Беллона Фрегат «Беллона»

Вид материала

Документы

Содержание Жертва Беллоне

Подобный материал:

• Правозащитный Центр «беллона», 35.73kb.
• Освоение месторождения Приразломное неприемлемо из-за экологических и экономических, 82.69kb.
• Экологическое объединение «беллона», 127.34kb.
• Конкурс научных работ в области возобновляемых источников энергии на соискание стипендии, 184.73kb.
• Конкурс научных работ в области возобновляемых источников энергии на соискание стипендии, 73.24kb.
• Преамбула. На сайте «Новости Космонавтики» в последний момент появилась инфа: 21 мая, 166.67kb.
• Задачи: повышение спортивного мастерства; укрепление здоровья воспитанников, 40.49kb.
• Программа мб «Фрегат» на 2009-2010 гг. Томск-2009, 65.18kb.
• И. А. Гончаров. Обыкновенная история. Обломов. Фрегат «Паллада»(фрагменты), 50.95kb.
• Трёшниковым Алексеем Фёдоровичем, учёные-географы регионов Поволжья. Председатель Ульяновского, 40.61kb.

Жертва Беллоне

…А это уже первый день октября. Я больше не вестовой при капитане. Или, правильней сказать, не только вестовой. С нынешнего утра я - сигнальщик, должность новая, прежде небывалая и, что называется, на виду. В самом прямом смысле.

Я наверху, надо всеми. После слов Дианы «а у меня ты» мой дух, как пишут в книжках, воспарил. Опять же и телесно я вознесен над человеками. Я нахожусь на «мостике», гордо возвышающемся над «Беллоной».

Бастион два дня как достроен, готов к сражению и теперь, по словам Платона Платоновича, «заканчивает прихорашиваться». К брустверам проложены утрамбованные песчаные дорожки, двери землянок и блиндажей свежепокрашены, к лесенкам, что ведут на брустверы, сделаны канатные поручни, под «грот-мачтой» - судовой колокол, отбивающий склянки, и повсюду - просто так, для красоты - развешаны спасательные круги с названием фрегата, хотя здесь они, конечно, никого спасти не смогут. Пес Ялик обзавелся личным жилищем, какого на корабле у него не было: будкой, покрашенной на манер тельняшки. Мартышка Смолка поселилась под лафетом пушки, при которой состоит фейерверкером ее покровитель Соловейко. Для определения силы и направления ветра (их необходимо учитывать при коррекции артил лерийского огня) у нас на мачте сделан небольшой парус, рея которого может поворачиваться в любую сторону. Издали бастион, должно быть, и вправду напоминает плывущий по волнам корабль.

Неприятель тоже почти готов к драке. Напротив нас, на не столь дальней, но теперь недоступной Лысой горе, в недрах которой таится одному мне ведомое сокровище, французы заканчивают строить свои батареи. Первая линия уже возведена, но им этого мало - выше по склону они затеяли второй ярус, чтоб, когда начнется канонада, задавить нас двойной мощью огня. Нижний-то ярус пощипывает нас и теперь. То ядро швырнет, то бомбу подкинет. Ядро просвистит над ничейной землей, бомба прогудит по небу - и жахнут, куда Бог пошлет. Или в бруствер, или внутрь бастиона, или дальше, где землянки резерва, перевязочный пункт доктора Шрамма, камбуз и прочее тыловое хозяйство. У нас ведь от передовой до глубокого тыла шагов сто. И повсюду копошатся люди. Комендоры - у пушек, подносчики - возле снарядных горок, стрелки сидят подле бойниц, землекопы копают, маляры красят, подметальщики метут. Одно слово - корабельная жизнь. Казалось бы, каждый вражеский выстрел кого-то обязательно достанет.

А между тем, хоть по фрегату, в смысле бастиону, с утра выпущено (я считал) сорок семь бомб и ядер, у нас никто не убит, не поранен.

Потому что капитан учредил полезную должность «сигнальщик» и определил на нее юнгу Герасима Илюхина, приметив его, в смысле мою, исключительную зоркость в сочетании со звонкостью голоса. И удостоился я повышения.

С самого утра, повышенный и вознесенный, сижу я на почетном месте, обустроенном для капитана его заботливым индейцем. Удобно развалился на стуле, подложив

под задницу подушку. Рядом на столике графин с лимонадом, коробка с сигарами. Сигару я разок курнул - гадость, а вот лимонная вода на солнцепеке вещь хорошая.

