А потом, насладившись страданиями новоявленного “адмирала”, отправила его на эшафот.
------------------------------------------------------
Шмидт, П. П.
(1867 - 1905).
Родился в Одессе, в семье морского офицера. Окончив бердянскую гимназию, поступил в морское училище. В молодости на него большое влияние оказали взгляды Н. К. Михайловского. В сентябре 1886 г. Шмидт окончил морское училище, был произведен в чин морского офицера и поступил на службу в торговый флот. Во время русско-японской войны Шмидт был старшим офицером парохода "Иртыш". По возвращении в Россию, в январе 1905 г., был назначен командиром миноносца N 253. С этого времени Шмидт энергично агитирует среди офицерства за подачу петиции царю о необходимости провозглашения реформ. Рост революционного движения толкает Шмидта влево, и он постепенно переходит на более радикальную позицию. Однако до октябрьской забастовки Шмидт все еще упорно верил в мирные пути развития и к начавшемуся в июне 1905 г. восстанию на броненосце "Князь Потемкин" отнесся отрицательно. Всеобщая октябрьская забастовка, заставшая Шмидта в Севастополе, оказала на него большое влияние. 10 октября Шмидт писал: "Остановить движение теперь невозможно даже крупными уступками. Время утеряно. Поздно. Мы стоим накануне грозных дней. Не пройдет и год, как мы провозгласим демократическую республику"... Накануне издания манифеста 17 октября он выступал на многих собраниях интеллигенции, разъясняя значение всеобщей забастовки. 18 октября он участвует в демонстрации в пользу освобождения политических заключенных. Демонстрация была разогнана войсками. 20 октября состоялись похороны жертв, убитых во время демонстраций. На этих похоронах Шмидт произнес свою знаменитую речь, ставшую известной всей России под названием "Клятвы Шмидта". "Клянемся, - говорил Шмидт, - в том, что мы никогда не уступим никому ни одной пяди завоеванных нами человеческих прав". В тот же день Шмидт был арестован. Арест Шмидта вызвал всеобщее возбуждение в Севастополе. В знак протеста против ареста севастопольские рабочие избирают Шмидта пожизненным депутатом Севастопольского Совета Рабочих Депутатов. 3 ноября Шмидт был освобожден. К этому времени среди матросов броненосца "Очаков" начинается революционное брожение, вылившееся вскоре в открытое восстание. Несмотря на то, что к этому восстанию Шмидт относился отрицательно, считая его преждевременным, он все же уступил настоятельным просьбам восставших взять на себя руководство движением и 14 ноября принял командование броненосцем "Очаковым". Вечером того же дня на совещании на "Очакове" было решено предпринять целый ряд наступательных действий как на море, так и в самом Севастополе: захватить суда и арсеналы, арестовать офицеров и т. д. 15 ноября, в 9 час. утра, на "Очакове" был поднят красный флаг и дан сигнал: "Командую флотом. Шмидт". Против восставшего броненосца правительство немедленно открыло военные действия. 15 ноября, в 3 часа дня, завязался морской бой, а в 4 часа 45 мин. царский флот уже одержал полную победу. Шмидт вместе с другими руководителями восстания был арестован. 7 февраля 1906 г. начался суд по делу Шмидта. Процесс продолжался 11 дней. 20 февраля был вынесен приговор, по которому Шмидт и 3 матроса приговаривались к смертной казни. 6 марта, на острове Березани, Шмидт вместе с 3 матросами - Частником, Гладковым и Антоненко - были расстреляны.
ЛЕЙТЕНАНТ ШМИДТ
В 1925 году бывший адвокат П. П. Шмидта на процессе очаковцев А. Александров писал: "Нынешнее поколение не поймет той сказочной популярности и того обаяния, которым было окружено имя Шмидта в конце 1905 — начале 1906 годов. Не было уголка, где б не говорили о нем, не восхищались и не любили его заочно".
Даже после гибели П.П. Шмидта вокруг его имени продолжали появляться все новые и новые легенды, в которых подлинные события переплетались с самым невероятным вымыслом.
В значительной степени почву для фантазий и домыслов подготовила недостаточно объективная информация о жизни П.П. Шмидта, умалчивание отдельных фактов или сознательное их искажение.
Род Шмидтов был связан с морем с незапамятных времен. По призыву Петра I из Франкфурта-на-Майне приехал корабельный мастер Шмидт, что в переводе, кстати, означает "кузнец". Молодой корабел женился на русской девушке, и уже их дети приняли русское подданство.
