Княжич знак силы

Вид материала

Документы

Содержание Глава первая КАРАВАН

Подобный материал:

• Квасник: Разбежались чади Татищева, аж и не бывало, 814.35kb.
• В. М. Пивоев (Петрозаводский университет), 118.94kb.
• Правила отримання, 96.29kb.
• Немухинские монологи (Портрет художника в интерьере)*, 7782.32kb.
• Знаки путевые и сигнальные железных дорог, 133.99kb.
• Затверджено Наказ Міністерства освіти І науки України, 346.72kb.
• Образ – облик знак «дмитрий шостакович» скульптура з. Церетели, 40.98kb.
• Тема: Основы гидростатики Лекция, 124.23kb.
• Ограниченной Ответственностью «тандем-знак», 37.46kb.
• Сочинение на лингвистическую тему, 4.95kb.

Глава первая

КАРАВАН

ОЛЕШКА не заплакал.

Прежде слезы бывало сами рвались наружу. Без всякого разрешения. По любому горькому поводу. А тут - нет. Ни капельки.

Лишь злость безмолвно заклокотала в горле, когда грубые руки швырнули его за решетку, а за спиной громко лязгнул замок невольничьей клетки.

Но княжич сдержался.

Молча опустился на истертые щелястые доски, стараясь не смотреть по сторонам. И сжал ладонями уши, чтобы не слышать тоскливый поскрип колес и непонятные выкрики надсмотрщиков.

Внутри осталась одна пустота - ни мыслей, ни желаний, ни тревог. Ничего!

Пустоту проворно, будто ручей, прорвавший запруду, заполонила усталость. Без остатка. От макушки до пят.

Он захлебнулся в этой усталости. Темной и липкой как смола.

Надо выбираться отсюда! Сдаваться нельзя! - еще пыталось сопротивляться сознание.

Олешка нащупал отчий перстенек. Помоги!

Но вдруг безумно закружилась голова.

Княжич охнул, и, сжав кольцо в кулаке, сгинул в мрачной пучине беспамятства...


Вокруг вновь стелилась степь. Но не сухая и безжалостная, а полная цветов и ослепительной зелени. И небо здесь было не песчано-ядовитое, а нежно-синее, с бесконечными стадами белых барашков-облаков.

По степи, в густой траве, брел одинокий путник в темно-синем плаще. Глубокая накидка скрывала лицо. Но что-то очень знакомое сквозило в стати, в движениях странника. До боли знакомое!

Дерзкий торок бесцеремонно сдернул накидку назад, обнажив длинные золотые пряди.

От волнения и радости у княжича засвербело в носу.

Ма-а-а-ма!

Он рванул навстречу. Полетел, не чуя ног. И теплый ветер запутался в его светлых вихрах...


Олешка не вытерпел и чихнул.

Пестрый степной ковер превратился в цветастую юбку - грязную и драную. Чужие морщинистые пальцы скользили по его спутанным волосам. Княжич понял, что лежит, уткнувшись в колени старухи-синдки.

Тьфу ты! Росс вскочил.

Увидев, что он пришел в себя, старуха беззубо заулыбалась и залопотала на своем языке.

Княжич разозлился. И снова уселся посреди клетки, скорчив недовольную ряшку: зачем, старая, оборвала такой хороший сон? Опять он не встретился с мамой, не поговорил, не пожалился. Глупая бабка!

Повозку потряхивало на ухабах.

Солнце уже закатилось за овидь. Сколько он проспал?

По обе стороны большака тянулись все те же полуголые холмы.

На ночлег караванщики остановились в широком распадке.

Олешка слышал, как надсмотрщики смеются и ругаются у костров. Вдали кто-то отрывисто тявкал и подвывал. Нет, не волки. Волков княжич встречал - когда отец брал его на охоту в предгорья. Здешнее зверье, скуля, словно выпрашивало подаяние. Чакалки, видать, людей почуяли, решил росс.

Пленникам раздали вонючую похлебку - по одной большой чашке на повозку.

Княжич не притронулся к ней. Есть хотелось зверски - аж живот сводило, но голод не смог пересилить брезгливость при виде бурой жижи. Бе-е-е! Санкино варево из корешков и трав в лесу и то было приятнее для глаз.

Соседи по клетке оказались не столь привередливы. Пищу из чашки черпали прямо руками. Ровно скоты - прости мя, Варок!

Помимо Олешки, в повозке обитало еще пятеро: та старуха-синдка, три ее товарки помоложе - в таких же пестрых и облезлых платьях, и кучерявый мужичок в рванине - и не поймешь, какого роду-племени. А...

А где же Санко?!

Княжич растерянно оглянулся.

Вот те раз!

От испуга, что он потерял дружка, затёпало сердце.

Их же вроде вместе тащили!..

