Юрий Никитин
| Вид материала | Документы |
- Юрий Никитин, 6327.1kb.
- Юрий Никитин Фарамунд, 4898.32kb.
- Никитин Б. П. Здоровое детство без лекарств и прививок от семьи никитиных (Вместо предисловия, 5715.63kb.
- "хожение за три моря" афанасия никитина, 1022.23kb.
- Программа самара 28 30 марта 2012 г. Организационный комитет конференции Председатель:, 185.87kb.
- Мд проджект лтд, ООО teл./Фaкс: +7 (495)-718-35-97 Тел моб. 8-916-155-98-10, 57.15kb.
- Никитин Сергей Никитин Описание курса и программа, 895.69kb.
- Вопросы обеспечения «качества обслуживания» опорной инфраструктуры научно-образовательной, 147.61kb.
- Запрос информации по карточным мошенничествам, 91.35kb.
- Юрий Дмитриевич, 182.48kb.
Глубоко задумавшись, он краешком сознанием отметил, что в рассвете далеко из-за виднокрая начала выдвигаться спина старого Змея, шипы затуплены, сглажены, вершинки побелели от старости...
Он тряхнул головой, отгоняя глупое видение. Как дураку Таргитаю уже начинает мерещиться черт знает что, это не спина большой ящерицы, а горная цепь, уже старая, с покатыми горами, сглаженными ветрами и ливнями, изгрызенная временем, а седина не от старости, кое-где серебрится настоящий зимний снег, хотя вроде бы еще лето...
Змей летел ниже облаков, здесь теплее. Внизу среди зелени синели жилки рек, голубые глаза озер, и когда блеснул огонек, Олег невольно зацепился взглядом, начал всматриваться. Змей, повинуясь чувственному наказу, пошел ниже, Олег рассмотрел крохотные домики, половина уже объята огнем, мечутся как муравьишки люди... То ли пожар, то ли соседи напали...
Земля приближалась, скользила быстрее, деревушка разрослась, быстро мелькнула и осталась позади. Затем Змей зачем-то пошел по кругу, горящие домики все приближались. Между ними носятся всадники, хватают пеших, других рубят, сверху хорошо видно красные пятна, в которых лежат неподвижные тела.
Приближение Змея заметили, всадники бросились врассыпную, как и жители деревни. Змей пронесся так низко, что от взмахов крыльев пламя колыхнулось, взревело торжествующе и с новой силой набросилось на домики. Олег успел увидеть застывшую фигурку мужчины с топором с руке, он стоял на пороге, в другой руке деревянный щит, глаза вытаращены, рот раскрыт, но когда Змей развернулся и снова пролетел над селом, мужчина уже лежал на пороге в луже крови.
- Да черт бы вас всех побрал, - выругался Олег. - Да на кой вы все мне...
Земля мелькала так быстро, что слилась в серое грязное полотно. Олег успел подумать, что дурак Змей решил сесть, чтобы чем-то поживиться, тут же снизу тряхнуло, подбросило, Змей уже стонал и кряхтел, выставив крылья как паруса против встречного ветра, лапы били по земле все громче.
Не дожидаясь, когда остановится, Олег прокричал злое заклятие, из его кулаков вырвались огненные шары, понеслись, треща и разбрызгивая искры, в разные стороны.
На пригорке, наблюдая за грабежом, находился могучий всадник в окружении еще троих, статных и хорошо вооруженных. Огненный шар ударил в самую середину. Там страшно закричали кони, выметнулись с пылающими хвостами и гривами. Люди катались по земле, тоже кричали, второй шар ударил следом, расстелившись в широкую полосу, и крики сменились хрипами, стонами.
Остальные шары прошли мимо, село и так горит, но всадники перестали гоняться за поселянами, в страхе и недоумении поскакали к пригорку. Военачальники полыхали, будто облитые горючей смолой, и Олег наслаждением ударил по новой мишени всей мощью огня, что, оказывается, кипит в нем.
Их смело, разметало, сожгло. Змей уже лежал, разбросав лапы, дышал тяжело. Из ноздрей вырывались струи пара, вылетали мелкие брызги.
