Юрий Никитин

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   29
     Он сам не помнил как опустился целым, трусость оберегла не только от ссадин, упал на камни возле самой воды, жадно хватал широко раскрытым ртом воздух. Глаза не отрывались от темной поверхности. Неужели вода раньше была черной? Или же это только в полумраке...
     Совсем недавно, а кажется, что очень давно, пришлось столкнуться с живой и мертвой водой, но это ни та, ни другая, это вода того мира, предыдущего, странного и непонятного, ибо зачем Род решился заменить всю воду, как не затем, чтобы попробовать таким образом заменить одних людей другими?

     Глава 29
     Когда дыхание перестало вырываться с хрипами, а грудь поднималась и опускалась почти как всегда, он первым делом выпотрошил мешок. Этот камень, где двоим было бы тесно, единственное место, куда мог положить пергамент и две баклажки с той, обычной водой.
     Сердце все равно стучало так часто, что ему не хватало воздуха. Он дышал все еще часто, уже не от усталости, но если даже забыть, что он на самом дне глубокой расщелины, которой ничего не стоит сомкнуться...
     Он вздрогнул, покрываясь липким потом. Дрожащие пальцы кое-как расстелили пергамент, придавил баклажками, дабы не свертывался, а сам, с листочком в руке поменьше, опустил ноги в воду. На малом листочке чернели крупные значки, которые он придумал сам. Неизвестно что и как писали люди того, староводного времени, а здесь он просто нарисовал себе что делать, когда напьется воды, как делать и в каком порядке.

     Через трое суток жители Бескид услышали далекий грохот. Земля слегка вздрогнула: раз, другой, третий, затем все стихло, хотя чувствовалось неспокойствие: собаки тревожно выли и боялись заходить в конуры, скот мычал, а птицы покинули гнезда.
     В самой середине одна из гор, которую называли Черной, дрогнула и развалилась на части. Огромные скалу рушились в провал, разбивались в щебень, засыпали подземные пещеры. Иногда слышно было как булькает вода в незримых глубинах, но камни все сыпались и сыпались, пошли даже лавины мелкого щебня и песка, наконец на месте высокой горы образовался пологий холм, открыв взору множество остроконечных пиков до самого виднокрая.
     Олег, исхудавший как скелет, стоял под защитой каменной стены. Глаза ввалились, скулы выпирают, грозя прорвать кожу. Сухие губы полопались от жажды. Взгляд, которым он обвел горы, был дик и странен, словно этот мир увидел впервые и ужаснулся.
     За спиной в мешке лежали свитки, испещренные древними знаниями. Тогда, испив древней воды, он попросту выбросил кусок пергамента, что держал в кулаке. Лишь по чистой случайности взор упал на белеющий ком между камнями, а когда поднял и расправил, то долго старался понять смысл странных значков, ибо после глотка старой воды начисто забыл не только все прошлое, но и умение понимать подобные знаки.
     Даже записи на листах делал лишь потому, что хотел сохранить самые важные заклинания, самые дивные случаи, не полагаясь на память. Лишь на третьи сутки все же разгадал смысл значков, ужаснулся, торопливо заполнил листы до конца, осторожно попил воды из баклажки...
     ...и мир перевернулся снова. Теперь знаки на пергаменты показались странными и непонятными, хотя узнавал свою руку, а вода в подземелье показалась более страшной, чем мертвая пода подземного мира.
     Остаток дня раздумывал как поступить, но когда от жажды начало мутиться в голове, а воду из подземного озера пить не решался, он все-таки выбрался наверх, а гору раздробил и обрушил, навсегда уничтожив основной источник.
     Теперь в мешке за спиной бесценные записи, смысл которых еще понять бы. Возможно, там величайшие тайны бытия, а возможно, всего лишь перечисление древних царей, их походов и восхваление нелепых подвигов. Правда, зачем бы он тогда записывал, на него непохоже...
     С пугающим холодком пришло осознание, что на воду древних понадеялся чересчур. Не Таргитай же, а трезвый волхв! Должен понимать, что в лучшем случае получит половину, а то и треть от ожидаемого. А этот случай явно не лучший...
     - Еды, - прохрипел он. - Любой! Пусть даже со стола бедняка... За всех, черт бы вас побрал...
     Тупо смотрел на камни, где ничего не появлялось, спохватился, начал вспоминать заклятия. С пятого или шестого раза в двух шагах затрещало, возник нелепый в продуваемых всеми ветрами ажурный столик с резными ножками, сверкающие блюда с жареной птицей, ломтями жареного мяса...
     Он сглотнул слюну, как зверь едва не опрокинул, хватал обеими руками еще горячие тушки, разрывал, обжигая пальцы, жадно вгрызался, глотал куски мяса как волк, и лишь ощутив тяжесть в желудке, начал есть как изголодавшийся человек: быстро, жадно и много.
     Когда утолил голод, начал есть просто в угоду аппетиту: очень уж все вкусно, нежно, сдобрено жгучими травами, острой солью. И лишь когда еще позже начал есть в запас, что привычно для любого охотника, который сутками бегает по дебрям, некогда развести костер, то спохватился, с недоумением и стыдом посмотрел на пустой стол, где, казалось, пировала голодная орда степняков.
     - Кой черт, - вырвалось у него невольно, - мне-то зачем наедаться впрок?

