Деструкция как причина становления

Вид материала

Документы

Содержание 1. Ожидание в качестве значимой установки

Подобный материал:

• Жан Гронден. Герменевтика фактичности как онтологическая деструкция и критика идеологии., 172.51kb.
• Социоло́гия (от лат socius общественный; др греч. λόγος мысль, причина) наука о закономерностях, 85.75kb.
• Xviii международные Рождественские чтения. Конференция "Дети-инвалиды в семье, обществе,, 135.51kb.
• A rel="nofollow" href=", 8282.81kb.
• Нарушения восприятия “себя”, как основная причина формирования искаженного психического, 140.01kb.
• Циолковский к. Э. Причина космоса, 718.43kb.
• Тематический план 2 ч Философия бизнеса. Влияние ментальности на действия Менеджера., 62.34kb.
• Как быть здоровым? или в чём причина Вашей болезни?, 905.72kb.
• § История развития системных идей, 88.19kb.
• Научно-исследовательская деятельность курсантов как фактор профессионального становления, 597.37kb.

1. Фундаментальная психоаналитическая установка – имплицитные (подразумеваемые) ценности и цели психоанализа

Ни на одну из трёх невозможных профессий (учитель, политик и психоаналитик) [Freud, 1937, стр. 94] личность не оказывает столь большого влияния как на профессию аналитика. Психоаналитик вступает со своими пациентами в совершенно особое отношение, посредством чего он и оказывает влияние на аналитический процесс. Чтобы подобного рода влияние ограничить до самого минимума, Фройд (1912, стр. 384) предложил в качестве идеала взять безучастного, дистанцированного психоаналитика, который «подобно зеркалу не показывает ничего иного, как только то, что было ему показано» - напоминая этим «трезвым до мелочей» (kühl bis ans Herz hinan) рыбака из гётевского стихотворения. А это подразумевает, что для Фройда решающим фундаментальным принципом психоаналитических действий является не установка психоаналитика, а интерпретации.

Противоположный полюс, к выраженной Фройдом позиции, занимают те психотерапевты, которые, опираясь на идеи Шандора Ференци, Михаэля Балинта и других психоаналитиков разделяют совершенно иную установку и входят со своими пациентами в человеческие отношения, чтобы быть способными понять пациентов посредством налаживания коммуникации безо всяких слов (авербально). При этом у психотерапевта, как и у пациента, происходит терапевтическое распределение психоаналитических функций в смысле расщепления сферы Я (Sterba 1934), а именно: на часть, участвующую в лечебном процессе и на часть, наблюдающую этот процесс извне. Между этими экстремальными полюсами слишком дистанцированного или излишне сопереживающего аналитика в повседневной психоаналитической практике существует много промежуточных ступеней.

Явно недостаточно пока исследовано то, каким именно образом фактически работают психоаналитики. Поэтому было бы отнюдь не излишним после публикации Э. Гловера (1955) вновь отважиться на выявление основных принципов, которыми руководствуются психоаналитики в своей профессии. Причём никаких опросов мы не проводили, а просто попросили ведущих психоаналитиков со всего мира высказаться на тему наиболее актуальных проблем, касающихся психоаналитической установки. Тогда центром внимания становится психоаналитическая профессия и психоаналитическая деятельность. Мы уже затрагивали один из наиболее важных вопросов: должны ли психоаналитики столь дистанцированно заниматься своей деятельностью, что это полностью соответствует фройдовской метафоре о деятельности психоаналитика как отражении (зеркале)? Не должны ли психоаналитики более активно (личностно) вступать в отношения, оказывающие пациентам помощь? Другие вопросы гласят: Какими основными установками руководствуются психоаналитики? На какие негласные ценности и нормы они при этом опираются? Изменяют ли аналитики своё отношение и установки в зависимости от конкретного пациента или от стадии психоаналитического процесса, чтобы более адекватно вчувствоваться в своих пациентов и реагировать на их переносы? Или же психоаналитики почти совершенно не учитывают этого и ориентируются исключительно на сам психоаналитический метод, понимая, объясняя и интерпретируя пациентов? Ограничиваются ли психоаналитики при этом бессознательными фантазиями как исконным предметом психоанализа или же они учитывают и реальное окружение пациентов?