Не углубляясь далеко в генеалогию рода Шмидта, нельзя не отметить его дядю Николая Петровича — с 1890 года полного адмирала, первого лица военно-морского флота того периода. Примечательно, что после кончины Николая Петровича его тело было погребено во Владимирском соборе Севастополя, рядом с П.С. Нахимовым, В.А. Корниловым,
В.И. Истоминым.
Обычной для семьи Шмидтов была и жизнь отца, тоже Петра Петровича. Гардемарином он ходил на "Двенадцати апостолах", офицером служил на Балтике и Черном море. С началом осады Севастополя лейтенант Шмидт (отец) командует батареей на Малаховом кургане. После тяжелого ранения покидает Севастополь. Служит в министерстве, а затем с 1857 по 1874 годы работает на коммерческих судах. Вновь возвращается на военную службу, которую заканчивает в Бердянске комендантом крепости и порта. В чине контр-адмирала в 1885 году выходит в отставку.
Наверное, такой же, а может быть и более успешной должна была стать и жизнь гардемарина Пети Шмидта, когда он ступил на уже достаточно исхоженные его предками ступени военно-морской карьерной лестницы. Но уже в первый приезд домой в учебный отпуск он достаточно озадачил своих родных тем, что устроился на завод своего родственника простым рабочим. Что это? Блажь или модное в то время "хождение в народ"?
Цепь неизъяснимых с точки зрения людей его круга поступков продолжалась. После окончания училища молодой офицер женился на... уличной женщине — проститутке, как официально именовалась ее профессия. Это был скандал! Потомок княжеского рода Сквирских (по матери) и вдруг такая партия?! Объяснить это невозможно. Может быть, влияние Льва Толстого с его историей проститутки Катюши Масловой, которой сочувствовала вся читающая Россия.
Впрочем, все это только домыслы, нам же известны факты: мичман Петр Шмидт предложил Доминике Гавриловне Павловой свое имя, руку и сердце. Как показали последующие тринадцать лет, она взяла только руку и имя, так как вся совместная их жизнь была сплошным адом.
Может быть, отсюда и разгадка первой легенды — "Почтового романа". Истосковавшийся по душевному теплу П.П. Шмидт обожествлял свою случайную попутчицу по купе, которую и разглядеть-то толком не смог из-за ночного сумрака, но потом долгие годы писал ей чудные письма, которые так неожиданно высветили его прекрасную душу. Адресат — Зинаида Ивановна Ризберг — прожила долгую жизнь и сохранила для нас эти шедевры эпистолярного жанра.
По воспоминаниям сослуживца П.П. Шмидта механика Золотько, Петр Петрович был чудесным отцом. Своего сына что называется вынянчил на руках, так как его жена совершенно не интересовалась ребенком. Когда корабль торгового флота, на котором он служил, стоял во Владивостоке, Шмидт проделывал по 10-12 верст пешком только для того, чтобы взглянуть на сына.
В этот период (накануне русско-японской войны) капитан дальнего плавания П.П. Шмидт принимает самое деятельное участие в создании первого в России профессионального союза моряков.
С началом войны добровольно возвращается на военную службу. Примечательно, что в своем рапорте он просится на подводный флот, как самый перспективный. Можно только поражаться его дальновидности, так как его современники далеко не сразу оценили грозную мощь "наутилусов".
Направление П.П. Шмидт получил тем не менее на надводные корабли. Он принял под свою команду находящийся на Черном море миноносец № 262.
Восстание на броненосце "Потемкин" застало его в Измаиле. Из письма сына он узнает ошеломляющие новости: "Команда "Потемкина" перебила офицеров, завладела кораблем, теперь вся Черноморская эскадра отправилась ловить мятежников. Говорят, скоро будет общее матросское восстание".
На запросы отца о подробностях он не может добавить ничего нового. «Милый мой папочка. Получил твое письмо, где ты просишь сообщить о Потемкине». Мне исполнить твою просьбу трудно, так как в предыдущих письмах я писал тебе все, что знал. Наша несчастная эскадра ничего не может поделать с отважной командой". П.П. Шмидт прибывает в Севастополь.
В библиотеке Академии наук Украины я решил посмотреть газеты трех дней. Сообщения с мест напоминали обзоры с театра военных действий: повсюду столкновения с полицией, поджоги усадеб, забастовки, леденящие душу отчеты о еврейских погромах.
