Айн Рэнд: «Атлант расправил плечи. Книга 2»

Вид материалаКнига

Содержание


Глава 5. Счет исчерпан
Подобный материал:
1   ...   11   12   13   14   15   16   17   18   ...   28

Глава 5. Счет исчерпан



Это стало первым провалом в истории «Реардэн стил». Впервые вопреки договоренности заказ не был выполнен. Но к пятнадцатому февраля, предполагаемой дате открытия железной дороги Таггарта, все потеряло значение.

Зима наступила рано – в последние дни ноября. Люди говорили, что это самая суровая зима на их памяти и что в необычайных снегопадах винить некого. Они не хотели вспоминать время, когда бураны не носились беспрепятственно по неосвещенным улицам и дорогам, не бушевали над крышами нетопленых домов, не мешали движению поездов и не уносили сотни жертв.

Когда «Таггарт трансконтинентал» в конце декабря впервые с опозданием получила топливо от «Денеггер коул», двоюродный брат Денеггера объяснил, что ничего не мог поделать; он должен был сократить рабочий день до шести часов, мотивируя это необходимостью поднять дух людей, которые работали не так продуктивно, как при его кузене Кене. Люди стали безразличны и небрежны в работе, потому что, по его словам, были измучены суровой дисциплиной, установленной прежним руководством. Он не смог удержать ушедших без причины управляющих и мастеров, хотя они проработали в компании по десять – двадцать лет; он не смог устранить трения между рабочими и новым руководством, набранным им самим, хотя новые начальники были намного либеральнее прежних беспощадных кровососов. Он полагал, что это лишь временные трудности переходного периода, и заявлял, что бессилен что-либо сделать, когда груз, предназначенный для «Таггарт трансконтинентал», накануне дня отгрузки был передан Комитету по международной помощи для отправки в Народную Республику Англия, где пришлось ввести чрезвычайное положение, народ умирал от голода, государственные предприятия закрывались. Мисс Таггарт, сказал новый хозяин «Денеггер коул», ведет себя неблагоразумно, ведь поставка задержана всего на один день.

Однодневное промедление привело к опозданию на три дня триста восемьдесят шестого товарного поезда, следовавшего в Нью-Йорк из Калифорнии. Пятьдесят девять вагонов были загружены салатом и апельсинами. Товарный поезд стоял на запасном пути в ожидании топлива, которое не доставили вовремя. Когда поезд прибыл в Нью-Йорк, салат и апельсины можно было сваливать в Ист-Ривер, они слишком долго ждали своей очереди на складах в Калифорнии, так как движение было сокращено, а особое распоряжение запрещало формировать составы более чем из шестидесяти вагонов. Никто, кроме друзей и деловых партнеров, не обратил внимания на то, что три производителя апельсинов из Калифорнии и два фермера из Империал-Велли, выращивавших салат, разорились. Никто не заметил закрытия брокерской фирмы в Нью-Йорке, а также водопроводной компании, которой задолжала брокерская фирма, компании, производящей свинцовые трубы, которая, в свою очередь, снабжала водопроводную компанию. «Когда люди умирают от голода, – писали газеты, – рядового гражданина не волнует крах предприятий, являющихся частной собственностью и созданных для извлечения личной прибыли».

Уголь, отправленный Комитетом по международной помощи через Атлантический океан, так и не достиг берегов Народной Республики Англия – им завладел Рагнар Даннешильд.

Когда в середине января компания «Денеггер коул» во второй раз задержала поставку топлива для «Таггарт трансконтинентал», кузен Денеггера сердито проворчал в телефон, что ничего не может сделать, – его шахты были закрыты на три дня из-за дефицита смазочных материалов, необходимых для работы шахтного оборудования. Уголь для «Таггарт трансконтинентал» поступил на четыре дня позже срока.

Мистер Квинн, владелец компании по производству шарикоподшипников, переехавшей из Коннектикута в Колорадо, целую неделю ждал товарного поезда, который должен был доставить металл, отправленный «Реардэн стил». Когда поезд наконец пришел, ворота завода компании были закрыты.

Никто не заметил закрытия компании из Мичигана, производившей двигатели, которая ожидала партию шарикоподшипников, в то время как ее оборудование простаивало, а рабочие получали жалование в полном объеме; остановки деревообрабатывающего комбината в Орегоне, дожидавшегося двигателей; ликвидации склада пиломатериалов в Айове, лишившегося поставок; банкротства строительного подрядчика из Иллинойса, который, не получив в срок пиломатериалы, обнаружил, что все его контракты аннулированы, а потенциальные покупатели его домов отправились восвояси по заметенным снегом дорогам искать то, чего больше не осталось нигде на свете.