Каждая из отдельных статей книги «Психоаналитическая установка» на свой лад пытается дать ответ на эти вопросы. Под фундаментальной установкой (отношением) понимается базальная установка, которую занимает психоаналитик в своей профессиональной деятельности. Мы не делаем никаких различий между деятельностью и установкой в полном соответствии с английским понятием attitude (Roy Schafer 1983)[1]. Фундаментальная установка[2] имеет много общего с идентичностью психоаналитика (см. Joseph & Widlöcher 1983), с его убеждениями, нормами и ценностями. Здесь существуют огромные индивидуальные различия в зависимости от социального происхождения, возраста, пола, политических, религиозных, а может быть скорее научных или эстетических, убеждений. При этом фундаментальная установка соответствует «внутренней ориентации и тождественности» с самим собой, в противопоставлении ориентированности на мнения других (Erikson 1950), то есть, фундаментальная установка наделяет его носителя такой же уникальностью как и фотография на паспорте. Эта установка отличается стабильностью и является солидным базисом для осуществления профессиональной деятельности. Психоаналитик должен быть способен её осознавать, чтобы уметь учитывать воздействия фундаментальной установки на пациентов и на психоаналитический процесс. Как видите, здесь будут существовать большие различия между психоаналитиком, который с утра и допоздна занят исключительно лечением пациентов, оставаясь в отношениях с ними действительно анонимным, и тем психоаналитиком, который проявляет политическую активность, участвуя в движениях за эмансипацию женщин или в мирных инициативах.

Но и по отношению к психоаналитической практике существуют большие различия в фундаментальных установках отдельных психоаналитиков (см. в этой книге статью Páramo-Ortega). А Рудольф Экштайн вообще ставит под сомнение существование фундаментальной установки, хотя и показывает её важнейшие принципы: способность психоаналитика ждать, умение откликаться на желания пациентов и оценивать как его, так и свою собственную социальную реальность, осознавание своей профессиональной ответственности за пациента.

Любой фундаментальной установке присущи и свои опасности: Если психоаналитик видит в себе прежде всего врача, то тогда он будет ориентирован на помощь и лечение. Ещё Фройд (1912, стр. 385) предостерегал как от furor sanandi («излишнего терапевтического честолюбия»), так и от «воспитательного честолюбия» тех психоаналитиков, которые представляют себя в роли образцовых педагогов. А излишне сильно ориентированный на науку психоаналитик будет легко подвергаться опасности ради помощи пациенту и искать причины его конкретных симптомов, полностью опираясь на строгую логику, вместо того, чтобы войти в более открытые отношения с пациентом. Втянутый в активную политику психоаналитик легко будет выходить за границы профессиональной деятельности, незаметно превращаясь в политика, пытающегося изменять мир в соответствии со своим утопическим видением, леча этим не только «истерические беды» (Freud, 1895, стр. 312), но и всё «общественное зло».

И каждую из этих фундаментальных установок мы может найти у Зигмунда Фройда, который несмотря на то, что был врачом, считал себя, прежде всего исследователем, а психоанализ рассматривал как «довоспитание» пациента (Freud, 1904), а, кроме того, в своих культурно-теоретических работах Фройд не раз затрагивал общественные проблемы.

Идеальной профессиональной установкой была бы интеграция фундаментальной врачебной установки с воспитательными инициативами, научным любопытством и критичной по отношению к обществу активностью (Engagement). Но в результате этого мы очень сильно удаляемся от реальности повседневной жизни психоаналитика. Конечно, многие психоаналитики не согласятся с набросанным нами идеалом. Согласие вызвало бы разве что следующее определение фундаментальной психоаналитической установки: поиск истины, никогда не замирающий интерес к людям и сопровождающим их жизнь неизбежным конфликтам.

Ж. Шассегю-Смиргель и Дж. Макдугалл в своих статьях, как и Хорейшо Этчегоен со своими принципами психоаналитического диалога, рассматривают основные позиции, которые могут послужить психоаналитикам в качестве ориентации в их тяжёлой профессии. Эти авторы обсуждают этическую установку психоаналитика, которая:

ü идентична поиску истины

ü характеризуется более серьёзным интересом к психической реальности пациента, чем к окружающему миру

ü не оставляет без внимания, как опасность возникновения терапевтического честолюбия, так и неконтролируемое злоупотребления властью над пациентом (Ж. Шассегю-Смиргель).