     Из десяти листков девять оказались все еще непрочитанными. Возможно, это в самом деле записи о походах, завоеваниях, перечнях убитых врагов и сокрушенных народов. На прочтенном, правда, отыскал крохотное заклятие, а когда сумел повторить, путаясь в жестах и шипящих звуках, в пещере возникло широкое мерцающее в полумраке зеркало. От его серебристого света посветлело даже под сводами, Олег с удивлением увидел там целые гроздья летучих мышек. Все висели вниз головами и смотрели на него красными как угольки глазами.
     В светящейся поверхности двигались смутные тени. С правой стороны возникло красное пятно, а когда он сосредоточился, рассмотрел горящие дома. Чем больше всматривался, чем яснее и резче становились образы, возникающие картины,
     Он смотрел, смотрел, смотрел...

     От зеркала он оторвался, когда в голове послышался предостерегающий звон. В глазах потемнело, видел только пугающую черноту, а редкие звездочки гасли...

     Все страны, все народы, племена и земли - клубок кровавых раздоров, противоречий, разделов и переделов, захватов земель и власти, свержения сыновьями отцов. братьями братьев, убийств, грабежей, засухи и недородов, великих и бессмысленных подвигов, трусости и предательства. роскоши и нищеты,
     Из-за края приходили степные неведомые народы, как наводнение выплескивались на цветущие нивы, оставляя после себя только пепел, да разжиревших воронов. Деревья срублены, дома сожжены, колодцы засыпаны, а кто не убит - уведен в рабство. Но если кочевники оставались на захваченных землях, то превращались в господ и настолько быстро жирели и забывали с какого конца браться за оружие, что уже внуки становились жертвой новой волны свирепых кочевников, что появлялись внезапно, жгли, разрушали, убивали, оставляя после себя безжизненную пустыню.
     И снова. И снова. И снова.

     Как положить этому конец? Это для Мрака разве интересно, да и то вряд ли, еще Таргитаю для песен: скачки на диких конях через ночь, схватки, вопли раненых, тайные подземелья, прыжки с высоких башен, спальни принцесс, победа в схватке, могучий удар топора. звон мечей, ликующие крики, пир победы... и так всю жизнь, из поколения в поколение, из века в век? И несть тому числа?

