Geum.ru

Файнберг В. Л. Иные измерения. Книга рассказов

Вид материалаКнига

Содержание


Хорошенький -пригоженький
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   62

Хорошенький -
пригоженький



Субботним утром в октябре машин на улицах мало. Можно было бы быстро домчаться до Черемушек. Но Георгий Сергеевич старался вести свой «Пежо-205» как можно медленнее. Неприлично было бы явиться раньше условленного срока — десяти часов.

Ночью он не раз просыпался, взглядывал на часы. Как ребенок, торопил время, ждал и не мог дождаться, когда же наконец наступит утро.

Он и предположить не мог, что давно забытая страсть пробудится в нем с такой силой.

Ровно неделю назад, вечером в прошлую субботу, по первому каналу центрального телевидения о нем, Георгии Сергеевиче — хирурге одной из московских больниц, был показан пятнадцатиминутный документальный фильм. Оскорбительный, по сути дела. Ибо телевизионщиков привлекло не столько его профессиональное мастерство, репутация знаменитого сосудистого хирурга, сколько то, что он делал сложные, подчас многочасовые операции, стоя на протезе. В двенадцать лет попал под трамвай, катаясь с мальчишками на «колбасе», и ему отрезало правую ногу выше коленного сустава.

Кажется, после гибели глазного хирурга Федорова он один остался таким.

Ни к чему была вся эта съемка, вся эта суета. Но главный врач упросил дать согласие. Для поддержания репутации больницы.

Фильм был как фильм. Хотя, глядя на экран телевизора, Георгий Сергеевич внутренне ежился от изобилующего неточностями дикторского текста, сопровождающего изображение, от слащаво-восторженных интонаций дикторши.

На следующее утро, конечно, звонили коллеги, друзья. Поздравляли, восхищались.

За многие десятилетия он привык к протезу и не чувствовал за собой никакого геройства. Просто после операций культя, как свинцом, наливалась усталостью. Вот и все.
  1. — Это про тебя было кино? — раздался через несколько дней голос в телефонной трубке. — Помнишь тысяча девятьсот пятьдесят второй год? Я Эдик. Помнишь Эдика на катке?
    1. — Извините, какого Эдика? — машинально спросил он. И тут же с необычайной ясностью понял, кто это неожиданно объявился из такой дали времени: — Эдик, приятель Юры Новикова?
    2. — Вот-вот! Юрка лет тридцать как помер.
    3. — А как вы меня узнали? По ноге?
  2. — Конечно. Позвонил в больницу, дали твой домашний телефон. Без проблем. А ты почему-то мало изменился. Может, поделишься, каким образом? Тебе сейчас сколько? Под семьдесят? В чем секрет?
  3. — Не знаю секретов. — Георгий Сергеевич давно отвык, чтобы с ним говорили на «ты». Это было бы даже приятно, если бы в хрипловатом голосе собеседника не звучало какое-то наглое превосходство, смахивающее на пренебрежение.
  4. — Ладно врать-то! Знаю я вас, врачей. Достаете по своим каналам какие-нибудь особые лекарства, витамины… Короче, я что-то совсем разрушился. Можешь спасти меня? Озолочу.


— Эдик, вы на пенсии? Работаете?
  1. — Работы невпроворот. Только теперь самая работа. День и ночь.
  2. — Так нельзя. Переключайтесь каким-либо образом. Я когда-то собирал марки. Кем все-таки вы стали? Генералом?
    1. — Марки собираешь? Вот уж ерунда! Слушай, приезжай ко мне. А марок этих у меня два чемодана альбомов. Недавно жена нашла на чердаке дедовой дачи. Сюда привезла.
    2. — И какие там марки?
    3. — Шут их знает. Трофейные, с войны. Если хочешь — забирай все вместе с чемоданами.
    4. — Минуточку, это же должна быть большая ценность.
    5. — Говорю, у меня с деньгами проблем нет. Могу тебе подкинуть, если подлечишь. Приезжай!
    6. — Когда? Я, собственно, не терапевт.
    7. — Хоть в субботу. Посидим. И марки захватишь.
    8. — Ну, хорошо. Какой адрес?


