Файнберг В. Л. Иные измерения. Книга рассказов
| Вид материала | Книга |
- Макс Фрай Чайная книга, 3047.43kb.
- Неприкаянные сборник рассказов Москва 2010, 5489.54kb.
- Гейман Нил — Книга кладбищ (любительский перевод), 2534.05kb.
- 2. Т84. Государственные поверочные схемы т 84 Измерения геометрических величин, 3468.15kb.
- Практическое задание на поиск информации в глобальной компьютерной сети Интернет. Вопрос, 1531.76kb.
- Владимир Файнберг Второе посещение острова, 1914.91kb.
- Иные миры, 3004.29kb.
- Пути в иные измерения (Часть, 2604.94kb.
- Ю. нагибин из «Рассказов о Гагарине» Ворота в небо, 371.17kb.
- Лекция Экспериментальные методы измерения равновесной адсорбции, 296.24kb.
Катапульта
В этой истории ничего не выдумано. Пересказываю так, как услышал ночью в коридоре вагона от очень старого человека, который вез с собой мольберт и прочее снаряжение живописца. Мы стояли у полуспущенного окна, курили, глядя на проносящиеся в темноте редкие огни.
Порой с незнакомым человеком легче разговориться, чем с самым близким.
Помню, меня в те годы особенно мучило несоответствие между тем, о чем я пишу, и тем, как вынужден жить сам. Между словом и делом. Родные люди, да и читатели моих книг, познакомившиеся со мною, видят, что я не совпадаю с их представлением об авторе.
Не все понимают, руки связаны… Я знал, конечно, что с писателями, людьми искусства вообще так бывает всегда или почти всегда. И это меня тем более мучило: неужели полное соответствие невозможно?
Мой попутчик улыбнулся.
— Еще не хватает, чтобы старушка Агата Кристи на самом деле была убийцей… Но вот что я расскажу вам. Я, видите ли, наверное, один из последних оставшихся, кто брал Перекоп. Мы ворвались в Крым, громя белую армию. Меня ранило. Шарахнуло из пулемета по ногам. Мне было тогда восемнадцать лет. Представьте себе — раненый красноармеец, у которого в России никого не осталось. Так я и загнивал в Крыму, в госпиталях. То после очередной операции лежал распятым на деревянных досках, то лечили евпаторийскими грязями… За эти годы начал рисовать. И пристрастился к чтению. Что я мог еще делать в моем положении? Книги мне добывали санитарки, врачи… Что добывали, то и читал. Случайные книги.
Так, случайно, попала в руки книжечка одного автора, который меня жутко заинтересовал. Потом, нескоро, другая. Я просто грезил его рассказами и повестями. Он был не похож ни на каких писателей в мире!
Погодите-погодите. Скоро сами догадаетесь, о ком идет речь.
Короче говоря, страстно хотел увидеть его, познакомиться. Думал, что-то необыкновенное, чего в жизни не бывает и быть не может. Но он был. Живой. И, как слышала одна медсестра, относительно близко — где-то в Старом Крыму!
Теперь догадались?
Так вот, представьте себе такое, несколько плакатное зрелище: красноармеец на костылях, в буденовке, в заштопанной шинели, с тощим вещмешком за спиной движется пехом из Евпатории по Восточному Крыму… Лето, жара. Хорошо хоть тогда в русских и татарских селениях были добрые люди: можно было напиться воды, переночевать.
Вы, наверное, думаете — наглец. Ведь я стремился туда, где меня никто не ждал. Точного адреса не было, не мог послать вперед себя открытку или письмо.
По молодости лет я был убежден, что этот писатель обитает в каком-нибудь старинном замке вроде Ласточкина гнезда или, на худой конец, в древней генуэзской башне вроде той, у развалин которой я заночевал в Судаке.
Попасть оттуда в Старый Крым можно, преодолев горный перевал. Нужно фанатическое стремление к цели, безрассудство молодости, чтобы в тогдашнем моем положении решиться на эту авантюру. Хорошо хоть, я вышел рано — в четвертом часу утра, до жары. Чуть заметная тропа вела через буковый лес к хребту.
На перевале, помню, встретились два пастуха, перегонявшие стадо коз. Угостили молоком, сыром. Там я отдохнул, поспал. Спускаться было полегче.
Бывали ли вы в Старом Крыму? Тогда, во всяком случае, это был утонувший в пыли поселок, состоявший из однообразных глинобитных домишек вроде украинских хат, огороженных плетнями. Чахлые, выжженные огородишки. Куры.