Вдруг, пока он валялся в беспамятстве, с Санко приключилось что?

Захотелось взвыть. Как те чакалки.

Княжич опять сдержался, но задрожал точно осиновый лист.

Старуха заметила его беспокойство. Вытерла о подол руки. Встала, кряхтя и чуть не опрокинув плошку с похлебкой.

Вот страшила! Тощая как смерть, не лицо - сушеная слива, седые косицы по пояс, костлявые ручищи...

Чего хочет? И без того худо...

Этими самыми ручищами, серыми от въевшейся грязи, с длинными черными ногтями, синдка ухватила княжича за подбородок. Развернула назад - так, что Олешка едва не свихнул шею, ткнула в темноту скрюченным пальцем: мол, туда смотри. И снова провела ладонью по его волосам. От старухи разило кислятиной, росс даже перестал дышать, но послушался и обратился в сгустившиеся сумерки.

Поначалу ничего не приметил, а потом, в соседнем возке углядел съежившийся комочек в знакомой одежке. Санко!

- Санко! - радостно позвал княжич, забыв про горести. И про старуху, которая не отошла и все гладила его по маковке. Будто собственного внука.

Славон немедля встрепенулся, точно ждал:

- Леший?! Слава Мокуше, очнулся! Двудни без памяток! Я уж убоялся: не помер ли?.. - словно пытаясь убедиться, что это верно росс, дружок просунул сквозь прутья руку - благо, возок, в котором он обретался, поставили впритык к олешкиному.

- Два дня? - захлопал ресницами княжич. - Не... не помню! А ты... как? - Олешка прильнул к решетке.

И тотчас отпрянул - щеку обожгла свистящая боль. Осев от неожиданности, он почувствовал, что к подбородку потекла горячая струйка. Прикрыл ладонью саднящую скулу.

- Куп каран, сийар ада! - рядом как из-под земли вырос тучный синд. Кожаный хлыст свистнул еще раз, звонко ударив по прутьям клетки.

- Ах ты, гад! - завопил Санко. - Ну-кась, достань, черт плешивый!

В повозках загалдели. Славона схватили за плечи и оттащили в глубь колымаги, спрятали за спинами.

- Куп каран! - снова рявкнул надсмотрщик и обвел пленников тяжелым взглядом из-под густых черных бровей. В свете ближнего костра блеснула потная залысина - Олешка, держась за щеку, сердито всхлипнул: точно, плешивый!

Невольники притихли, попятились от прутьев. Трусы!

Ох, как щека ноет-то!

Подлюга! Да как ты смеешь бить княжьего отпрыска!

В груди вскипело от ярости. Олешка вцепился в решетку и закричал:

- Эй, ты! Вонючка синдская!.. Смерд чернозадый!.. Смелый с кнутом?.. Да я тебя!.. Уй!!!

Хлыст пребольно огрел княжича по костяшкам пальцев. Росс отскочил, старуха вцепилась ему в руку - да так крепко, что он опрокинулся назад. Надсмотрщик громко захохотал и, поигрывая плетью, направился прочь.

Княжич попытался высвободиться из объятий синдки, но не тут-то было: старуха оказалась на удивление сильной - не выпустила, как он ни брыкался. Лишь когда охранник отошел далеко, ослабила хватку. И опять ласково пригладила растрепанные вихры мальчика. Что ей надо?

- Оставь меня, старая! - задыхаясь, прошипел княжич. Раздраженно мотнул плечом и озлобленным зверьком забился в угол клетки - подальше от всех.

- Напрасно ты, отрок, гордыню свою лелеешь, - произнес кто-то чуть слышным и тонким голоском. По-рамейски. Олешка воровато оглянулся в поисках говорившего.

Речь держал кучерявый сосед, расположившийся у противной стенки повозки. Вид у него был изможденный. Вроде и не стар, но явно и не молодец. Шелушащиеся колени выглядывали из рваных портков, тело едва прикрывал кусок заношенной материи. На груди болтался деревянный крестик на веревочке. Острые ключицы выпирали из-под смуглой кожи. Лицо было узким и сердитым, но большие впалые глаза смотрели по-доброму. Рамей?

- Все мы рабы Божьи и должны покориться Ему, - смугляк воздел очи кверху. - И ты покорись, дитя неразумное. Тогда Спаситель распахнет для тебя врата Царствия небесного...

- Наши боги любят смелых, - дерзко отозвался росс. К чему этот... да кто бы он ни был!.. затеял сей разговор?!

- Уверуй в Спасителя, моли его, и он обязательно поможет...

- А тебе он помог? Что ты тут делаешь? - вспыхнул Олешка. - Я твоего бога не трогаю и ты моих не тронь! Понял?..

- Я смиренно принимаю волю Господа и уповаю на Него, - тихо ответил кучерявый. И отвернулся.