Вражеская позиция передо мною, как на ладони. Раз в пять минут то там, то сям ба-бах! - вылетает клуб дыма. Я сразу выпрямляюсь, ладонь ко лбу и слежу за полетом снаряда. Вначале не всегда угадывал, куда он приземлится, но довольно скоро насобачился.

К примеру, крикну:

- Баба! Кажись, на шкафут!

Это значит, француз кинул бомбу и ударит она в середину нашей брустверной линии. После моего крика народ кидается оттуда врассыпную - все наши держат ухо востро и сигнальщика слушаются. Бомба хрясь в землю. Вспышка, грохот. Во все стороны летят осколки, комья, камни. А люди целы, только рытвина осталась. Через десять секунд все снова работают, а землекопы лопатами засыпают вмятину. Прошла минутка - и будто не было попадания.

Если же я кричу:

- Яшка! Мимо! - то никто на пущенное в молоко ядро и головы не повернет.

Хорошо мне. Будто я бог с пещерной картины. Восседаю на облаке, повелеваю поднебесным миром, и на моих мозаичных устах сияет блаженная улыбка.

А и как мне не блаженствовать?

Она сказала: «Никуда я не поеду. У тебя фрегат, а у меня ты». Это во-первых и в-главных.

Во-вторых: съел, гад Соловейко? Хоть ты в мою сторону не глядишь и рожу свою конопатую воротишь, а когда я завопил: «На баке! Яшка!» - дунул оттуда, только подметки засверкали.

Вражьи стрелки меня уже с час как исчислили. Пуляют довольно кучно, от тюфяков с матрасами клочья ле тят. Но, спасибо предусмотрительному Джанко, ихняя пальба мне не страшней гороха. Слезать по лесенке, конечно, будет жутковато, но индеец и это предусмотрел.

Когда вкруг вышки начали визжать штуцерные пули, он притащил большую охапку сена, свалил внизу и показал: если что - не спускайся, а сигай. Так я и сделаю.

Ба-ах! Облачко дыма в левой части французской батареи. У них там на ярусе двадцать восемь пушек, и все они мне уже знакомы. Эта, нынешняя, плюется «яшками». Сорок восьмой выстрел.

Наши все застывают, на меня устремлены сотни глаз.

- Не наша! - ору. - Влево берет!

Все снова задвигались. А я достаю трубочку. Вы там внизу копайте-таскайте, а у сигнальщика жизнь малина.

И сызнова: ба-бах! Сорок девятый - это мортира.

Бьет не мимо.

- Баба! На юте!

На ют только доставили фуру с порохом и еще не успели разгрузить, отнести мешки в крюйт-камеру. Поэтому матросы не разбегаются, а хватают ведра. Рванет - все равно не убежишь.

Я не ошибся: бомба ударила с внутренней стороны, шагах в пятнадцати от повозки. Запрыгала по земле шипучая смерть - сейчас жахнет. Вскинулись на дыбы широкогрудые фурштатские лошади. Но с четырех сторон плеснули водой - и пшикнул фитиль, погас.

Уф, пронесло…

От того места, где еще клубится дым от выстрела французской мортиры, до входа в мою заветную пещеру, если подняться прямо вверх, не больше ста шагов. Вон они - кусты, за которыми, прикрытый дерном, затаился лаз…


Я загляделся на бурую поросль. Там, в таинственной тьме, обитает Дева, пробудившая меня от сна, который

скучные люди принимают за действительность. Доживу ли я до дня, когда вновь окажусь в моем подземелье? Покажу ли его моей Диане?

Предаваться мечтаниям на боевом посту и преступно, и глупо. Всего на секунду замешкался я, но черную точку в воздухе поймал взглядом поздно. И очень она мне не понравилась. Она летела не так, как другие. Не на ют, не на бак, не в молоко, а…

- А-а-а-а!!!

С отчаянным воплем, опрокинув и стул, и столик, я прыгнул вниз. Еще не приземлился, а надо мной с треском разлетелся мой насест.

Оглушенный и перепуганный, я сидел в сене, а на меня, подобно снегопаду, медленно опускались пух и перья.

Комендор от ближнего орудия сокрушенно сказал:

- Важно впечатал, гад. Пристрелялся. Ну-тко и я его…

Он приложился к прицелу, а я все сидел и мотал головой.