Женщина выбежала из сарая, за ней подросток, на ходу подхватили ведра и кинулись к горящей хате. Олег вскинул руки, помахал, призывая народ спасать свое добро. Из подполов начали высовываться головы, кто-то тут же закричал, руки указывали на другой край села.
Оттуда неслось пятеро всадников. Трое тащили на длинной веревке с десяток молодых девок, петли уже на шее, руки связаны, но двое вырвались вперед с блистающими саблями в руках, Один закричал отважно:
- Вот он, проклятый колдун!
Олег в последний миг ступил в сторону, двигался по-лесному быстро, сабля просвистела мимо, едва не срубив ухо, руку дернуло со страшной силой, но пальцы не выпустили сапог, конь пронесся дальше, а всадник ударился головой о землю раньше чем понял, что за сила вырвала из седла.
Пригнувшись от второго всадника, Олег подхватил саблю, парировал удар, кулаком шарахнул коня по умной морде, зачем дураку служит, оглушенное животное село на круп, а сабля Олега концом воткнулась в низ живота второго всадника.
Крик раздался нечеловеческий, Олег же прыгнул на коня, тот все еще дрожал, с места не двигался, мотал головой. Олег развернул к оставшимся троим, нехорошо улыбнулся.
Двое рисковать добычей не стали, подались в стороны, волоча за собой несчастных. Третий же оказался то ли героем, то ли среди убитых была родня, с диким визгом налетел на зеленоглазого колдуна. Сабли зазвенели, искры, треск, хриплое дыхание, степняк нападал люто, бил быстро и сильно, но Олега, пусть неумелого с оружием, жизнь в Лесу научила двигаться быстро, силой же не уступал, явно не уступал, степняк начал бледнеть, губу закусил, в глазах начала появляться обреченность, наконец кончик сабли волхва задел его шею в том месте, где проходит главная жила...
Олег отвернулся, чтобы не видеть как струей бьет драгоценная кровь, брызжет, заливая конский бок. От села доносились крики, плач, злые выкрики. В одном месте мужики люто вбивали кого-то к землю, слышались смачные чавкающие удары, словно палками били по разделанной конской туше. Рядом развязывали молодых девок, подростки ловили коней степняков, те храпели и в руки не давались.
Змей все еще лежал на околице, лапы в стороны, язык вывалил, даже не повел глазом на разбежавшихся коров. Олег уже повернул коня, как от мужиков отделилось трое, подбежали, пали на колени:
- Спаситель наш!
- Да ладно, - сказал Олег с неловкостью, - просто я оказался рядом. Бывайте здоровы!
Конь начал поворачиваться, но один ухватился за узду:
- Да как же так? Ты ж нас спас, а мы чо, не люди? Нас же совесть заест, если спасибо не скажем!
- Уже сказали, - возразил Олег.
Два других мужика махали руками, спешно созывая народ. Олег не успел повести бровью, как его конь со всех сторон окружили уцелевшие поселяне, кто с разбитой головой, кто в изодранной рубахе с пятнами крови, множество молодых женщин, девушек, все смотрят со страхом и надеждой, косятся на страшного Змея, что уже повернул голову и смотрит в их сторону.
Олег ощутил, что поворачивается в седле и глупо раскланивается во все стороны. В толпе плач и смех вперемешку, горевали о погибших и раненых, ликовали о чудесном избавлении. Обидчики, что грабили уже не первый год, убиты все до единого. Появится наконец могучий витязь, освободил, перемог насильников, теперь все здесь его, они под его могучей дланью...
И здесь то же самое, мелькнуло в голове. Только помельче, попроще. Но везде идти бы вот так простеньким путем героя! Истреблять чудовищ и злобных злодеев, спасать принцесс, подыскивать себе осиротевшее королевство, а если наскучит искать, то можно захватить силой уже готовое, даже не возиться, создавая из ничего. Все равно будут славить его, а не прошлого правителя, ведь он будет самым справедливым... хоть строгим, но справедливым, будет карать и миловать по закону, а если и не закону, то по справедливости...