В конце января снежная буря перерезала перевалы через Скалистые горы, возведя на пути магистрали «Таггарт трансконтинентал» заносы высотой в тридцать футов. Люди, в течение нескольких часов пытавшиеся расчистить путь, отказались от этой затеи, снегоочистители один за другим выходили из строя. Машины, срок эксплуатации которых давно истек, не ремонтировались в течение двух лет. Новые так и не прибыли, потому что производитель прекратил поставки, не получив от Орена Бойла стали.

Три поезда попали в ловушку на запасных путях станции Уинстон, высоко в Скалистых горах, там, где магистраль «Таггарт трансконтинентал» пересекала северо-западную часть Колорадо. Пять дней до них не могла добраться помощь. Локомотивы не могли пробиться сквозь бурю. Последние сделанные на заводах Лоуренса Хэммонда грузовики не выдержали холодов и вышли из строя. Были посланы лучшие самолеты, изготовленные на заводах Дуайта Сандерса, но они так и не достигли станции Уинстон – степень износа не позволила им преодолеть напор ветра.

Захваченные бурей пассажиры пытались рассмотреть сквозь надвигающуюся снежную завесу огоньки лачуг станционного поселка. Огни исчезли на вторую ночь. К вечеру третьего дня в поездах отключили освещение и отопление, иссякли запасы продовольствия. В краткие минуты затишья, когда белая завеса исчезала, открывая взору черную безмолвную пустоту, в которой сливались погруженная во мрак земля и беззвездное небо, было видно, как за много миль к югу вился на ветру язычок пламени. Это светился факел Вайета.

К утру шестого дня, когда составам удалось продвинуться к горным склонам Юты, Невады и Калифорнии, проводники заметили, что трубы придорожных заводиков не дымятся, а заводские ворота, открытые во время прошлого рейса, наглухо закрыты.

«Снежные бури – это стихийное бедствие, – писал Бертрам Скаддер, – а за погоду некого призвать к ответу».

Нормы угля, определенной Висли Маучем, хватало, чтобы дома отапливались не более трех часов в день. Дров не было, металл для изготовления печей отсутствовал, приспособлений для установки отопительных систем тоже не хватало. Хитроумные подобия печей, созданные из кирпича и жестяных канистр из-под растительного масла, университетские профессора топили книгами из своих библиотек; производители фруктов поддерживали тепло в своих домах деревьями из садов. «Лишения укрепляют дух народа, – писал Бертрам Скаддер, – и куют высокопробную сталь общественной дисциплины. Нужда является строительным раствором, укрепляющим людей, словно кирпичи в стенах величественного здания общества».

– Нации, некогда убежденной, что могущество достигается за счет производственной мощи, внушают, что путь к могуществу лежит через нищету, – заявил в одном из интервью Франциско Д'Анкония. Это заявление не было опубликовано.

Той зимой подъем деловой активности наблюдался только в индустрии развлечений. Люди выкраивали последние гроши из своих жалких средств и голодные толпились у кинотеатров, чтобы на несколько часов забыть управлявший ими животный страх перед бытовым неустройством. В январе распоряжением Висли Мауча все кинотеатры, ночные клубы и кегельбаны были закрыты в целях экономии топлива. «Удовольствия не являются предметом первой необходимости», – писал Бертрам Скаддер.

– Надо смотреть на вещи философски, – советовал доктор Саймон Притчет молодой студентке, которая истерически разрыдалась посреди его лекции. Эта девушка недавно вернулась из экспедиции в одно из поселений на Верхнем Озере; она видела там женщину, которая держала на руках тело своего взрослого сына, умершего от голода. – Нет никаких абсолютов, – сказал доктор Притчет. – Реальность иллюзорна. Откуда эта женщина знает, что ее сын умер? Откуда она знает, что ее сын вообще жил?

Люди с умоляющими глазами на измученных лицах собирались вокруг палаток евангелистов, которые с ликующим злорадством выкрикивали, что человек не в силах покорить природу, что наука – обман, что разум потерпел поражение, что человек наказан за свои грехи, гордыню и веру в собственный разум. Они уверяли, что только мистическая вера способна предотвратить трещину в железнодорожном полотне или прокол последней шины последнего грузовика. Они проповедовали, что любовь и самопожертвование помогут найти разгадку сокровенных тайн.

