Шарль Бодлер. Цветы зла

Вид материалаДокументы

Содержание


Lxvii. трубка
Lхviii. музыка
Lхiх. похороны отверженного поэта
Lxx. фантастическая гравюра
Lxxi. веселый мертвец
Lxxii. бочка ненависти
Lxxiii. старый колокол
Lxxiv. сплин
Подобный материал:
1   ...   11   12   13   14   15   16   17   18   ...   32

LXVII. ТРУБКА




Я - трубка старого поэта;

Мой кафрский, абиссинский вид, -

Как любит он курить, про это

Без слов понятно говорит.


Утешить друга я желаю,

Когда тоска в его душе:

Как печь в убогом шалаше,

Что варит ужин, я пылаю,


Сплетаю голубую сеть,

Ртом дым и пламя источаю

И нежно дух его качаю;


Мне сладко сердце в нем согреть

И дух, измученный тоскою,

Вернуть к блаженству и покою.

LХVIII. МУЗЫКА




Порою музыка объемлет дух, как море:

О бледная звезда,

Под черной крышей туч, в эфирных бездн просторе,

К тебе я рвусь тогда;

И грудь и легкие крепчают в яром споре,

И, парус свой вия,

По бешеным хребтам померкнувшего моря

Взбирается ладья.

Трепещет грудь моя, полна безумной страстью,

И вихрь меня влечет над гибельною пастью,

Но вдруг затихнет все -

И вот над пропастью бездонной и зеркальной

Опять колеблет дух спокойный и печальный

Отчаянье свое!


LХIХ. ПОХОРОНЫ ОТВЕРЖЕННОГО ПОЭТА




Когда в давящей тьме ночей,

Христа заветы исполняя,

Твой прах под грудою камней

Зароет в грязь душа святая,


Лишь хор стыдливых звезд сомкнет

Отягощенные ресницы -

Паук тенета развернет

Среди щелей твои гробницы,


Клубок змеенышей родить

Вползет змея, волк будет выть

Над головою нечестивой;


Твой гроб cберет ночных воров

И рой колдуний похотливый

С толпой развратных стариков.

LXX. ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ГРАВЮРА




На оголенный лоб чудовища-скелета

Корона страшная, как в карнавал, надета;

На остове-коне он мчится, горяча

Коня свирепого без шпор и без бича,

Растет, весь бешеной обрызганный слюною,

Апокалипсиса виденьем предо мною;

Вот он проносится в пространствах без конца;

Безбрежность попрана пятою мертвеца,

И молнией меча скелет грозит сердито

Толпам, поверженным у конского копыта;

Как принц, обшаривший чертог со всех сторон,

Скача по кладбищу, несется мимо он;

А вкруг - безбрежные и сумрачные своды,

Где спят все древние, все новые народы.

LXXI. ВЕСЕЛЫЙ МЕРТВЕЦ




Я вырою себе глубокий, черный ров,

Чтоб в недра тучные и полные улиток

Упасть, на дне стихий найти последний кров

И кости простереть, изнывшие от пыток.


Я ни одной слезы у мира не просил,

Я проклял кладбища, отвергнул завещанья;

И сам я воронов на тризну пригласил,

Чтоб остров смрадный им предать на растерзанье.


О вы, безглазые, безухие друзья,

О черви! к вам пришел мертвец веселый, я;

О вы, философы, сыны земного тленья!


Ползите ж сквозь меня без муки сожаленья;

Иль пытки новые возможны для того,

Кто - труп меж трупами, в ком все давно мертво?

LXXII. БОЧКА НЕНАВИСТИ




Ты - бочка Данаид, о, Ненависть! Всечасно

Ожесточенная, отчаянная Месть,

Не покладая рук, ушаты влаги красной

Льет в пустоту твою, и некогда присесть.


Хоть мертвых воскрешай и снова сок ужасный

Выдавливай из них - все не покроешь дна.

Хоть тысячи веков старайся - труд напрасный:

У этой бездны бездн дно вышиб - Сатана.


Ты, Ненависть, живешь по пьяному закону:

Сколь в глотку ни вливай, а жажды не унять...

Как в сказке, где герой стоглавому дракону


Все головы срубил, глядишь - растут опять.

Но свалится под стол и захрапит пьянчуга,

Тебе же не уснуть, тебе не спиться с круга.

LXXIII. СТАРЫЙ КОЛОКОЛ




Я знаю сладкий яд, когда мгновенья тают

И пламя синее узор из дыма вьет,

А тени прошлого так тихо пролетают

Под вальс томительный, что вьюга им поет.


О, я не тот, увы! над кем бессильны годы,

Чье горло медное хранит могучий вой

И, рассекая им безмолвие природы,

Тревожит сон бойцов, как старый часовой.


В моей груди давно есть трещина, я знаю,

И если мрак меня порой не усыпит,

И песни нежные слагать я начинаю -


Все, насмерть раненный, там будто кто хрипит,

Гора кровавая над ним все вырастает,

А он в сознанье и недвижно умирает.

LXXIV. СПЛИН




Февраль, седой ворчун и враг всего живого,

Насвистывая марш зловещий похорон,

В предместьях сеет смерть и льет холодный сон

На бледных жителей кладбища городского.


Улегшись на полу, больной и зябкий кот

Не устает вертеть всем телом шелудивым;

Чрез желоб кровельный, со стоном боязливым,

Поэта старого бездомный дух бредет.


Намокшие дрова, шипя, пищат упрямо;

Часы простуженной им вторят фистулой;

Меж тем валет червей и пиковая дама, -


Наследье мрачное страдавшей водяной

Старухи, - полные зловонья и отравы,

Болтают про себя о днях любви и славы...