Газеты совершенно по-разному оценивали происходящие события: "Новое время" аплодировало погромщикам и науськивало жандармов. «Пролетарий» и "Новая жизнь" призывали браться за оружие и свергать самодержавие. Наконец, нужное сообщение: "Восстание в Севастополе все разрастается. Дело близится к развязке... Эскадра отказалась уйти в море и грозит, если попробуют усмирить восставших. Командование "Очаковым" принял лейтенант в отставке Шмидт". Подпись под статьей В. Ленин.
Так фамилия Шмидт впервые была вынесена на страницы газет, что потом повторится, наверное, тысячи раз. При этом В. Ленин допустил неточность, которая уже никогда не исправлялась. Владимир Ильич Ленин ошибся в звании Шмидта — тот был капитаном II ранга в отставке, но кто рискнет править самого Ленина?
Когда лейтенант Шмидт прибыл в Севастополь, город бурлил. Митинги следовали один за другим. Петр Петрович бросается в водоворот событий, который подхватывает его и выносит на самый гребень, на трибуну сорокатысячного митинга рабочих, матросов, солдат, собравшихся почтить память расстрелянных накануне демонстрантов.
История знает немного великих ораторов. Петра Шмидта можно без колебаний отнести к их числу. Его страстность, искренность, умение затронуть самые лучшие чувства в душах слушателей заворожили многотысячную толпу. В едином порыве людское море вторило за ним: "Клянемся, клянемся, клянемся".
После выступления на митинге его тут же бросают в тюрьму, но рабочие Севастополя демонстративно избирают его пожизненным депутатом Совета. (Работая над книгой, я специально поинтересовался у знакомого депутата городского Совета из Севастополя: "Есть ли имя Петра Шмидта в числе депутатов?" Оказалось, что нет сейчас и не было до Перестройки.)
Под давлением вспыхнувших 11 ноября выступлений солдат и матросов командование флотом освободило арестованного Шмидта и тут же уволило его со службы, присвоив положенное в таких случаях очередное воинское звание — капитана II ранга. Впрочем, в истории он так и остался лейтенантом.
Член Севастопольского Совета И.Н. Криворукое вспоминал, что солдаты и матросы на руках несли П.П. Шмидта в здание Совета. Как отмечал И.Н. Криворукое, "впервые за семь лет службы на флоте офицер пожал мне руку".
В первые же дни событий солдаты крепостной артиллерии обратились к руководителям Совета меньшевикам И.П. Вороницыну и Конторовичу за советом: заклепать ли крепостные орудия или, арестовав офицеров, оставаться у пушек. Но никакого ответа не получили. Вместо перехода к активным действиям Совет намечает провести... парад в честь царского дня. В самом Совете раздрай и междуусобица. Отношения между большевиками и представителями других партий обострились до предела. Нередко матросы брали И.П. Вороницына за грудки. С прибытием в Севастополь специально присланных на подмогу большевикам З.С. Цыбульского и бывшего делегата III съезда Г.И. Крамолъникова влияние большевиков в Совете возрастает. И на заседании в ночь с 14 на 15 ноября принимается решение о вооруженном восстании. По предложению Совета руководство военной стороной дела было возложено на лейтенанта П.П. Шмидта.
В последние годы в художественной литературе, кинематографе довольно отчетливо высказывается мысль о заведомой обреченности восстания, об отсутствии каких-либо шансов на победу. Косвенно эти рассуждения бросают тень и на память о лейтенанте П.П. Шмидте, как о политическом авантюристе. Примечательно, что именно так впоследствии отзывался о нем в одной из своих работ В.И. Ленин.
Шмидт действовал быстро и решительно. Вот перечень мер, предложенных и осуществленных им в те непродолжительные дни, когда он волею судьбы и десятков тысяч восставших стоял во главе Черноморского флота.
На "Очаков"' свозят всех захваченных на кораблях офицеров и содержат их в трюмах флагмана флота в качестве заложников, что, по мнению П.П. Шмидта, должно было исключить возможность обстрела "Очакова". Кроме того, чтобы обезопасить себя от мошной крепостной артиллерии, которой так опрометчиво пренебрегли руководители Совета, между крепостью и кораблем был поставлен минный заградитель, что полностью исключало вероятность обстрела с берега, так как от попадания в минный загородитель хотя бы одного снаряда — взлетело бы на воздух пол-Севастополя.