     Боровик когда-то был самым удачливым охотником. Он забирался в лесные дебри дальше всех, приносил богатую добычу, добывал меха и шкуры, и, если бы не огромная родня, которую надо кормить, жил бы безбедно.
     Однажды по первому снегу, он собрался на охоту и подошел к столбу Велеса с просьбой, чтобы тот сумел сохранить его сапоги до весны, когда переобуется во что-нибудь полегче. Едва вошел с мужиками в лес, как одно подгнившее дерево внезапно обрушилось, задело суком, едва не сломав спину. Его увезли на розвальнях, думали, помрет. Нет, выжил, но не вставал с ложа всю зиму. Лишь в конце кое-как оправился, стал выходить на улицу, как раз наступила весна.
     Подошел к столбу Велеса, сказал с упреком:

     - Какой ты скотий бог? Ты сам скотина!

     Волхв, который следил за неугасающим огнем, сказал сурово:
     - Не гневи бога. Он выполнил твою просьбу. Что ты хочешь, косноязычный, не умеющий излагать свои желания?
     Спина болела, работать в полную силу так и не смог, но лес знал как никто, начал приносить волхву редкие лечебные травы, нашел однажды перо жар-птицы, яйца редкой птахи Сирин, отыскал полянку с разрыв-травой, и волхв постепенно взял его в помощники, хотя по возрасту Боровик был едва ли моложе самого волхва. В деревне посмеивались, но однажды, когда в морозную зиму откуда-то пришла стая невиданных белых волков, огромных и страшных, он сумел одним заклятием отогнать их прочь, после чего волхв торжественно посвятил его в колдуны.
     Боровик взялся за новое дело с утроенной силой. Его природная мощь требовала выхода, он вскоре обогнал по умению своего наставника, а затем колдуны соседних и дальних деревень признали его сильнейшим.

     Сейчас перед Олегом стоял располневший седой старик с розовым лицом, в котором уже нельзя было увидеть охотника с его цепким взглядом, а широкие плечи, на которых перенес не один десяток убитых оленей, стали не так заметны, ибо брюхо свисало через узкий пояс, на боках наросли толстые колоды дурного мяса, а широкой заднице позавидовала бы купчиха.
     - Кто ты? - спросил Боровик приятным мягким голосом. - И почему пришел ко мне?
     Кто бы ни был этот молодой парень, но обращаться с ним надо осторожно, что-то знакомое в крепкой стати, цепком взоре, врожденной настороженности и точности движений, что дается лишь тем, кто родился в опасности и жил с нею рядом.
     Олег огляделся, где бы сесть, ноги не держат, тут же стены раздвинулись и заблистали золотом, деревянный стол преобразился в роскошный под тремя скатертями, а вместо табуреток возникли удобные кресла.
     - Благодарствую, - сказал он. - Я простой лесной волхв. Ничего не знаю, ничего не умею. Зовут меня Олег. Вчера я добыл... гм... узнал... Словом, я могу теперь видеть... хоть и очень смутно, хоть и очень-очень вблизи... но все же видеть сгустки той силы, что пропитывает колдунов. Я не имкал тебя, я просто несся... гм... а когда увидел этот голубой свет, я пошел на него.
     Боровик спросил недоверчиво:
     - Это у меня голубой?
     - Я так увидел, - ответил Олег, защищаясь. - Может быть, у меня глаза неправильные. НО я помчался как бабочка на огонек, и вот я здесь. Я уже знаю, что колдуны друг друга не любят. Не общаются. Не дружат. Но почему, я подумал, это должно мешать общей работе?
     Боровик осторожно сел за стол напротив. Его глаза не отпускали лицо молодого волхва, сильное и жестокое, лицо человека, который не сможет свернуть курице шею, но без колебаний затопит вешней водой пару сел, если это нужно будет для создания нового заклинания.
     - Так-так, - проговорил он настолько мягко, что брови Олега взлетели вверх, слишком не соответствует голос этого тучного человека его облику. - Что за общая работа?
     - Общая...
     Олег рассказывал подробно, повторялся и объяснял на пальцах, но сам удивился как это прозвучало буднично, коротко и просто. Настолько просто, что непонятно, почему чародеи не сделали это уже давно сами.
     Боровик сидел с приятной улыбкой на лице, вокруг него пульсировало незримое для простых людей облако, но Олег угадывал смутные очертания чего-то неприятного и страшного.
     - Кажется, я что-то понял, - проговорил колдун. - Это интересно... Тебе стоит переговорить с самим Беркутом.
     Олег спросил с надеждой:
     - Это кто?
     - О... впрочем, что рассказывать? Сейчас мы попробуем до него дотянуться.
     Каменная глыба скатился с груди Олега. Он шумно вздохнул:
     - Наконец-то....
     - Что? - быстро спросил колдун.
     - Я только и слышу, что никто друг с другом не общается!
     - А-а-а... Впрочем, это почти верно. Колдуны не общаются, не дружат, даже не встречаются. Если увидишь колдунов вместо, это не друзья, а сообщники.
     В голосе колдуна слышалось не то горечь, не то злорадство. Он стоял лицом к стене, трогал ее, что-то шептал. В глубине стены появился слабый свет, расшился, вышел наружу и растекся по поверхности, образовав что-то среднее между окном и зеркалом в стене.
     Олег ожидал, что в волшебном зеркале сейчас появился изображение, но оттуда выметнулся короткий луч, коротко блеснул и утонул в противоположной стене. Там в глубине возник слабый свет, будто зажгли слишком тонкую лучинку. Огонек был красный, почти багровый, там и ширился во все стороны: трепещущий как крылья бабочки на ветру. Вот-вот угаснет, и Олег невольно подумал, что вот так и жизни колдунов легко прервать не только ударом меча, а даже простой палкой!