Он развернул коня, далеко на околице редким частоколом торчит гребень замученного Змея. Бока раздуваются мерно, уже отдышался, но не взлетает, все еще под его незримой дланью.
Вперед протолкался старик с длинной седой бородой, вскричал слезно:
- Спаситель!.. Кормилец! Ты что ж покидаешь так? А пир в твою честь?.. У нас хоть и бедно, но все выставим на стол, ничего в подполах не утаим!.. А девок наших тебе на потеху?
Олег поморщился:
- Я ж не грабить явился.
- Да это не только для тебя, - объяснил старик поспешно. - У нас столько молодых мужиков погибло, столько детишек померло... И зима была суровой, весна голодной, а потом болезня злая половину села выкосила... От тебя же такое крепкое племя пойдет... вон ты какой!... что мы оживем, оживем!
Второй сказал с надеждой:
- И рашкинцы притихнут...
Старик подхватил радостно:
- Да что рашкинки, на сто верст все племена нас стороной обходить будут! А наши парни станут девок умыкать отовсюду, вот и взвеселится наша земля, расцветет, пойдет песнями!
Сдаваясь, Олег указал на околицу села:
- Там мой... э-э... мое... Словом, пару коров пригоните. Оглодал, пока летели.
Мужики со страхом косились на громаднейшего Змея. Один сказал просительно:
- Не сочти за обиду, но ты уж сам, ладно?.. Мы подгоним коров, а ты уж ему сам. Мы ж их только в небе видели, да кобзари о них думы рассказывают. А вот так близко... У нас и так ноги трясутся.
- Выбирайте коров, - согласился Олег.
- Уж не обессудь, - повторил старик. - Слыханное ли дело, чтобы на Змее ездили, как на лошади! Скажи кому, засмеют. И кобзари петь не станут, не поверят. Так что мы коровенок подгоним к этому месту, а дальше у нас храбрых не отыщется, прости. Не витязи мы, халупники.
Глава 28
Ночь прошла в сладком угаре, но к утру он едва сдерживал злость, глядя на спелых девок, что приводили ему как телок на случку к племенному бычку. Пугливые, покорные, они одинаково покорно раздевались, смотрели влажными добрыми глазами, теплые и сочные, вскрикивали, закусывали губы, улыбались сквозь слезы, а он с тоской смотрел на полоску рассвета, к счастью, не зима, ночи короче воробьиного носа... хотя сейчас уже так не кажется.
Разложив его на медвежьих шкурах, голые девки разминали ему плечи, спину, гоняли кровь по тяжелым группам мышц, в комнате пахло кисло-сладким, из соседней комнаты потек возбуждающий запах мяса. От усталости, даже не мышечной, а черт знает какой, что все вот так наперекосяк, что куда бы не пошел, обязательно получает по ушам, всплыла трусливенькая мысль...
А что, если вот так и остаться? Все девки племени - его жены. По крайней мере, может отобрать себе лучших, а что поплоще - оставить другим парням. Правда, на всех не хватит, но можно организовать пару походов на соседей. Другим добыть, да и свое стадо пополнить свежатиной...
Мышцы затрещали от натуги, когда заставил себя подняться сперва на руках, потом воздеть себя на ноги. Другой Олег, тоже сильный, удерживал, говорил убеждающе, что против рожна не попрешь, сила солому ломит, один в поле не воин, плетью обуха не перешибешь, но он шагнул в сени, пинком распахнул дверь.
Свежий предутренний воздух ударил в лицо, грудь поспешно раздулась, спеша захватить, пока есть что хватать, ребра затрещали, но в голове сразу прояснилось. Уже не убеждая себя, что он выше того, кто мыслит тем, что ниже пояса, он сбежал по ступенькам по двор.
В слабом рассвете громадная туша выглядела холмом с широким частоколом. Ноздри уловили запах свежей крови. Под подошвами хрустнули кости. Голенища до колен промокли, не столько от росы, сколько от капель крови, повисшей на уцелевших стеблях.