Честно говоря, когда я ознакомился с перечнем предпринятых П.П. Шмидтом мер, мне стало не по себе, и образ "рыцаря без страха и упрека" в моих глазах довольно сильно потускнел. Но мы уже договорились с Вами, дорогой читатель: «Правда — и ничего кроме правды!»
15 ноября в 8 часов утра Петр Петрович вместе с пятнадцатилетним сыном Женей — учеником реального училища — ступил на борт "Очакова" и распорядился поднять сигнал: "Командую флотом. Шмидт".
Ситуация, которой восставшие не вполне владели, менялась очень быстро. Если к началу восстания на стороне Советов было 12 кораблей против 22-х, то с каждым часом обстановка менялась в худшую сторону. В 15.00 командующий карательными войсками генерал Меллер-Закомельский передал Шмидту ультиматум, а за 15 минут до окончания срока отдал приказ произвести с одного из верных ему кораблей выстрел по Севастопольской крепости. В ответ крепость открыла огонь по "Очакову".
Как ни хорош казался план обороны, разработанный Шмидтом, но действительность оказалась хуже всяких ожиданий. После первого же выстрела крепостной артиллерии команда минного заградителя открыла кингстоны и, затопив корабль, подставила восставшую эскадру под расстрел крепостной артиллерии.
В основном огонь велся по "Очакову". И то, что в его трюмах находились заложники, никого не волновало. Увы, стороны были достойны друг друга.
Начался пожар на "Очакове". Взорвался миноносец "Свирепый". Вместе с председателем Севастопольского Совета И.П. Вороницыным и сыном Женей П.П. Шмидт перебирается на миноносец № 270, но в результате точного попадания снаряда тот теряет ход и становится удобной мишенью.
Это была потрясающая победа царских сатрапов над своим флотом. Победа, которую можно сравнить только с Цусимой — трагедией и позором России.
Начались репрессии по отношению к оставшимся в живых участникам восстания. До 40 % личного состава флота было арестовано.
На проходившей в Таммерфорсе первой конференции военных и боевых организаций РСДРП 12-17декабря 1906 года (29.11.-05.12. н.с.) был проведен анализ боевых действий восставших в Свеаборге, Севастополе... По заданию оргкомитета конференции большевик Логинов связался с находившимся в севастопольской тюрьме
И.П. Вороницыным и попросил его подготовить сообщение о восстании. Безусловно, написанный им отчет был в какой-то мере субъективен, но организаторов конференции, а впоследствии и советских историков он не устроил тем, что в нем крайне слабо была отражена роль большевиков в организации восстания. Ну, а если учесть, что во главе находились беспартийный П.П. Шмидт, меньшевики И.П. Вороницын и Кантрович, — то и восстание в целом получило негласное определение как меньшевистское. И потому было не в чести у идеологов КПСС.
Дело лейтенанта Шмидта по личному распоряжению Николая II было срочно передано в отдельное судопроизводство, а сам он с небольшой группой сподвижников был отправлен в крепость Очаков.
Тот факт, что во главе восстания оказался морской офицер, человек "из прекрасной семьи", не укладывалось ни в какие общепринятые рамки. С целью компрометации П.П. Шмидта на страницах проправительственных газет началась кампания по опорочиванию его имени. Одну из первых ролей стала играть его жена. Газеты смаковали ее прошлое, а она выплескивала на Шмидта "ведра грязи". Одно из ее заявлений особо пришлось по душе Государю: Шмидт — сумасшедший!
Это было то, что нужно. Петру Петровичу прозрачно намекнули, что в случае успешной работы медицинской комиссии ему будет сохранена жизнь.
Но меньше всего П.П. Шмидт думал о себе. Как писал его адвокат
А. Александров, "из обвиняемого он (Шмидт) превратился в Верховного руководителя". По мнению юристов того времени, если бы П.П. Шмидт занял на процессе иную позицию, то смертных приговоров было бы не четыре, а раза в три больше. П.П. Шмидт во всем брал вину на себя и только на себя, тем самым выгораживая товарищей.
"Сила его ораторского дарования не поддается описанию", — вспоминал его защитник.
Корреспондент "Одесских ведомостей" так писал о последнем слове Шмидта: "...и судьи, и защитники, и его товарищи по Голгофе с замиранием и слезами слушали величайшего трибуна".