     Свет охватил всю стены. Олег ожидал, что багровый свет сменится на оранжевый ии белый, но в этом багровой тумане появились фигуры, проступили стены. На миг почудилось, что попал в огромную кузницу, виден даже горн с пылающими углями, но человек, проступивший из красного тумана, был кем угодно, но не простым колдуном.
     На Олега глянули пронизывающие глаза, крупные и навыкате, не то глаза рептилии, не то большой хищной птицы. Не отрывая от него взгляда, человек прорычал странным металлическим голосом:
     - Что понадобилось тупому грибу от птицы, летающей выше облаков?
     Олег открыл рот для ответа, прежде чем сообразил, что спрашивают не его. Боровик ответил мягким, очень приятным голосом, в котором Олег все же прочитал невысказанное пожелание возить воду для Ящера:
     - Не мне. Что может заинтересовать знающего в детской копилочке?.. Но вот этот юноша пристал с ножом к горлу, чтобы я сообщил тебе о нем...
     Незнакомый колдун, которого Боровик назвал Беркутом, всматривался так, что едва не продавил лбом зеркало:
     - И ты сразу решил...
     Недоверие в его голосе было настолько сильным, что Боровик поспешно возразил:
     - Почему сразу? Но потом я подумал, а почему бы и нет? Пусть и этот напыщенный дурак позабавится.
     - Это ты обо мне?
     - А разве среди магов есть еще... скажем, недоумки?
     Видно было как лицо Беркута стало цвета заходящего солнца. Волосы поднялись, в них заблистали грозные искорки. И хотя пещеру Боровика и жилище Беркута разделяли земли, горы, леса и несколько царств, Олег передернул плечами и с трудом удержался, чтобы не отступить на шаг, постыдно прячась за спину старого мага.
     Боровик покосился с ухмылкой, но Олегу почудилось в выцветших глазах удивление. Правда, от зеркала пахнуло жаром, Боровик поспешно бормотал заклятия, рассыпал щепотки сухой травы, жар бесследно исчез, взамен прогремел страшный голос Беркута:
     - Я понял больше, чем ты, сам недоумок, страшишься вымолвить!..
     - Что ты мог понять, - ответил Боровик надменно, но Олегу послышались в голосе колдуна смущение. - Ты, горный червяк...
     Голос прервал:
     - Давай его сюда!
     - С удовольствием, - пробормотал Боровик.
     Олег по его знаку встал прямо перед зеркалом. Изображение раздваивалось, он видел и темную пещеру, где могучий Беркут раздраженно швырнул в огонь горсть красной пыли, видел и Боровика, тот за его спиной тоже бросил в очаг сухие красные листья. Губы шевелились, но слов Олег не слышал. По поверхности зеркала пробегали странные мимолетные тени, Олег угадывал себя, иногда с посохом, иногда с длинным мечом, однажды даже узрел себя в богатой княжеской одежде, но всмотреться не успел, одновременно спереди и сзади прозвучали голоса:
     - Я произношу Слово Перехода...
     - Я принимаю Слово Перехода...
     Олег чувствовал шум крови в ушах, стало жарко, на миг почудилось, что голова вот-вот лопнет от притока горячей крови. За спиной Боровик закричал громко и пронзительно, в ответ что-то рыкнул Беркут. Неведомая сила дернула Олега с такой силой, что от рывка едва не оторвались руки и ноги.