Похоже, расхрабрившиеся от выпивки селяне скормили Змею не пару коров, а чуть ли не десяток, если судить по вздутому брюху чудовища. На Олега взглянул недовольный глаз, размером с тарелку, снова затянулся пленкой, Олег попинал, стараясь бить по ноздрям, единственному месту без плотных чешуек.
Змей засопел и прикрыл морду лапой. Храп стал громче. Рассерженный Олег обеими руками отодвинул зеленую пятерню с перепонками между тремя пальцами, пнул каблуком в мягкий нос и сказал зло:
- Вставай, жаба. Или подождешь, когда прижгу огнем?
Воздух даже над облаками был сырым и холодным. Олег съежился как ворона под дождем, крылья Змея хлопали мерно, неспешно, от сытости разогнаться не мог, да Олег и не торопил, мысли текли такие же серые и вялые как неопрятные облака.
Какого черта ввязался в схватку степняков и земледельцев? Такое всюду, везде не поспеешь. А то, что гасил пожар здесь, отодвинуло от гашения всех пожаров разом по крайней мере еще на день. И это сто тысяч пожаров, что вспыхнули за ночь, тысячи и тысячи убитых, искалеченных, ограбленных и уведенных в полон на потеху и надругание - тоже на его совести
Он замычал, ударил себя по лбу кулаком. В глазах заблистали искры. Умнее не стал, а может и стал, подумал же, что не только он во всем виноват, может быть виноваты еще и те, кто убивает, поджигает, грабит, насилует?
Змей хрипел, крылья хлопали медленнее. До гор осталось рукой подать, вон они рядом, но этот сарай вот-вот рухнет... Под ногами плиты трутся, скрипят, словно перемалывают жерновами мелкие камешки. Сцепив зубы, Олег направил чудовище вниз, пробил тонкий слой облаков, широкая проплешина между массивами леса начала разрастаться, земля черная, а когда Змей пошел по косой вниз, Олег рассмотрел торчащие черные пики обгорелых стволов.
Заколебавшись, не погубить бы Змея, он застыл неподвижно, а Змей, которому дали свободу выбора, понесся как ящерица, виляя не только хвостом, но и всем телом, проскользнул между острыми пеньками, бухнулся в тучу пепла, побежал, почти ослепленный тучей золы,
Олег, скрепя сердце, выждал когда чудовище бухнется брюхом оземь, слез по чешуйкам, чувствуя, что теперь до конца жизни не отмоется от въевшегося пепла и запаха гари.
Воздух был еще теплый, от земли поднималось тепло. Обгорелые стволы еще хранили багровые угли, готовые разгореться при сильном ветре. Ноздри Олега уловили запах паленой плоти. Потянул носом снова, посмотрел по сторонам. Запах шел от огромной серой туши, что совсем недавно была изумрудно зеленой, вымытой небесными дождями.
- Дурак, - сказал он с отвращением, - брюхо припалишь!
Серый неопрятный Змей приоткрыл один глаза, посмотрел с укором, всхрапнул и закрыл морду лапой.
- Да черт с тобой, - сказал Олег. - Твое толстое брюхо прижечь, не одно бревно спалить...
Он разделся, наскоро сложил одежду в мешок. Змей, чувствуя непривычное, убрал лапу и смотрел вытаращенным глазом на странную зубатую птицу, что неловко растопырила широкие кожистые крылья с острыми когтями, пыталась ухватить мешок зубами, потом просунула голову в лямку, подпрыгнула, разбежалась, снова подпрыгнула, крылья лупили по-воробьиному часто, наконец оторвалась от земли и пошла в сторону леса, медленно набирая высоту.
Змей вздохнул довольно, крылья медленно съехали по спины. Земля такая теплая, нежная, стоит поспать, переварить сытный обед, поваляться в пепле, чтобы повывести блох и прочую гадость.
Ремень тяжелого мешка пригибал голову, сам мешок бил по груди. Олег взмахивал крыльями без торопливости, осматривался, наконец додумался резко пойти вниз, встречный ветер закинул ремень выше, так лететь проще, и он растопырил крылья, уловив теплые потоки снизу, то ли от недавнего пожара, то ли где-то наверх прорвался подземный жар.