Влияние П.П. Шмидта на окружающих было поразительным. На процессе не было проронено ни одного грубого слова в его адрес, так как это было бы воспринято окружающими, как кощунство. Охрана стояла точно завороженная его удивительной речью. Часовые отставили винтовки и за это были впоследствии осуждены. В тюрьме караул умолял П.П. Шмидта бежать!
В 1906 году на острове Березань близ Очакова вместе со своими товарищами А.И. Гладковым, Н.Г. Антоненко, С.П. Частником Петр Петрович Шмидт был расстрелян.
Известие о его гибели потрясло Россию. В последующей борьбе, включая в себя и "девятый вал" революционной войны 1917 года, его имя было на знаменах подавляющего большинства политических партий, ставших на борьбу с самодержавием. Его считали своим эсеры и меньшевики, кадеты и анархисты. Долгие годы отношение большевиков к его личности оставалось более чем прохладным. Ему не могли простить то, что на суде он отказался считать себя приверженцем большевизма. Ленинское определение "политический авантюрист" на долгие годы предопределило отношение к нему официальных властей СССР. Другой руководитель восстания И.П. Ворноницын был большевиками расстрелян.
В середине двадцатых годов отметился новый всплеск популярности П.П. Шмидта, связанный с выходом в Европе книги воспоминаний его сына, что породило целую серию скитаний по югу России "детей лейтенанта Шмидта".
"Сын лейтенанта Шмидта" — это еще одна легенда, которой надо дать правдивое толкование.
Пребывание пятнадцатилетнего Жени Шмидта на командирском мостике "Очакова" в самые решительные минуты восстания — факт общеизвестный, но что стало с мальчиком далее?
Чудом уцелев в той бойне, вместе с отцом он провел ночь в тюрьме, а затем был... отдан под попечительство родственников.
Сегодня нам нетрудно представить, какая судьба ждала бы пятнадцатилетнего сына руководителя Кронштадского мятежа или другого восстания против Советской власти. Если вспомнить, что в лагеря и под пули шли дети врагов народа, то что говорить о мальчишке, стоявшем рядом с отцом на мятежном корабле и открыто признавшим его правду. Царизм простил Женю. Он уехал к своей тетушке, сестре Петра Петровича, Избаш, получил образование. В годы гражданской войны до последнего часа сражался в Добровольческой армии, а из Севастополя ушел в эмиграцию. Длительное время находился в белогвардейской Галлиполийской русской армии. Наверное, на этом можно было бы поставить точку, что было бы вполне логичным завершением рассказа о судьбе сына Шмидта, такого непохожего на своего отца. Но в 1926 году в Праге он издает книгу воспоминаний "Красный адмирал", где тепло пишет об отце, о И.П. Вороницыне и других участниках восстания. К слову, читатель, конечно, помнит, что действия незабвенных "детей лейтенанта Шмидта'" приходятся на 1927 год. Умер Евгений Петрович Шмидт-Очаковский (именно с таким именем он вошел в историю) в 1951 году в Париже.
К сожалению, мне ничего не известно о том, как сложилась его судьба в годы второй мировой войны.
Сегодня, когда наша страна переживает вполне естественный процесс переоценки ценностей, нам предстоит вновь взглянуть на легендарного "Лейтенанта". И отбросив "идеологические шоры", постараться понять и его самого, и тех людей, которые верили ему и беззаветно его любили.
Можно много говорить о перипетиях судьбы Петра Петровича, его идеализме, необузданной фантазии, изменил он присяге или не изменил, объективен он был или субъективен, хотел он объять необъятное или нет, наконец, нормальный он был человек или болен, как утверждала обокравшая его и своего сына супруга… Одно остаётся истиной – этот человек совершил ПОСТУПОК. Мы далеки от мысли, что на подобное способны многие его современные критики.