Я вошел туда после полудня, и мне казалось, что все здесь вымерло. Ни души. Бродячие псы с высунутыми от жары языками лениво тянулись за мной.
Но вот я увидел наконец человека. Татарская девушка в низко повязанном платочке, с монистами выбирала воротом из колодца ведро воды. Сперва она испугалась. С трудом поняла, о чем я спрашиваю. Потом оставила свое ведро, провела через проулок к какой-то полуоткрытой калиточке в изгороди и убежала.
Замечали ли вы, что порой, оглядываясь назад во времени, ясно видишь: судьба приводит тебя куда нужно в самый нужный момент?
Домишко белел в глубине участка, в тени старых деревьев. Он и сейчас там стоит. Подновленный, конечно. Был там снова лет двадцать назад. Теперь это музей. А тогда, повторяю, затрапезная хата. На изгороди висел сарафан, выжаривался матрац.
Поднялся со своими костылями на крылечко, постучал в дверь. Безмолвие. Набрался храбрости, толкнул ее. Заперто.
Я решил, что хозяин уехал. Быть может, давно. Уж больно все вокруг казалось вымершим. Сидел на ступеньках, думал о собственной глупости, о том, что, если бы не это путешествие, уже мог бы добраться из Евпатории до Симферополя и мчать поездом в Москву, где должен был явиться в Реввоенсовет, встать на учет.
На прощание с, так сказать, несбывшейся мечтой я решил хотя бы обойти домишко, поглядеть, как тут живет необыкновенный, ни на кого не похожий писатель.
Свернул за угол и от неожиданности замер.
Привязанный к склонившейся от тяжести ветке грушевого дерева покачивался на веревке огромный камень.
Под камнем была четырехугольная яма, водоем, полный воды. У подножия дерева валялись два ведра и деревянная лестница. Потом я обратил внимание на широкую доску. Один ее конец находился между водой и камнем, другой скрывался в раскрытом настежь окне.
Я подошел к нему, осторожно глянул в темноту комнаты. И столкнулся взглядом с человеком, в руках которого было ружье. Человек был абсолютно голый.
— Кто такой? Что надо? Идите к двери! Он произнес это так яростно, что было понятно — я оторвал его от какого-то важного дела.
Встретил меня на крыльце уже в потрепанных шароварах. Худой, усатый, с ружьем в руке.
— Кто такой?
Думаю, не столько мои путаные объяснения, сколько костыли смягчили его суровость.
— Заходите.
Так я оказался в гостях у своего кумира.
Пили мы самогон, закусывали арбузом и сухарями из
моего вещмешка.
- — Случайно не помните, как Джакомо Казанова бежал через свинцовую крышу флорентийской тюрьмы? — спросил он первым делом. — Меня интересуют подробности.
- Ни о каком Казанове я, конечно, в то время не слыхал.
- — Ладно, придется сходить в Коктебель к Максу. У него в библиотеке, кажется, есть мемуары. Правда, на итальянском языке.
- Замученное, покрытое вертикальными морщинами лицо писателя вдруг приблизилось ко мне.
- — Как вы думаете, можно с одного выстрела из вот такого охотничьего ружья попасть в веревку? У моего героя только одна пуля. Один шанс бежать из тюрьмы от расстрела.
- — Кто он?
- — Эсер.
У меня голова пошла кругом.
- — Хотите, выстрелю? Попробую попасть.
- — Какого черта?! Это должен сделать он! То есть я!
Хозяин провел меня в комнату с перекинутой через подоконник доской. Объяснил, что, если встать на конец доски, перешибить единственным выстрелом веревку, камень сорвется, ударит по другому краю, и она, как катапульта, выбросит героя из камеры смертников. Тот перелетит через предполагаемую ограду тюрьмы и упадет в ров с водой, откуда уже можно выплыть на волю…
— Здорово! — сказал я. — Сами придумали? Тут-то он меня и проводил к двери. Заперся. Я уходил, оглядывался, ожидая услышать звук выстрела.
…Не знаю, как вы, а я прочел впоследствии все его романы, повести и рассказы. Все собрания сочинений. Нигде не встретил подобной сцены. Он рано умер, в 32-м году. У него была тяжелая жизнь. Читали его автобиографическую повесть?
— Читал…
Я почему-то постеснялся тогда сказать ночному попутчику, что был знаком с вдовой писателя, Ниной Николаевной. Она принимала меня в той самой хатке. Измученная жертва сталинских лагерей.