Подбежал Джанко. Пощупал меня, поставил на ноги, хлопнул по плечу - иди отсюда, нечего тебе теперь здесь делать.

На трясущихся ногах, еле-еле, поплелся я в тыл. Господи, ведь еще чуть-чуть - ядро разорвало бы меня на куски. И ничего бы больше не было: ни ясного дня, ни жизни с ее чудесами, ни Дианы…

А потом вдруг встряхнулся и не стал об этом думать. Мало ли что могло бы быть! Вот он я, вот она жизнь, и нечего трястись.

Тут как раз, будто желая меня укрепить и подбодрить, где-то ударил барабан. Я пошел навстречу дробному бою.

Из широкой траншеи, что вела от города к бастиону, вышла колонна пехоты. Над касками сверкали штыки, барабанщик с серебряным позументом на рукавах отмахи вал палочками, а впереди вышагивал высокий подтянутый офицер.

Я прищурился. Разглядел скуластое лицо с узкими глазами, тонкими черными усами.

Навстречу треску из «кают-компании» выглянул Платон Платонович. Надел фуражку.

Пехотный начальник, вскинув к козырьку ладонь, звучно доложил - мне было слышно издалека:

- Штабс-капитан Аслан-Гирей! Прибыл в ваше распоряжение с ротой прикрытия.

Вот чего он узкоглазый-то, понял я. Из татар.

Сзади бабахнуло. Хоть я был уже не на мостике, но обернулся и сразу увидел черный шарик, описывавший в небе крутую дугу.

- На шканцах, ложись! - заорал я. - Баба!

«Шканцами» у нас называлась площадка за «каюткомпанией» - как раз место, где выстроилась прибывшая рота.

- В стороны! Ложись! - крикнул Иноземцов своим незычным голосом.

Но солдаты глядели на него, разинув рты, и не двигались.

Бомба плюхнулась прямо перед строем. Завертелась, зафырчала. Пехотные шарахнулись от этакой страсти, некоторые присели и зажмурились, но упасть никто не догадался.

Ихний начальник гаркнул:

- Гаси фитиль, болваны!

И побежал, срывая шинель. Но где там! Он был далеко, да и вряд ли получилось бы - сбить огонь шинелью.

Брызнуло пламя, качнулся воздух. Вот теперь несколько человек повалились.

Эх, беда!

На крики из своего укрытого тремя накатами блиндажа высунулся доктор Шрамм.


- Мясо? - деловито спросил он. - Сюта! Сюта неси!

Это он раненых так называл - «мясо». Если не моряки, конечно. Моряков Осип Карлович называл «рыбой».

Я подбежал проверить, не задело ли Платона Платоновича. Он, слава богу, был цел. Только фуражку взрывной волной сорвало.

- …Ничего, привыкнут, - спокойно говорил капитан татарину. - Ротой пускай займется ваш фельдфебель. Вахтенный начальник покажет, где расположиться. А вы, сударь, пожалуйте-с в кают-компанию. Очень вовремя прибыли. Обсуждаем положение дел.

Про положение наших дел и я был не прочь послушать. Хоть я и состоял в самом нижнем из флотских чинов, но все же числился при самом капитане. Заходить в кают-компанию я мог без позволения и даже без особой нужды. Если делал это тихо, не привлекая к себе внимания, никто из офицеров на меня и не оборачивался.

Так же было и теперь. Занятые важной беседой начальники слушали капитана и высказывались сами, ну я прошел себе в уголок, где стоял чан с питьевой водой, и скромненько наполнил кружечку.

Кают-компания была обустроена и украшена, насколько позволяли бастионные условия. Сидели все попрежнему свесив ноги в канаву, однако сиденья стали удобными, с подушками, на столе белела скатерть, горели привезенные с «Беллоны» лампы, пыхтел самовар. Кроме крыши появились и стены из досок, обитые коврами. Не хватало только пианино, а то было б не хуже, чем на фрегате.

Иноземцов держал речь перед офицерами: половина была наших, половина сухопутных.