Орен Бойл сделал пожертвование на благо других. Он продал Комитету по международной помощи для отправки в Народную Республику Германия десять тонн стальных строительных ферм, предназначавшихся для «Атлантик саузерн».

– На это трудно было решиться, – объяснял он, глядя на охваченного паникой президента «Атлантик саузерн» влажным рассеянным взором праведника, – но я принял во внимание тот факт, что вы мощная корпорация, тогда как народ Германии терпит неописуемую нищету. Поступая таким образом, я руководствовался принципом: «Нужда важнее всего». Нужно подумать о слабых, а не о сильных.

Президент «Атлантик саузерн» знал, что у шапочного знакомого Орена Бойла в Вашингтоне есть приятель в Министерстве снабжения Народной Республики Германия. Это ли стало причиной поступка Бойла, или его решение было продиктовано верой в самопожертвование, никто сказать не мог, да и не было особой разницы: если Бойл и был святошей, проповедовавшим самопожертвование, он сделал то, что должен был сделать. Именно поэтому президент «Атлантик саузерн» промолчал в ответ; он не осмелился признать во всеуслышание, что его больше интересует железная дорога, чем народ Германии; он не решился оспаривать справедливость принципа самопожертвования.

Вода в Миссисипи прибывала весь январь; от снегопадов река вздулась, и ветер заставил ее течение подобно огромным монотонно работающим жерновам разрушать все, что попадалось на пути. В одну из ночей первой недели февраля, когда снег с дождем неистовствовали с особой силой, под пассажирским поездом рухнул принадлежавший «Атлантик саузерн» мост через Миссисипи. Локомотив и пять первых вагонов вместе с треснувшими фермами моста низверглись с высоты восьмидесяти футов в черный водоворот реки. Остальная часть состава удержалась на первых трех пролетах моста, которые уцелели.

– Нельзя отдавать соседу то, что необходимо самому, – сказал Франциско Д'Анкония.

Буря открытых выступлений против него, поднятая владельцами газет, была намного сильнее их обеспокоенности событиями на реке.

Ходили слухи, что главный инженер «Атлантик саузерн», отчаявшись получить сталь для укрепления моста, подал в отставку полгода назад, предупредив руководство компании, что мост ненадежен.

Он написал в самую крупную нью-йоркскую газету письмо, в котором предупреждал об опасности, но письмо не получило огласки. Ходили также слухи, что первые три пролета не дрогнули, так как были укреплены конструкциями из металла Реардэна; пятьсот тонн продукции этой компании оказались единственным поступлением на железную дорогу за время действия Закона о равном распределении.

Единственным результатом официального расследования стало признание непригодными к эксплуатации двух мостов через Миссисипи, принадлежавших мелким железнодорожным компаниям. Одна из них прекратила существование, другая закрыла свою линию, собрала рельсы и проложила новую ветку к мосту через Миссисипи, который принадлежал «Таггарт трансконтинентал». Так же поступила и «Атлантик саузерн».

Огромный мост в Бредфорде, штат Иллинойс, был построен Натаниэлем Таггартом. Ему пришлось долгие годы бороться с властями, потому что суды, разбирая иски речных грузоперевозчиков, выносили решения, что железные дороги создают конкуренцию перевозкам' по воде и тем самым угрожают общественному благосостоянию. Мосты следовало уничтожить, ибо они препятствовали движению речного транспорта. Судебные постановления требовали, чтобы Натаниэль Таггарт снес свой мост и перевозил пассажиров на баржах. Когда дело слушалось в суде высшей инстанции, он выиграл тяжбу с перевесом в один голос. Мост Таггарта остался единственной перемычкой между двумя частями континента. Его наследница поставила перед собой цель поддерживать мост в исправности любой ценой.

Сталь, отправленная Комитетом по международной помощи через Атлантику, не достигла берегов Народной Республики Германия. Ее захватил Рагнар Даннешильд, и никто, за исключением людей из Комитета, не узнал об этом, потому что газеты уже давно не писали о Рагнаре Даннешильде.

Обнаружив, что товаров не хватает, а электрические утюги, тостеры, стиральные машины и остальные электроприборы и вовсе исчезли с прилавков, люди начали интересоваться слухами. Они слышали, что ни одному кораблю, груженному медью «Д'Анкония коппер», не удалось прийти в американский порт, – они так или иначе попали в руки Рагнара Даннешильда.