…Тогда, в 1952 году, сколько ему, Георгию Сергеевичу было лет? Шестнадцать. Учился в девятом классе. А этот Эдик, несмотря на юный возраст, уже почему-то щеголял в лейтенантской форме.

Георгий Сергеевич вспомнил, как однажды зимой Юрка Новиков, сосед по парте, зашел к нему под вечер, предложил вместе отправиться на каток. Предложение было нелепым, если учесть отрезанную ногу. Протеза тогда не было, скакал на костылях. Но он пошел с Юркой, потому что вскоре должны были вернуться с работы родители, а они тогда вечно ссорились. Дома было нехорошо.

Георгий Сергеевич вел машину и отчетливо видел перед собой тот огромный двор в центре Москвы, кажется где-то возле Петровки или Столешникова переулка, куда его привел Юрка. Разноцветные лампочки над катком, где под музыку из «Серенады Солнечной долины» кружили конькобежцы.

Не заходя в раздевалку, Юрка сел на скамейку, снял валенки, надел ботинки с коньками и выехал на лед. А он, Георгий, остался мерзнуть рядом со своими костылями.

Пестрый, косо заштрихованный падающим снежком мир катка был полон девушек в меховых шапочках. Парней почему-то было немного, и среди них выделялся один — красавец в пушистом белом свитере, лихо закладывающий виражи. Катался он на коньках, о которых тогда никто и мечтать не мог. Это были высокие серебристые «Космос-оригинал».

К нему-то и подкатил Юрка. Вроде что-то передал. Потом они катались порознь.

Со стороны было хорошо видно, что свои виражи красавец все чаще закладывает вокруг рослой девицы в коротеньком коричневом полушубке. Двигалась по льду она плохо, порой падала, и всякий раз он галантно помогал ей подняться.

Наконец ей, видимо, надоело получать синяки, и она покатила к раздевалке. Красавец направился вслед.

Раздевалку эту, куда его привел Юрка, Георгий Сергеевич запомнил особенно хорошо. Из-за тепла и длинного, накрытого белоснежной скатертью стола со сверкающим самоваром, вокруг которого теснились стаканы в подстаканниках, стояли тарелки с нарезанными ломтиками лимона, бутербродами с колбасой, сыром, черной и красной икрой. Здесь же можно было выпить рюмку коньяка или водки.

Но ярче всего запомнилось Георгию Сергеевичу, что, когда они с Юркой вошли, буфетчица — дородная тетка в накрахмаленном кружевном чепце и переднике, стоя на коленях перед диваном, на котором сидел красавец в белом свитере, расшнуровывала ему ботинки с коньками.
    1. — До чего хорошенький-пригоженький, — приговаривала она. — Мамочка звонила уже, беспокоилась. Он и вправду был красивый, белокурый. К тому же замечательный апельсиново-нежный загар покрывал лицо.
    2. «Хорошенький-пригоженький» пригласил его и Юрку сесть рядом на диван, угостил бутербродами, чаем, поинтересовался, что с ногой, сказал: «Считай, повезло. В армию не загребут». А когда к столу подошла высокая девица, он как бы невзначай предложил довезти ее до дома на машине.
  1. — Я и сама способна взять такси, — горделиво ответила она.
  2. — Зачем? У меня свой «Форд», — небрежно ответил «хорошенький-пригоженький» и добавил: — Меня, между прочим, зовут Эдуард. А вас?


— Нина.
С этой минуты она, как говорится, была уже вся его. Стояла у стола, обжигаясь, пила чай.

Тем временем Эдуард вышел в гардероб.

«Конечно, трепло, — не без зависти подумал тогда Георгий. — Сын каких-нибудь шибко ответственных работников. Всего года на два старше нас. Приедет за ним папочка на машине, и все дела».

Но вот он появился. Еще более красивый, щеголеватый, неожиданный в новенькой, с иголочки, лейтенантской форме, надраенных до блеска сапогах.

Скорее всего, чтобы скрыть замешательство, Георгий Сергеевич спросил:
  1. — Слушай, где это ты так загорел?
  2. — В Барселоне.
  3. — Где-где?


— В Испании, на курорте. — Он одел шинель и бросил взгляд на девицу, торопливо дожевывающую бутерброд.
    1. — Врешь! В Испании фашизм, Франко. У нас с ними ничего общего. Нет даже дипломатических отношений.
    2. Вот тогда-то «хорошенький-пригоженький» тихо, но внятно произнес:
  1. — Политика — это для засранцев. А есть кое-что еще. Для белых людей.