В размышлениях Джойс Макдугалл мы встречаем не только внимание к системе ценностей пациента, но и к опасности непродуманной реакции на определённые способы поведения и взгляды пациента, что необходимо учитывать особенно при встречах с так называемыми «отклонениями» от считающихся нормой средних или идеальных ценностей. А ещё аналитики должны хорошо знать свою собственную систему ценностей, чтобы не навязывать пациенту односторонних ошибочных интерпретаций. Психоаналитики могут относиться к себе как к учёным, которые формулируют гипотезы в смысле Поппера[3]. Потом, в ходе психоаналитического процесса эти гипотезы будут или подтверждаться, или опровергаться. А то, насколько же трудно сохранять подобного рода фундаментальную установку на протяжении всего психоаналитического процесса, на впечатляющих примерах показывает Хорейшо Этчегоен. Здесь неизбежным условием в аналитической ситуации является хорошая кооперация с анализируемым пациентом. О важном месте, занимаемом при этом метапсихологией, говорится в довольно убедительной статье Питера Цагерманна «Психоаналитическая установка и её отношение к метапсихологии». Статья ясно показывает, что явно или неявно, но психоаналитическая теория в огромной степени влияет на профессиональную установку психоаналитиков. Причём особенно это относится к новым теориям так называемых тяжёлых психических расстройств, которые составляют огромную часть современных клиентов психоаналитиков. В этой связи можно вспомнить балинтовское понятие «фундаментальное расстройство», термин Хайнца Кохута «нарцизное расстройство личности», исследования Отто Ф. Кернберга о структуре Borderline-Personality и психологию Самости Д. В. Винникотта с её «истинной» и «ложной» Самостью. Все эти концепции помогают психоаналитикам не сдаваться перед столь широко сегодня распространёнными трудно лечимыми пациентами с психозами, психосоматическими расстройствами, делинквентным поведением и зависимостью от наркотиков, прибегая здесь к расширению традиционных для психоанализа показаний. Вышеназванные теории приводят к эффективному расширению классического учения о неврозах. На этой новой платформе психоаналитикам удаётся сегодня не только лучше разобраться и научно классифицировать пациентов, наделённых тяжёлыми расстройствами, но и лучше их лечить.




[1] Деятельность больше характеризует извне наблюдаемое поведение, а установка скорее подчёркивает внешне ненаблюдаемую, внутреннюю установку в смысле умонастроения или особого способа мышления, например, политическая или религиозная установка. Независимо от того, чему большее внимание мы будем уделять, внешнему поведению или внутренней стороне установки, речь всегда идёт о двух сторонах одной и той же медали.

[2] В этой книге речь идет, прежде всего, о прояснении до сих пор мало подвергавшейся рефлексии установке психоаналитика по отношению к его пациентам. В соответствии с моделью уровней мы различаем следующие зоны установок:

1. Фундаментальная установка в качестве базального отношения (basic или fundamental attitude). Об этом типе установки пишет в предшествующей статье книги Páramo-Ortega. Такая установка практически полностью независима от персоны пациента, диагноза или вида расстройства. А это означает: каждого своего пациента психоаналитик встречает с одной и той же фундаментальной установкой. Она характерна для конкретного психоаналитика и очень сильно зависит от его личности. Но в результате того, что между отдельными психоаналитическими направлениями и школами существуют всё-таки различия, в статьях из книги читатель встретит различные определения и акценты.

2. Установки и действия, которые варьируют в зависимости от типа расстройства и стадии психоаналитического процесса. Отношение к каждому пациенту будет отличаться. Например, по отношению к классической истерии показана, хотя и благосклонная, но всё же дистанцированная, нейтральная установка. А в противоположность этому тяжело нарцизный пациент со склонностью к злоупотреблению наркотиками, с делинквентными чертами или психосоматическими симптомами нуждается в «новой» установке со стороны психоаналитика, в установке, в которой важную роль играют создание подходящей атмосферы, эмпатия и взаимная проективная идентификация.

3. Психоаналитический метод является герменевтическим методом, который позволяет осознать бессознательный материал посредством использования регрессивных процессов и постоянного учёта сопротивления, переноса и контрпереноса. Сюда ещё добавляется хотя и в разной мере ориентация на определённые части психоаналитической теории, такие как возрастная психология, теория личности, учения о защите и о конфликтах, а также учение о болезнях.

По отдельности представленные здесь психоаналитические функции на самом деле в повседневной практике переходят друг в друга, на самом деле они являются интегрированными функциями. И, несмотря на это мы считаем полезным попытаться дифференцировать эту функцию, чтобы получше разобраться в ней.

[3] Popper, Sir Karl Raimund (1902-1994) – австро-английский философ, основатель критического рационализма, исходящего из недоказуемости научных законов; самое большее из того, на что они могут претендовать – это способность выдержать все попытки фальсификации.

Рудольф Экштайн Нужно ли психоаналитику иметь особую установку к своей работе?

