Файнберг В. Л. Иные измерения. Книга рассказов
| Вид материала | Книга |
Содержание«И это все из кильки!» Первая смена |
- Макс Фрай Чайная книга, 3047.43kb.
- Неприкаянные сборник рассказов Москва 2010, 5489.54kb.
- Гейман Нил — Книга кладбищ (любительский перевод), 2534.05kb.
- 2. Т84. Государственные поверочные схемы т 84 Измерения геометрических величин, 3468.15kb.
- Практическое задание на поиск информации в глобальной компьютерной сети Интернет. Вопрос, 1531.76kb.
- Владимир Файнберг Второе посещение острова, 1914.91kb.
- Иные миры, 3004.29kb.
- Пути в иные измерения (Часть, 2604.94kb.
- Ю. нагибин из «Рассказов о Гагарине» Ворота в небо, 371.17kb.
- Лекция Экспериментальные методы измерения равновесной адсорбции, 296.24kb.
«И это все из кильки!»
Раз в год, преимущественно поздней осенью, за ним приезжали две сотрудницы главка. Брали под белы рученьки и уводили из дома.
Он знал, что я этим очень недоволен. Требую, чтобы они в целости и сохранности доставили его назад, проводили до самой квартиры.
— Не надо, — говорил он своим слабым голосом. — Спасибо. Сам доеду.
Отправляться с ним, ждать там несколько часов мне было невозможно, отвратно, как если бы добровольно посетить мертвецкую в морге.
Каждый раз эти самые сотрудницы клятвенно обещали исполнить мою просьбу и каждый раз после собрания торопливо избавлялись от него у ближайшей станции метро.
Зная, что я остаюсь в тревоге, отец, надев пальто и кепку, все-таки отправлялся с ними на отчетно-перевыборное собрание парторганизации, проходящее раз в год. Именно к этому сроку о нем и вспоминали, как об одной из «мертвых душ». И притаскивали «для кворума». Только для того, чтобы проголосовал бог знает за кого и за что.
Он знал, что давно мог бы перейти на учет в парторганицацию таких же пенсионеров при нашем домоуправлении, но ни за что не хотел этого делать, твердил, что не хочет «терять связь с коллективом». Это был маразм. Тем более, что в главке он никого толком не успел узнать, ибо проработал там всего несколько последних предпенсионных лет, после того как всю жизнь протрудился инженером на текстильных фабриках Москвы и Подмосковья.
Одуревшего от выслушивания длинного отчетного доклада, обязательных прений, голосования, подсчета голосов, все те же сотрудницы довели его до метро. И бросили.
Слабый, со слабым зрением, он все-таки удачно спустился в метро, хотя чуть не свалился на эскалаторе.
Сел в поезд. Слава Богу, не надо было делать пересадок.
Какая-то девушка уступила место. Хорошая девушка. С книжкой.
Сидел, закинув ногу на ногу, и думал о том, что теперь по окончании партсобраний не поют «Интернационал». Вспомнил о том, как в начале двадцатых годов, пел со всеми в зале «Интернационал», а на сцене в президиуме был Ленин. Вспомнил едкий запах голубиного помета на чердаке отцовского домика в Нежине, где он подростком прятал листовки большевиков.
«Все-таки товарищи меня не забывают, — думал он. — Мы тогда за эту жизнь боролись. Теперь отмираем. Чтобы дать им жить богато и счастливо».
Стало клонить в сон. Боясь заснуть, проехать свою станцию, он встал, прошел к дверям и, когда они открылись, вышел.
Поднялся наверх, вышел из метро. Понял, что не доехал, сошел остановкой раньше.
С неба сочилась морось. Темные силуэты прохожих мелькали в свете фонарей. Все спешили по магазинам, по домам. Он вспомнил, что где-то здесь должен быть гастроном, а чуть дальше остановка автобуса, на котором можно доехать почти до самого дома.
Нашарил в кармане пальто авоську. Она всегда была с ним.
Зашел в полупустой гастроном, купил в овощном отделе полтора килограмма картошки. Оставшихся денег могло хватить и на селедку. Это было его любимое блюдо, которое он нежно называл «селедочка с отварной картошечкой».
Давно он не ходил по магазинам. И теперь был рад тому, что вернется не с пустыми руками.
…Селедки в рыбном отделе не было. Там вообще ничего не было, кроме кучки усохшего минтая для кошек. Попросил продавщицу дать ему баночку бычков в томате. Та с изумлением взглянула на него, сказала: «С луны свалились, дедушка? Их уже года три не было».
Вышел под морось со своей мотающейся, как маятник, авоськой. Дошел до газетного стенда рядом с фонарным столбом, где была остановка автобуса.
Ждал в одиночестве. Думал о том, что задержался, сын беспокоится.
Автобуса все не было и не было.
Чтобы хоть как-то скрасить ожидание, повернулся к газетному стенду. Но вместо газеты там висел какой-то рекламный плакат с цветными фотографиями.
«Салат из кильки» — было написано под верхней фотографией. «Уха из килек» — было написано под второй. «Кильки тушеные в томатном соусе» — под третьей…
Он досмотрел плакат до низа. Подумал: «Хорошо еще, что не бывает компота из кильки».
Наверху плаката красовалось название: «И это все из кильки!»