Когда всё закончится, «Очаков» будет выгорать в Севастопольской бухте, потом гарнизонная гауптвахта, Очаков, следствие, суд, Пётр Петрович будет неизменно сохранять достоинство. Он сделает почти всё возможное, чтобы спасти участников мятежа от смертного приговора, станет брать на себя даже то, чего не делал, он откажется от побега, когда будет говорить последнее слово, на лицах конвоиров появятся слёзы. И не только у них. Приговорённый к позорной для офицера казни через повешение он будет расстрелян с товарищами на пустынном острове Березань, установка крестов на могилах будет запрещена, а через год холмики сравняются с землёй. В империи не найдётся палача, который решился бы повесить Шмидта! Намеревавшийся сделать это доброволец, был ранен, и Шмидта расстреляют. Он будет убит первым залпом (их было «долгих» три), но перед ним успеет крикнуть командовавшему расстрелом товарищу по Морскому корпусу Михаилу Ставраки «Миша, прощай. Поцелуй сына. Кланяйся сестре». Через месяц после казни этот человек получит капитана 2 ранга (перед расстрелом с ним долго говорил Главный командир ЧФ Г.П. Чухнин, подписавший смертный приговор Петру Петровичу). М.М. Ставраки казнят в 1923 году, и зароют его тело в безымянной могиле на «Собачьем кладбище». Но прежде пройдёт эпоха – Гражданская война (1917-1920).
Однако Пётр Петрович вернулся в Севастополь раньше, чем развернуться трагические события великого и страшного гражданского противостояния.
Обратимся к опубликованным только в 2007 году воспоминаниям единственного сына Петра Петровича - Евгения Шмидта-Очаковского. Его книга воспоминаний вышла в 1926 году (Прага) и немедленно была положена в спецхраны центральных советских библиотек. Сын «красного адмирала» высказал убеждение, что его отец не принял бы Советскую власть, доживи он до Октябрьского переворота (1917). Сам Евгений до конца жизни не предпринял даже попытку приехать в Советский Союз и скончался в нищете. Разумеется, всё это тщательно скрывалось от общественности в СССР, где П.П. Шмидт давно стал идеологическим и революционным идолом для десятков миллионов советских людей.
В 2005 году исполнилось 100 лет со дня вооружённого восстания в Севастополе. Мало кто вспомнил… А теперь, как Пётр Петрович Шмидт и его товарищи вернулись в Севастополь, который они покинули в ноябре 1905 года. Не комментируя, приведём воспоминания Е.П. Шмидта-Очаковского.
* * *
« Радостным солнечным утром 8 мая 1917 года севастопольский рейд представлял необычайное по красоте и торжественности зрелище.
Верфи Константиновской батареи и горделивые очертания многочисленных судов Черноморского флота плавали в клубах бледно-голубого дыма, ежесекундно пронизываемого красно-оранжевыми огоньками орудийной пальбы. Слабый северо-западный бриз, временами, рассеивал дым, и тогда лучи южного горячего солнца эффектно дробились на медных частях броненосцев и крейсеров. Стройные верхушки мачт, недоступные быстро расходившемуся дыму и как бы парившие в прозрачном воздухе, были украшены сигнальными флагами всех красок и сочетаний. Лазурные воды залива пестрели от многочисленных лодок и катеров, переполненных людьми обоего пола, а берега, Южный – от Морских казарм до Минной бухты, Северный – от Артиллерийской пристани до Константиновской батареи, были залиты океаном человеческих голов.
В это утро российский Черноморский флот встречал останки лейтенанта Шмидта и расстрелянных вместе с ним трёх матросов, откопанных на острове Березани (случайно найдены рыбаком. – А.Ч.), и приветствовал их царским салютом – 101 выстрелом.
Лёгкий румынский крейсер «Принцесса Мария», с останками «красного адмирала» и его соратников, под торжественные звуки «Коль славен», заглушаемые несмолкаемыми раскатами пушечной пальбы, медленно входил на севастопольский рейд. Переднюю часть крейсера, от капитанского мостика до фок-мачты, занимал огромный катафалк, под которым, на постаменте, в четырёх металлических гробах, покоился прах родных героев. Катафалк и постамент были красиво декорированы национальными флагами и искусственными цветами, гробы же покрывало множество роскошных венков. Кормовой Андреевский флаг «Принцессы Марии» был приспущен, как и на всех остальных судах Черноморского флота, в знак траура, а на фок-мачте крейсера развивался малый Андреевский флаг с голубой полосой внизу – знак, что на борту корабля находится тело бывшего Командующего Флотом.
Одетый в серую шинель, я стоял рядом с гробом бесконечно дорогого для меня существа и равнодушно наблюдал вредную пальбу тех самых судов и батарей, которые так жестоко и беспощадно расстреливали злополучный «Очаков» (Евгений в тот момент находился с отцом на мятежном крейсере. – А.Ч.) одиннадцать с половиной лет тому назад. Чудовищный контраст между прошедшим и настоящим не производил на меня особого впечатления, и только сознание, что вижу, наконец, родной Севастополь после стольких лет разлуки, несколько меня волновало. Я направил подзорную трубу в центр Главного рейда и, после недолгих поисков, увидел, как на ладони, мельчайшие детали моего милого красавца – «Очакова» (в период Гражданской войны - «Генерал Корнилов». – А.Ч.), вновь получившего своё старое славное имя. Но я смотрел на него, как на покойника.