В порту туманными зимними вечерами перешептывались о том, что Рагнар Даннешильд всегда захватывал суда, доставляющие помощь другим государствам, но никогда не прикасался к меди; он топил корабли «Д'Анкония коппер» вместе с грузом, экипажам разрешал спасаться на шлюпках, а медь отправлялась на дно океана. Об этом повествовали особым шепотом – так рассказывают мрачные легенды, смысла которых никто не понимает. Никто не мог объяснить, почему Даннешильд не забирал медь.

Во второй неделе февраля вышел указ, запрещавший поднимать лифты выше двадцать пятого этажа. Эта мера была предпринята в целях экономии медной проволоки и электроэнергии. Верхние этажи требовалось освободить от жильцов. Пролеты, ведущие наверх, были заколочены грубыми некрашеными досками. Особым разрешением допускались исключения – на основании «крайней необходимости» – для ограниченного круга крупных предприятий и фешенебельных отелей. Города будто стали ниже ростом.

Раньше жители Нью-Йорка не особо беспокоились о погоде. Метели досаждали им лишь тем, что замедляли движение транспорта и оставляли после себя лужи возле дверей ярко освещенных магазинов. Людям, идущим против ветра в плащах, мехах и вечерних туфлях, буран в городе казался незваным гостем. Сейчас же, когда буран порывисто гнал снег по узким улочкам, люди со смутным страхом ощущали незваными гостями в городе себя и чувствовали, что у ветра есть право считать их таковыми.

– Теперь уже все равно, – сказала Дэгни Реардэну в ответ на сообщение, что он не сможет дать ей рельсы, потому что ему не удалось найти поставщика меди. – Выбрось это из головы, Хэнк.

Он промолчал, хотя и не мог забыть первого сбоя в работе «Реардэн стал».

Вечером пятнадцатого февраля в полумиле от Уинстона, штат Колорадо, лопнуло железнодорожное полотно на стыке рельсов – как раз там, где их требовалось заменить. С рельсов сошел локомотив. Начальник станции Уинстон лишь бессильно вздохнул и вызвал аварийную бригаду с подъемным краном. Такие происшествия на его участке пути случались теперь через день. Он уже начал привыкать к ним.

В тот вечер Реардэн в пальто с поднятым воротником и надвинутой на глаза шляпе бродил по колено в снегу по заброшенному угольному разрезу во всеми забытом уголке Пенсильвании. Он наблюдал за погрузкой угля на свои самосвалы. У шахты не было хозяев – никто не мог покрыть затраты на ее содержание. Однако нашелся один молодой человек родом из голодающего поселка поблизости. У него были злые глаза и резкий голос. Он собрал группу безработных и заключил с Реардэном контракт на поставку угля. Уголь добывали ночью, хранили в потайных дренажных штольнях, с рабочими расплачивались наличными, никто не задавал вопросов. Виновные в том, что им хотелось выжить, эти люди вели дела подобно дикарям: без законов, документов, контрактов, покровителей – без всего, кроме взаимопонимания и жесткого соблюдения договора. Реардэн даже не знал имени молодого человека. Наблюдая, как он руководит погрузкой, Реардэн подумал, что, родись этот парень поколением раньше, из него получился бы отличный промышленник, сейчас же он закончит свою короткую жизнь уголовником.

В тот же вечер Дэгни присутствовала на заседании совета директоров «Таггарттрансконтинентал».

Все расположились вокруг полированного стола в величественном зале заседаний совета. В помещении было прохладно. Люди, которые за десятилетия привыкли к тому, что их лица должны быть непроницаемыми, слова невнятными, а одежда безупречной, выглядели неестественно в обтягивающих животы свитерах, шарфах вокруг шеи; кашель, подобный треску пулемета, слишком часто прерывал дискуссию.

Она заметила, что Джим утратил свое обычное спокойствие. Он сидел, втянув голову в плечи, его глаза метались по лицам присутствующих.

Среди них был человек из Вашингтона. Никто не знал, чем он занимается, какое у него звание, это не имело значения; было известно, что он из Вашингтона. На висках мистера Уэзерби – а именно так его звали – проступала седина, у него было длинное узкое лицо, и казалось, что ему стоило больших усилий держать рот закрытым. Это придавало ему чопорный вид. Члены совета не знали, в каком качестве он присутствовал на заседании: гостя, советника или, быть может, председателя совета; они предпочли остаться в неведении.

– По моему мнению, – сказал председательствующий, – основной проблемой, которую мы должны рассмотреть, является то, что полотно нашей магистрали находится в плачевном, если не сказать критическом, состоянии. – Он выдержал паузу и осторожно добавил: – В то время как единственная принадлежащая нам дорога с приличными рельсами – это линия Джона Галта… то есть Рио-Норт.