После Георгий Сергеевич, стоя на улице с Юрой, видел, как он садится за руль заграничной машины и открывает дверцу девице в коротком полушубке.

Вот к этому человеку, так неожиданно объявившемуся через полвека, он сейчас и ехал. …«Хорошенький-пригоженький» долго не открывал дверь. Георгий Сергеевич снова нажал кнопку звонка, потом еще раз.

В эту минуту он осознал, что алчет только этих чемоданов с марками. Его собственная коллекция марок, к которой он давным-давно не притрагивался, в девятнадцати толстых альбомах стояла за стеклами книжного шкафа, совсем забытая, и ему удивительно было чувствовать, с какой силой вспыхнула в нем сейчас надежда пополнить ее множеством почти наверняка редких, уникальных экземпляров.

За дверью возник приближающийся шорох. Шаги — не шаги… Послышалось звяканье цепочки, щелканье ключей. Дверь медленно отворилась.

И перед Георгием Сергеевичем предстала… баба в цветастом восточном халате. Распухшее лицо было странным, землисто-серым. Редкие седые пряди волос прилипли к потному лбу.

— Приехал? — недоброжелательно произнес «хорошенький- пригоженький», ибо это был он. — Ну, заходи. Водку привез?

Держась неестественно прямо, он проконвоировал Георгия Сергеевича через обширный холл прямо на кухню. Там он рухнул на стул у стола, нисколько не позаботясь усадить гостя.
  1. — Не привез выпить? Пойди и купи водку. Жена забрала наличные, кредитную карточку, сволочь. Затаилась на даче, понял? Пойди и купи водки.
    1. — Эдик, по-моему, вы и так смертельно пьяны. — Георгий Сергеевич с грохотом пододвинул стул, из-под которого выкатилась пустая бутылка «Абсолюта», и тоже подсел к столу, где громоздились тарелки, полные остатков пищи, перемешанной с окурками. — Понимаю, у вас похмельный синдром…
    2. — Значит, не купишь водки?
  2. — Вам пить нельзя, мне тоже, я за рулем. — Решив отвлечь его от навязчивой идеи, Георгий Сергеевич спросил: — Что вы теперь делаете? Работаете? Кем?
    1. — По снабжению, — ответил тот, глядя на него вялым, рыбьим взглядом.
    2. — По снабжению кого?
    3. — Саддама Хусейна и «Абу Саяф». Слыхал?


Вдруг его шатнуло в сторону. Он схватился за живот, согнулся, как от удара, и его вырвало гущей темно-красного цвета.

Георгий Сергеевич вскочил с места.
    1. — Неужели никого нет дома? У вас язвенное кровотечение! Где телефон?
    2. — Много знаешь, сука. Нельзя мне болтать. Уходи.
  1. — Эдуард, спустимся. Довезу до больницы. Вам необходимо переливание крови, можете умереть.
  2. — Ушлый! За марками припер? Хотел меня ограбить? Сейчас вызову охрану.


Георгий Сергеевич двинулся вон из квартиры. Хлопнул за собой дверью.

…Вернувшись домой, он набрал номер Центропункта, назвался, продиктовал адрес Эдуарда, сообщил, что у того прободение язвы, что он пьян. Дежурная «Скорой» пообещала немедленно госпитализировать больного и после обязательно позвонить.

Долго Георгий Сергеевич ждал этого звонка.

Все ему было противно, и прежде всего он сам себе стал противен с этой погоней за дармовыми марками. Противно ощущение какой-то жуткой правды, прозвучавшей в невольно вырвавшемся признании «хорошенького-пригоженького». Конечно, и тогда, пятьдесят лет назад, говоря о Барселоне, и теперь — о том, что он участвует в снабжении террористов, видимо, российским оружием, он мог врать. Но чувствовалось — здесь есть что-то, переворачивающее привычный порядок вещей, некая подлая, закулисная сторона…

Лишь к вечеру раздался звонок. Дежурная сообщила, что, когда бригада «Скорой» вошла в квартиру, пациент был уже мертв.