Вскоре лесистая земля пошла уступами. Холмы то пробовали выпрямиться в горы, то в бессилии опадали, как всходящее тесто, что теряет воздух. На виднокрае из холмистой зелени начали подниматься настоящие горы. Уже не зеленые, заросшие лесом, а круче, выше, лес уже не карабкался вверх, только кусты, а затем и те остановились, пропустив мхи и лишайники.
Трещины и провалы цвели красными и коричневыми пятнами. Из-за них поселяне начинают рассказывать о битвах горных великанов. Сами скалы красиво и грозно блистали красными жилками в граните, оранжевыми пятнами, черными уступами.
Он высматривал ту особую Черную гору, одновременно повторял заклятие возжигания простого огня, не забыть бы, перебирал по слову разговор с Минакиш и ее красавицей сестрой, вспоминал все случаи из жизни, только бы голова работала напряженно, только бы не пропустить вперед тот жуткий леденящий страх высоты...
По телу прошла дрожь, крылья внезапно ослабели. Он застонал в злости, услышал полуклекот-полурык, напрягся так, что тело затрещало, изогнул шею и вцепился зубами в когтистую лапу.
Боль пронзила такой острая, что взвыл, захрипел, он всегда не переносил боли и боялся, а тут как будто раскаленные иглы вогнали! Крылья захлопали чаще, снизу горы перестали приближаться, а он поднимался и поднимался на такую высоту, что будь здесь облака, уже летел бы как над заснеженным полем.
Горы двигались внизу с неспешностью заходящего солнца, массивные, неторопливые, вечные, безжизненные, уже покрытые снегом... Одна из гор вызывающе чернела. Олег с сильно бьющимся сердцем снизился, крылья колотили так, словно пытался из воздуха взбить масло. Ветер свистел и пытался выдрать шерсть, такую же рыжую, как его волосы.
Горы медленно поворачивались вокруг оси, черная вершина близилась. Стали видны мелкие трещинки, блестящие уступы. Если другие горы медленно переходили одна в другую, то эта держалась особняком, злая и неприступная, с острыми краями, ветер обломал о грани все зубы, Олегу даже почудились внизу крошево зубов и комья застывшей крови.
Гора приближалась, стена прошла сбоку, пахнуло промерзшим камнем. Мелькнули выступы, скалы, затем снизу стала быстро увеличиваться темная плита, Олег выдвинул лапы, распустил крылья...
Удар о землю был болезненным, но на этот раз язык цел, задницу не отбил, кости даже не хрустнули. Он поднялся уже в личине человека, кое-как оделся, воздух холодный, свежий и острый как молодой протертый хрен из погреба.
В горле запершило. Он закашлялся, выплюнул коричневый комок, откуда кровь, перевел дыхание. В душе ликование, рискнул обернуться птицей без крайней нужды! Раньше только если нож к горлу... И еще злое удовлетворение, что сумел найти то, чего даже не попытались колдуны, маги, волшебники и чародеи всего белого света.
Если, конечно, там еще осталась вода. Та, допотопная.
Холод пробирал ло костей, ветер трепал волчовку, на руках вздулись пупырышки размером с некрупного жука. В то же самое время он чувствовал внутренний жар такой мощи, что если вырвется, то испепелит гору напротив. Если не напрочь, то прожжет в ней дыру, куда можно спрятать табун коней.
Он поежился, несколько раз вздохнул, очищая голову и кровь. Внутри все трясется, но не от холода, от готовности свершить, сотворить, подвигнуть...
Медленно и внятно он произнес Слово.
Исподволь в теле возникла боль, прошлась волной, но не исчезла, осталась. Следом накатила вторая волна, Он услышал свой стон, плотнее сжал губы. Третья волна заставила скрючиться, будто получил удар копытом в живот. Боль росла, свирепела, начала терзать внутренности. Он почти видел как почернела печень, начала лопаться, брызнули струйки крови...