Другой участник совещания произнес таким же осторожным тоном, стараясь вовлечь в разговор остальных:

– Если принять во внимание хронический дефицит оборудования, а также то, что мы позволяем ему изнашиваться на ветке, которая приносит убытки… – Он замолчал, не высказав никаких предложений.

– По моему мнению, – вступил в разговор худой бледный мужчина с аккуратными усиками, – линия Рио-Норт стала для компании финансовым бременем, нести которое ей не под силу. Пока не будет произведена реорганизация, которая… – Не закончив своего выступления, мужчина с усиками посмотрел на мистера Уэзерби. Тот сделал вид, что не заметил этого взгляда.

– Джим, – сказал председательствующий, – я думаю, ты мог бы объяснить мистеру Уэзерби ситуацию.

Голос Таггарта был по-прежнему ровным. Но как кусок ткани, натянутой на разбитую бутылку, топорщится в месте излома стекла, так и в казавшемся ровным голосе Таггарта время от времени слышались шершавые нотки.

– Думаю, все признают, что основным фактором, влияющим на состояние дел любой железнодорожной компании в стране, является повышенный уровень банкротств в сфере бизнеса. Хотя все мы понимаем, что это временное явление, в настоящий момент оно так серьезно повлияло на железную дорогу, что состояние дел можно назвать безнадежным. В частности, число закрывшихся заводов в районе функционирования сети железных дорог «Таггарт трансконтинентал» настолько велико, что вся наша финансовая система подорвана. Районы, которые всегда приносили стабильный доход, в настоящий момент убыточны. Расписание движения товарных поездов, рассчитанное на серьезный грузооборот, нельзя сохранить, если вместо семи отправителей осталось трое. Мы не можем обслуживать их по-прежнему. По крайней мере, при… существующих тарифах. – Он бросил на мистера Уэзерби взгляд, который, казалось, не был замечен. – Мне кажется, – продолжил Таггарт, и его голос зазвучал резче, – что наши клиенты заняли нечестную позицию. Раньше они жаловались на конкурентов и принимали всяческие меры местного масштаба с целью устранения конкуренции в своих отраслях. Сейчас большинство из них оказались практически монополистами, но отказываются понять, что железнодорожная компания не в состоянии обслуживать один завод по тем же тарифам, по каким она обслуживала всех производителей в данном регионе. В их интересах мы обеспечиваем движение поездов себе в убыток, однако они выступили против повышения тарифов.

– Повышения? – тихо переспросил мистер Уэзерби, умело разыгрывая удивление. – Но речь вовсе не идет о повышении тарифов. •

– В случае, если слухи, которым я отказываюсь верить, окажутся правдой… – начал председательствующий и замолчал на полуслове в тот момент, когда его голос выдал смятение.

– Джим, – любезно сказал мистер Уэзерби, – лучше бы не упоминать о повышении тарифов.

– Я не имел в виду, что тарифы необходимо поднять немедленно, – поспешно вставил Таггарт. – Просто напомнил об этом для полноты картины.

– Но, Джим, – дрожащим голосом сказал пожилой мужчина, – я-то думал, что твое влияние, я имею в виду твою дружбу с мистером Маучем, гарантирует… – Он запнулся, потому что все неодобрительно посмотрели на него, упрекая в нарушении неписаного закона: никто не должен упоминать о подобных неудачах, никто не должен обсуждать влиятельных знакомств Джима, тем более, почему они его подвели.

– Дело в том, – непринужденно заметил мистер Уэзерби, – что мистер Мауч направил меня сюда, чтобы обсудить требование железнодорожных профсоюзов повысить жалование и требование грузоотправителей снизить тарифы. – Он говорил небрежно, но твердо: ему было известно, что члены совета следят за обсуждением этих требований в печати долгие месяцы; он понимал, что эти люди боятся не самого явления, а того, что он напомнил о нем, как будто самого явления не было в природе, и только его слова могли сделать его не вымыслом, а реальностью; он знал, что эти люди ждут, воспользуется ли он своей властью, и дал им понять, что не преминет сделать это.

Положение этих людей давало им право возражать открыто, но никто не произнес ни слова протеста, никто не сопротивлялся. Джеймс Таггарт заговорил резким раздраженным голосом, призванным передать гнев, но передавшим лишь растерянность:

– Я бы не стал преувеличивать роль Бадди Уоттса из Национального совета грузоотправителей. Он поднял большой шум и накормил обедами много кого в Вашингтоне, но я бы не советовал принимать это всерьез.