Geum.ru

Ингрид Савельевне Кацибиной в начале войны исполнилось двенадцать лет, еще младше ее были Элла Александровна Молодых только три года, Асадул Абдуллин семь… Это те, кто жил в Ленинграде в годы блокады рассказ

Вид материалаРассказ
Подобный материал:
Память

900 дней и ночей в кольце блокады

Горно-Алтайск в годы войны приютил беженцев из Ленинграда

Уже шестьдесят шесть лет прошло с той поры, как была полностью снята блокада с города-героя Ленинграда. Но несмотря на то, что минуло столько лет, никто не забыт и ничто не забыто… Сегодня мне хочется поговорить с читателями газеты о блокадном Ленинграде, но не только по материалам книг и исторических документов, а по воспоминаниям очевидцев и родственников очевидцев этой страшной блокады великого города.

Возможно, не все знают, что в нашем городе до сих пор живут три блокадника и несколько фронтовиков – защитников Ленинграда, которые помнят все пережитое, словно оно было только вчера. Ингрид Савельевне Кацибиной в начале войны исполнилось двенадцать лет, еще младше ее были Элла Александровна Молодых – только три года, Асадул Абдуллин – семь… Это те, кто жил в Ленинграде в годы блокады. Рассказывает Ингрид Савельевна: «Родилась я в Ленинграде. Когда мне исполнилось двенадцать лет, началась война. Из Ленинграда стали эвакуировать детей со школами, с детскими садами, эвакуировали и меня под город Тихвин Ленинградской области, но пробыли мы там недолго, всего месяц, потом привезли обратно… А через несколько дней Тихвин был сдан. Это был июль 1941 года, тогда никто не переживал особенно, что придется ленинградцам голодать, потому что запасов в городе было лет на десять. Но начались первые бомбежки, разгромили знаменитые Бадаевские склады, и вот тут уже почувствовалось дыхание голода… Подсолнечное масло текло рекой, сахар горел… Потом мальчишки бегали в те места, как-то просеивали землю с углем пополам и добывали сахар, пусть черный, грязный, но и это было для нас лакомством. Паек хлеба резко сократился до 125 граммов».

Их было четверо: мама, бабушка, Ингрид и младший брат Михаил. Вспоминает Ингрид, как однажды ей пришлось пойти за хлебом в дальний магазин, и вот несет она узелок, прижимая его к груди, боясь потерять. Вдруг сзади ее хватают чьи-то руки. Оказалось, что это хорошо одетая женщина пытается отобрать у нее хлеб, повалила девочку в снег, прижала коленкой и отобрала все-таки… А что она, девчонка, могла с ней поделать? Женщину так и не поймали… А хлеб был тогда такой, что его сейчас и есть бы не стали: пополам с опилками, черный, грубый, тяжелый, как глина. Дома ее не стали ругать, просто бабушка пошла на другой день на рынок продавать мамины туфли и принесла домой булку хлеба и поллитровую баночку «хряпы».

Что такое «хряпа», нам, конечно, неизвестно. Оказывается, это засоленные нижние капустные листья. Ну-ка, стали бы мы их есть сейчас? Выбросили бы на помойку, да и всё!

Вспоминает Ингрид Савельевна и как тушили они фугаски на крыше, как одна из них упала прямо в воротах двора. Достать ее никак не могли, она сползала все глубже и глубже, ведь почва в Ленинграде болотистая. В конце концов воронку засыпали, поставили ограждение, там она и пролежала до 1963 года, когда ее наконец достали и взорвали за городом.

Второй раз была эвакуация в 1942 году, уже дальше от фронта, в Саратовскую область, хотя Дорога Жизни через Ладожское озеро уже была открыта и в город стали завозить продукты питания. В числе этих продуктов был и шоколад для детей, почему-то ярко-розового цвета, и, конечно, очень вкусный, а, может, неизбалованным ребятишкам просто так казалось?