Он и вправду оказался рамеем. По имени Зеноб. Из самого что ни на есть Виллазора.

И не обидчивым.

Наутро после вечерней перепалки Олешка почувствовал себя виноватым. При свете дня кучерявый рамей выглядел совсем беззащитным. Стыд закусал росса почище злючей уличной шавки. Велика доблесть лаяться с убогим!

А еще в душе княжича остался неприятный осадок. Вроде и прав он по сути, а будто на лопатки его уложили. Нет, надобно обязательно договорить, доказать свою правоту без ругани, заступиться за родных богов.

Зеноб вдругорядь завел песнь про "рабов божьих". Олешка твердо ответил, что никакой он не раб, что россы испоконь называют себя божьими внуками. Род-батюшко выстругал себе сыновей из дубового полена. О том мудрый вольх Всемысл рассказывал. Выходит, люди от богов пошли. Кто ж родичей в рабы записывает?

Зеноб спорить отчего-то не стал.

Довольный княжич посчитал, что убедил собеседника. И взялся расспрашивать рамея обо всем подряд. Толку-то молчком сидеть?

Зеноб не возражал.

Поведал, как попал в плен. Хозяин караван-сарая* обвинил рамея, что тот не доплатил ему за постой; нажаловался кади*. Суд был скор: слушать прекословия* одинокого чужестранца никто не стал, и его заковали в кандалы. А тут и невольничий караван подоспел.

Зеноб предположил, что хитрый судья с немалой выгодой для себя продал его в рабство.

Может, и так.

Хотя княжич в том сильно сомневался: кому нужен за дорого холоп*, у которого вместо рук и ног тростинки, а грудь вдвое толще живота? В Златограде таких отдавали даром: только бы не кормить лишний рот.

Странное дело: повествуя о своих злоключениях, рамей не гневался, не роптал, не призывал кары на головы недоброжелателей.

- Господь одарил меня испытанием, - спокойно сказал он, пристально взглянув на княжича. - И я должен пройти его с честью, дабы заслужить в раю место подле Него. Разве блаженство сие сравнимо с теми мелкими невзгодами, что я переживаю здесь, в невольничьей колеснице?

Чтоб пройти испытание с честью - это да, это Олешке понравилось. Он и сам так считал: негоже плакаться. Мужчина обязан достойно сносить любые тяготы.

(Не, ну, можно, понятно, разок слезу пустить, когда вконец горько. Ма-ахонькую!)

Но чтоб мириться... Еще чего! За лучшую долю надобно бороться. Изо всех силенок.

Вообще, со слов Зеноба выходило, что Бог один-одинешенек. Без помощников. И швец, и жнец, и на дуде игрец. Смешно! Ну, не может он и погодой управлять, и урожаями, и зверьем, и судьбами человечьими. Каким бы ни был могущественным, на все рук не хватит. У россов сам Варок в кузне небесной трудится и других подгоняет: Дарбог солнце возит, Стрый ветрами повелевает, Варун воинам покровительствует, Яр пашню помогает людям поднимать, а Влёс - стада пасти. Каждый при делах...

Нет, забавный этот рамейский Спаситель. Одна у него забота - души людские стеречь да брать на себя чужие грехи! Точно люди, несмышленыши, о душах собственных позаботиться не в силах и ответить за содеянное.

А в Ирий, в сад чудесный на краю земли, где солнце восходит, вечное лето и растет исконний Дуб-Батюшко, после смерти и так попадешь. И не за смирение свое. Как там Зеноб утверждает? Ударили по одной щеке - подставь вторую. Дудки!

Уж лучше пусть про Феницию брешет. Складно у него это получается.

Скажем, в Виллазоре для ихнего Спасителя храм построили высотой до неба, а шириной в тысячу охватов. И в храме том - алтарь золотой: десять человек друг на друга встанут - до верха не дотянутся. Ого! Стены расписные, хоры поют песни распрекрасные.

И любой туда может придти и испросить милости у всевышнего. Сам! И якобы Спаситель откликнется, если хорошенько его умолить. Чудно!

У россов с богами лишь вольхи умеют разговаривать. А обычному люду положено небожителей славить, а не попрошайничать. В мыслях-то, конечно, каждый вправе к покровителю обратиться, никто не запрещает, но никто и не ручается, что тебя услышат.

А у рамеев, выходит, для того место особое есть... Занятно!

Или вот: воду в Виллазоре никто на своем горбу давно не таскает. Тамошние мудрецы приспособления придумали: вода сама до терема бежит. Диво? А то!

Еще Зеноб говорит, что мудрецы эти сделали из воска и перьев крылья, чтоб человек летать мог аки птица. Здорово! Жаль, Санко не слышит!.. Он бы обрадовался.