В глазах потемнело, потом залило красным. Он боялся, что лопнут глаза, такое лечить не умеет, а слепцу остаться одному в горах... Четвертый приступ боли заставил бесстыдно закричать, заплакать, он почувствовал сильный удар, щекой ощутил холодное и шероховатое, явно упал и катается по камням, но боль все злее, уже заныли кости головы, а зубы раскалились и ноют так остро, что плакал навзрыд и пытался отыскать в голове заклятие, чтобы все это остановить, закончить, отступить, не надо ему никакой древней воды...
А когда он отыскал это заклятие, разом возвращающее его к началу, он закричал как смертельно раненый зверь и выкрикнул Слово еще раз. Горы дрогнули, раздался оглушающий грохот, словно рушился весь мир, земля под ним заколебалась, и он провалился в черное забытье.
Очнулся от дикой рези в глазах. Во рту было сухо и горько, а когда попробовал подвигать тяжелым как колода языком, ощутил соленые комья. В голове били молоты, он чувствовал себя размазанным по всем Бескидам. Из последних сил прошептал слово лечения, переждал волну тошноты. По телу прошла слабая дрожь. В сумеречном сознании ощутил с ужасом, что истратился весь.
Второй раз очнулся от холода. Вокруг было черно, а когда решился приоткрыть глаз, рядом отсвечивала лунными бликами каменная плита. Воздух был холодный, но с оттенком странной гари, словно запахи горящей земли пробились из дальних глубин.
В голове пульсировала боль, тело задубело. Он старался не потерять сознания и рассудка, мысленно повторил словцо лечения, тело как в огне, с трудом пошевелил губами, повторил... Чуть затихло. Совсем малость, но он сумел вздохнуть, ощутил, что у него есть грудь, там теплится жизнь, полежал недвижимо еще, истратил накопившиеся капли мощи на себя, в глазах прояснилось, а боль перестала пожирать целиком, а только кусала за печень и внутренности.
Уже занимался рассвет, на востоке серая полоска стала ярче, заалела. Привыкшие к темноте глаза наконец узрели длинную узкую щель, что как исполинским мечом расколола гору надвое. Щель заполнена тьмой доверху, из этой бездны поднимается дрожащий воздух, наполненный странным животным теплом, словно там совсем близко спят огромные звери.
Он подполз к краю, глаза безуспешно пытались проникнуть взглядом в черноту. Когда в небе зажглись облака, он уже заглушил боль. Хотя руки и ноги дрожали от слабости, перевалился через край, медленно начал ощупывать ногами выступы.
Если тот мудрец, Магабхана, спускался к своей воде, а потом, напившись, поднимался наверх и шел в село говорить с людьми, то ему проделать то же самое будет совсем просто...
Он спускался и спускался, страшась посмотреть вниз. Перед его глазами стена скользила вверх, а когда он рискнул вскинуть голову, на немыслимой высоте края трещины почти сомкнулись, от неба осталась узкая полоска.
Внезапно край заискрился, блеснуло. Он поспешно опустил голову, пряча глаза от солнца. Выходит, он опускается уже полдня? То-то руки онемели, ноги трясутся. Каким бы мудрецом Магабхана не был, но чтобы вот так опускаться, а потом еще и карабкаться наверх...
Сперва казалось, что чудится, но воздух стал влажнее, а когда через пару десятков сажен он все же рискнул скосить глаза вниз, там темнело целое озеро. Поверхность была темная и густая как застывшая смола. Он подумал в страхе, что зря пробивался сквозь гору, могло высохнуть, испариться за века и тысячелетия, но воздух снизу поднимался все же чересчур влажный, а когда из-под ноги сорвался камешек, внизу глухо булькнуло.
Здесь было настолько темно и мрачно, что он решился создать свернутую в шарик молнию, очень злую и своенравную. Она сразу же зло зашипела, пошла сыпать колючими искрами. Стены казались мертвенно бледными, а красные жилы гранитной стены выглядели лиловыми как вены утопленника. Сдерживая дрожь, он медленно сползал, камни под ногами держались крепко, но от испарений стали скользкими, обросли мхом. Подошвы соскальзывали, он несколько раз повисал на кончиках пальцев, взмок. Сердце пыталось выпрыгнуть из горла, в глазах мутилось.