В Горно-Алтайске наша героиня оказалась почти случайно, посоветовали ей наш маленький зеленый городок, где она и детей подняла, и не одно десятилетие проработала на ткацкой фабрике, которая тогда славилась на всю страну, даже окончила Московский технологический техникум, а до этого и целину осваивала, работая на тракторе. Всего с лихвой было ей отмерено, и все-таки она счастлива, счастлива больше всего тем, что ей есть что рассказать своим детям (а их трое), внукам (девять) и правнукам (десять). «А что может нынешняя молодежь рассказать своим детям? – с горечью говорит Ингрид Савельевна. – Как водку да пиво пьют и работать не хотят?». Конечно, не все такие, но частенько попадаются…

Живут в нашем городе сестры Дина Евгеньевна Кудрявцева и Людмила Евгеньевна Селедцова, у которых тоже есть что вспомнить о блокадном городе. Правда, сами они там не были в то время, но знают обо всем по рассказам своей тети Иры и бабушки, а эти рассказы таковы, что кровь стынет в жилах… В Ленинграде во время блокады они приютили у себя соседских детей, у которых умерли от голода родители. Один мальчик был еще грудной, он был так сильно истощен, что, конечно, не выжил… Бабушка его накормила, уложила, а он как повернул головку вслед уходящим из комнаты, так и умер к утру: головка в сторону двери, глаза открыты… Тетя Ирина все делала, чтобы спасти свою маму, их бабушку, и своего сына Володю, не гнушалась никакой работой: работала в санитарной бригаде, которая проверяла квартиры, где мертвые лежали рядом с живыми, она научилась зашивать покойников в простыни, их складывали в штабеля до весны, а потом хоронили в общей могиле, за эту работу давали хлебные карточки. Под обстрелом выкапывали капустные листья на поле из-под снега, рады были любой пище, только бы дожить до победы, а после войны, думали, жизнь станет совсем счастливой. Если бы знать! До снятия блокады они дожили, но потом судьба распорядилась по-своему: у людей была сломана психика, и тетя Ира, и ее сын Володя покончили счеты с жизнью… Война закончилась, а трагедия продолжалась!

Есть свои воспоминания и у ребенка из блокадного Ленинграда Асадула Абдуллина, ему было всего семь лет, но он тоже хорошо помнит те 125 грамм хлеба, которых было так мало для растущего организма, но ему удалось выжить, и после войны и до сей поры он живет в нашем городе… Воспоминаний много, они наплывают лавиной, не дают спокойно жить и дышать. Ну разве они не герои, эти ленинградцы-блокадники?

Не могу не рассказать о том, что и я родилась в Ленинграде, правда, уже после войны… Но рассказы мамы и бабушки хорошо помню, бабушка вообще никуда не выезжала из города, чудом осталась жива. И вот, еще будучи школьницей, я написала стихотворение про Ленинград, мой родной город, по маминым рассказам:

Но только я помню тот мамин рассказ

О страшных блокадных днях,

И снова встает пред глазами не раз

Мой город в суровых боях…

Стены домов исковерканы взрывом,

Черные дыры на мостовой,

Только осколков колючий ливень

Там, на углу, где стоял постовой…

Действительность была еще страшнее: мама, бывшая в ту пору студенткой сельскохозяйственного института, который был эвакуирован из города, но ей удалось один раз приехать к своей маме. видела, как этому постовому взрывной волной оторвало голову, и она подкатилась прямо к маминым ногам… И мне, не видевшей все эти ужасы, тоже тяжело говорить и писать об этом, потому что там, в те годы, страдали и мои близкие, страдали женщины и дети… Не стану описывать ужасы каннибализма в городе, которые приведены в последней редакции книги Алеся Адамовича и Даниила Гранина, потому что это слишком страшные факты. Это страшно, но это было, и не нам судить тех людей, что иногда переставали быть людьми, потому что просто сходили с ума от голода… Но одну цитату из этой книги хочу привести: «Удивительно, как блокада срывала драпировки, раздевала человека, беспощадно высвечивала в каждом все в нем заложенное». Но хорошего отношения к людям, по-настоящему душевного было в миллионы раз больше… И мне подумалось, как все-таки много может человек! Ведь само слово «блокада» вобрало в себя все мыслимые и немыслимые трудности, мучения и беды. И не стоит лишний раз говорить о крайностях, потому что большинство ленинградцев до самого конца продолжали оставаться людьми…

Татьяна КОЛОСОВА.