[Rudolf Ekstein. Muß der Psychoanalytiker eine bestimmte Grundeinstellung zu seiner Arbeit haben? В книге “Die psychoanalytische Haltung (Auf der Suche nach dem Selbstbild der Psychoanalyse)“ (ред. Peter Kutter), Verlag Internationale Psychoanalyse, München, Wien, 1988, стр. 31-42]

Предисловие Питера Куттера (22.6.2001)
Сегодня, 100 лет спустя после первых психоаналитических публикаций Фройда, психоанализ продолжает и дальше развиваться самыми разными способами . Это касается не только теории психоанализа, но и его методов и областей применения. Различные направления психоанализа продолжают конкурировать друг с другом, например contemporary Kleinians, теория объект-отношений и психоаналитическая теория Самости (Кохут). При этом базальная психоаналитическая установка к пациентам (независимо от вида психического заболевания и конкретного метода работы с пациентом) по-прежнему остаётся одной из наиболее актуальных проблем.
К трём основным переменным разговорной психотерапии (клиент-центрированной психотерапии по Роджерсу) относятся: 1) высокая, ничем не ограниченная, оценка клиента; 2) хорошая эмпатия по отношению к клиенту; 3) аутентичность (искренность). Эти установки разделяет и психоанализ. Незаметные влияния со стороны мировоззрения и видения человека столь же сильно воздействуют на повседневную частную практику, как и возраст, пол, религиозные и политические установки. Должен ли психоаналитик оставаться бесчувственным и дистанцированным, ограничиваясь исключительно толкованием, или же он должен быть эмоциональным, личностно заинтересованным, эмпатийно чуствующим мир пациента, оптимально реагируя на самые тонкие проявления его тела и языка?
Вышедший из австрийского коммунистического движения и поздее эмигрировавший в США опытный психоаналитик Рудольф Экштайн даёт на эти вопросы интересные, поразительные ответы, которые и сегодня, спустя 13 лет после их опубликования, остаются актуальными для любого человека, интересующегося психоаналитическим методом.

1. Ожидание в качестве значимой установки

Философ Joe Bronowski (1960) как-то сказал, что смысл науки скорее всего сводится к поискам, чем к находкам, что в ней скорее представлено мышление, чем его результаты, предварительные мнения, чем окончательные суждения. Можно сказать и по-другому: путь здесь важнее цели. То есть, отыскивание истины в этом смысле оказывается намного более важным чем сама истина. Когда я начну говорить о фундаментальной установке психоаналитика, то я буду руководствоваться именно таким родом мышления.

Несколько лет назад вместе с моей семьёй я был в Греции. Мы сидели в одной из афинских таверн на Plaka вместе с родственниками моей жены, жившими в Афинах. Мы решили поужинать по-гречески. Наступал вечер, и мощные прожекторы отбрасывывали свой свет на руины Акрополя. Я был переполнен множеством впечатлений после моего первого посещения Акрополя, думал о полученном мною классическом образовании. Я был попросту потрясён, когда впервые прикоснулся к мрамору моих заидеализированных Афин тысялетней давности. Когда пришёл официант, чтобы принять наш заказ, я с огромным энтузиазмом сказал ему, что хотел бы сейчас заказать греческий ужин. На что официант сказал, что это лучшее, что можно найти в меню. Но не успел официант нам что-то посоветовать, как его перебил один из родственников жены. После долгой дискуссии, которую до конца мне так и не удалось понять, было заказано нечто другое. Тот родственник приходил не в столь большой восторг от греческих ресторанов как я. А в результате этого моя идеализация и моя вера, что официант предложит нам только самое лучшее из меню, испытали на себе более реалистическую оценку. Этот маленький пример показывает нам, что идеализация и реальность являются двумя совершенно разными вещами.

Наш родственник сказал мне, что сегодняшние Афины ничего общего больше не имеют с моими прежними, легендарными Афинами. Скорее всего официант посоветовал бы мне заказать то, что он захотел бы повыгоднее сбыть. Он бы постарался меня надуть там, где только это возможно, и именно потому, что я не понимал того, что произошло с Афинами, не знал сегодняшние Афины. Потому и вынужден был мой родственник защитить меня. Во мне тогда вспыхнула внутренняя борьба между заидеализированным представлением, связанным с воспоминаниями об обучении в гимназии, и образом современной Греции. Хотя моя воодушевлённость Акрополем и не была разрушена, она должна была уступить место более реалистическому взгляду. Только таким образом я мог понять то, каким образом лучше всего обращаться с официантом. Вначале я должен был себе хорошенько прояснить, то есть осознать, о чём в действительности шла речь, чтобы не удовольствоваться исключительно одним – удовлетворением моих заидеализированных ожиданий.