— Эй, чего стоишь? — услышал он грубый голос, повернулся и увидел дворника, сметающего прилипшие к тротуару последние листья. — Остановки здесь больше нету.
Сгорбясь, поплелся пешком к дому со своей авоськой с картошкой.
Первая смена
После ужина они ринулись вон из столовой.
— Постойте, четвертый отряд! А политинформация про нашу победу? — расставив руки, попыталась остановить лавину пионервожатая.
Уже месяц как был взят Берлин. Война кончилась.
Бежали в темноте под ледяным дождем мимо сарая, умывальников, линейки с обвисшим флагом на мачте, мимо клумбы, посередине которой возвышался пьедестал с белеющим в темноте бюстиком Ленина. Бежали, инстинктивно боясь растерять по дороге скудное тепло, накопленное в столовой.
Дожди, не переставая, шли вторую неделю. Холодрыга стояла такая, что по утрам на траве лежала изморозь.
Молча бежали на сиротливый свет фонаря. Туда, где под темной стеной сосен тянулся построенный пленными немцами бревенчатый барак.
Дробно стуча башмаками и сандалиями по ступенькам крыльца, ворвались внутрь. Тусклая лампочка свисала на проводе над проходом между кроватями. Восемь кроватей справа, восемь слева.
Так же молча содрали с себя волглую одежду, бросили ее на спинки кроватей, забились под тощие одеяла.
И только сейчас услышали шум дождя.
Через несколько минут раздался голос самого старшего из них — тринадцатилетнего Ковыри:
— Чья очередь гасить свет? Марат, встань и выключи!
— Да ну его! — откликнулся Марат. — Зябко вставать. Пускай горит.
— А в лоб не хочешь? — спросил Ковыря.
Кличку Ковыря он получил за то, что все время ковырял то в носу, то в ухе, то пытался отковырнуть хоть что-нибудь от любой вещи.
Марат рывком вскочил, выключил свет.
В спальне стало совсем темно. Казалось, дождь забарабанил еще сильнее.
Марат как мог закутался в одеяло и, едва не стуча зубами, проговорил:
— Даже печки не поставили фашисты проклятые! Гитлера бы сюда, в этот погреб!
— Гитлера сюда еще не хватало! — отозвался Валька Ершов. — Эй, Кочерга, чего молчишь? Рассказывай дальше про Робинзона и Пятницу!
— Да я уже вчера кончил! — отозвался Кочерга. — Смылись они со своего острова, уплыли по океану. Вот и все!
В бараке наступила тишина. Казалось, все заснули.
— Писать хочу! — раздался голос.
— Я тоже, — признался Марат. — Только до уборной далеко. Под дождем чапать неохота.
— Все писать хотят, — сказал Валька Ершов. — Пацаны! А давайте сделаем писопровод!
— Какой еще писопровод? — заинтересовался Ковыря.
— Я видел в сарае шланг для полива цветов. А давайте притащим его сюда, протянем к спальне. А если конец до уборной не достанет, спустим с крыльца.
— Это дело, Ерш! — отозвалась спальня. — Еще бы трубочки в шланг от каждой кровати…
— Где их возьмешь?! — сказал Ковыря. — Разве у докторши стырить от этого прибора, каким она слушает.
— Так там всего две. И обе тоненькие…
Радостное возбуждение быстро иссякло. Поняв тщетность своих мечтаний, один за другим выбегали из спальни, писали с крыльца, возвращались, ныряли в постели, снова кутались в одеяла.
И когда беготня закончилась, в тишине снова прозвучал голос Вальки Ершова:
— Пацаны! А давайте я вам расскажу не из книжки, а что говорил мой дед!
— А кто он, твой дед?
— Когда-то работал попом, а теперь помер. Так вот, пацаны, слушайте. Он мне по секрету рассказывал. И божился, что все это правда. Как сводка Информбюро.
— Если правда — неинтересно! Сказку давай, приключения!
Невидимый в темноте Валька Ершов приподнялся, сел на кровати:
— Так вот, пацаны, слушайте! Дед божился, что все это было на самом деле. Давным-давно в стране, где жили евреи, появился парень, который мог превращать воду в вино, оживлять мертвых. И это, пацаны, было не в сказке, а вправду. Денег за это не брал, учил всех любить и говорил, что его прислал сам Бог. Что он — его родной сын.
— Врал? — спросил Ковыря.
— Нет. Не врал. Он вообще никогда не врал, не умел.
— Знаю, — сказал Марат. — Он из церкви. Это Иисус Христос!
— А ты откуда знаешь? — вскинулся Ковыря.
— Мать в церковь водила, у нас в Сокольниках. Его на кресте распяли. Убили.
— Фиг тебе, убили! — вскричал Валька Ершов. — Через три дня взял и ожил. Для вечной жизни. И сейчас жив!
— Врешь! Побожись!
— Дедушка никогда не врал.
— Как же он ожил? И тогда где он теперь, если ожил?
— Он со своим отцом. Богом.
— Врешь ты все, Ерш! Признавайся!
— Устроим ему «темную» — предложил Ковыря. — Допросим. Пусть признается, что врет.
— Вы что, пацаны?
— Ладно, — сказал Ковыря. — Из постелей вылезать неохота. А вот завтра шланг из сарая притащишь. К мертвому часу. А после линейки доскажешь все про этого парня Иисуса Христа. Как он это делал. Иначе отлупим.