Хоть бы не врал рамей!

И пошто он такой сказочный город покинул, отправился на край света? Достранствовался: в неволю угодил.

Эх!.. Сами-то они со славоном не лучше.

Тихие беседы скрашивали одиночество, отвлекали княжича от скорбных мыслей. Исподволь он проникся к рамею приязнью, даже несмотря на его дурацкие верования.

Однажды Зеноб, обратив внимание, что Олешка жадно вслушивается в синдскую речь, предложил:

- Вижу, парень ты неглупый и к языкам способный. По-нашему, по-рамейски, споро и ладно говоришь, молодец. Хочешь, друг любезный, я тебя здешнему наречию выучу? Пригодится.

А чего ж? Вправду пригодится, с горечью признался себе росс. И согласился.

За неделю княжич нахватался достаточно слов, чтобы понимать, о чем кричат охранники. Правда, чаще всего приходилось слышать неизменное "куп каран!" - "молчать!". Обычно надсмотрщики добавляли еще кое-что, но учить Олешку ругательствам Зеноб наотрез отказался.

Узнал росс и имя прилипчивой старухи - Рамбха, по-синдски сие означало "прекрасная небесная дева". Да-а-а уж! Не, может, в молодости она и была красавицей, кто ж спорит...

Рамбха пугала княжича не только видом. Она по-прежнему не упускала случая коснуться его волос. Росс ругался и сопротивлялся, но старая карга униматься и не думала.

Зеноб растолковал и эту поганую привычку: мол, по синдским поверьям, белокурых считают сынами солнца и приносящими удачу. Во как! После такого объяснения Олешка перестал шугаться назойливой бабки. Что ни говори, а приятно, когда тебя почитают чуть ли не за бога!

Кто б удачу ему самому принес? А?!.


Караван продвигался вперед не быстрее жолвы, проходя в день от силы верст десять.

Иногда на пути попадались деревушки - убогие и нищие, с домами из тростника, обмазанного глиной, соломенными крышами.

Там повозки облепляла большеротая местная детвора. Громко смеялась, дразнилась и забавы ради закидывала пленников кусками ссохшейся грязи. Охранникам гонять дерзкую мелкоту было лень: они предпочитали подремывать в прохладной тени.

Рамбха злилась пуще других, призывая на головы юных насмешников страшные кары, и нелепо грозила скрюченным пальцем. Дети ненадолго отставали, но потом возвращались.

А вечером появлялись новые невольники.

Так в клетке очутились еще двое - парень по имени Ахуд и девушка Сатья: на взгляд княжича, довольно страшненькая, но скромная и молчаливая.

Ахуд сразу стал называть росса "бхай", то есть "братец", и докучать Зенобу пустопорожней трепотней и жалобами на тяжкую судьбинушку. Рамей покорно внимал настырному синду, а Олешке приходилось скучать, проклиная в душе болтливого соседа.

Повозка княжича и его товарищей по несчастью шла первой, за караван-баши* - тем толстяком, под чью лошадь они с Санко едва не угодили.

Странный головной убор, который княжич принял за повой, Зеноб назвал "тюрбаном". Ничего позорного в нем, по синдским понятиям, не было. Напротив, носить тюрбан дозволялось людям заслуженным и влиятельным. Коим почтенный Ар-Тарак и являлся, будучи тасильдаром* самого Абу-Синга, первого советника мараджа.

Ар-Тарак ни с кем не разговаривал, лишь отдавал короткие приказы. На ночь для него разбивали отдельный шатер, из которого он не выходил до утра.

Зеноб объяснил, что тасильдару не положено якшаться с надсмотрщиками, ибо он из касты кшатров, а те - простые вайши. Что такое "каста" и кто такие "кшатры" и "вайши", княжич не понял, а расспросить рамея подробнее после появления Ахуда никак не мог. Долдон окаянный!

А обычай странный. В Златограде сам князь влегкую беседует с простолюдинами. Не зазорно.


...Со временем привыкаешь даже к плохому.

И к вонючей похлебке, и к нестерпимому ночному холоду, и к одиночеству.

Иногда Олешке начинало казаться, что все не столь уж и скверно. Вместо того, чтобы топтать лапти неведомо где, он едет в повозке. Пищу искать не надо: дважды в день надзиратели сами ее приносят. А то, что он в клетке - это временно. Прибудет караван на место, там все благополучно и разрешится. Княжич сумеет объяснить, кто он таков. И его, конечно, отпустят. Может, еще и с почестями.

Жаль, Санко нет рядом...


* караван-сарай - постоялый двор в Дулгалахе

* кади - у синдов: судья

* прекословие - возражение

* холоп - у россов: раб

* Ирий - у россов: рай

* караван-баши - начальник каравана

* тасильдар - у синдов: сборщик налогов