     Глава 30
     Сотни острых ножей пронзили тело. Он стиснул зубы, чтобы не заорать, а когда боль исчезла так же внезапно, как и возникла, в подошвы снизу ударило твердым. Он покачнулся, нелепо выставил руки с растопыренными пальцами, удержался. Расширенные глаза в страхе оглядывали темную пещеру.
     Воздух был холодный, сырой. Олег стоял внутри горы. Сердце сжалось, он ощутимо чувствовал всю массу камня, что наверху, откуда угрожающе смотрят серые с красным огромные зубы гранита. Из стены напротив как лезвия великанских секир нацелились каменные ребра. Пещера выглядит нежилой, хотя пол сглажен...
     За спиной послышался удивленный смешок. Олег резко повернулся. Массивный колдун, Беркут, смотрел насмешливо. Толстые надбровные дуги выдвигались так круто, что лоб сползал к затылку, нос безобразно расплющен, словно ударом тарана, Серые глаза расставлены широко, но из-за широко раздвинутых скул казались запавшими и мелкими как упавшие в пыль горошины.
     В этих глазах таилось и нечто странное, что Олег, боясь себе поверить, расценил почти как некоторое уважение.
     - Теперь понимаю, почему он тебя отправил ко мне! Да еще так поспешно.
     - Что, я такой противный?
     - Еще какой, - подтвердил чародей. - Противный, от того же слова, что и противник.
     - Я никому не противник, - проговорил Олег с тоской. - Я как раз хочу, чтобы везде был мир, никто ни с кем не воевал...
     - Хорошее желание, - одобрил Беркут. - За такие желания всегда больше всего крови льется!.. Что ж, садись, располагайся. Рассказывай, кто ты и что.
     Олег недоумевающе огляделся, в такой пещере ни удавиться, не зарезаться нечем, но сзади под ноги мягко толкнуло. Он осторожно опустился в глубокое кресло, толстая шкура черного медведя была теплой, словно только что сняли с печи. Под ногами уже был толстый ковер, Олег не мог понять, когда его успели подсунуть под его подошвы. Разве что образовался прямо из камня.
     Чародей опустился на огромный валун, что возник так же внезапно, как и кресло с мехами. Олег приподнялся, желая уступить старшему мягкое, но чародей нетерпеливым жестом остановил.
     - Сиди. Меня все это делает ленивым. Так кто ты?
     - Человек, - ответил Олег с тоской. Он как можно короче рассказал и этому о жизни в лесу, опустив их подвиги по спасению мира, снова показалось и неловко о таком рассказывать, и страшновато, что не поверят, закончил совсем просительно: - У меня кое-что получается в волшбе... Но я не знаю как пользоваться, я боюсь навредить... но я хочу эту силу, да и все силы отдать роду людскому! Нас и так мало, зверья вон сколько, а еще деремся, изничтожает друг друга, хотя сообща такое бы могли отгрохать!.. Хоть башню до неба...
     Он осекся, вспомнив героя, который с братьями строил башню до небес, и чем это кончилось.
     - Из Леса, - повторил Беркут. - Да, в Лесу чего только не водится... Даже невры какие-то. Ладно, парень, убивать тебя не буду...
     Олег дернулся:
     - А что, меня надо было убивать?
     Чародей удивился:
     - А зачем еще Боровик тебя послал?.. Он знает, что я крут, зол, дураков не терплю, сразу в пыль, в жаб, за тридевять земель... Там уже немалая община собралась моими усилиями! Из слишком умных.