Тех, кто был на нём в незабвенный день 15 ноября 1905 г. (день восстания. – А.Ч.) я напрасно стал бы искать среди новых лиц его экипажа сильнейшей в мире подзорной трубой.
Затем я посмотрел на Графскую пристань, где собрались представители города и флота для встречи. Мне бросились в глаза сверкающие на солнце ризы севастопольского духовенства, собравшегося на пристани во главе с архиепископом Таврическим, скромные сюртуки членов городской думы, профессиональных и общественных организаций и, наконец, изящная одежда черноморских моряков: старая матросская – традиционные рубахи с голубыми воротниками, и новая, офицерская, синие однобортные кителя с нарукавными галунами. Но с особым интересом я навёл свою трубу на капитанский мостик флагманского корабля «Георгий Победоносец», где высилась коренастая фигура человека, которого я хорошо знал, до сих пор, по газетам и с которым сегодня должен был познакомиться – доблестного вождя Черноморского флота, вице-адмирала А.В. Колчака.
Делегации, застывшие в напряжённо-выжидательных позах, чётко вырисовывались на фоне белоснежных колонн Графской пристани, и вся панорама рейда, лазурных берегов, сбегающих к морю игрушечных домиков, расположенного уступами очаровательного городка, безоблачного неба и красочной, несметной толпы народа, являла картину такой ослепительной красоты, что казалась прелестным сном., волшебной, незабываемой сказкой.
Я был центром всеобщего внимания и чувствовал на себе взоры десятков тысяч восторженных или любопытных глаз. Ничтожества, предавшие некогда моего отца, теперь униженно передо мной пресмыкались, но я не находил в душе своей ни торжествующего злорадства, ни чистой радости, ни светлого счастья. Там царствовала одна чёрная беспросветная ночь, а сердце сжималось от глухого отчаяния и страшной, безысходной тоски.
Я смотрел на серебреный гроб, в котором заключались священные полуистлевшие останки, и задыхаясь от жгучего горя, беспредельного, как море, раскинувшееся у моих ног.
- За что, за что Ты погиб, Отец мой? – смятенно вопрошала душа моя давно отлетевшую великую душу. – Для чего пролилась Твоя бесценная кровь? Ужели для того, чтобы сын Твой видел, как рушатся устои тысячелетнего государства, расшатываемые подлыми руками наёмных убийц, растлителей совести народной, как всё мерзкое, преступное и продажное душит всё честное и высокое, как великая нация сходит с ума и даже не продаёт, а отдаёт даром свою Родину заклятому историческому врагу, как с каждым днём, с каждой минутой всё более втаптываются в кровавую грязь те идеи, ради которых Ты пошёл на Голгофу?.. Скажи же, скажи, Отец мой!
… Но молчала великая душа.
«Принцесса Мария» застопорила ход в 50 саженях (1 сажень=2.18 метра. – А.Ч.) от Графской пристани и бросила якорь. На крейсере началась суета, депутации на берегу зашевелились, и я стал делать всё, что нужно было делать или что мне предупредительно указывали, что-то говорил, что-то отвечал, кого-то расспрашивал, но не мог говорить, только о том, о чём хотелось исступлённо кричать – о том, что гибнет, что уже погибла Россия, та Россия, которую так безумно, так мучительно любил мой несчастный отец».
До конца жизни Евгений Петрович хранил последнее письмо отца, написанное 17 февраля 1906 года. Уже после казни П.П. Шмидта его передаст сыну адвокат Винберг. В нём были слова: «Ты – мой честный, горячо любимый сын и друг. Мы вместе с тобой пережили этот кровавый день на «Очакове», мы вместе хотели принять смерть, но сама справедливость спасла твою молодую жизнь. Сама справедливость спасла меня от смерти в тот день, для того, чтобы я мог умереть, объяснив русским людям, за что умираю я...
Живи же, мой мальчик, живи, сын мой!.. Крепко обнимаю тебя, сынишка мой хороший, крепко люблю.
Твой папка-друг П. Шмидт».