Он говорил, что штурма не будет, а будет бомбардировка, и хоть мы, как только возможно, подготовились, но виды скверные. Против нас французские укрепления,

которые и сейчас превосходят нас мощью огня в полтора раза, а когда враг завершит строительство второго яруса, на пять выстрелов с той стороны мы сможем отвечать только двумя. Притом еще следует ожидать, что союзный флот огнем с моря подавит наши фланговые батареи, и тогда противник подвергнет нас еще и кинжальному обстрелу со стороны Рудольфовой горы. Через несколько часов такой канонады от «Беллоны» останется кучка рыхлой земли.

Капитана выслушали в тяжелом молчании. Потом штурман Никодим Иванович, старший по возрасту, спросил:

- Что говорят в штабе, Платон Платонович? Когда ждать генеральной бомбардировки?

- Дня два, много три-с, и ударят.

Заговорили все разом.

Артиллерийский капитан, командир одной из батарей, развел руками:

- Что же делать?

Саперный поручик воскликнул:

- Ждать, пока нас в распыл пустят?

Лейтенант Кисельников предложил:

- А если вылазку? Ночью, внезапно. Заклепаем сколько-то пушек, силы и подравняются.

- У них там зуавы, африканские стрелки. Лучшие солдаты в Европе. А у меня кто? Непривычные к пехотным действиям матросы и вот-с, штабс-капитан АсланГирей необстрелянную роту привел.

- Что нам остается? - спросили тогда Платона Платоновича. - Только с честью умереть?

- Это не так мало-с…

Я вспомнил, как прежде, перед затоплением эскадры, он говорил, что умереть с честью - не штука, что надобно с честью победить. А теперь, стало быть, вот как?


И сделалось мне очень страшно. Если уж хладнокровный Иноземцов заговорил о смерти, видно, совсем беда.

А капитан подошел к схеме наших и вражеских позиций, что висела на особой доске.

- При подобном соотношении стволов спасти нас может едино лишь чудо, да-с. Вот если б, к примеру, попасть бомбой в ихний пороховой погреб… - Он вздохнул. - Но поди знай, где он. Это один шанс из мильона… Будь против нас корабль, я бы знал, куда целить. Сосредоточили бы всю мощь огня меж гротом и бизанью. Глядишь, и поразили бы крюйт-камеру. А тут, изволите ли видеть, холм… - Платон Платонович сердито откусил кончик сигары, сплюнул приставшие к губе крошки. - Эх, кабы над той Лысой горой на крыльях пролететь…

Воцарилось мрачное молчание. Умеющих летать на крыльях среди присутствующих не было.


…Вот он - момент, которым мне памятен тот день.

Сейчас это произойдет…

- Ваше высокоблагородие…

Мой голос тонок и срывается. Ко мне оборачиваются, многие сердито супятся. Хоть известно, что я капитанов любимчик, но чтоб юнга прерывал военный совет - это неслыханно.

- Прощения прошу… - лепечу я. - На крыльях, конечно, никак невозможно, но…


И я рассказал про пещеру, что находится аккурат над французскими батареями. Если туда пробраться ночью и затаиться, то потом из кустов всё ихнее вражеское обустройство будет, как на ладошке.

Меня перебивали, задавали вопросы. Я отвечал. Наконец офицеры оставили меня в покое, стали толковать промеж собой.


А я стоял, опустив голову, и чувствовал себя выпотрошенной рыбой. Всю икру из меня вынули, и вишу я на солнце пустым брюхом нараспашку.

Была у Герки Илюхина сокровенная тайна, да пришлось ее выдать, принесть в жертву. И вовсе не той, ради кого берег свой секрет и с кем его охотно бы разделил, а злой мачехе - богине войны Беллоне.

Я встрепенулся. На совете говорили про меня.

- …Хорошо-с. Допустим, юнга доберется до тайника, но что проку? Для расчета прицельного мортирного огня необходим правильный кроки? неприятельской позиции. - По тону Платона Платоновича было слышно, что отпускать меня на ту сторону ему ужасно не хочется. - Здесь потребна чертежная точность…

- Господин капитан второго ранга, если позволите… - Руку поднял татарин, что привел роту. - Я окончил Михайловское артиллерийское училище. В пехоту определен временно, за отсутствием вакансии на батареях. Занести на схему координаты порохового погреба легко cмогу и даже присовокуплю к ним расчеты углов возвышения. Однако я всё же не понимаю, как мы с юнгой попадем туда через вражеские линии.

Вздохнул Платон Платонович, посмотрел на меня виновато, будто извиняясь, что не сумел меня уберечь.

- Это-то как раз довольно просто-с…