     Олег пробормотал:
     - А может не надо было, слишком умных...
     Беркут раздраженно отмахнулся:
     - Это они считают себя слишком умными! Я то вижу, что каждый из них - пустое место. Это ты вон все твердишь, что дурак да неумеха, но я ж вижу, что собираешься перехитрить старика!
     Олег вскрикнул:
     - Я? Да и в мыслях такого... как вы можете!
     - Верю-верю, - сказал чародей загадочно, и снова Олег не мог понять, верит в самом деле или просто успокаивает. - Ты еще прост как лесной дрозд, а вот когда наволхвишься... Так чем же ты напугал старика? Вот он в самом деле старик, хотя на тридцать лет моложе меня!.. Трухлявый пень, ни к бабам, ни в драку, только свои книги да глиняные таблички, будто мудрость позади... дурак!... а не впереди. Но чутье у него есть, есть!.. Хотя это не в похвалу, чутье и у зверья есть, а ум только у человека. Верно?
     - Верно, - подтвердил Олег.
     Беркут чем-то нравился, хотя грубостью и бесцеремонностью раздражал, а еще и тем, что вроде бы в любом миг мог стереть его с лица земли, как тлю, размазать по стенам,
     - Чем ты его так напугал, - пробормотал Беркут задумчиво. - Ведь у него есть чутье, есть...
     - Я напугал?
     - А от кого ж он так спешил отделаться? Да и за собой чуял что-то непотребное, для тебя опасное.... Давай, говори!
     - Что говоришь?
     - Что ты ему показал, сказал, пригрозил?
     Колдун сопел как лось перед боем, глаза налились кровью, только землю не рыл копытом. Голова сидела на плечах без всякой шеи, а теперь словно вовсе просела, а плечи угрожающе приподнялись.
     Олег сжался в ком, предчувствуя неприятности, заговорил медленно, выталкивая слова с трудом. Те упирались и не шли, чувствовали его страх, но он говорил и говорил, с усилием одолевая темный ужас при мысли, что сделает с ним рассвирепевший колдун:
     - Я хочу, чтобы колдуны... самые могучие колдуны объединились!
     Тот спросил непонимающе:
     - Во-первых, это немыслимо. Да и зачем?
     - Для счастья людей, - сказал Олег. Внутри все сжалось в ком, как рыхлый снег безжалостная рука сминает в ледышку, грубо ломая узорчатые снежинки. Он видел растушую ухмылку колдуна, чувствовал себя дураком почище Таргитая, продолжил с упрямством отчаяния: - Пока что каждый строит свой собственный мир... упиваясь властью над каганами, царями и разными императорами, что наивно полагают владыками мира себя. Но, расширяясь, эти миры сталкиваются, начинаются войны колдунов, которые опять же считаются войнами народов или племен. И так из века в век, из колоды в колоду. Мир все таков же, каким его создал Род... или почти таков.
     - И ты, - спросил чародей неверяще, - хочешь его переделать?
     Олег наткнулся на его изумленный взгляд. Пахнуло холодком, подумал с отчаянием и раскаянием: в самом деле, кто я? Есть же более мудрые, более знающие... И тут же вспомнил Мрака с его злым объяснением всех нелепостей этого мира: умные да знающие читают умные книги да сопят в тряпочку, а миром правят просто наглые, которые набрались смелости вести народы, ломать и строить, править и карать...