И тем не менее вечер оказался замечательным, просто превосходным. Но меня занимали и другие мысли. Официант, обслуживавший меня, независимо от того, насколько прекрасно он это делал, должен был выполнять ещё и обязанности по отношению к ресторану, к владельцу ресторану и к его сотрудникам. Когда он ожидал моего заказа, то естественно, что он хотел каким-нибудь образом повлиять на делаемый мною выбор, и не только для того, чтобы удовлетворить мой аппетит, но и навязать мне то, что было нужно ему. Ведь официант был зависим и от своей реальности, которая требовала от него навязывание мне таких блюд, которые были бы выгодны ресторану. То есть, официант не только терпеливо и вежливо ждал мой заказ после сделанных им предложений, но и пытался повлиять на процесс, в который мы были включены: состоялись переговоры особого рода, а именно, переговоры между моими желаниями и способом обслуживания, за который был ответственен официант. Результаты этого процесса были восприняты моим родственником скорее всего в виде нечестных переговоров. Если я правильно понимаю его вмешательство, то он хотел, чтобы моя семья и я не были обмануты жаждой наживы со стороны ресторана, чтобы я мог реализовать свои действительные потребности.

Наверняка, это нельзя свести ко всем функциям официанта. Возможно, существуют рестораны и отели первого класса, в которых подобного рода переговоры идут более честно, когда предлагаемое обслуживание скорее всего будет идти на пользу тому, в чём действительно нуждаются клиенты. И если мы ищем такое обслуживание, то стоит ли нам идти в одну из таверн на Плака? Естественно, мнение об официанте из этой таверны не было моим личным мнением, это скорее было мнение человека, жившего в этом городе и хорошо знавшего местную жизнь. Но не был ли я излишне критичным? Может быть было бы лучше придерживаться моей прежней любви к Древней Греции и слепого доверия, особенно после того, как я дотронулся до священных камней из мрамора?

Что общего здесь с психоанализом? Как связано это с проблемой фундаментальной установки профессионала-психоаналитика? Что всё это имеет общего с занимающим меня вопросом, имею ли я какую-либо фундаментальную установку, да и вообще нужна ли она мне эта фундаментальная установка по отношению к психоанализу и к производной от неё психотерапии? В своей книге «Динамика терапии в отношениях, находящихся под контролем» Jessie Taft (1962) пытается дать определение психоанализу и психотерапии. Её предложение гласит так: Слово «терапия» мы применяем вместо слова «лечения», и именно учитывая его первоначальное значение. Греческое слово, от которого происходит «терапия», означает «служитель», а в форме глагола – «обслуживать, ухаживать, ждать». Как мне кажется, этим автор пытается донести до нас, что клиент не должен подвергаться «манипуляциям» со стороны других людей. «Лечение» же означает по словарю, что мы что-то делаем с другим человеком, накладываем на него руку. «Лечение» является медицинским, а не психологическим, термином. В английском языке не существует глагола соответствующего существительному «терапия», что можно только приветствовать. В нашей работе мы действительно ничего не хотим навязывать другому человеку. Особый стиль нашего подхода лучше всего описывать в качестве процесса, идущего самим собой, который мы только наблюдаем, ну разве что ещё иногда понимаем. Возможно, мы как-то способствуем этому процессу в его развитии, но мы ни в коем случае не прикладываем его к пациенту.

Психоаналитика лучше всего сравнить с официантом, который ждёт.

И, действительно, в английском языке официанта называют ещё waiter. Под этим подразумевается персона, которая подобно любому обслуживающему персоналу ожидает, чтобы выявить, чего же на самом деле желает или в чём нуждается человек, которого необходимо обслужить. Хотя такой официант и участвует в общем процессе, но он не манипулировает, не использует другого человека. Такое соответствует и установке психоаналитика, помогающего пациенту достичь психического здоровья.

Наш официант из греческой таверны обслуживает нас, чтобы позволить нам пройти через процесс, позволяющий получить еду, которой мы смогли бы наслаждаться. Но мы уже поняли, что в действительности такого заидеализированного официанта не существует. Столь же ралистичными мы должны оставаться и сейчас, когда обратимся к более подробному рассмотрению функции психоаналитика, когда мы постепенно будет прояснять для себя, к чему же сводится поиск, позволяющий определить функцию аналитика, его фундаментальную реалистическую установку. Возможно, при этом нам удастся найти для психоаналитика правильное место, разместив его между двумя полюсами, а именно, между идеалом, заключающемся в обслуживании и ожидании после включённости в общий процесс, и практикой, в которой как оказывается столь часты манипуляции, практикой, в которой ведутся переговоры и иногда предлагаются услуги, часто совсем ненужные. Такое случается в клинике и в частной практике психоаналитика точно также как и в ресторане, иногда ничем не отличаясь от того, что было пережито мною в отношениях с официантом из греческой таверны.